Читать книгу Россия и мусульманский мир № 7 / 2010 - Группа авторов - Страница 5

Г. Мурклинская,

политолог

На фоне развивающегося ирано-американского конфликта, грозящего в любой момент перейти в военную стадию, существенно возрастает угроза безопасности южных рубежей России и всех государств региона Каспийского моря. США не скрывают своей заинтересованности в захвате военно-политического контроля над территорией от Персидского залива через Каспий и Кавказ до Черного моря и Крыма. По всему южному периметру наших границ мы видим болезненно пульсирующую дугу нестабильности – гражданские и межэтнические конфликты. Это заставляет нас еще раз задуматься над вопросами нашей внутренней стабильности и мобилизационной готовности гражданского общества к отражению любых видов агрессии в случае возникновения непосредственной угрозы вмешательства (под любым предлогом) в наши внутренние дела и попыток дестабилизации ситуации в наших приграничных районах и республиках. Наибольшую угрозу в плане создания предпосылок для вмешательства извне и различных видов агрессии от информационно-идеологических и культурно-цивилизационных до военных представляют ушедшая в полуподполье террористическая сеть и «пятая колонна» агентов влияния региональных и мировых исторических антагонистов России в национальных республиках.

Борьба с террористической угрозой внутри страны предполагает создание сложной, хорошо координируемой многоуровневой программы и в целом системы государственного масштаба, включающей в себя и предусматривающей динамичное и конструктивное сотрудничество государственных структур и неправительственных общественных организаций как части гражданского общества. И прежде всего здесь нужно определиться с тем, что мы имеем дело не с одним каким-то видом терроризма, а с очень разными по целям и источникам финансирования, по своей глубинной сути явлениями. Общее между ними – только в методах достижения поставленных целей. Надо признать, что совершенно победить политический терроризм невозможно. Пока существует антагонизм в самом обществе, интересы различных групп в нем будут сталкиваться, и время от времени эти столкновения будут выражаться в форме терроризма. Поэтому надо сразу сказать, мы говорим о том виде политического терроризма, который порождается религиозным экстремизмом исламского толка и все более примыкающим к нему в плане практического приложения этническим и региональным сепаратизмом, а также о таком новом явлении нашей жизни, как преступления на почве ненависти. Факторы, способствующие усилению террористической угрозы в конкретных условиях России, можно разделить на несколько основных составляющих:

1. Ускоренная модернизация в масштабе страны и региона и прогрессирующее отставание традиционных обществ в национальных республиках.

2. Террористический потенциал республик, находящихся в состоянии прогрессирующей архаизации и маргинализации, при несменяющемся руководстве (или элитных кланах), что при почти полной финансовой дотационности приводит к очень высокой коррумпированности всех уровней системы власти.

Такая кланово-кастовая система власти способствует более быстрой стратификации – разделению общества на почти не смешивающиеся социальные слои и его поляризации. Это при том, что большинство живущих поколений еще помнят себя равноправными членами не разделенного перегородками социального государства – СССР. Естественно, такое насильственное изменение социального статуса и жесткое, без надежды на его улучшение для себя или детей, ограничение возможностей не могут не вызвать аккумуляции огромного количества отрицательной, протестной по отношению к системе власти в целом, энергии. В маленьких многонациональных республиках, «закупоренных» к тому же в пределах своих географических пространств распространением в центральных, более богатых и перспективных областях страны ксенофобии, также создаются условия для жесткой межэтнической и внутриэтнической конкуренции.

