Читать книгу Россия и Европейский Союз в 2011–2014 годах. В поисках партнёрских отношений V. Том 1 - Группа авторов - Страница 7

Европейскому Союзу не позавидуешь. Как следует из многочисленных публикаций, помещенных в новом и предшествующих выпусках журнала, ЕС оказался в странном каверзном положении. Оно чревато неприятными, опасными, труднопредсказуемыми последствиями. Для него самого. Для соседей. Для мировой экономики. Мотор европейской интеграции работает с перебоями. Его нужно спешно чинить.

Вместо этого, или наряду с этим, экипаж до самого последнего времени занимался бесконечными спорами и взаимными обвинениями. Капитан обращался к его членам с умными проникновенными речами, но ни призывов, ни советов никто не слушал. Да и кто сейчас в роли капитана, поди разбери, – красивые кители пошили себе многие.

Дальше – больше, в рубку набилась масса штурманов. Они яростно требуют повернуть штурвал. Настаивают. Возмущаются. Орут в мегафоны. Куда там – штурвал заклинило. Якоря оборвало. Тем не менее, судя по струе за кормой, крейсер вроде бы должен двигаться в правильном направлении. Тихая гавань ждет. К торжественной встрече все готово: столы накрыты, приветственные выступления заготовлены, оркестр репетирует.

Ан нет, мощный, многопалубный, красиво расцвеченный лайнер сносит в открытое море. К тому же пассажиры на палубе, вместо того чтобы проникнуться моментом, дружно тащить кровное в шапку с пожертвованиями и восхвалять самоотверженный труд экипажа, бузят и устраивают черт-те что. Не ровен час, вообще посудину перевернут.

Суть проблемы, как косвенно подсказывают наши авторы, похоже, заключается в том, что в ЕС частично нарушилась обратная связь. Причем, по крайней мере, в трех отношениях. Во-первых, предпринимаемые действия приводят к результатам, в какой-то степени противоположным ожидаемым. Тяжелым. Негативным. Ложащимся тяжелым бременем на плечи населения.

Во-вторых, наднациональные начала в ЕС усиливаются. В сфере проведения общей экономической политики. Контроля над фискально-бюджетной сферой и т. д. Однако отдача от использования значительной части делегированных полномочий вызывает вопросы. Не говоря уже о легитимности процедур принятия решений и их качестве.

В-третьих, государства-члены делают все от них зависящее для укрепления ЕС и спасения еврозоны. По крайней мере, на словах. Но доверие к интеграционному объединению стремительно падает. Все чаще недовольство электората вызывает не что-то там еще, а бесхребетность национальных правительств, их неспособность противостоять внешнему диктату, следование курсу, вырабатываемому не ими самими, а навязанному непонятной, невидимой, бесконтрольной брюссельской бюрократией, преследующей какие угодно интересы, только не простого среднего человека с улицы. Во всяком случае, она, в смысле институты ЕС, воспринимается именно таким образом.

(1) Еврогруппа и ЕС в целом совместно с ЕЦБ и МВФ разработали детальные требования к санации национальных экономик. Их выполнение, согласно консенсусу, сложившемуся между правительствами и институтами глобального и наднационального управления, должно дать сугубо положительный эффект. Правда, не сразу, в одночасье, а в среднесрочной перспективе. Некоторые позиции отражены теперь даже в недавно дополненных учредительных договорах ЕС и сопутствующих документах. Имеется в виду, что будет произведена переналадка национальных финансовых и банковских систем; национальное государство освободится от ранее взятых на себя непомерных обязательств перед социально уязвимыми слоями населения, бизнесом и обществом; стоимость рабочей силы, чтобы вновь сделать производство и предоставление услуг конкурентоспособными, удастся привести в соответствие с производительностью труда. В результате деньги, брошенные на выход из экономического кризиса, перестанут уходить в песок. Частные и государственные капиталовложения окажутся намного более производительными. Правительства и общество начнут жить по средствам и тратить пропорционально зарабатываемому и собираемому. Пузыри (долговые, кредитные и проч.) исчезнут. Возникнут предпосылки для здорового экономического роста. Пока они все еще отсутствуют.

