Читать книгу Актуальные проблемы Европы №4 / 2016 - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 3

Е.А. Нарочницкая

Аннотация. Большинство стран Евросоюза уже несколько десятилетий являются ареной массовой иммиграции и на официальном уровне в целом они приветствуют этот процесс, стараясь его регулировать. При этом в европейских обществах давно зреет глубокий внутренний раскол по отношению к иммиграции. «Кризис беженцев» проявляет и обостряет эти противоречия, а также вносит качественные изменения в другие аспекты иммиграционной проблематики.

Abstract. Most the EU countries have been receiving large numbers of immigrants for several decades. According to official dogma, immigration is an essentially positive process which nevertheless requires efforts to manage its scale and patterns. As for European societies, they seem to have been deeply divided with regard to immigration policies. The «refugee crisis» reveals and exacerbates these divisions within Europe, while modifying significantly some other aspects of the immigration issue.

Ключевые слова: иммиграция в Европу, европейский миграционный кризис, кризис беженцев, иммиграционизм, нелегальная иммиграция, нелегалы, иммиграционная политика.

Keywords: immigration to Europe, European migrant crisis, European refugee crisis, immigrationism, illegal immigration, immigration policy.

Вот уже второй год одной из главных тем европейской повестки дня остается «кризис беженцев», или «миграционный кризис». В дополнение к обычной регулярной иммиграции в Евросоюз хлынули миллионы беженцев и претендующих на такой статус нелегальных мигрантов с Ближнего Востока и из Африки.

Появление где бы то ни было столь внушительной массы людей, которые независимо от дальнейших решений относительно их будущего, нуждаются в обустройстве и временном содержании, само по себе является колоссальной проблемой. Власти европейских государств вынуждены решать целый комплекс безотлагательных практических проблем: организационных, финансовых, кадровых, юридических, моральных, политических, социальных, санитарных и т.д. В отдельных местах и в отдельные моменты эти проблемы на территории ЕС достигали такой остроты, что в Европе стали говорить даже о «миграционном коллапсе».

Все это – верхний пласт кризиса, и он широко освещается в СМИ. Но есть еще и иной, более значимый пласт. В современной европейской действительности «кризис беженцев» далеко не ограничивается непосредственными трудностями и сопутствующей им напряженностью. Анализировать его содержание надо в более глубоком и широком ракурсе. Можно назвать как минимум пять сфер, где ситуация с беженцами резонирует с другими «больными вопросами» и существенно меняет либо может изменить общий расклад. Это: иммиграция в целом, со всеми ее аспектами; европейская интеграция; внешняя политика; безопасность; внутриполитический баланс сил. В данной статье мы сосредоточимся в первую очередь на значении «кризиса беженцев» в рамках иммиграционной проблематики Европы.

Большинство стран ЕС уже полвека являются ареной массовой иммиграции и на официальном уровне в целом власти приветствуют этот процесс, стараясь его регулировать, но не сдерживать в принципе. Гораздо больше сдерживается публичная дискуссия вокруг такого курса и его долгосрочных последствий. Догма, согласно которой иммиграция неизбежна и несет благо, считается непререкаемой – этот подход французский социолог П.-А. Тагиефф емко охарактеризовал как «иммиграционизм» [Taguieff, 2006].

Из политического дискурса критика основ иммиграционной стратегии вытеснена в маргинальную нишу с 1980-х годов. До последнего времени с ней решались выступать лишь несистемные партии и политики, именуемые (иногда главным образом на этом основании) крайне правыми. Тем не менее в европейских обществах давно зреет полулатентный, но фундаментальный внутренний раскол по отношению к иммиграции, и он проявляется как часть более широкого идейно-ценностного раскола. Иммиграционный вопрос начинает играть все более заметную роль во внутриполитической конкуренции. Поток беженцев и мигрантов из нескольких регионов Юга, захлестнувший Европу в последние два года, вносит в эту ситуацию качественно новые элементы.

Но сначала имеет смысл уточнить количественные параметры происходящего. По подсчетам статистической службы Eurostat, в 2015 г. в 28 странах ЕС было подано 1 млн 255,6 тыс. заявлений на предоставление убежища и международной защиты [Record number.., 2016]. Это более чем вдвое превышает показатель 2014 г. и почти в пять раз – показатель 2010 г. [The number.., 2011].

