Читать книгу Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль - Группа авторов - Страница 13

К 1922 г. Х. Г. Раковский рассматривался в советской государственной и партийной элите как один из наиболее видных дипломатов. Высокому мнению о Раковском как о дипломате способствовали его первые дипломатические акции – переговоры с Румынией и Украиной, деятельность в качестве наркома иностранных дел УССР.

Х. Г. Раковский относился к той части советских деятелей, которая считала необходимой нормализацию отношений России и других советских республик со странами Европы и Соединенными Штатами. Отлично понимая, что включение России в европейские структуры невозможно без удовлетворения некоторых принципиальных требований западных государств, он, как и некоторые другие политики (Г. В. Чичерин, Л. Б. Красин), считал возможным достижение компромиссов, хотя и отстаивал незыблемость советских социально-экономических и политических основ.

Весьма показательны в этом смысле документы, связанные с обсуждением в руководящих партийных и государственных кругах вопросов тактики советской делегации на международной экономической конференции, которая созывалась в апреле 1922 г. в итальянском городе Генуе и участие в которой стало первым выходом Советской России на общеевропейскую арену. В связи с предполагаемым совещанием по вопросу об участии в Генуэзской конференции Раковский подготовил обширный меморандум, который направил Ленину, Троцкому, Чичерину и другим руководящим лицам. К сожалению, документ не датирован, и можно лишь предположить, что написан он был в марте 1922 г. Подтверждением этого может служить данное еще 22 января задание Ленина – каждому члену делегации к 23 марта разработать подробный план переговоров.[352]

В документе высказывалось мнение, что «органические основы» советского строя (национализация земли, государственная промышленность, монополия внешней торговли, государственная суверенность и существующий политический строй) не подлежат обсуждению. Раковский признавал, что из этого исходят фактически и сами организаторы конференции. Чувствуя, впрочем, известную догматизацию такой линии, автор документа ссылался на «соображения международного партийного характера». В то же время он трезво предрекал, что в Генуе не удастся добиться ни полного признания, ни займов и кредитов, что это будет лишь промежуточный этап, который создаст условия и для признания Советской России рядом государств, и для сделок с крупным капиталом в непосредственных переговорах с его группами. Он считал необходимым использовать различия в отношении к России со стороны отдельных государств, углубить их, полагая, что обстановка в этом смысле складывается благоприятно. Тщательно избегать того, что может сплотить общий фронт против нас, иначе лучше совсем не ехать на конференцию, уверял Раковский.[353]

Соображения Х. Г. Раковского в значительной мере были учтены при подготовке советской делегации к поездке в Геную.

Еще до того, как Х. Г. Раковский написал этот документ, в январе 1922 г. начала работу советская партийно-государственная комиссия по подготовке к Генуэзской конференции, в которой обсуждались все возможные варианты предстоявших переговоров, повороты в дискуссиях, предложения и контрпредложения, которые могли возникнуть. На ее первом заседании Раковский не присутствовал. 26 января он принял участие в комиссии, но на следующих заседаниях вновь не был, так как каждый раз (заседания проходили ежедневно или через день[354]) приезжать в Москву из Харькова он не имел возможности.

Отсутствие Раковского на февральских заседаниях подготовительной комиссии было связано не только с работой в Харькове, но и с его поездкой в Германию и Чехословакию для неофициальных бесед с государственными деятелями этих стран. Поездка не была секретной, как полагают некоторые авторы, но была представлена как не носившая общеполитического характера. Накануне отъезда из Харькова Раковский в интервью корреспонденту украинской газеты заявил, что едет по торговым делам, чтобы, в частности, ускорить закупку посевного материала.[355] Но предполагавшийся краткий визит в Берлин затянулся, и Раковский то ли спонтанно, то ли в соответствии с заранее намеченным планом провел ряд важных встреч и бесед.

Достоверных данных о миссии Раковского в распоряжении исследователей нет – они все еще таятся в сугубо секретных архивных фондах (если вообще сохранились), хотя для этого нет никаких оснований. О миссии впервые написал французский биограф Раковского Франсис Конт, собравший лишь косвенные свидетельства. Не располагая другими источниками, мы кратко изложим версию Конта, на наш взгляд заслуживающую доверия.

