Читать книгу Петр Первый - Группа авторов - Страница 3

Традиционная точка зрения историков сводится к тому, что в XVII в. Московская Русь как общественный, государственный, культурный, политический и военный организм совершенно изжила себя. Лишь воцарение Петра I якобы вдохнуло в загнивающую страну новую жизнь. Эта версия возникла еще при жизни Петра и всячески поддерживалась впоследствии придворными историками, а потом и советскими.

Однако это не соответствует действительности. Именно Алексей Михайлович окончательно вернул России земли Малороссии, отторгнутые враждебными соседями в лютую годину татарского нашествия. Именно он вел с Польшей, давним врагом Руси, необыкновенно трудную войну и закончил ее блестящей победой. Именно он начал эпоху реформ, причем реформ неторопливых и продуманных, захвативших область юридическую и экономическую, военную и религиозную.

Во внешней политике стратегическая инициатива после долгих лет застоя снова перешла к Москве. Литва и Польша окончательно утратили наступательный порыв, отступив в отношениях с Русью на роль стороны обороняющейся, без надежды на победу.

Одно лишь знаменитое «Уложение» Алексея Михайловича, именуемое иначе «Свод всех законов», могло бы, по словам историка С. Ф. Платонова, «составить славу целого царствования»[1].

А великий Петр в это время еще не только не родился – даже его матери не было на свете. Алексей Михайлович жил в счастливом браке с Марией Милославской, родившей царю тринадцать детей – пять сыновей и восемь дочерей. Увы, младшая дочь стала причиной смерти сорокапятилетней царицы да и сама родилась мертвой. Умерла и еще одна из царевен. Первенца, царевича Дмитрия, Господь призвал к себе еще младенцем. А через год после смерти матери занемог и умер шестнадцатилетний царевич Алексей, отцовская гордость и надежда, наследник престола. Умер малым дитятей и младший из братьев, Симеон.

Осталось двое сыновей – Федор да Иоанн, оба здоровьем слабые, и шесть дочерей. Царя уговаривали снова жениться: негоже детям без женского присмотра, стране царица нужна, а дому – хозяйка. Мачеха к детям должна быть ласковой, доброй. И… своих детей рожать. Здоровых. Тогда и о судьбе престола можно будет не беспокоиться.

Алексей Михайлович частенько наведывался к своему ближайшему советнику и другу боярину Артамону Сергеевичу Матвееву, с которым вместе рос и воспитывался. Артамон Сергеевич с юности тяготел ко всему иноземному, даже женился – с позволения друга-царя – на иностранке Марии Гамильтон, дочери английского эмигранта, в святом крещении – Евдокии. И в доме у себя устраивал приемы, о которых судачила вся Москва, – не для бояр, для иноземных гостей, у которых узнавал все заграничные новости.

Портрет царя Алексея Михайловича. Неизвестный российский художник

«…Боярин Артамон Сергеевич Матвеев, дьячий сын, другой любимец царя, первый москвич, открывший в своем по-европейски убранном доме нечто вроде журфиксов, собрания с целью поговорить, обменяться мыслями и новостями, с участием хозяйки и без попоек, устроитель придворного театра», – писал о нем историк В. О. Ключевский[2].

Так что все то, что впоследствии так поразило юного Петра в Немецкой слободе, еще до его рождения было обычным в доме воспитателя его матери. В домашнем театре боярина Матвеева давались концерты и ставились пьесы – неслыханные по тем временам вещи. А супруга не сидела взаперти в тереме – принимала гостей вместе с мужем.

Помогала ей в этом воспитанница – взятая в дом дальняя родственница, Наталья Нарышкина. Девица отличалась красотой и, подражая своей воспитательнице, очень быстро усвоила свободные манеры и получила неплохое образование. Ее-то, девятнадцатилетнюю черноглазую красавицу и умницу, и узрел как-то царь…

Впоследствии падчерицы упрекали ее в том, что она «с мужиками за одним столом вино пила» – разумеется, не упоминая о том, что этими самыми «мужиками» были иностранные дипломаты, бывавшие в доме Матвеева.

