Читать книгу Мысли и изречения древних с указанием источника - Группа авторов - Страница 41

Взаимное послушание и благожелательство, достигнутое без предварительной борьбы, есть проявление бездеятельности и робости и несправедливо носит имя единомыслия.

«Агесилай», 5 (128, с.38)

Славное отличается от позорного более всего надлежащей мерой.

«Агесилай», 36 (128, с.59)

Следовало бы сказать народу: «Один и тот же человек не может быть у вас вместе и правителем и прислужником».

«Агид и Клеомен», 2 (128, с.266)

Больше всего толпа почитает тех, перед кем испытывает страх.

«Агид и Клеомен», 31 (128, с.280)

Добровольная смерть должна быть не бегством от деяний, но – деянием. Позорно и жить только для себя, и умереть ради себя одного.

«Агид и Клеомен», 52 (128, с.293)

Как всегда бывает с людьми, лишенными разума, ему (египетскому царю Птолемею) стало казаться, что самое безопасное – бояться всех и не доверять никому.

«Агид и Клеомен», 54 (128, с.293)

Ничтожный поступок, слово или шутка лучше обнаруживают характер человека, чем битвы, в которых гибнут десятки тысяч, руководство огромными армиями и осады городов.

«Александр», 1 (128, с.116)

Бог – это общий отец всех людей, но (…) особо приближает к себе лучших из них.

«Александр», 27 (128, с.134)

ОТВЕТЫ ИНДИЙСКИХ МУДРЕЦОВ АЛЕКСАНДРУ МАКЕДОНСКОМУ:

Кого больше – живых или мертвых? – (…) Живых, так как мертвых уже нет.

Какое из животных самое хитрое? – (…) То животное, которое человек до сих пор не узнал.

Что было раньше – день или ночь? – (…) День был на один день раньше.

Что сильнее – жизнь или смерть? – (…) Жизнь сильнее, раз она способна переносить столь великие невзгоды.

«Александр», 64 (128, с.157)

Задающий мудреные вопросы неизбежно получит мудреные ответы.

«Александр», 64 (128, с.157)

Наибольшей любви достоин такой человек, который, будучи самым могущественным, не внушает страха.

«Александр», 64 (128, с.157)

Всем людям свойственно, потерпев крушение, вспоминать о требованиях долга и чести.

«Антоний», 17 (128, с.407)

Не только среди животных бывают такие, что прекрасно видят в потемках, но днем слепнут (…), – точно так же встречаются люди, красноречие и ум которых при сиянии солнца и зычных криках глашатая пропадают, но если дело вершится втихомолку и украдкой, способности их вновь обнаруживаются в полном блеске.

«Арат», 10 (128, с.528)

Бессмертия, чуждого нашей природе, и могущества, зависящего большей частью от удачи, мы жаждем и домогаемся, а нравственное совершенство – единственное из божественных благ, доступных нам, – ставим на последнее место.

«Аристид», 6 (127, с.367)

Поистине подобает полководцу иметь чистые руки.

«Аристид», 24 (127, с.380)

Говорят греки, что истина – в вине.

«Артаксеркс», 15 (128, с.513)

Главная причина кровожадности тиранов – это трусость, тогда как источник доброжелательства и спокойствия – отвага, чуждая подозрительности. Вот и среди животных хуже всего поддаются приручению робкие и трусливые, а благородные – смелы и потому доверчивы и не бегут от человеческой ласки.

«Артаксеркс», 25 (128, с.519)

Хиосец Феодот (…) (предложил) принять Помпея, а затем его умертвить. (…) Дескать, мертвец не укусит.

«Брут», 33 (128, с.491)

* Мудрость (…) отнюдь не хвалит невинности, кичащейся неведением зла, но считает ее признаком незнания того, что обязан знать всякий человек, желающий жить достойно.

«Деметрий», 1 (128, с.369)

Великие натуры могут таить в себе и великие пороки, и великие доблести.

«Деметрий», 1 (128, с.370)

Народ часто ненавидит именно тех, кому воздает почести и кто с ненасытимой алчностью и спесью принимает их от недоброхотных даятелей.

«Деметрий», 30 (128, с.385)

Дело не только в том, что вместо красоты и добра они (безнравственные цари) гонятся за одной лишь роскошью и наслаждениями, но и в том, что даже наслаждаться и роскошествовать по-настоящему они не умеют.

«Деметрий», 52 (128, с.397)

Я живу в маленьком городке и, чтобы он не сделался еще меньше, охотно в нем остаюсь.