Однако даже эта впечатляющая статистика не вполне отражает масштаб событий. Далеко не все люди, проникшие без виз на территорию Евросоюза, подали документы на статус беженца. На Германию, согласно упомянутому докладу Eurostat, в 2015 г. пришлось всего 441,8 тыс. таких прошений [Record number.., 2016]. Между тем, по данным Федерального ведомства по вопросам миграции и беженцев, в немецких центрах первичного приема беженцев в 2015 г. было зарегистрировано более 1 млн человек [Миграционный кризис.., 2016]. Пограничная служба ЕС Frontex сообщала о 1,8 млн человек, пересекших границы Евросоюза в 2015 г. [Record number.., 2016]. В репортажах СМИ неоднократно сообщалось о случаях, когда мигранты упорно отказывались от перевода из временных лагерей в более благоустроенные центры, чтобы не проходить полную процедуру регистрации и заполнения документов. Кроме того, по неофициальным признаниям представителей германских спецслужб, примерно 200 тыс. первично зарегистрированных беженцев «исчезли» и об их местонахождении ничего не известно.

Сопоставляя разные данные, трудно не увидеть, что реальное число «нерегулярных» мигрантов, прибывших в Европу в 2015 г., заведомо превышает обнародованное число просителей убежища. С высокой вероятностью речь может идти о 1,8–2 млн человек. Важно также иметь в виду, что эти цифры не включают «регулярных» мигрантов, въезжающих по легальным каналам семейной и трудовой миграции.

Спада этой беспрецедентной для Европы волны пока не просматривается. Евросоюз предвидит прибытие до конца 2016 г. еще около 3 млн человек [Cook, 2015]. Германии, по оценке премьер-министра Нижней Саксонии Ш. Вайля, в 2016 г. следует ожидать двукратного увеличения числа просителей убежища – до 2 млн человек. Со своей стороны, министр обороны Франции Ж.-И. Ле Дриан в марте 2016 г. подтвердил, что в Ливии скопилось 800 тыс. африканцев, ждущих лишь возможности пересечь Средиземное море [Selon Le Drian.., 2016].

В Европе все меньше верят в скорое разрешение ситуации. В сентябре 2015 г. примерно каждый пятый житель Франции и Германии считал, что через несколько месяцев она вернется в прежнее русло. К марту 2016 г. таких осталось всего 7% во Франции и 11% в Германии. По мнению 30–40% опрошенных, «кризис беженцев» останется на уровне 2015 г. в течение как минимум года-двух. Еще больше респондентов – 48% французов, 42 – немцев и 60% итальянцев – полагают, что он продлится не менее трех-четырех лет или даже дольше [Les Européens et la crise.., 2016, р. 35].

Каким же образом эта беспрецедентная ситуация трансформирует иммиграционные процессы на территории Евросоюза? Что она знаменует и какие уроки преподносит?

Будет ли падать миграционное давление на Европу?

Хлынувшая с 2014 г. лавина соискателей убежища в ЕС прежде всего подрывает утвердившиеся представления о дальнейших трендах миграции на европейский континент. По оценкам ООН, миграционный прирост населения развитых стран достиг абсолютного максимума в 2000–2005 гг. (в ЕС он составлял 1,5 млн человек в год), после чего приобрел тенденцию к медленному, но неуклонному понижению – вплоть до нулевой отметки к концу нынешнего столетия. На ближайшие полтора десятилетия приток иммигрантов в Европу прогнозировался примерно на уровне 1 млн человек в год [International migration report.., 2011].

Убеждение в том, что пик миграционного давления на Европу уже пройден, широко распространилось и в научно-экспертной, и в административно-политической среде. Помимо статистических выкладок оно логически выводится из макротенденций в структуре мировой экономики. Как пояснял, например, директор Центра миграционных исследований Варшавского университета Марек Окольски, с появлением новых центров экономического роста, притягательных для мигрантов, можно ожидать «перераспределения мирового миграционного потенциала среди растущего числа стран» [Окольски, 2001, с. 52–53]. А французский политик Эрве де Шаретт, неоднократно занимавший министерские посты, сходным образом аргументировал более решительный вывод: «Проблема иммигрантов у нас [во Франции] уже скорее позади» [La France et ses immigrés.., 2015].

Однако миграция, как известно специалистам, – самое уязвимое звено демографических прогнозов. Теории, сконцентрированные на экономических факторах, в этой сфере часто не срабатывают, так же как и другие монокаузальные схемы. Это отчетливо показал экономический кризис 2008–2013 гг., когда число иммигрантов в ЕС продолжало расти, причем вне связи с различиями в экономической конъюнктуре, а в ряде государств это происходило даже быстрее, чем в предыдущие годы динамичного экономического развития [Нарочницкая, 2013]. Теперь уязвимость узкоэкономических теорий миграции вновь подтверждают события с беженцами.