Предписанное лечение повсеместно примерно одинаковое. Искусственно сдерживается рост заработной платы. Ее больше не индексируют. В определенных случаях она даже сокращается. Применительно к государственной службе соответствующие решения принимаются волевым порядком. На производстве и в сфере услуг могут записываться в трудовые и коллективные соглашения.

Сокращается объем социальных выплат. В том числе всевозможных и всяческих пособий. Прежде всего в связи с утратой работы. Доступ к ним обставляется жесткими условиями. Снимаются ограничения на увольнения по причине реструктуризации и рационализации бизнеса. Снижаются финансовые обременения, которыми увольнения ранее были обусловлены. Распускаются ассоциации, от участия в которых зависел выход на рынок труда или предоставления услуг.

Государство режет расходы на культуру, образование, здравоохранение, социальную сферу. Оно отказывается от обязательных взносов в разнообразные фонды поддержки и помощи. Предоставление государственных гарантий в ряде случаев также становится невозможным. Откладывается срок выхода на пенсию. Схемы подсчета пенсий пересматриваются в сторону понижения. Ограничения накладываются на инвестиционную активность государства. С его баланса сбрасываются производственные и иные мощности. Повсеместно запускаются программы разгосударствления и приватизации. На наднациональном уровне все эти меры дополняются необходимым инструментарием для сдерживания инфляции и обесценения общеевропейской валюты.

Вот, например, перечень того, чего ждут от Франции взамен на согласие Европейской Комиссии дать Парижу отсрочку на два года для выхода на минимальный стандарт сбалансированного бюджета. Перво-наперво президент Франсуа Олланд обязуется сократить государственные расходы на 60 млрд евро[132]. Ужиматься придется все то время, пока он будет оставаться у власти. За счет чего: без сожаления придется пройтись ножницами по бюджетам 37 тыс. региональных органов и местных советов, которые традиционно служат источником влияния социалистической партии. Кроме того, он вынужден был пообещать реформировать пенсионную систему. На практике это будет означать, что французам придется работать дольше, чтобы получать столько же.

Далее, ему потребуется пересмотреть систему выплат по безработице, как равно и систему выплат всяких и всяческих социальных пособий. И та, и другая считаются слишком расточительными и неподъемными для государства, некогда стремившегося к поддержанию общества всеобщего благоденствия.

Другое направление реформ – принятие новой серии мер, направленных на либерализацию рынка труда и ослабление защищенности работника в его взаимоотношениях с работодателями (с учетом недовольства местных предпринимателей тем, что сделано: по их мнению, этого слишком мало). Оценивая вырисовывающийся курс, харизматический лидер Национального Фронта Марин Ле Пен, как пишет всезнающая «Файнэншл Таймс», вполне ожидаемо обвинила президента в предательстве национальных интересов, ласково обозвав его «либеральной марионеткой» в руках Брюсселя и Берлина[133].

Считается, что наиболее последовательно режима жесткой экономии придерживалась Португалия. Наряду с другими мерами, здесь, например, правительство подняло НДС на 77 %, и, начиная с 2011 г., были заморожены все пенсии свыше 250 евро. Пенсии свыше 650 евро – урезаны на 10 %. Кроме того, их обложили т. н. «налогом солидарности» в размере от 3,5 до 40 % (!). Правда, эти меры были восприняты как суровый, но необходимый шаг, чтобы пенсионная система вообще не рухнула и нынешняя молодежь впоследствии тоже могла получать из нее выплаты.

А вот предложения поднять пенсионный возраст и еще больше залезть в карман выходящим на пенсию государственным служащим такого понимания не встречают[134]. Как и связанные с дальнейшими увольнениями среди государственных служащих и переходом к удлиненной рабочей неделе[135]. Свидетельство тому – призыв профсоюзов к проведению в конце июня общенациональной забастовки.

(2) Режим жесткой экономии, предписанный всем странам ЕС, как входящим в зону евро, так и оставшимся вне ее, осуществляется с 2010 г. Казалось бы, улучшения, которые все от него ждали, должны были бы уже наступить. Не только для Германии и части северян, которые многие реформы провели заранее, сыграв в какой-то степени на упреждение, но и для всех. Не тут-то было. В том виде, в каком политика жесткой экономии проводилась все это время, она лишь усугубила положение. Приведем выборочные данные, позволяющие получить достаточно представительную картину сложившейся ситуации.