При продолжающемся в республиках Северного Кавказа углублении кризисных явлений во всех сферах жизни каждое вступающее в жизнь все с меньшим культурным и образовательным запасом молодое поколение – это потенциально «лишние люди». Не лучше ситуация и в российской глубинке, выплескивающей в центральные районы свои поколения «лишних людей», беспризорников, брошенных детей, что также является источником взаимного недоверия и жесткой конкуренции «за место под солнцем» среди молодежи. В национальных республиках в силу дополнительных специфических условий эта смесь еще более взрывоопасна. Если прибавить к этому воздействие внешних антироссийских сил, прямо заинтересованных в дестабилизации Кавказского региона и опирающихся на хорошо укорененную и разветвленную агентурную сеть и отработанную в течение почти двухсот лет антироссийскую идеологию, можно говорить о том, что некоторая стабилизация, достигнутая усилиями правоохранительных органов, это только передышка, которую нужно использовать для разработки всеобъемлющих комплексных мер нейтрализации негативных факторов, провоцирующих усиление террористических угроз. И даже при условии немедленной разработки и внедрения таких комплексных мер еще в течение долгого времени республики Юга России потенциально будут оставаться социальной и оперативной базой развития террористической сети, а в случае усиления внешнего вмешательства – для собственных бандформирований и иностранных наемников. Предотвратить такое развитие кавказских сценариев могут и должны развитие гражданских институтов, общественное мнение и осуждение ксенофобии, ненависти, агрессии – самый действенный элемент противодействия экстремизму.

Одним из важнейших аспектов этой комплексной программы должна стать информационно-психологическая защита населения от направленного враждебного психологического воздействия путем упреждающей закладки информационно-психологических стереотипов анализа ситуаций и информации. Важным элементом формирования общественной позиции и взглядов большинства населения должны стать различные общественные объединения: детско-юношеские, молодежные, сельские и религиозные общины, этнические землячества как объединения представителей этносов, проживающих на иных этнических территориях. Важно задействовать все элементы информационного воздействия на эти различные группы людей с целью ранней диагностики и предупреждения развития ксенофобии или агрессивных типов поведения у членов этих групп, у членов их семей или кого-то из близких. Общество должно научиться решать возникающие проблемы силами общественного воздействия на индивидов, а также выработать механизмы подключения, в случае необходимости, государственных структур для обеспечения реинтеграции в общество людей, оказавшихся в силу обстоятельств в сложной ситуации, подталкивающей их к экстремизму. Это и социальные и психологические аспекты направленной индивидуальной работы с людьми, оказавшимися в зоне риска.

В целом же государство и общество должны выработать систему взаимодействия в формировании массового сознания и воспитания подрастающих поколений в духе толерантности и гражданской ответственности. Цель – выработка иммунитета на уровне массового и личного сознания к основным видам враждебного информационного воздействия. Здесь следует выделить три различных вида психологического воздействия:

а) на законопослушных граждан;

б) на тех, кто находится в зоне социального риска или в силу этнической ментальности предрасположен к деструктивным моделям поведения;

в) воздействие на противника.

Целью информационно-психологического воздействия на противника (в данном случае на тех, кто в своей антиконституционной деятельности уже прошел точку невозврата в общество) обычно считается подавление его воли, дезориентация, постепенное подведение к мнению, что всякое сопротивление законным властям и тем более продолжение террористической или иной антигосударственной, антиобщественной и прочей деструктивной деятельности бесперспективно и обречено на провал. Единственный выход – сдаться, перейти к мирной жизни. И только в качестве четвертого направления можно выделить военное решение проблемы. И здесь основой борьбы с терроризмом и другими видами антиконституционной деятельности в собственном государстве, особенно городского терроризма, может быть точечное проведение спецопераций. При этом главным и координирующим звеном между всеми направлениями должна оставаться невидимая работа спецслужб. Именно разведывательные сообщества обладают достаточным массивом информации и специалистами по проведению контртеррористических и информационно-психологических операций.

В зрелом гражданском обществе все его неправительственные общественные организации, объединения, союзы настроены на конструктивное и открытое сотрудничество с властями для предотвращения преступлений, связанных с расовой, этнической или религиозной ненавистью, сепаратистскими или религиозно-экстремистскими идеями. Примером прекрасно выстроенных отношений между государством и гражданским обществом можно считать работу по предотвращению конфликтов и преступлений на почве ненависти в Калифорнии, в таких городах, как Сан-Франциско и Лос-Анджелес. России же еще предстоит долгий путь приобретения опыта и строительства гражданского общества, способного в конструктивном взаимодействии с государством решать проблемы этнических, расовых и конфессональных отношений. Возможно на первых порах помогла бы выработка комплексной программы методов и основных механизмов взаимодействия общества и государства в целях обеспечения безопасного развития многоконфессональных и полиэтничных регионов страны. Цель такой комплексной программы – подключить к решению этих жизненно важных вопросов инструменты гражданского общества, используя свои каналы в СМИ (и другие средства и методы воздействия на массовое и индивидуальное сознание), проводить необходимую работу. Иначе попытки решения проблем чисто военными методами приведут к непредсказуемо разрушительным для страны результатам.