Царь обвенчался с черноглазой красавицей и умницей. С появлением новой царицы при дворе начались перемены – и не всех они радовали. При царице Марии Ильиничне единственным развлечением были церковные службы, даже светская музыка была под суровым запретом. А теперь не только музыка при дворе зазвучала – была сооружена сцена в пустовавшем боярском доме в Кремле, где ставили пьесы. Правда, на библейские темы, но все же…

А молодая царица еще и вводила русский народ в великое смущение: едет по Москве – и велит открыть окна, дабы городом полюбоваться. Простые смертные видят почти божественный лик супруги царя – неслыханно! А она и на охоту вместе с ним ездила, и танцы в своих покоях устраивала. Соблазн, ересь! А царь будто ослеп и оглох: все делает только ради своей ненаглядной Наташеньки.

Через полгода после свадьбы царский астролог Симеон Полоцкий заявил Алексею Михайловичу, что ночью расположение звезд «сулило зачатие великой женой мальчика, судьба которого – необыкновенна и возвышенна и который будет славен так, как никто из русских царей до него».

Ровно через девять месяцев после этого разговора 28 мая 1672 г. у царицы начались схватки. Роды были столь тяжелые, что царицу на третьи сутки даже соборовали и причастили. Алексей Михайлович был в отчаянии, но тот же Симеон заявил, что царица благополучно разрешится от бремени через пять часов.

Когда пошел пятый час, Симеон встал на колени перед образами и стал истово молиться о том, чтобы родовые муки продлились еще час. Разгневанный царь чуть не прибил астролога, но тот сказал: «Если царевич родится в первом получасе от сего момента, то веку его будет пятьдесят лет с малым, а если во втором получасе, то доживет и до семидесяти».

Едва он это произнес, как прибежали с известием, что царица родила сына, крепкого, здорового, крупного. Случилось сие 30 мая 1672 г.

Через год с небольшим, в августе 1673 г., царица родила дочь, крещенную тоже Натальей, которой отец предрекал блестящее замужество. Алексей Михайлович и Петрушу-то мечтал женить на какой-нибудь иноземной принцессе. Мечтала о необычной судьбе для своих детей и Наталья Кирилловна.

Не Софья, а Наталья Кирилловна первой приоткрыла дверь в женских теремах России. Она как бы готовила почву для преобразований своего великого сына, точно так же, как деятельность некоторых государственных людей при Алексее Михайловиче готовила Петру почву для преобразований в государственной области.

Да и сам царь Алексей Михайлович при поддержке друга Артамона Сергеевича начинал воспитание младшего сына в европейском духе: царевича одевали в «иноземный военный мундирчик», заказанный в Немецкой или, как ее часто называли москвичи, Кукуйской слободе, обычных мамок и нянек при мальчике не было. И мать всячески это поддерживала.

Портрет царя Федора Алексеевича. Неизвестный художник

До февраля 1676 г., когда скоропостижно скончался царь Алексей Михайлович, царский двор был, пожалуй, одним из самых веселых и светских мест на Руси. Наталье Кирилловне было всего-то двадцать шесть лет, когда она овдовела. На престол взошел ее пасынок Федор, человек добрый и мягкий, но слабый здоровьем: в юности его по недосмотру челяди переехал возок.

Но Федор Алексеевич был воспитан на физических упражнениях, как истинный царевич дома Романовых. Правда, охоту не жаловал, зато был заядлым лошадником – с того самого момента, когда его посадили на игрушечного деревянного коня. Вступив же на престол, полностью сменил руководство Конюшенного приказа, выписывал производителей из Западной Европы и не стеснялся даже выменивать коней у иноземных послов!

«Как отец сего государя, – писал о Федоре В. Н. Татищев, – великой был [охотник] до ловель зверей и птиц, так сей государь до лошадей великой был охотник. И не токмо предорогих и дивных лошадей в своей конюшне содержал, розным поступкам оных обучал и великие заводы конские по удобным местам завел, но и шляхетство к тому возбуждал. Чрез что в его время всяк наиболее о том прилежал и ничим более, как лошадьми, не хвалилися!»

