Читать книгу Социологический ежегодник 2013-2014 - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 3

О.Н. Яницкий

Ключевые характеристики состояния мир-системы

В 1920-х годах выдающийся русский ученый-геохимик, академик В.И. Вернадский разработал концепцию биосферы, а также утверждал, что человечество стало мощной геологической силой [Вернадский, 1980]. Концепция биосферы рассматривается мной как ключевая «парадигма» для изучения климатических изменений и их воздействия на все, что живет на нашей планете.

Сегодня мировая система в целом, включая Россию, представляет собой весьма неустойчивое и конфликтное образование в преддверии мирового экономического кризиса. Число и масштаб социальных конфликтов и малых войн возрастает. Мир снова входит в состояние «холодной войны», которая отличается от прошлой тем, что противостояние двух «великих держав» сменилось противостоянием множества могущественных «кластеров», состоящих из государств, многократно превосходящих Россию по численности населения. Большинством стейкхолдеров мир рассматривается, прежде всего, как источник дефицитных ресурсов, а не как пространство, пригодное для жизни человека и других живых существ. В моем понимании современный мир представляет собой «общество всеобщего риска» [Яницкий, 1996; Yanitsky 2000], на пространстве которого, включая землю и космос, больше не осталось абсолютно безопасных мест, – есть только места более или менее безопасные, число и конфигурация которых постоянно изменяются.

Надежда на «мир во всем мире» испарилась практически сразу же после окончания Второй мировой войны. Атомное оружие расползлось по всему миру. Созданы новые виды оружия массового уничтожения. Миротворчество как этический принцип сменилось на «силовое принуждение к миру», т.е. на множество военных контингентов, сдерживающих противоборствующие стороны, а при «необходимости», как это было в Ливии, – просто вмешательство стран НАТО во внутренний конфликт суверенной страны.

Быстрая индустриализация во многих развивающихся странах, рост народонаселения планеты и его жизненных запросов, переход большинства производств с угля на нефтегазовое топливо, освоение новых нефтяных месторождений в морях и океанах, которые уже не раз оказывались источниками региональных экологических катастроф, наконец, стремление к тотальной автомобилизации всего мира без должной утилизации отходов «общества потребления» – все это способно резко снизить устойчивость биосферы. Сначала в отдельных локусах, потом в регионах и континентах и, в конце концов, – в глобальном масштабе.

В таком предкризисном и напряженном состоянии мир-система естественно реагирует только на сиюминутные экономико-политические вызовы, не заботясь об общей динамике глобальной среды обитания, т.е. биосферы. Актуально только то, что происходит «здесь и сейчас» или ожидается в ближайшем будущем. Отказ США, России и Китая от продления Киотского протокола – лучшее свидетельство такого типа политического мышления. Но это не единственная причина отсутствия внимания со стороны политиков и ученых к проблеме изменения климата.

Во-первых, военные расходы растут практически во всех странах мира. А это означает секвестирование бюджета на науку, увеличение частоты испытаний новых видов аэрокосмического и другого оружия (подводных лодок, военных кораблей, ракет, спутников слежения и наблюдения и т.д.). Все это потом превращается в атмосферный или земной мусор, причем весьма небезопасный, как, например, утилизация подводных лодок, работавших на ядерном топливе.

Во-вторых, забота о снижении выбросов в атмосферу и вообще связь производственной деятельности человека и его растущего потребления оценивались как политическая спекуляция, как стремление западных держав отвлечь Россию от насущных проблем современности, навязав ей к тому же дополнительные расходы. Отсутствие или формальное присутствие высших должностных чинов на конференции в Рио-де-Жанейро (1992) и на всех последующих саммитах по климату служит тому подтверждением. Это, прежде всего, относилось к Китаю, быстрая экономика которого не могла бы развиваться такими темпами, если бы климатические изменения учитывались. Если Россия преодолеет экономический кризис и станет развиваться подобными темпами, то перед ней встанет та же проблема. К тому же концепция «консервативной модернизации», молчаливо одобренная высшим российским руководством, в лучшем случае приведет к некоторой экономии энергоресурсов. Массовая автомобилизация страны (как результат общества потребления) все равно будет давать 70–80% загрязнения атмосферы, воды и почвы.