«Необходимо путем насильственных действий превратить политический кризис в вооруженный конфликт и вынудить власти трансформировать политическую ситуацию в военную, что заставит массы взбунтоваться против армии и полиции… Против власти нужно бороться так, чтобы превратить эту власть в кошмарную тиранию, сделать повседневную жизнь людей невыносимой, посеять в обществе хаос и панику. Тогда власти неизбежно введут военное положение для наведения порядка. Но это не остановит террор, его жестокая логика неумолима. Будут продолжать рваться бомбы и гибнуть люди, полиция резко ужесточит методы борьбы… В результате население взбунтуется против армии и полиции. Ведь когда жизни ежедневно угрожает опасность, инстинкт самосохранения и желание жить превышают доводы разума самого терпеливого народа». Эта рекомендация по трансформации террористических актов в политический кризис и далее в гражданскую войну была предложена в начале 70-х годов прошлого века человеком, ставшим легендой и классиком современного терроризма благодаря написанной им книге по теории и практике «городской герильи» (партизанской войны), Хуаном Карлосом Маригеллой. Его теоретические наработки используются всеми современными террористическими организациями. Если в начале века переход латиноамериканских террористических организаций к городской герилье от партизанской деятельности в сельской местности был обусловлен их поражением в борьбе с регулярными войсками и потерей поддержки среди местного населения, то в современном терроризме, учитывающем опыт прежних террористов, наблюдается организованная цикличность. Наблюдая за развитием событий в Чечне, специалисты давно предсказывали начало нового цикла: полную или частичную смену чеченским подпольем тактики вооруженной борьбы.

Каждое столетие выдвигает свои проекты объединения мира – мессианские идеи, которые противопоставляет «старому миру». В начале XXI в. получили наибольшую актуальность две, на первый взгляд, взаимоисключающие идеи: глобализация по-американски и джихадизм – идея установления некоего всемирного исламского халифата. Однако особенность второй идеи в том, что реально она пока выполняет грязную работу для воплощения идеи глобализма. Но это не делает ее менее опасной – это как бы фашизм в Германии до открытия второго фронта. Борцов за воплощение идеи джихадизма можно условно поделить на идеологов современного джихада с всемирно известными именами и аналитические центры зарубежных спецслужб – это мозг проекта; международную террористическую сеть со своими базами, специалистами, как чисто военными, так и по ведению психологических войн, тактикой и стратегией, учетом конкретной этно-региональной привязки конфликтов – это как бы тело организации; третьими, но не по значению, а по условному обозначению, можно считать тех, кто занимается финансированием и прочим материальным обеспечением всей этой сложной системы.

Можно с полным основанием предположить, что кроме всеобъемлющего глобального существуют регионально привязанные джихадистские проекты для всех регионов и даже небольших анклавов с мусульманским населением. Активизация тех или иных проектов, как мы видим, зависит от политического заказа, и не всегда этот заказ напрямую связан с основным проектом. Активизация того или иного джихадистского проекта, скорее, свидетельствует о наличии некоего совпадения интересов США и НАТО с интересами стран-сателлитов в исламском мире. Такое совпадение интересов было какое-то время у США и афганских моджахедов – США не могли позволить СССР доминировать на столь важном в геополитическом плане направлении: руками моджахедов США захватили Афганистан и сделали его своим плацдармом в Азии.