«Демосфен», 2 (128, с.322)

Один кивок человека, внушающего к себе доверие, весит больше многих и пространных периодов.

«Демосфен», 10 (128, с.327)

Я (…) полагаю свойством (…) созданной для государственных дел души (…) хранить свое достоинство куда тщательнее, нежели актеры, которые играют царей (…) и которых мы видим на театре плачущими или же смеющимися не тогда, когда им хочется, но когда этого требует действие или роль.

«Демосфен», 22 (128, с.333)

Первыми предатели продают себя самих.

«Демосфен», 31 (128, с.338)

Учитель гимнастики Гиппомах, по его словам, издали узнавал своих учеников (…), даже если видел только одно – как человек несет с рынка мясо.

«Дион», 1 (128, с.446)

Законом установлено, что мстить обидчику справедливее, чем наносить обиду первым, но по природе вещей и то и другое – следствие одной и той же слабости.

«Дион», 47 (128, с.469)

Дети способные легче припоминают услышанное однажды, но у тех, кто воспринимает слова учителя с усилием, с напряжением, память более цепкая: все, что они выучат, словно выжженное огнем, запечатлевается в душе.

«Катон (Младший)», 1 (128, с.224)

Согласие проще всего найти там, где слабее всего способность сомневаться.

«Катон (Младший)», 1 (128, с.224)

Его боятся, сынок, еще больше, чем ненавидят. (Сарпедон, наставник Катона Младшего, в ответ на его вопрос, почему никто не убьет диктатора Суллу.)

«Катон (Младший)», 3 (128, с.225)

Нет ни одного нравственного качества, чья слава и влияние рождали бы больше зависти, нежели справедливость, ибо ей обычно сопутствует и могущество, и огромное доверие у народа. Справедливых не только уважают, как уважают храбрых, не только дивятся и восхищаются ими, как восхищаются мудрыми, но любят их, твердо на них полагаются, верят им, тогда как к храбрым и мудрым питают либо страх, либо недоверие. (…) Именно по этой причине и враждовали с Катоном все видные люди Рима.

«Катон (Младший)», 44–45 (128, с.249)

Клятву, данную врагу, нарушают из страха перед ним, а данную богу – из пренебрежения к нему.

«Лисандр», 8 (127, с.489)

И в государственной деятельности есть свой круг побед, и когда он завершен, пора кончать. В состязаниях на государственном поприще – ничуть не меньше, чем в гимнасии, – тотчас обнаруживается, если борца покидают молодые силы.

«Лукулл», 38 (127, с.578–579)

В речи гораздо более, чем в лице, как думают некоторые, открывается характер человека.

«Марк Катон», 7 (127, с.386)

Катон (…) никогда не скупился на похвалы самому себе и отнюдь не избегал прямого хвастовства, считая его спутником великих деяний.

«Марк Катон», 14 (127, с.391)

Невозможность похвастаться богатством люди полагают равной его потере, а хвастаются всегда вещами излишними, а не необходимыми.

«Марк Катон», 18 (127, с.394)

Государство есть некая совокупность объединившихся частных домов и сильно лишь в том случае, если преуспевают его граждане – каждый в отдельности.

«Марк Катон», 30, 3 (127, с.402)

В Спарте полководец, достигший своей цели благодаря хитрости и убедительным речам, приносит в жертву быка, а победивший в открытом бою – петуха. Так даже столь воинственный народ, как спартанцы, полагал слово и разум более достойными и подобающими человеку средствами действия, нежели силу и отвагу.

«Марцелл», 22 (127, с.354)

Робкие врачи, не решающиеся применить нужные лекарства, потерю сил у больного принимают за ослабление болезни.

«Марцелл», 24 (127, с.355)

Вечно у него будет какой-нибудь повод снова попытать счастья: после удачи – уверенность в себе, после неудачи – стыд!

«Марцелл», 26 (127, с.357)

Народ (…) боится презирающих его и возвышает боящихся. Ведь для простого народа величайшая честь, если люди высокопоставленные им не пренебрегают.

«Никий», 2 (127, с.586)

Народ в некоторых случаях с удовольствием использует опытных, сильных в красноречии и рассудительных людей, однако всегда с подозрением и страхом относится к их таланту, старается унизить их славу и гордость.