В-третьих, социальных стимулов к появлению интереса к изменению климата в российском обществе нет. Богатые озабочены только наращиванием своего богатства любыми, в том числе криминальными, способами. Браконьерство приобрело промышленные масштабы, и никакая охрана с ним справиться не может вследствие своей малочисленности и технической отсталости средств борьбы. Полиция уже вся пересела на импортные быстроходные машины, а лесники, дай бог, имеют старенький уазик, да еще с лимитом на бензин. А бедные вынуждены заботиться только о выживании, в частности за счет ресурсов природы.

В-четвертых, для СМИ любая авария, экологическая или техногенная катастрофа – лишь желанный «информационный повод», который только в очередной раз напугает людей, но не даст пищи для размышления. Чтобы заниматься климатическими изменениями всерьез, надо очень много знать, систематически обсуждать эту тему в prime-time с ведущими учеными мирового уровня, а их на ТВ никто не зовет. Да к тому же еще надо уметь объяснить, заинтересовать климатической проблематикой трудящихся или «тугие кошельки». Но в отличие от iPad’ов и других современных IT-гаджетов, которыми легко оперирует 5-летний ребенок, в осознании угрозы всеобщего изменения климата и его последствий мы находимся на уровне традиционного общества («Что Всевышний ниспошлет нам за грехи наши, то и будет»). К тому же растущее количество экологических и техногенных катастроф во всем мире приучает массы людей к отношению к ним как к неизбежным потерям, которые должно компенсировать государство.

Наконец, в-пятых, наука о климатических изменениях стоит очень дорого и требует соответствующего технического оснащения. Средств на такие долгосрочные проекты у общества нет, тем более у социологов. Так что приходится пользоваться тем, что могут нам дать зарубежные ученые. И тут снова возникает вопрос: что представляют собой эти данные – итог научного исследования или же результат политического заказа?

Кто реально заинтересован в борьбе с потеплением климата?

Если США, Китай и Россия отказались от продления действия Киотского протокола и продолжают развивать, прежде всего (если не исключительно), добычу и переработку нефтегазовых и других дефицитных ресурсов, то вряд ли они будут сильно заинтересованы проблемой потепления климата. Что они и продемонстрировали своим формальным участием во всех трех международных конференциях по климату, послав туда второстепенные фигуры, не уполномоченные принимать решения. В 2002–2012 гг. в России был принят ряд документов, касающихся охраны окружающей среды, в том числе и «Экологическая доктрина». Но эти документы не имели характера закона или плана конкретных действий и сроков их исполнения [Распоряжение Правительства РФ № 1225-р… 2002; Распоряжение Правительства РФ № 730-р… 2011; Основы государственной политики… 2012; Распоряжение Правительства РФ № 2552-р… 2012; Распоряжение Правительства РФ № 2593-р… 2012]. Из приведенного перечня документов видны две вещи. Во-первых, власть не торопится с принятием проэкологических решений. Во-вторых, главные решения (если они получат статус закона) отнесены далеко на будущее. Если учесть уже наступивший очередной экономический кризис, период, необходимый для его купирования и восстановления экономического роста, а также сопротивление бизнеса и бюрократической машины, то реальные действия в данной сфере начнутся не ранее, чем через полвека. Если, конечно, не произойдет резкий климатический слом по причинам, которые наука сегодня предсказать не может26.

Бизнес занял еще более определенную позицию. Он не только вложил основной капитал в добычу, переработку и транспортировку нефтепродуктов, но в отличие от бизнес-структур стран Европейского союза относится весьма индифферентно к развитию альтернативных источников энергии. Государство сегодня фактически является монополистом в данной отрасли.

Глобальные климатические изменения и вообще проблемы ухудшения состояния окружающей среды не являются приоритетными ни для российских политиков, ни для представителей основной массы представителей науки. Ресурсная ориентация правящей партии «Единая Россия» и ее промышленной политики создает угрозу постепенного превращения России в «общество всеобщего риска». В международных альянсах, в которых участвует страна, например в Шанхайской организации сотрудничества, экологические приоритеты также отсутствуют.

Реальную борьбу с грозящей глобальной опасностью ведут только российские и международные гражданские организации и движения, но их усилий для решения проблемы такого масштаба явно недостаточно. Тем не менее тенденция к их глобальной интеграции отчетливо прослеживается. И как раз в отношении бизнеса усилия некоторых международных НКО дают практические результаты.