Точнее, они показывают возможность непрогнозированного лавинообразного увеличения миграционного притока, и не только за счет собственно беженцев (о составе беженцев и иммигрантов, пересекающих границу, еще будет сказано ниже). Разумеется, отдельный скачок сам по себе не ломает генеральную тенденцию. Но нельзя исключать ни повторения подобных скачков, ни развития уже в ближайшие годы цепной реакции. Вероятность именно такого эффекта нынешней волны заботит многих европейцев. 79% французов, 77 – итальянцев и 69% немцев в той или иной мере разделяют мнение, что, «если принять большое число мигрантов в данной стране и в Европе в целом, это создаст эффект втягивания и побудит ехать в Европу очень большие массы жителей Африки, Сирии, Ирака и Афганистана» [Les Européens et la crise.., 2016, р. 9]. Как бы то ни было, будущие масштаб и темп иммиграции на европейский континент отныне выглядят гораздо менее предсказуемыми, чем считалось до сих пор.

Беженцы и нелегалы

Европейский кризис знаменует важные изменения, связанные с векторами потоков беженцев из горячих точек и моделями их миграционного поведения. Напомним, что «беженец» и «вынужденно перемещенное лицо» – это особая категория и особый международно-правовой статус, определенный Женевской конвенцией 1951 г. Статус беженца предполагает явную вынужденность миграции и значительно большие права, чем статус мигранта, тем более нелегального.

Еще в конце ХХ в. демографы заметили, что «современные внутренние конфликты создают гораздо более значительные по масштабам волны беженцев, чем это было в прошлом, включая в себя беженцев, которые не обязательно ищут убежища в ближайших безопасных странах, но все чаще и чаще ставят целью своего назначения страны с хорошо организованными миграционными сетями или те страны, в которых можно рассчитывать на наиболее благоприятные условия защиты и существования вне зависимости от того, сколь далеко они расположены». Причем «после относительно короткого времени значительная (если не большая) часть лиц, ищущих убежище, и лиц, которым предоставлена временная защита, превращаются из иммигрантов де-факто в иммигрантов де-юре» [Окольски, 2001, с. 47, 50].

И все же главные направления собственно миграции и потоков беженцев до сих пор расходились. Подавляющее большинство беженцев по-прежнему концентрировалось не в богатых демократических странах Севера, куда массово стремились мигранты, а в странах Юга, сопредельных с зонами конфликтов. Всего 6% от общего числа беженцев в мире находилось (по состоянию на конец 2014 г.) на территории ЕС [Oriol, 2015].

С миллионами беженцев Западная Европа после Второй мировой войны столкнулась лишь в 1990-х годах. Но тогда ситуация существенно отличалась от нынешней и количественно, и качественно. Максимальный приток, зарегистрированный в 1993 г., составил 554 тыс. человек, а преобладали в нем соседи-европейцы, и в первую очередь граждане охваченной военными действиями Югославии [Окольски, 2001, с. 49].

Дестабилизация Ближнего Востока, прогрессирующая с начала века, и новый общий рост числа беженцев в мире, который наблюдается с 2011 г., поначалу мало ощущались в Европе. На заре «арабской весны» отдельные политики и эксперты, в частности в Италии и Франции, пытались привлечь внимание к опасности хаоса в Южном Средиземноморье и массового исхода беженцев. Но тема диссонировала с курсом на поддержку «арабских революций» и быстро исчезла из публичных дискуссий. Показательное исследование было подготовлено к концу 2012 г. в Центре Робера Шумана при Европейском институте – учреждении Евросоюза. В нем на основе последней статистики демонстрировалось, что эмиграционные волны, поднятые гражданскими войнами в Ливии и Сирии, практически полностью обошли Европу стороной. Анализ завершался выводом: «арабские волнения не вызвали никаких изменений в уже имевшихся трендах легальной миграции в Европу» и лишь незначительно подстегнули нелегальную иммиграцию [Fargues, Fandrich, 2012]. Изменения, однако, вскоре наступили, а с конца 2014 г. приняли лавинообразный характер.

Европейский миграционный кризис отчасти отражает нарастание нестабильности в мире в целом и на Ближнем Востоке в частности, но поток беженцев в Европу не пропорционален общему росту их числа, а выражен гораздо резче. Произошло смещение векторов массового исхода из конфликтных регионов (в том числе из лагерей беженцев) в европейском направлении. К уже имевшимся средиземноморским маршрутам и каналам нелегального попадания в ЕС добавился сухопутный балканский, вышедший наряду с восточносредиземноморским на первое место.