«Никий», 6 (127, с.588)

Нет ничего постыдного в том, чтобы бежать от гибели, если только не стараешься спасти жизнь бесчестными средствами, равно как нет и ничего хорошего в том, чтобы спокойно встретить смерть, если это сочетается с презрением к жизни. Вот почему Гомер самых неустрашимых и воинственных мужей выводит в бой хорошо и надежно вооруженными, а греческие законодатели карают того, кто бросит свой щит, а не меч или копье, желая этим указать, что каждому (а главе государства или войска – в особенности) надлежит раньше подумать о том, как избежать гибели самому, нежели о том, как погубить врага.

«Пелопид», 1 (127, с.318)

Настоящий полководец должен умереть от старости или, по крайней мере, под старость.

«Пелопид», 2 (127, с.319)

Кони, запряженные в колесницу, бегут быстрее, нежели поодиночке, – не потому, что общими усилиями они легче рассекают воздух, но потому, что их разжигает соревнование и соперничество друг с другом.

«Пелопид», 19 (127, с.329)

Трудно путем исследования найти истину, когда позднейшим поколениям предшествующее время заслоняет познание событий, а история, современная событиям и лицам, вредит истине, искажая ее, с одной стороны, из зависти и недоброжелательства, с другой – из угодливости и лести.

«Перикл», 13 (127, с.186)

* Хорошее искусство – то, которое современникам кажется старинным, а потомкам – новым.

Перефразированная мысль Плутарха («Перикл», 13) (34а, с.412)

Поскольку поток времени бесконечен, а судьба изменчива, не приходится (…) удивляться тому, что часто происходят сходные между собой события. (…) Если (…) события сплетаются из ограниченного числа подобных частиц, то неминуемо должны по многу раз происходить сходные события, порожденные одними и теми же причинами.

«Серторий», 1 (128, с.5)

Среди полководцев самыми воинственными, самыми хитроумными и решительными были одноглазые, а именно Филипп (Македонский), Антигон, Ганнибал.

«Серторий», 1 (128, с.5)

Полководец должен чаще смотреть назад, чем вперед.

«Серторий», 18 (128, с.16)

Лучше жить ничтожнейшим гражданином Рима, чем, покинув родину, быть провозглашенным владыкой всего остального мира. (Приписано мятежному римскому полководцу Серторию.)

«Серторий», 22 (128, с.18)

Душе человека (…) от природы присуща потребность любить, (…) (поэтому) к тем, у кого нет предмета любви, закрадывается в душу и там укрепляется что-нибудь постороннее. (…) Посмотришь иногда – человек не в меру сурово рассуждает о браке и рождении детей, а потом он же терзается горем, когда болеют или умирают дети от рабынь или наложниц (…). Даже при смерти собак и лошадей некоторые от печали доходят до такого позорного малодушия, что жизнь становится им не мила.

«Солон», 7 (127, с.95)

Законодатель при составлении законов должен иметь в виду то, что возможно для человека, если он хочет наказывать малое число виновных с пользой, а не многих – без пользы.

«Солон», 21 (127, с.105)

Солон приноравливал законы к окружающим обстоятельствам, а не обстоятельства к законам.

«Солон», 22 (127, с.106)

Нам, эллинам, бог дал способность соблюдать во всем меру. (Приписано Солону.)

«Солон», 27 (127, с.110)

Полновластье делает явными глубоко спрятанные пороки.

«Сулла», 30 (127, с.526)

Всего больше изумления вызывала она (Корнелия), когда без печали и слез вспоминала о сыновьях (Тиберии и Гае Гракхах) и отвечала на вопросы об их делах и их гибели, словно бы повествуя о событиях седой старины. Некоторые даже думали, будто от старости или невыносимых страданий она лишилась рассудка и сделалась бесчувственною к несчастиям, но сами они бесчувственны, эти люди, которым невдомек, как много значат в борьбе со скорбью природные качества, хорошее происхождение и воспитание: они не знают и не видят, что, пока доблесть старается оградить себя от бедствий, судьба нередко одерживает над нею верх, но отнять у доблести силу разумно переносить свое поражение она не может.

«Тиберий и Гай Гракхи», 40 (128, с.318)

Прибегать к железу без крайней необходимости не подобает ни врачу, ни государственному мужу – это свидетельствует об их невежестве, а во втором случае к невежеству надо присоединить еще несправедливость и жестокость.

«Тиберий и Гай Гракхи», 44 (128, с.320)

Судьба (…) приводит в движение одно посредством другого, сближает вещи самые отдаленные и переплетает события, казалось бы, ничего общего друг с другом не имеющие, так что исход одного становится началом другого.