Одним из таких региональных проектов остается Чечня, но без Дагестана выбить ее из состава России не удается. С этим связана активизация дагестанского джихадистского проекта. На пути его осуществления стоят два основных препятствия: неприятие большинством населения республики и жесткая позиция официальной власти. Наработанным приемом в таких случаях служит инициация какой-нибудь «оранжевой» или еще какой-то «революции». С принятием нового закона о выборах и частичной сменой кадрового состава властной элиты республики эта задача для джихадистского подполья значительно усложнилась. До сих пор стратеги информационно-террористической войны делали основную ставку на привычных и прикормленных ичкерийских террористов, именно под их структуры и имена выделялись деньги, работали аналитики западных спецслужб и ангажировались СМИ. Сейчас количество арабских и чеченских «имен», под которые даются деньги, почти сошло на нет. Других «авторитетных» лидеров бандформирований в Чечне уже не будет (тому есть определенные объективные причины). Дагестанские бандгруппы до сих пор занимали зависимое положение и меньше задействовались в терактах и боестолкновениях. Но потенциал их сохранялся еще какое-то время. Что сохраняло некоторое время опасность переноса на их плечах военных действий в Дагестан. Сегодня уже можно говорить о том, что эта угроза пока снята. Более того, большая часть «вернувшихся» из Чечни дагестанских бандитских групп обезглавлено и рассеяно. Кроме того, изменилась внешнеполитическая ситуация, и арабские нефтяные государства более не заинтересованы в продолжении спонсирования в Дагестане арабского геополитического проекта, потерпевшего сокрушительное поражение в Чечне. Очевидно, ситуация меняется, и дагестанский проект, судя по активизации подполья, выделен курирующими спецслужбами как самостоятельное направление.

В мире идет формирование единого экстремистского движения, составленного из разнородных фрагментов. Они представляют собой подпольные экстремистские и террористические группы, принадлежащие к разным направлениям в исламе и различные по преобладающей этнической составляющей. Объединяет их следующее.

1. Построение всемирного исламского халифата – как общая декларируемая цель.

2. Сложная многоуровневая система подчинения, позволяющая западным спецслужбам и связанным с ними спецслужбам исламских государств – сателлитов Америки использовать эту глобальную сеть в геополитических интересах Запада (теперь уже все более в интересах одной державы – США).

3. Общие источники финансирования, методы борьбы и даже вооружение и подготовка в одних и тех же лагерях одними инструкторами.

В последнее время это позволяет некоторым исследователям-политологам говорить о них как о зарезервированных, геополитических противниках, живущих до поры до времени под прикрытием кадровых диверсионно-террористических спецподразделений. Чеченское подполье было представлено в основном «ваххабизмом» в открытой вооруженной форме. Ориентирован он был на Саудовскуго Аравию и другие арабские страны – сателлиты США, и именно это делало его неизбежно отторгаемым. В Дагестане же при наличии достаточно значительных «ваххабитских» сил возглавить сепаратизм или оппозицию они не способны в силу чужеродности. Дагестанское джихадистское подполье традиционно ориентировалось не на далеких арабов, а на Турцию и северокавказскую эмиграцию в этой стране, причем джихадизм в Дагестане это более сложное и фрагментированное явление, включающее в себя не только и не столько «ваххабитов», но и радикальных исламистов из числа традиционных мусульман. В силу определенных причин потенциал некоторой части джихадистов задействовался больше на информационном фронте и выражался в открытой поддержке сепаратизма во время первой чеченской войны и в скрытой завуалированной форме сейчас (эзопов язык статей некоторой части интеллигенции).

Есть основания полагать, что с уничтожением бандформирований в Чечне именно дагестанское джихадистское подполье унаследовало незасвеченную часть «ваххабитского» спецназа – теперь это инструкторы в молодежных группировках различного типа. Цель этого подполья-спецназа – жить под прикрытием на территории противника и ждать своего часа, изредка проводя теракты и диверсии. Общей идеологией, позволяющей вербовать молодежь в исламских регионах, мягко говоря, не питающих теплых чувств к Западу, является именно управляемый и направляемый в выгодном для заказчиков русле «всемирный джихад». К сожалению, и дагестанское, и чеченское подполье – это именно такой фрагментированный исламский конгломерат, объединенный только идеями «джихада» и долларовой и идеологической подпиткой. Причем некоторые элементы этого подполья работают под прикрытием во всех структурах, включая высшие эшелоны власти.