При этом география происхождения беженцев, стекающихся к границам ЕС, разнообразна сегодня как никогда. Она включает Сирию, Афганистан, Ирак, большую группу африканских стран и другие зоны. Это – важное отличие нынешнего европейского кризиса от всех предыдущих волн гуманитарной миграции. Прежде источником подъема волны в каждом случае была конкретная горячая точка, такая, например, как Вьетнам в конце 1970-х или Балканы в начале 1990-х годов. Теперь Европа имеет дело с эмиграционным выбросом из многих кризисных зон. Европейский «кризис беженцев» – это множественный, комплексный кризис, связанный с процессами в различных регионах, с целым рядом затяжных конфликтов и сразу с несколькими маршрутами регулярного притока десятков и сотен тысяч людей. В таком формате проблема беженцев прежде не вставала ни перед кем.

Хлынувший в Евросоюз людской поток представляет собой новое явление еще в одном отношении. Это – амальгама двух принципиально разных компонентов: собственно беженцев и мигрантов, причем амальгама во многом беспрецедентная. Все, кто штурмует границы ЕС либо нелегально пересекает их, заявляют о себе как о беженцах или о вынужденных переселенцах, ищущих убежища. Однако далеко не все из них отвечают критериям предоставления этого статуса с точки зрения международного права и сложившейся практики. (Значительная часть из них не имеет документов, часть – использует фальшивые сирийские паспорта, многие происходят из районов или стран, где отсутствуют вооруженные конфликты, где нет угрозы жизни и свободе.) Не случайно происходящее получило двойное наименование: «кризис беженцев» или «миграционный кризис». И за этой двусмысленностью стоит очень серьезное содержание.

В европейских обществах вопрос о том, кем являются прибывающие люди, вызывает острые разногласия. В Италии более 40% граждан видят в прибывающих «искателей убежища, бегущих от войны или преследований в своих странах», и практически столько же итальянцев считают их скорее «экономическими мигрантами, ищущими в Европе лучших условий жизни». Во Франции же и в Германии опросы показывают явный перевес (от 51 до 60%) первой точки зрения над второй (от 28 до 35%) [Les Européens et la crise.., 2016, р. 31]. Разумеется, в самой ситуации, когда мигранты претендуют на статус беженцев, ничего нового нет. Давно известно, что на Западе значительная часть так называемого гуманитарного потока «по сути являются мигрантами, которые предпочитают оказаться в преуспевающих странах и для которых “канал поиска убежища” является попросту наиболее простым (если не единственно возможным) способом проникновения туда» [Окольски, 2001, с. 50–51]. Как правило, государства ЕС удовлетворяли в среднем не более четверти обращений за защитой и убежищем. А полный статус беженца, например в 2011 г., там получили всего 12% заявителей [The number.., 2012].

Теперь эта проблема приняла несопоставимый масштаб. Но изменились отнюдь не только количественные параметры. Механизмы возникновения нынешнего кризиса, связанные с ним драматические ситуации, медийное и общественное внимание, накал дискуссий, противоречивые интерпретации – все это выводит ее на иной уровень.

Мигранты, без виз прибывающие к границам ЕС, в массовом порядке заявляют о себе как о беженцах, физически смешиваются с беженцами и априори рассматриваются таковыми. На них автоматически распространяются эмоциональное сострадание и морально-правовой долг помощи, а эти два фактора определяют подход к беженцам. И даже если в ходе рассмотрения многих заявлений европейские власти признают отсутствие оснований для предоставления убежища и легального пребывания в ЕС их подателям, экстрадировать сотни тысяч и тем более миллионы людей будет крайне проблематично и в моральном, и в практическом плане.

В результате грань между беженцем и мигрантом, причем нелегальным, оказывается серьезно поколебленной. Более того, она настойчивее, чем когда-либо, оспаривается в принципе в идеологическом плане. Призывы отказаться от подобной дифференциации, признав беженцами выходцев из бедных стран, раздаются регулярно.

Между тем в наплыве беженцев-мигрантов на европейскую территорию широко задействованы криминальный бизнес и другие теневые структуры. Социальные сети наполнены рекламой их услуг, известны расценки и схемы маршрутов. Не составляет секрета существование рынка фальшивых сирийских паспортов. Есть немало данных о вовлеченности исламистских сил в организацию и финансирование миграции. С этой точки зрения нынешний «кризис беженцев» демонстрирует в том числе качественно новую ступень в развитии транснациональных сетей нелегального миграционного трафика. Раньше основную массу нелегалов в ЕС составляли те, кто, легально въехав в Евросоюз, незаконно оставался там после истечения срока действия виз. Теперь главным каналом стало незаконное пересечение границы вместе с беженцами и в качестве таковых.