По состоянию на середину 2013 г. объем промышленного производства все еще был на 10 % ниже, чем в преддверии глобального экономического кризиса, разразившегося в 2008 г. (Падение в Греции, Испании и Италии составило 25, в Германии – 5 %.) За полдесятилетия перерабатывающая промышленность потеряла 3,4 млн человек из занятых в ней тогда 35,4 млн рабочих[136]. Крупнейшие ТНК, в том числе «Форд Мотор», «Дау Кемикл», производитель ветряных турбин «Вестас» и др. объявляют обо все новых и новых увольнениях[137].

Обанкротилось колоссальное количество малых и средних предприятий. Настолько большое, что крупные фирмы начали испытывать нехватку субпоставщиков. С производителями запасных частей также появились проблемы, что, естественно, существенно осложнило ведение бизнеса, как жалуются газете «Файнэншл Таймс», выражающей их интересы, крупные предприниматели.

Возникли трудности и на рынке квалифицированной рабочей силы. Уровень подготовки местных инженеров стал вызывать нарекания. Такого никогда не было. К тому же европейская система образования прекратила выпускать их в достаточном количестве. Производительный сектор одной только Германии испытывает нехватку в 70 тыс. инженеров. Руководство «Вольво Груп» с обеспокоенностью говорит о том, что до 2025 года компании понадобится 500 тыс. инженеров, которых неоткуда взять. Тогда как в Китае и Индии каждый год получают дипломы инженеров сейчас соответственно 400 и 100 тыс. молодых людей[138].

Европейские компании теснят конкуренты. Причем отовсюду: из США, Японии, Китая и т. д. Все они получили те или иные рыночные преимущества. Американские компании – благодаря доступу к дешевой энергии. Японские – из-за снижения курса иены. Китайские – вследствие использования дешевой рабочей силы, но уже не на сборке готовой продукции, а на производстве полного цикла, к которому они переходят в массовом порядке. Это ощутили на себе даже ведущие германские автоконцерны и производители коммуникационного оборудования[139].

За последние десять лет количество патентов, получаемых европейскими фирмами, выросло со 160 тыс. в год до 260 тыс. Китайскими за тот же период – с 80 до 650 тыс. Цифры могут быть обманчивыми. Свидетельствовать о деформациях и о чем угодно. Но все же…

Реагируя, Европейская Комиссия и государства-члены взяли курс на восстановление своего промышленного потенциала. Сейчас доля промышленного производства в ВВП составляет 15,6 %. Ими поставлена задача поднять ее к 2020 г. до 20 %. Для этого они разработали целую систему мер. На майском заседании Европейского Совета объявили о том, что будут добиваться снижения цен на энергоносители за счет создания подлинно единого рынка в этой области и усиления конкуренции. Ранее запустили подготовку схем, направленных на предоставление компаниям облегченного доступа к длинным деньгам. Вроде бы делают ставку на реформу рынка труда и увеличение капиталовложений в человеческий капитал и т. д. Однако пока относительный рост европейской промышленности, по признанию ведущих европейских промышленников, идет за счет новых предприятий и лабораторий, открываемых здесь внешними конкурентами, прежде всего из быстро растущих экономик[140].

Особенно пострадали отрасли промышленности, процветание которых зависит от роста благосостояния или, по крайней мере, от устойчивого экономического положения населения. В первую очередь автомобилестроение, стройиндустрия и т. д. Так, за годы экономического бума в Испании были построены современнейшие автозаводы. Однако в 2012 г. автосалонам удалось продать всего 700 тыс. новеньких машин. Это худший показатель с 1989 г. Если сравнивать даже с 2010 г., когда началась катастрофа с политикой затягивания поясов, падение колоссальное. В 2010-м были проданы 1,1 млн «железных коней». Улучшений не видно. За первый квартал 2013 г. реализовано всего 180 тыс. единиц – на 11,5 % меньше, чем за тот же период годом ранее.