Здесь нужно сказать еще об одной, чреватой масштабными последствиями, аналитической ошибке, связанной с отсутствием системности и недостаточным учетом динамики процессов, происходящих в исламском мире. Парадоксальным образом поражение в вооруженной агрессии боевиков-джихадистов из Чечни способствовало в целом усилению позиций ислама на Северном Кавказе. И сегодня речь должна идти о том, чтобы это усиление способствовало укреплению государств и преодолению конфликтов через задействование заложенного в исламе потенциала толерантности, патриотизма и законопослушности. Следует учитывать, что: во-первых, с одной стороны, произошло как бы усиление традиционного духовенства, с другой, авторитет его среди молодежи и среднего поколения стал значительно ниже; во-вторых, у молодежи появилась внутренняя потребность в собственной исламской самоидентификации, а значит, возрос интерес к изучению ислама, прежде всего через Интернет и исламские вузы.

Обращение молодежи с ее жаждой справедливости и максимализмом к интернет-исламу привело к тому, что постепенно все большая часть мусульманской молодежи России уже фактически причисляет себя к всемирной исламской умме и в некотором виртуальном смысле уже можно говорить о наличии в их сознании как бы элементов двойного гражданства: российского и «халифатского». Косвенно об этом свидетельствует и то, что в рядах талибов в Афганистане наблюдается рост количества добровольцев из мусульманских регионов России. Происходит рекрутирование исламской молодежи в регионы мира, где идут военные действия. Ротация этих контингентов приведет к дальнейшей радикализации ислама в России. Подобные явления наблюдались в Саудовской Аравии и других арабских странах, чьи моджахеды участвовали в войне с советскими войсками в Афганистане. Когда участники военных действий вернулись в свои страны, они принесли с собой абсолютную нетерпимость к инакомыслию. Вторым фактором радикализации ислама станет дальнейшее исламское просвещение населения мусульманских регионов, особенно если преподавание ислама станет обязательной дисциплиной в общеобразовательных школах, чего активно добивается духовенство.

С естественной сменой поколений в духовенстве республик последние отголоски так называемого «традиционного ислама» канут в историю, где будут должным образом интерпретированы. В частности, в Дагестане еще со времен чеченской войны идет активная работа по переосмыслению истории Кавказского региона с целью создания некой единой идеологии. Согласно этой интерпретации истории не было ни революции, ни Отечественной войны, все это были лишь этапы бесконечной Кавказской войны. Эта идеология и сегодня открыто пропагандируется в некоторых СМИ.

Все вышесказанное создает идеальные условия для постепенной подмены ментальности у всех северокавказских народов, перехода все большего числа молодых людей в разряд активных «граждан» всемирного исламского халифата. Примером начального этапа локального использования эффекта «виртуального Кувейта» на Северном Кавказе можно считать работу сайтов вроде «Ингушетия.ру», связанных с отстраненными от власти кланами, обладающими при этом значительным антироссийским потенциалом и поддержкой внешних сил. В таком аспекте феномен «виртуального Кувейта» может быть реализован практически везде. Международное законодательство пока почти не регулирует и не регламентирует многие вопросы и правовые коллизии, возникающие в ходе стихийного саморазвития элементов этих сетевых структур. Хотя уже сегодня совершенно очевидна возможность их использования для прямого вмешательства во внутренние дела другого государства и проведения с их помощью различного рода сетевых операций и диверсий с целью изменения его конституционного строя.

В газете «Красная звезда» генерал-полковник А. Сафонов, специальный представитель Президента РФ по вопросам международного сотрудничества в борьбе с терроризмом и транснациональной организованной преступностью, говорит о семи этапах мирового джихада, спланированного «Аль-Каидой», как полагают военные специалисты, в 1998 г. Первый этап называется «Пробуждение». Сделать это предполагалось при помощи нанесения яркого мощного потрясения западного мира (2000–2002). 11 сентября выполнило эту трагическую роль. Второй этап – «Встать с колен», с 2002 по 2005–2006 гг. – предполагал втянуть Запад в агрессию против двух-трех исламских государств. Это уже происходит в Ираке и Афганистане, остается возможным также начало войны с Ираном. Задача последующих этапов – достижение исламской солидарности и (по окончании четвертого этапа) – падение светских режимов, или, как их называют последователи джихада, «режимов исламских еретиков» в Саудовской Аравии, Египте, Иордании, Пакистане и еще двух-трех государствах. Халифат по этим планам устанавливается в 2015–2020 гг. Только это в понимании талибов и «Аль-Каиды» поставит победную точку в пользу исламской модели в столкновении цивилизаций. Автор статьи приходит к закономерному выводу, что, «судя по всему, сценарий показывает достаточно эффективное следование этой стратегии».