Нужна ли социология при изменении глобального климата?

Недоверчивые специалисты в области естественных и технических наук говорят, что нет. Тем более, «нет» говорят представители точных наук. Можно, конечно, опросить все население планеты по этому поводу, но что такой опрос общественного мнения даст социологии? Поскольку природные, социальные и политические характеристики стран различны, то в лучшем случае это будет «средняя температура по больнице». Причем, по разным подсчетам, 15–20% респондентов скажут, что они «затрудняются ответить», потому что сама проблема им не понятна. И будут совершенно правы.

Между тем уже сегодня совершенно очевидно, что даже локальные погодные аномалии (не климат в целом!), такие как наводнения, ураганы, лесные пожары, техногенные катастрофы (особенно такие, как Чернобыль или Фукусима-1), не только сотрясают все общество, но и изменяют его социально-функциональную структуру и сложившийся ранее социальный порядок. Локальные катастрофы Чернобыль и Фукусима дали глобальный социальный эффект. За последние 20 лет локальные войны и этнические конфликты уничтожили примерно одинаковое количество людей и создали столь же сопоставимые по численности потоки вынужденных мигрантов и переселенцев. Если экстраполировать число беженцев, возникшее вследствие войн и этнических конфликтов в Северной Африке в 2010–2014 гг., на весь мир, то мы получим цифру, сопоставимую с беженцами и вынужденными переселенцами после окончания Второй мировой войны. Процесс был болезненный, но постепенный, однако в конечном счете все как-то утряслось, устоялось. Более того, и после Второй мировой войны произошло множество локальных, в том числе ресурсных, войн, революций и военных переворотов, которые перемежались экологическими и техногенными катастрофами.

Значит ли это, что социология в случае глобального изменения климата окажется ненужной? Нет, ни в коем случае! Вернемся к характеристике основных параметров самого процесса. Во-первых, что значит глобальный? Это означает, что изменения температурно-влажностного режима будут происходить на всей планете, скорее всего, практически одновременно. Однако, во-вторых, вследствие суточного и годового циклов вращения Земли эти изменения будут происходить в ее разных частях с разной скоростью, например на полюсах и в экваториальном поясе. В-третьих, вследствие различия сред (океан, суша, вечная мерзлота, зона пустынь и т.д.) эффект изменения температурно-влажностного режима также будет неодинаковым. В-четвертых, поскольку вода и суша на планете распределены неодинаково и использование углеводородного топлива также в разных частях планеты различно, то повышение температуры в разных частях света и даже отдельных средах и регионах также может происходить с разной скоростью. Наконец, в-пятых, можно предположить, что повышение температуры будет происходить довольно медленно, и человек и все живое вещество планеты «успеют» к нему адаптироваться. В этом случае социология сможет «сопровождать» этот процесс, т.е. отслеживать изменения в разных частях и средах социума под воздействием медленно изменяющегося температурного режима. А возможно, и давать некоторые прогнозы и рекомендации. Так или иначе, без прогностики, без построения и обсуждения различных сценариев развития событий здесь не обойтись. Вообще, «адаптация» – любимый термин социологов, потому что он соответствует эволюционной парадигме, имплицитно присущей этой науке. Социология не любит изучать войны, революции, акты насилия и иные резкие социальные изменения, потому что она как наука исторически сформировалась как теория постепенных социальных изменений. Хотя существует литература, доказывающая, что некоторые общества не эволюционируют, а деградируют и разваливаются, социологи не любят их изучать эмпирически, называя этот процесс девиантным поведением или оставляя это дело историкам и археологам, особенно когда с момента краха общества прошло уже несколько столетий. Очень мало найдется социологов, которые подобно военным журналистам ведут себя как инсайдеры событий. Опасная профессия!

Но есть огромное поле действий для социологов, где они подобно врачам должны действовать по принципу «Не навреди!». Это поле тоже достаточно опасно, поскольку, поступая в соответствии с данным принципом, социологи превращаются или в политиков, участников протестных движений, или же в оппонентов власти. Власть (властвующая элита, группы интереса, финансовые структуры, безразлично) не любит, когда ей указывают, чего не следует делать, особенно когда это касается ее главного принципа: обогащения за счет других. Так что мы приходим к интересному выводу: чтобы защитить природу Земли и людей, на ней живущих, социолог должен стать политиком, политическим активистом. Более того, такой политический активист должен стать «гражданином мира», поскольку биосфера едина и неделима. Как эту его роль соотнести с его ролью патриота своей страны – вот ключевой вопрос!