И хотя автомобилестроители кое-как приспосабливаются, у них получается снижать издержки и потери во многом лишь благодаря прямой и косвенной нерыночной поддержке национальных правительств. Так, заводы, производящие марку «Seat» (элементарно борющуюся, кстати, за выживание), сократили текущие потери с 225 млн евро в 2011 г. до 156 млн. Но нужно учитывать, что испанское правительство оплачивает уже несколько раз возобновлявшуюся программу замены старых авто на новые и душит профсоюзы с их практикой коллективных соглашений. Фактически трудящихся принуждают договариваться с нанимателями о снижении заработной платы и минимизации социального пакета[141].

Резко ухудшились положение на рынке труда и ситуация с малым и средним бизнесом. На них снижение спроса и изменения в поведении потребителей, вызванные мерами жесткой экономии, сказались особенно тяжело. Так, Португалия испытывает самую тяжелую рецессию за последние 40 лет. Десятки тысяч малых и средних предприятий закрылись. Огромные аутлеты и супермаркеты – пантеоны консюмеризма стоят пустые. По данным национальной конфедерации предприятий торговли и сферы услуг, в 2011 и 2012 гг. уровень «смертности» магазинов составил 75 единиц в день. Согласно недавно опубликованному докладу известной аудиторской ТНК «Прайсвотерхаускуперс», за 2012–2013 гг. страна недосчитается 39 тыс. кафе и ресторанов. Это порядка 48 % от их общего числа[142].

Безработица подобралась к отметке в 19 % трудоспособного населения и продолжает расти. Среди молодежи она достигла 40 %. Как ожидается, с закрытием кафе и ресторанов еще 100 тыс. человек потеряют работу. Симптоматично, что на месте магазинчиков открываются ломбарды и точки скупки золота. Нищающее население вынуждено продавать нажитое ранее, чтобы как-то перебиться. Как пишут португальские экономисты и политологи, сумевшие получить профессорские ставки за рубежом, с 2000 по 2012 г. доходы на душу населения упали в стране сильнее, чем в Штатах за годы Великой депрессии 1929–1941 гг.[143] Внешний долг Португалии составил 110 % ВВП. Задолженность корпораций и домашних хозяйств – 200 %. Госдолг к началу 2013 г. превысил 123 % ВВП.

Стремительно деградирует ситуация во Франции. По данным на май 2013 года, количество ищущих работу за прошедший месяц выросло еще на 39 800 чел. Общая численность безработных составила 3 264 400 чел. Это абсолютный рекорд (со знаком минус). Безостановочный рост выброшенных на улицу продолжается уже 24 месяца подряд. В пересчете на год он достиг 12,5 %[144].

По данным французского Национального статистического управления «Insee», в последнем квартале 2012 г. ВВП сократился на 0,2 %. В первом квартале 2013 г. он сжался еще на 0,2 %. Таким образом, технически Франция вошла в рецессию. Деловая активность крупнейших французских компаний в первом квартале 2013 г. снизилась в стоимостном выражении по сравнению с первым кварталом 2012 г. на 1,8 %. С учетом темпов инфляции – на 3 %[145].

В 2012 г. впервые с 1984 г. снизилась покупательная способность населения. Она упала на 0,9 %. Вообще все показатели ушли в минус. Доклад «Insee» не оставляет места для разночтений. Его подзаголовки рисуют безрадостную картину: «Совокупное производство замерло на мертвой точке; потребление вялое; инвестиции падают; экспорт продолжает снижаться»[146].

Задолженность в 2012 г. достигла 1833 млрд евро, что равно 90,2 % ВВП. По 27 тыс. евро на среднестатистического француза. На обслуживание долга в 2013 г. будет направлено 46 млрд евро[147]. По некоторым оценкам экономическая ситуация настолько ухудшилась, что на кону оказалось реноме Франции как кредитоспособного партнера[148].

В целом по ЕС количество безработных среди молодежи в возрасте до 25 лет приблизилось к 6 млн человек. Согласно Евростату (статистическое агентство интеграционного объединения), это почти четверть от общего числа молодых людей, выходящих на рынок труда[149]. Уровень безработных среди них во многих странах региона вдвое выше, чем среди остальных возрастных групп населения. А в таких странах, как Греция или Испания, «особенно пострадавших в результате спровоцированных политикой жесткой экономии сокращений социальных услуг и других выплат», он зашкаливает за 50 %.