Таким образом нелегализованная иммиграция – а борьба с ней до сих пор считалась краеугольным направлением усилий Евросоюза в этой сфере – получает новый размах, а также новый открыто наступательный формат, при котором поставить ей заслон становится архисложно, если вообще возможно. Под сомнением оказываются само понятие нелегальной иммиграции, право и возможность контролировать границы.

Моральный аспект и его инструментализация

С дилеммой «беженцы или нелегалы» тесно связан гуманитарный аспект, который сегодня оказался в центре иммиграционного дискурса.

Идеология «иммиграционизма» и раньше отчасти апеллировала к моральным аргументам: правам человека, идеалу равенства, колониальной вине европейских народов, императиву помощи бедным и менее развитым. И все же этим элементам отводилась вспомогательная роль, главным обоснованием иммиграции был тезис о безусловной потребности современной Европы в импорте трудовых ресурсов. Звучит он и сегодня, особенно когда речь идет о сирийских беженцах, которые в массе своей относятся к образованному среднему классу. Так, некоторые исследователи, например Доменик Давид и Ханс Старк из Французского иститута международных отношений, объясняют позицию канцлера А. Меркель рекордно низкой рождаемостью в Германии и заинтересованностью немецкого патроната в квалифицированных кадрах из Сирии [David, Stark, 2015].

Однако в целом подход, аксиоматически связывающий экономический прогресс Европы с иммиграцией, в последние полтора десятилетия выглядит все более сомнительным. Достаточно изучить структуру иммиграционных потоков в ЕС, чтобы увидеть: они все меньше соответствуют экономическим потребностям принимающих стран. Преобладает не трудовая, а семейная иммиграция (ее доля достигает 75%); значительная часть иммигрантов (в Южной Европе – более 40–50%) имеет в лучшем случае начальное образование; миллионы иммигрантов трудоспособного возраста пополняют экономически неактивную часть населения (подробнее см.: [Нарочницкая, 2013]). Постоянное привлечение избыточной дешевой рабочей силы из-за рубежа негативно сказывается на производительности труда, модернизации и технологическом уровне европейской экономики. И это все больше осознается европейцами, об этом начинают открыто говорить и писать. На таком фоне частичный перенос центра тяжести на моральные доводы в пользу иммиграции особенно значим.

Когда речь заходит о людях, спасающихся от гражданской войны, внешней интервенции или террора исламских фанатиков, естественным образом включаются механизмы эмпатии, сочувствия и солидарности. Большинство западных европейцев (56% французов, 72 – немцев и 69% итальянцев) считают долгом «принять мигрантов, которые бегут от войны и нищеты» [Les Européens et la crise.., 2016, р. 9]. Одновременно 88% французов, 81 – немцев и 83% итальянцев хотят, чтобы беженцы не остались навсегда в Европе, а через несколько месяцев или лет возвратились к себе на родину [Ibid., р. 39].

Но сегодняшние беженцы-мигранты, которые добираются издалека, иногда с риском для жизни, и платят тысячи, а чаще десятки тысяч евро за нелегальный транзит на территорию Евросоюза, делают это как раз в расчете на то, чтобы остаться и перевезти в Европу родственников. И это вполне очевидно. Еврокомиссар Пьер Московичи призвал европейцев понять и принять это: «Беженец прибывает не для того, чтобы уехать! Мой отец был беженцем, когда приехал во Францию…» (цит. по: [Noé, Hanne, Raufer, 2015, р. 92]).

Моральный долг в отношении беженцев неоспорим, как и вытекающая из международного права обязанность предоставить им помощь. Вопрос в том, что предполагает этот двойной долг в нынешней ситуации. Комментируя эту тему, епископ Фрежюский и Тулонский монсеньер Рей отметил: «Наш христианский долг – в ситуации гуманитарной катастрофы проявить сочувствие и мобилизовать усилия, чтобы оказать действенную помощь… Однако есть точка равновесия, которую предстоит найти. Разум требует от нас искать решения, состоятельные в долгосрочном плане. Границы по-прежнему имеют определяющее значение для регулирования миграционных потоков и сохранения богатства наших идентичностей» [Rey, 2016]. Большинство европейцев, судя по опросам, воспринимают эту дилемму в том же ключе, четко разделяя моральную оценку проблемы беженцев и миграции в целом.