В задачу Раковского входило установить контакт с ответственными государственными деятелями Германии и западными дипломатами, находящимися в Берлине, выяснить возможности нормализации германо-советских отношений, наметить пути использования противоречий между капиталистическими государствами в интересах советской внешней политики. Уже 2 февраля Раковский отправил в Москву обширную памятную записку, где сообщал об обстановке в Европе и намечал план экономического сотрудничества с Германией, но в совокупности с заключением и Россией, и Германией соответствующих договоров с Францией.[356]

В Берлине Раковский стал искать контактов с влиятельными французскими деятелями. Ему удалось встретиться с журналистом Жюлем Сайервейном, сотрудником газеты «Матен», который выполнял неофициальные поручения премьер-министра Франции Раймона Пуанкаре. Казалось, что начавшиеся переговоры могут дать позитивный результат. 22 февраля в «Матен» появилось интервью Раковского, который довольно правдиво рассказал о положении Советской России, подчеркнув тенденцию к нормализации хозяйственной жизни – оживление местной экономической деятельности, борьбу против бандитизма и т. п. В то же время акцентировалось внимание на том, что Россия не допустит, чтобы ее третировали, как колонию. Контакты на более высоком уровне установить не удалось.

Поездка в Берлин показала, что в стремлении использовать противоречия между ведущими капиталистическими государствами Советской России необходимо ориентироваться прежде всего на развитие взаимоотношений с Германией.

Что же касается поездки в Чехословакию, то о ней вообще достоверных данных нет.

Возвратившись из-за границы, Х. Г. Раковский в конце февраля – начале марта 1922 г. вновь принял участие в нескольких заседаниях комиссии по подготовке Генуэзской конференции. «Мы должны явиться на конференцию, уже опубликовав предварительный план», – говорил он. Он полемизировал с Л. Б. Красиным, полагавшим, что заем надо брать только на восстановление сельского хозяйства. Нет, считал Раковский, займы нужны также на восстановление транспорта и промышленности. При этом государство должно было дать гарантию, что зарубежные средства не пойдут на Красную армию, на интернациональную агитацию, даже на содержание государственного аппарата. Однако какие-либо формы иностранного контроля за расходованием средств отвергались. Предложения Раковского вошли в постановление комиссии.[357]

6 марта Раковский был особенно активен. На заседании комиссии он предложил «произвести работу по отысканию в истории революций (Французской и других) периодов, когда конфискации применялись правительствами к целым категориям граждан, классам, особенно иностранцам». Это предложение, ставившее целью найти прецеденты для переговоров в Генуе, было встречено с интересом, и Институту экономики было поручено провести такую работу. При рассмотрении вопроса о встречных требованиях и о пассиве России он предложил определить коэффициенты падения курса ценных бумаг промышленных предприятий России до революции и учесть их при общем подсчете возможного долга. И это предложение было учтено. Раковский выступил с сообщением «о важности правильной постановки вопроса о бюджете». По этой теме завязалась дискуссия. Раковский говорил: «Когда мы станем на конференции добиваться вопроса о государственном займе, то сейчас же встанет самым серьезным образом вопрос о тех обыкновенных обеспечениях, которые ставятся при всяких займах. Таким обеспечением у чехословаков является алкоголь. По государственной смете идет такая-то статья, она публичная, она проходит через парламент, она служит действительным обеспечением».

Как видим, оратор размышлял, что же может стать таким обеспечением в условиях советского режима с его отсутствием парламентаризма и гласности. Он весьма скептически отнесся к мнению о возможности использования концессий в качестве обеспечения займа, так как они не могут быть точно определены по своим объемам и последствиям и «вызовут невероятные требования со стороны тех, кто будет давать заем». Концессия может рассматриваться как помощь промышленности, но не в финансовом смысле. Раковский полагал, что гарантией займов с советской стороны могут служить налоги на спички, соль, табак, сахар, керосин и другие товары, а также, и это было главным, «строго определенный порядок прохождения смет», то есть упорядоченный государственный бюджет.[358]