Чтобы исправить положение, ЕС и его государства-члены планируют упростить получение кредитов мелкими и средними предприятиями, запустить новые программы профессиональной подготовки и переподготовки, облегчить мобильность. С тем чтобы молодым людям было легче и проще искать работу за пределами своей страны, выделяются деньги на обучение иностранным языкам и выплату подъемных. На финансирование программ Европейский инвестиционный банк уже отложил 6 млрд евро. Кроме того, запущено подписание соглашений между странами с низким уровнем безработицы, как, например, Германия, и теми, которым из экономического кризиса еще выбираться и выбираться. В них речь идет об облегчении доступа на рынок труда и возможностях получения второго или дополнительного образования и профессиональной подготовки. Германия уже заключила такие соглашения с Португалией и Испанией. Переговоры о возможности заключения двустороннего соглашения с Францией, как стало недавно известно, тоже ведутся[150].

Как образно и не без юмора озаглавлена одна из статей на эту тему в газете «Монд», «Германия становится у изголовья молодых европейских безработных»[151]. Не без корысти, ехидничают ее спецкоры. Германия проваливается в демографическую яму (отсюда и хорошая статистика по низкому уровню безработицы среди молодежи[152]). Поэтому в отличие от остальных ей надо наращивать предложение на рынке труда. Удачная смесь пиара, помощи южанам и продвижения своих собственных интересов. В несколько грубой и прямолинейной формулировке одного из лидеров португальских профсоюзов: «Германия никому не делает подарков. То, чего она хочет добиться, так это закрепить на будущее свое доминирование»[153].

Режим жесткой экономии наложил отпечаток на все стороны жизни среднестатистического европейца. Сломал привычный образ жизни. Сказался на ожиданиях, планировании семейного бюджета, отношении к тому, что можно себе позволить, а что нельзя. Включая летний отдых. Так, согласно опросам общественного мнения среди большой выборки опрошенных из Австрии, Бельгии, Великобритании, Германии, Испании, Италии и Франции, количество тех, кто планирует уехать куда-либо на отдых летом текущего года и может себе это позволить, по сравнению с 2012-м сократилось на очередные 4 процентных пункта. Если сравнивать с 2011-м, на 12 процентных пунктов. Необходимость экономить абсолютно на всем приобретает характер императива. О своем намерении сэкономить на каникулах заявили 47 % от общего числа проинтервьюированных и 58 % тех, кто все же решился потратиться[154].

И несколько цифр, дающих обобщенное представление о последствиях политики жесткой экономии для региона. В первом квартале 2013 г. общий ВВП «двадцати семи» сократился на 0,1 %, еврозоны – на 0,2 % после снижения на 0,6 % в последнем квартале 2012 г. Таким образом, в еврозоне впервые после ее создания в 1999 г. рецессия затянулась аж на шесть кварталов подряд. В пересчете на год спад составил 0,8 %. Тогда как в США ожидается рост на 2,5 %. В Японии – на 2,8 %. Китае – на 7,7 %. Однако по прогнозу международного рейтингового агентства «Мудис» совокупный рост двадцати крупнейших экономик мира (G20), тем не менее, не превысит 1,2 %. Все из-за плохих показателей ЕС, по поводу чего комментаторами, кстати, делается вывод о том, что времена, когда совместными усилиями вкачивали деньги в мировую экономику и тем самым спасали ее от развала, давно прошли[155].

В 2013 г. уровень безработицы поднимется до 11,1 % по ЕС в целом и 12,2 % в еврозоне. Согласно майскому прогнозу Европейской Комиссии, он не снизится и в 2014 г.[156] Сравните с 2012 г., когда в безработных по ЕС в целом числились 10,5 % трудоспособного населения, а в еврозоне их насчитывалось 11,4 %. В Испании безработица охватит 27 % трудоспособного населения. Рост на 2 процентных пункта. В Греции, уже три года получающей предписанное ей лечение по рецептам жесткой экономии, также поднимается до 27 %, но с 24,3 % в 2012 г.