«Тимолеонт», 16 (127, с.303–304)

Нет слов – позора должно избегать и стыдиться, незачем, однако, боязливо прислушиваться к любому порицанию – это свойство человека совестливого и мягкого, но не обладающего подлинным величием.

«Тимолеонт», 41, 2 (127, с.317)

Если заглянуть в будущее, ничто в настоящем не может считаться ни великим, ни малым.

«Тит», 21 (127, с.431)

Страдание, (…) перегоревши, обращается в гнев.

«Фабий Максим», 21 (127, с.232)

Начало победы – смелость.

«Фемистокл», 8 (127, с.136)

Как обыкновенно бывает при большой опасности, в трудных обстоятельствах, толпа ожидает спасения больше от чего-то противоречащего рассудку, чем от согласного с ним.

«Фемистокл», 13 (127, с.139)

Господство на море рождает демократию, а олигархией меньше тяготятся земледельцы.

«Фемистокл», 19 (127, с.142)

Зависть (…) радуется унижению выдающихся людей.

«Фемистокл», 22 (127, с.145)

Телесные качества и образ жизни атлета и солдата во всем различны (…): атлеты долгим сном, постоянной сытостью, установленными движениями и покоем стараются развивать крепость тела и сохранять ее, так как она подвержена переменам при малейшем нарушении равновесия и отступлении от обычного образа жизни; тело солдата, напротив, должно быть приучено к любым переменам и превратностям, прежде всего – способно легко переносить недостаток еды и сна.

«Филопемен», 3 (127, с.406)

Беды делают характер желчным, обидчивым, вспыльчивым, а слух чересчур раздражительным (…). Осуждение промахов и неверных поступков кажется тогда насмешкой над несчастиями, а откровенные, прямые речи – знаком презрения. (…) Так же и государство, терпящее бедствие, слишком малодушно и, по слабости своей, слишком избалованно, чтобы вынести откровенные речи, хотя в них-то оно как раз больше всего и нуждается (…). Поэтому такое государство в высшей степени ненадежно: того, кто ему угождает, оно влечет к гибели вместе с собою, а того, кто не хочет ему угождать, обрекает на гибель еще раньше.

«Фокион», 2 (128, с.203–204)

Искусство красноречия – это (…) умение в немногом выразить многое.

«Фокион», 5 (128, с.205)

* Человек, не принимающий богатого подарка, богаче того, кто его делает.

«Фокион», 18 (128, с.213)

После гибели Антигона (I), когда его убийцы стали притеснять и мучить народ, один фригийский крестьянин, копавший землю, на вопрос, что он делает, с горьким вздохом ответил: «Ищу Антигона», – подобные слова могли бы сказать (…) многие, вспоминая (…) умерших царей.

«Фокион», 29 (128, с.218)

Оружие и законы не уживаются друг с другом.

«Цезарь», 35 (128, с.184)

«Грек!», «Ученый!» – самые обычные и распространенные среди римской черни бранные слова.

«Цицерон», 5 (128, с.340)

Нет зверя свирепее человека, если к страстям его присоединяется власть.

«Цицерон», 46 (128, с.365)

Успех возвышает даже мелкие от природы характеры.

«Эвмен», 9 (128, с.27)

Чувствуя, что (…) его боятся и только ждут удобного случая, чтобы его умертвить, Эвмен сделал вид, что нуждается в деньгах, и занял большие суммы у тех, кто особенно сильно его ненавидел, чтобы эти люди (…) оставили мысли о покушении, спасая таким образом свои деньги. (…) В то время как другие ради собственного спасения дают деньги, он единственный обеспечил себе безопасность тем, что взял деньги в долг.

«Эвмен», 13 (128, с.30)

Пожалуй, тот человек любит войну, кто ставит властолюбие выше собственной безопасности, но великий воин – тот, кто войной приобретает себе безопасность.

«Эвмен», 20, 2 (128, с.35)

(Эвмен) просил о милосердии врага, которому принадлежало только его тело, и тем самым отдал ему свою душу.

«Эвмен», 20, 2 (128, с.35)

Глядя в историю, словно в зеркало, я стараюсь изменить к лучшему собственную жизнь.

«Эмилий Павел», 1 (127, с.272)

Некий римлянин, разводясь с женой и слыша порицания друзей, которые твердили ему: «Разве она не целомудренна? Или не хороша собой? Или бесплодна?» – выставил вперед ногу, обутую в башмак (…), и сказал: «Разве он нехорош? Или стоптан? Но кто из вас знает, где он жмет мне ногу?»

«Эмилий Павел», 5 (127, с.274)