Еще почти за полтора месяца до этого, 27 января 1922 г., чрезвычайная сессия ВЦИК РСФСР утвердила состав советской делегации, которая должна была участвовать в европейской экономической конференции в Генуе. В состав делегации вошли В. И. Ленин (руководитель), Г. В. Чичерин (заместитель руководителя), Л. Б. Красин, М. М. Литвинов, В. В. Воровский, А. А. Иоффе, Я. Э. Рудзутак, Т. В. Сапронов, А. Г. Шляпников и представители республик Х. Г. Раковский (Украина), Н. Нариманов (Азербайджан), П. Г. Мдивани (Грузия), Ф. Ходжаев (Бухара), А. А. Бекзадян (Армения), Я. Д. Янсон (Дальневосточная республика).[359] В связи с тем, что протокол конференции предусматривал участие лишь пятичленной делегации, официальный мандат на переговоры был выдан Чичерину, Иоффе, Красину, Литвинову и Раковскому.

Члены делегации были действительно способными политическими деятелями, а часть из них – Раковский относился к их числу – уже имела существенный дипломатический опыт. О том, что Х. Г. Раковский в представлениях высшего политического руководства России относился к первой пятерке дипломатов, свидетельствует любопытное предложение Ленина, внесенное 24 февраля и утвержденное 28 февраля 1922 г.: «На случай болезни или отъезда т. Чичерина (как видно, Ленин с самого начала не собирался ехать в Геную! – Авт.) его права передаются по очереди одной из двух троек: а) Литвинов, Красин, Раковский. б) Литвинов, Иоффе, Воровский».[360]

Х. Г. Раковский возвратился к исполнению своих государственных функций в Украине лишь на две с половиной недели. 9 марта он выступил на заседании Политбюро ЦК КП(б)У с информацией о своей дипломатической деятельности. По решению Политбюро 12 марта в харьковском театре «Миссури» состоялось собрание местной элиты, на котором был заслушан доклад Раковского о международном положении советских республик накануне конференции в Генуе. Докладчик высказал мнение, что к предстоящей конференции надо относиться с осторожностью и скептицизмом, ибо она будет исходить из нерушимости Версальской системы, из тех договоров, которые диктуют волю победителей в мировой войне. Раковский заявил: «Когда мы явимся на конференцию, мы заявим: конечно, вы не можете согласиться с общей коммунистической программой, мы не собираемся делать вас коммунистами, но мы говорим вам, как деловые люди: у вас стоят заводы и фабрики, у вас колоссальная безработица в силу перепроизводства, у нас – разруха, отсутствие материалов, сельскохозяйственных орудий, машин, у нас громадные богатства, где вы могли бы применить ваших инженеров и других специалистов».[361]

27 марта советская делегация специальным поездом через Ригу и Берлин отправилась в Геную. Вместе с Христианом Георгиевичем поехала его жена Александрина, которая рассматривала поездку в Италию не только как развлечение (без этого дело не обходилось), но и как возможность с позиции наблюдательного журналиста бросить взгляд на конференцию, а при необходимости дать советы своему мужу.

В Риге 29–30 марта состоялись встречи с представителями правительств Латвии, Эстонии и Польши и была достигнута договоренность о нормализации экономических отношений в Восточной Европе, а также о совместных действиях в Генуе для реализации этой задачи. 1 апреля делегация прибыла в Берлин, где несколько дней шли переговоры с германскими государственными деятелями, являвшиеся продолжением переговоров Раковского двумя месяцами раньше. Хотя они не завершились подписанием договора о нормализации отношений и об отказе от взаимных претензий, было договорено о продолжении контактов в Генуе.

Генуэзская конференция началась 10 апреля. Делегации разместились в курортных пригородах. Резиденцией советской делегации стал отель «Палаццо Империале», расположенный между местечками Санта-Маргарита и Рапалло, территориально относившийся к Санта-Маргарите. Не только на участников конференции, но и на жителей итальянского приморского города произвел впечатление советский дипломат Раковский, который совершенно естественно, как будто он давным-давно к этому привык, появлялся на публике в черных брюках в белую полоску, высоком цилиндре, небрежно держа в руке белые шелковые перчатки.[362]

О самой Генуэзской конференции многое известно, о ней есть немало специальных работ. Но в этих работах почти полностью игнорируется деятельность одного из членов официальной пятерки Х. Г. Раковского. Попытаемся проследить его работу в Генуе.