Не очень похоже на традиционный образ царя Федора, вечно соблюдающего строгий постельный режим под неусыпным надзором любящей старшей сестрицы. Тем паче что правил Федор Алексеевич отнюдь не лежа в постели, а восседая на троне и правя весьма активно, а о Софье в документах того времени и вовсе не упоминается.

Шахматы, свайки, мячики и прочие обычные мальчишечьи игрушки были у Федора Алексеевича не в почете. Он с товарищами предпочитал «играть» шпагами и тесаками, пистолетами и ружьями, булавами, копьями, алебардами, медными пушечками (кои стреляли не хуже настоящих), знаменами, барабанами, литаврами. Все как в настоящем войске с неизбежными при этом травмами и увечьями товарищей по этим недетским играм.

Не кисла и не дремала Россия в ожидании прихода «великого реформатора». Эта версия появилась впоследствии: надо же было оправдать, мягко говоря, не совсем законное восшествие на трон Петра совместно со сводным братом. С той же целью и законного наследника престола, царевича Ивана Алексеевича, сразу после кончины Федора нарекли «слабоумным». Хотя он до самой смерти своей исправно сидел на троне рядом с младшим сводным братцем и признаков душевной болезни не проявлял.

Например, еще одной страстью государя Федора Алексеевича было строительство. Сохранились его личные распоряжения о строительстве пятидесяти пяти объектов в Москве и дворцовых селах, каждому из которых царь дал точную архитектурную характеристику «против чертежа». Указы о срочных работах на новых объектах отдавались по нескольку раз в месяц, в Москву неоднократно вызывались каменщики и кирпичники из других районов.

«Кремлевский дворец, включая хоромы членов царской семьи и дворцовые церкви, мастерские палаты (начиная с Оружейной), комплекс зданий приказов – все было перестроено и возведено вновь в царствование Федора Алексеевича, соединено галереями, переходами и крыльцами, богато и по-новому изукрашено. Пятиглавые каменные храмы на Пресне и в Котельниках, колокольня в Измайлове, ворота в Алексеевском, два каменных корпуса под Академию на Никольской и еще десятки каменных зданий были результатом трудов юного государя», – отмечал историк А. П. Богданов[3].

При всех этих «хоромах» были разбиты сады, в том числе и огромный висячий, обустроена общая система канализации Кремля. Даже Версале ничем подобным не мог похвастать! Кроме того, государь повелел устроить в самом большом саду проточный пруд десять на восемь метров и запустить туда… «потешный» кораблик. Интересно, не со сводного ли братца потом взял пример Петр, «царь-мореплаватель»? Он ведь частенько играл на этом пруду с корабликом.

Так что первым русским царем, с малолетства обожавшим играть в войну, был вовсе не Петр, впоследствии Великий. Вкус к военным потехам привил Петру Алексеевичу старший брат, пока царем не стал. Он с большим знанием дела распорядился об оборудовании «потешной» площадки при комнатах царевича Петра, своего младшего брата и крестника, – с военным шатром, воеводской избой, пушками и прочим воинским снаряжением.

Стоит почитать хотя бы парочку свидетельств современников, как становится ясно: при Федоре Алексеевиче не было первого министра, государь правил единолично, государственные печати не доверял никому и решения частенько принимал именно самодержавно.

А в 1681 г. государь взял да и повелел вместо старинной одежды (ферязей, охабней, однорядок и т.  п.) мужчинам и женщинам носить европейское платье. Этот указ был очень быстро внедрен, поскольку в старой одежде стрельцы просто не пускали в Кремль – а кто же хотел удалиться от двора! Переоделись молча и быстро, не устраивая из этого общенародной трагедии.

Так что российский двор был уже достаточно европеизирован и до восшествия на трон Петра Алексеевича, причем сделано это было спокойно и разумно: не желаешь появляться при дворе – носи дедову шубу и сиди дома, хочешь видеть пресветлые государевы очи – изволь надевать европейский кафтан. На бороды, правда, Федор Алексеевич не покушался: слепо подражать европейским обычаям он не желал, будучи намного дальновиднее и осторожнее своего младшего сводного брата.