Вообще говоря, человечество уже давно нашло ответ: человек должен следовать принципу творения общего блага. И конкретно этот принцип уже давно воплощается в жизнь. Когда человек в беде, ранен, раздавлен горем, к нему надо относиться именно как к человеку без роду и племени, к существу, которому нужна срочная помощь. Так действуют наша «скорая помощь», бригады МЧС, «Врачи без границ», «Босоногие врачи» (в Латинской Америке») и множество благотворительных фондов и организаций. Этому же принципу следуют движение альтерглобализма, экологическое и женское движения, тысячи групп волонтеров и добровольцев-спасателей по всему миру.

Для их объединения и солидарных действий социальные технологи создали необходимые инструменты: социальные сети, форумы, сайты, виртуальные объединения профессионалов и множество других форм дистанционного объединения и взаимной поддержки. Поскольку резкое потепление климата планеты неизбежно вызовет хаос и борьбу за место в «спасательной лодке», нужны специально обученные, оснащенные всем необходимым и хорошо вооруженные группы спасателей по образу и подобию МЧС. Как известно, «добро должно быть с кулаками».

Возникает законный вопрос: а каковы же будут функции армии и других силовых структур? В такой критической ситуации, как потепление климата, когда одновременно потребуются согласованные действия вооруженных формирований на разных континентах, я не вижу другого выхода, как организацию их по тому же принципу, что и добровольцы благотворительных организаций. Ставки в такой ситуации очень высоки: или взаимопомощь, спасение всех без разбора, т.е. творение общего блага, или взаимное уничтожение, война всех против всех. Наблюдая за общими военными маневрами противоборствующих стран, явно можно заметить сдвиг к объединению в борьбе против общего врага. Сейчас таковым является терроризм, а завтра, может быть, это будет борьба с последствиями климатического коллапса. Какой бы жесткой ни была политическая риторика между лидерами ведущих стран, на деле они все более сближаются при разрешении критических ситуаций. И даже такая, казалось бы, весьма далекая от обсуждаемой проблемы, как унификация вооружения и амуниции рядового солдата, говорит о том же: защищать природу и людей нужно совместными усилиями одинаково обученных и подготовленных людей, будь они солдатами регулярной армии или же волонтерами и добровольными спасателями.

Защита своей малой родины не противоречит действиям в защиту жизни на планете. То есть «местный патриотизм» – не антитеза патриотизму глобальному. Только теперь это уже борьба за сохранение не «мира во всем мире», а самой биосферы планеты Земля. В этом состоит реализация теоретического принципа глокальности. Я бы даже сказал, что само понятие патриотизма приобретает вселенский смысл. Ведь ученые США и России уже не раз размышляли о том, как спасти Землю от столкновения с крупным астероидом или обломком другой планеты. Наступает эпоха вселенской спасательной практики. Административные границы государств могут быть сметены волной поднявшегося океана. Но патриотизм локальный или «державный» все больше должен сочетаться с патриотизмом глобальным, суть которого – спасение жизни в нашем общем доме, на планете Земля. В какой‐то степени возникает задача огромного «Ноева ковчега». А если человечество к тому времени найдет способ повернуть вспять ход эволюции на нашей планете, тогда, возможно, будут восстановлены и административные границы стран, и ментальный образ «малой родины». Так или иначе, этот образ остается в сердце каждого из нас, какими бы космополитами в практике повседневной жизни мы ни были. Так что поиск разумных форм компромисса между патриотизмом вселенским, глобальным и патриотизмом «державным» – одна из важнейших, но пока не решенных задач социологии и политики.

Несмотря на все сказанное выше, экосоциология как самостоятельная дисциплина до сих пор не институционализирована. Это означает, что университеты не имеют факультетов для подготовки профессиональных экосоциологов. В официальном перечне гуманитарных дисциплин, утвержденном Министерством высшего образования РФ, нет такой дисциплины, как «экосоциология». Нет специального журнала по экосоциологии, секции или комитета во Всероссийском обществе социологов и т.д.