В связи с тем, что, как уже говорилось, в Генуе каждая страна получила право иметь лишь по пять официальных делегатов, часть советской делегации пришлось превратить в «технический персонал» – они занимали места позади официальных делегатов, которые ранжировались так: Чичерин, Раковский, Литвинов, Красин, Иоффе.[363] Так Раковский превратился во второе лицо советской делегации.

Х. Г. Раковский стремился получать как можно более подробную информацию о позиции государств, их аргументации, переговорах и других контактах вне официальных заседаний. Как и для других делегатов, необходимые материалы для него подготовлялись экспертами, в частности видными специалистами-международниками Ю. В. Ключниковым и Н. Н. Любимовым. Среди них – подробные расчеты, связанные с советскими контрпретензиями, справка о сокращении населения России в результате мировой и гражданской войн и т. д.[364] Раковский изучал газетные обзоры, советские и зарубежные документы, связанные с конференцией.[365]

В ворохе разнообразной информации он обратил особое внимание на полученное в начале мая сообщение из Софии об обысках и арестах в Болгарии русских белых офицеров, уличенных в создании недозволенных организаций и хранении оружия.[366] Эти сведения вскоре пригодились в переговорах с председателем Совета министров Болгарии А. Стамболийским.

7 апреля датирован первый протокол заседания советской генуэзской делегации, происходившего в Санта-Маргарите. Присутствовали не только члены официальной делегации, но и другие лица – Л. С. Сосновский, Е. А. Преображенский. Однако Раковского среди них не было. На заседании были распределены обязанности, хотя делалась оговорка: «Окончательное распределение будет произведено после приезда тт. Красина и Раковского».[367] Оговорка свидетельствует, что Раковский и Красин прибыли в Геную позже основной части делегации – видимо, завершив переговоры, начатые в Берлине.

На следующем заседании 9 апреля Раковский и Красин уже присутствовали. Раковский участвовал в обсуждении проекта приветственной речи и других вопросов.[368] Сохранилась датированная этим же днем записка Чичерина: «Многоуважаемый Христиан Георгиевич, Ваш план рассчитан на 3-часовую лекцию. Мы не можем этого делать из приветственной речи. Остальные Ваши замечания были приняты во внимание».[369] Сохранился и протокол заседания, на котором обсуждался проект ответного меморандума, составленный Раковским. Речь шла об ответе на меморандум западных держав от 2 мая, являвшемся новым вариантом меморандума экспертов Великобритании и Франции, подготовленного накануне конференции и выдвигавшего предварительные условия для заключения с Советской Россией соглашения о кредитах и экономических связях: признание долгов, возвращение национализированной собственности иностранцев или компенсация за нее, отмена монополии внешней торговли, неподсудность иностранцев советскому суду. Протокол дает представление о тщательной работе, проделанной Раковским.

Впрочем, дипломатам несвойственно было хвалить друг друга. Внимание сосредоточивалось на недостатках, путях совершенствования документа. Чичерин счел, что меморандум составлен «не совсем хорошо во всех его частях. Первая часть составлена блестяще, остальная гораздо хуже. Пункт о революционной пропаганде – совсем нехорошо». Чичерин предлагал переделать пункт о мелких держателях русских ценных бумаг, подчеркнув, что при достижении соглашения они получат компенсацию. «Необходимо, – написал Чичерин, – также подчеркнуть (это недостаточно изложено у Раковского) принцип равенства двух миров, о чем свидетельствует шифровка ЦК, и указать на недопустимость навязывания на нашей территориии капиталистических принципов». В свою очередь Л. Б. Красин счел, что проект Раковского преувеличивает значение иностранных кредитов для России и что недопустимо открыто указывать, что делегация отказывается от контрпретензий. М. М. Литвинов, соглашаясь с Чичериным в необходимости реагировать на то, что меморандум от 2 мая – это отступление от договоренностей с Англией и Францией, указал на необходимость четко обозначить в ответе возвращение и советской делегации к прежним позициям[370] (имелись в виду контрпретензии, которые были сняты в результате переговоров с главой британской делегации Дэвидом Ллойд Джорджем на вилле «Альбертис», продолжавшихся в течение недели, начиная с 11 апреля).