Объем государственного долга Греции к 2014 г. взлетит до 175 % ВВП. Португалии – составит 124,3 % ВВП. Кипра – 124 %. То есть будет выше, чем в 2013 г. Италии – зашкалит за 132,2 %.

У северян же, иллюстрируя тенденцию к углублению раскола ЕС на две части, ситуация останется относительно благополучной. В Германии безработица сократится на 0,1 % – до 5,4 %. В Австрии вырастет на четверть процентного пункта, но не превысит приемлемого уровня в 4,7 %[157]. В докладе, содержащем оценку бюджетных планов, которые государства-члены представили на ее одобрение, Европейская Комиссия предупредила: социальные страховочные сети во многих частях континента опасно истончились, обнищание население зашло слишком далеко[158].

(3) Как указывали знающие экономисты, к мнению которых только сейчас стали прислушиваться, иного в результате осуществления политики жесткой экономии, т. е. применения ко всем странам ЕС того алгоритма завоевания конкурентоспособности, который подтвердил свою пригодность для Германии, и не могло получиться[159]. Германия – европейская сверхдержава. Она обладает колоссальным промышленным потенциалом, мощным сектором услуг, разветвленной и устойчивой экономикой. В системном отношении с ней никто сравниться не может. Это очевидно. Спорить бесполезно.

Второе отличие Германии от остальных – она способна осуществлять маневр профицитом внешнеторговых операций, снижая его в период роста внутреннего спроса и увеличивая в случае его падения. Экономическая база для такого маневра имелась. Проведя либерализацию рынка труда и другие структурные реформы и заморозив почти на десятилетие заработную плату, Берлин получил все преимущества экспортно-ориентированной экономики. Соответственно императивы стабильности цен и сбалансированности бюджета являются для него катехизисом. Он даже не мыслит себе иного. Оно ему и ни к чему. Но все потому, что у него под боком имеется самый емкий в мире есовский рынок, на котором он в предкризисный период и за годы кризиса занял доминирующее положение.

Колумнист «Файнэншл Таймс» приводит такие выкладки. В 2000 г. Германия свела баланс текущих операций с дефицитом в 1,7 % ВВП. В 2007 г. – с профицитом в 7,5 %. За годы кризиса экспорт превысил импорт, по разным подсчетам, на кругленькую сумму более чем в 1 трлн евро. В основном за счет партнеров по ЕС. В других странах еврозоны произошло все наоборот. К 2007 г. Греция свела баланс текущих операций с дефицитом в 15 % ВВП. Испания и Италия – в 10 %. У, казалось бы, динамично развивающейся Ирландии он составил 5 % ВВП. Германия искусственно сдерживала потребление. Южане и некоторые другие продолжали надувать пузырь личного кредитования и корпоративных заимствований, тратя то, что они не заработали, на импортные товары.

Когда грянул глобальный кризис, приток капиталов прекратился. Рынок сдулся. Долги остались. А поступления от налогов катастрофически упали. За период с 2007 по 2009 г. в Испании профицит бюджета порядка 1,9 % ВВП превратился в дефицит объемом 11,2 % ВВП. В Ирландии скромный, но все же профицит порядка 0,1 % ВВП – в дефицит объемом 13,9 % ВВП. В Португалии дефицит с 3,2 вырос до 10,2 % ВВП. В Греции – с 6,8 до 15,6 %.

В Берлине и Брюсселе случившееся окрестили бюджетно-финансовым кризисом. Как следствие заставили всех снижать бюджетные расходы. Причем принудили к этому не только проблемные, но и преуспевающие страны. Катастрофический итог снижения расходов в условиях сокращения налогооблагаемой базы – быстрый рост структурных дефицитов и спад практически во всех секторах экономики. За 2008–2012 гг. ВВП сжался на 8,2 % в Португалии. На 8,1 % – в Италии. 6,5 % – в Испании. 6,2 % – в Ирландии. В еврозоне в целом ВВП застыл на уровне третьего квартала 2010 г.[160]

В действительности произошла серьезная разбалансировка хозяйственного механизма региона, порожденная стремительным восстановлением конкурентоспособности Германии и Ко в условиях надувания пузырей потребления, кредитования и всяческих заимствований, трансформировавшихся при их сдутии во все виды задолженности. Огромные дисбалансы возникли между профицитом внешней торговли Германии и ряда других северян и дефицитом внешней торговли условных южан, т. е. в торговле между ними.