Наличие в России мусульманских регионов и анклавов с большим количеством молодежи, ассоциирующей себя не с российской цивилизацией, как старшие поколения, а с некой всемирной исламской уммой, а затем с исламским халифатом, создает потенциальную угрозу безопасности государства. Чтобы не допустить такого развития событий, нужно начать работу со всеми элементами гражданского общества по интеграции исламской молодежи в российское общество, недопущению ее самоизоляции и замыканию на идеологические установки внешних сил. То, что эти технологии сработали в Югославии, заставляет Запад предполагать, что после творческого переосмысления и соответствующей корректировки их можно применить и против России, в частности на Северном Кавказе. Но ситуация и ментальность населения на Северном Кавказе существенно отличаются от того, что привело к гибели Союзную Югославию, а теперь уже разрушает Сербию.

Без сомнения, Северный Кавказ, особенно Дагестан, подвергались и подвергаются еще массированной информационной обработке с целью изменения исторической памяти. Одним из элементов этой работы, как мы отмечали выше, является замещение российской и советской истории неким мифологизированным суррогатом истории дагестанского имамата времен шамилевских войн и всемирного исламского халифата. Таким образом, в республике существует некий интеллектуальный полуандеграунд – «полу-» потому, что в настоящий момент эта позиция негласно скорее поддерживается, чем осуждается значительной частью правящей элиты. Иными словами, в информационном пространстве параллельно официальным существуют «история», «идеология» и «правовая система» некоего мифического государства – имамата. «Граждане» этого «имамата» – это в основном те же люди, которые ассоциируют себя с виртуальной исламской уммой и образуют различные сетевые структуры, в том числе и террористического характера. Но, как мы отмечали выше, большая часть этой сети находится еще в «спящем» состоянии.

Однако все вышесказанное отнюдь не означает, что ислам нужно демонизировать или превращать во вселенскую страшилку. Здесь скорее следует согласиться с Сергеем Маркедоновым, считающим Северный Кавказ неким фронтиром. Вопреки двуликому, как Янус, идеологическому застою элиты, в виртуальном пространстве здесь идет постоянная информационно-психологическая война, борьба за души людей. Здесь же в ходе этой информационной войны будут выстраданы и родятся, наконец, общие приоритеты и нравственные императивы нового российского мира. Значит, необходимы скорейшее создание и внедрение комплексной программы по выработке механизмов взаимодействия государства и гражданского общества. Эта программа должна включать в себя модели и технологии информационной работы с населением своей страны и противодействия враждебным информационным технологиям. Целью должна стать выработка у населения защитных «иммунных систем» против подобных технологий с тем, чтобы не позволить Западу «втемную», как говорят представители спецслужб, использовать мусульман против России, как это было в Афганистане и Чечне.

В этой борьбе ислам из разрушительного оружия в руках Запада должен снова превратиться в одну из идеологических скреп российской государственности, важный и органичный элемент традиционной евразийской цивилизации. Произошедшая в Дагестане перегруппировка элитных кланов, вместо ожидавшейся смены элит, спровоцировала ускорение скрытых процессов трансформации антироссийского подполья, во многом позволив ему встроиться в систему власти на более выгодных условиях. Нельзя также забывать о том, что на смену открытому и откровенно чуждому «ваххабизму» в России идет новый «штамм вируса» экстремизма, идеологически более адаптированный к ментальности северокавказских народов и позволяющий полностью мимикрировать до поры, встраиваясь в систему власти и общества.

«Северный Кавказ в современной геополитике России», Махачкала, 2009, с. 231–243.