Другие общественные науки о проблеме

Проблема изменения климата не является приоритетной для экономических наук. Просмотрев 139 проспектов книг и 158 научных докладов в различных областях экономики за 2007–2009 гг., изданных или готовящихся к изданию Институтом экономики РАН, я обнаружил лишь два доклада известного экономиста, профессора Бориса Порфирьева, непосредственно относящихся к теме статьи [Издания Института экономики… 2009; Порфирьев, 2008, 2010]. Экономист Владислав Иноземцев полагает, что «непрактичность» Киотского протокола состоит в его практической нецелесообразности, особенно для таких экономически развитых стран, как США [Иноземцев, 2002]. Он утверждает, что данный документ не имеет перспектив для практического применения в качестве международного соглашения вообще. Экономист и демограф А. Бялко подчеркивает, что еще до начала глобального потепления начавшаяся массовая миграция на Север из зон, где ощущается острая нехватка воды, уже началась. В качестве примера он приводит миграцию китайцев из зон опустынивания [Бялко, 2002]. По моему мнению, В. Иноземцев и Б. Порфирьев являются ведущими российскими экономистами, которые способны охватить эту глобальную междисциплинарную проблему в ее целостности, потому что они фактически базируются в своих умозаключениях на концепции «общества всеобщего риска», хотя и не называют ее авторов. Наконец, в самое последнее время проблемой глобального потепления заинтересовались представители российской политической науки.

Тем более удивительно, что в российском междисциплинарном журнале «Общественные науки и современность», издающемся Президиумом РАН, нашлись только две работы, так или иначе относящиеся к нашей теме. Больше всего вовлечены в эту тематику географы, но, естественно, на локальном или региональном уровнях. Географы, как оказалось, вообще наиболее восприимчивы к междисциплинарным контактам. Что же касается других гуманитариев, и в частности, из мира искусствоведения, то этой темы для них просто не существует. Более глубоко, но не специально, проблемой воздействия климата на общество, его хозяйство и тип социального поведения занимаются, конечно, историки.

Ступени приближения к решению задачи

Первая ступень – это изучение всей той информации, которая была получена естественными науками о состоянии климата планеты и его динамике за последние 100–150 лет. Это не такая простая задача, поскольку и среди естественников есть разные точки зрения на эту проблему. Из этих исследований ясно одно: климат планеты периодически меняется, и это влияет на все стороны общества, в том числе на психику людей [Чижевский, 1973]. Второй вывод, который мы, историки и социологи, можем сделать, это изменение форм хозяйственной деятельности в зависимости от периодов потепления или похолодания. Третий – это косвенная зависимость состояния климата в отдельных регионах от типа сельскохозяйственного и промышленного производства и используемого топлива. Четвертый – это зависимость местных особенностей климата от тех усилий, которые предпринимаются обществом для сокращения выброса СО₂ в атмосферу. Наконец, пятый – это возможная зависимость климатических условий при переходе от одного господствующего типа производства к другому (например, от собирательства к земледелию и затем к промышленному производству). Общая историческая тенденция – это накопление побочных отрицательных эффектов (в терминах моей концепции – рисков), которое в конечном счете формирует «общество всеобщего риска».

Как смоделировать ситуацию и прогноз?

Итак, как было сказано, глобальное изменение климата не является приоритетной темой для российских политиков, социологов-глобалистов и особенно для СМИ. Средств и специалистов для этого практически нет. Как в этом случае смоделировать текущую ситуацию и прогноз ее динамики? Мы воспользуемся теорией подобия, разработанной советскими учеными-теплофизиками еще в начале 1950-х годов [Кирпичев, 1953].

Простой пример. Если вы сломали ногу или ошпарили ее кипятком, важно ли для вас, что в этот же момент случилось нечто подобное с другим человеком, находящимся за тысячу километров от вас? Очевидно, что нет. Несколько упрощая, теория подобия говорит, что результаты, полученные при испытании малой модели интересующего вас объекта, с некоторыми оговорками могут быть использованы для создания модели объекта или процесса в натуральную величину. То, что случилось в Крымске или в Приамурье, т.е. экологическая катастрофа в масштабе города или региона, может быть (опять же с некоторыми ограничениями) использована как модель глобальной катастрофы. То есть может быть проведена некоторая операция по генерализации результатов, полученных в локальных условиях.