Следовать прежним рецептам преодоления кризиса суверенной задолженности ничего не даст. Маневр, предпринятый Германией, для ЕС в целом невозможен или губителен. Сокращение потребления внутри и наращивание экспорта может дать желаемый эффект, только если есть рынки, на которых такая стратегия осуществляется. Есовский рынок такой перспективы не сулит. Интеграционное объединение обрекло свой рынок на стагнацию. Прироста, который мог бы отойти к восстанавливающимся экономикам, ожидать не приходится.

Делать ставку на перераспределение от Германии к другим игрокам бессмысленно. С одной стороны, для ЕС в целом это далеко не лучший путь. С другой – не получится. У Берлина стартовые позиции намного сильнее. К тому же в Германию, как в Мекку, устремились сейчас всё и все – свободные капиталы, предприниматели, одаренные кадры. Получение кредитов для малых и средних предприятий и старт-апов обходится здесь на порядок дешевле, чем в других местах.

Перераспределять мировые рынки в свою пользу – тоже нелегкая задача. Однако ее решение будет означать, что ЕС намерен выходить из кризиса за счет других. Такую стратегию в принципе трудно назвать порядочной: опять выезжать на горбе развивающихся стран как-то не очень прилично. Но дело даже не в этом. С одной стороны, и в этом случае нет уверенности, что получится. Новые индустриальные страны развиваются гораздо динамичнее.

С другой – даже если получится, это будет означать, что ЕС и его государства-члены перекладывают на плечи других свои проблемы. Вместо устранения дисбалансов они планируют создавать новые, только вгоняя в кризис других. При любых обстоятельствах такую стратегию трудно не назвать худшей из всех возможных. Однако именно она уже пару лет как реализуется. Правда, насколько можно судить по приведенным выше выкладкам, без особого успеха.

Некоторые комментаторы в пылу полемики забывают азы политкорректности и сдержанности и называют проводившуюся ранее политику жесткой экономии «безумной»[161]. Искренне радуются тому, что ее несостоятельность теперь сделалась очевидной для всех – не только добросовестных экономистов, но и политических и предпринимательских кругов, государственных деятелей Севера и Юга ЕС. Предрекают, что фискально-бюджетный пакет постигнет такая же плачевная участь, как ранее Пакт стабильности. Для проформы институты ЕС и его государства-члены будут делать вид, будто бы это обязательные нормы, табу, которые ни в коем случае нельзя нарушать. На самом же деле будут игнорировать их. Отмахиваться от них как от противных и назойливых мух.

Непохоже. Хотя объяснений тому, почему политика жесткой экономии, проводимая в масштабах целого региона, в принципе работать не может, дается сейчас предостаточно. В наиболее доходчивой форме показать, почему она была обречена с самого начала, взялся известнейший экономист Пол Кругман[162]. Хозяйственный комплекс, растолковывает он, живет по принципиально иным законам, чем те, которыми мы руководствуемся в своей повседневной семейной жизни. В семье все складывают то, что они зарабатывают, в общий котел. Затем совместно решают, какую часть общего бюджета потратить и на что. Совместно определяют, сколько отложить на черный день и т. д. Специфика – расходы не влияют на доходы. В хозяйственном комплексе совершенно иначе. Расходы одной части участников комплекса являются доходами другой. Значит, если все одновременно решают снизить расходы или вынуждены это сделать, пропорционально уменьшаются и доходы. В этом суть. Ее-то апостолы жесткой экономии на протяжении всех последних лет отказывались признавать.

В 2008 г. грянул глобальный кризис. Люди поменяли свой образ жизни. Они перестали тратить в прежних объемах. Одни – потому что нечего стало тратить или они склонились к тому, чтобы попридержать деньги (лопнул пузырь на рынке жилья). Другие – потому что их к этому вынудили кредиторы (эффект скачка суверенных долгов). Как бы то ни было произошел обвал в доходах. Он, в свою очередь, вызывал безудержный рост безработицы. Экономика скатилась в депрессию. Она находится в ней до сих пор. Но главное – иначе и быть не могло.

Что нужно было делать? Сейчас, когда настрой общественного мнения, деловых и правительственных кругов поменялся, ответ кажется намного более очевидным. Если у бизнеса нет свободных денег, он терпит убытки, ограничен в возможностях и инвестиций от него ждать не приходится, государство должно тратить больше, чем обычно, и делать это до тех пор, пока не переломит ситуацию. Когда частные инвестиции снова пойдут и экономика войдет в стадию роста, тогда настанет время заниматься консолидацией бюджета, отказываться от непроизводительных расходов, снижать бюджетное финансирование. Делать все это на нисходящем тренде равносильно тому, чтобы еще глубже загонять себя в пике, создавая ситуацию, когда ни бизнес, ни государство не делают того, что нужно для преодоления спада, не заставляют деньги работать.

Все именно так просто, убеждает читателей Пол Кругман. И с объяснением происходящего, и с тем, что нужно делать. «Но влиятельные люди не хотят этому верить. Некоторые из них испытывают порочное чувство, что страдание – это правильно, что мы должны расплачиваться за прошлые грехи (даже если грешники и жертвы – совсем разные группы людей). Некоторые из них видят в кризисе подходящую возможность для того, чтобы разобрать социальные страховочные механизмы. И почти все в политической элите ориентируются на богатое меньшинство, которое-то особенно не страдает». Сейчас с политики жесткой экономии спал «интеллектуальный фиговый листок», и она предстала тем, чем всегда была: выражением «пристрастности, оппортунизма и классовых интересов». Вместе с тем у всех появился шанс вместо нее заняться тем, что нужнее всего – выходом из депрессии[163].

(4) Кроме указанных выше неблагоприятных экономических и социальных последствий, иллюстрируемых материалами нынешнего и предшествующих номеров журнала, фронтальное единовременное навязывание всем жесткой экономии привело в политической области к временному распаду франко-германского тандема. Оно вызвало перегруппировку сил внутри ЕС и рост напряженности в отношениях между теми, кто предписывал ее другим (Германия и остальные северяне), и теми, кто в ущерб себе вынужден был эту политику проводить.

Дело зашло настолько далеко, что мысль о губительности продолжения прежнего курса принуждения зашатавшихся экономик к слишком уж тугому затягиванию поясов, наконец-то, дошла до лидеров ЕС и германских политиков. Они в какой-то мере осознали, что заботиться надо не только о достижении среднесрочных целей и приверженности абстрактным принципам, но и о текущем моменте, иначе ослабление южного фланга ЕС и всего интеграционного объединения зайдет настолько далеко, что будет уже не до решения более амбициозных задач.

Переполошило их и то, насколько сильно пострадал имидж Германии и иже с ней[164]. Не секрет, что чуть ли не все подряд стали возлагать именно на них вину за все те беды, которые обрушились на простой люд и предпринимательские круги более слабых стран. За спад. Безработицу. Падение жизненного уровня. Разорение мелкого и среднего бизнеса. Утрату надежды на экономический рост вследствие навязанного всем «параноидального», узкокорыстного, однобокого курса на урезание бюджетных расходов[165]. Портреты Ангелы Меркель с гитлеровскими усиками на улицах Афин произвели эффект взорвавшейся бомбы[166].

Одновременно и Франсуа Олланд разобрался с тем, что, посягая на франко-германский тандем, Париж сам себе подставляет ножку. Он очень много теряет. Позиционирование же страны во главе группировки, противостоящей северянам, дает не такую уж большую отдачу. Эффективнее договариваться с Берлином и затем действовать вместе[167]. А от осуществления структурных реформ, бюджетной консолидации и в целом санации национальной экономики – все равно никуда не уйти. В результате, похоже, во внутренней политике ЕС и проводимом им экономическом курсе наметился ощутимый поворот.

Однако в чем он состоит, еще предстоит разбираться. Как и в том, является ли он действительно субстантивным по сути или, скорее, не более чем набором пиаровских инициатив, призванных сделать прежнюю политику более приемлемой для потенциального электората[168]. Германия, указывают многие аналитики, отказываться от политики жесткой экономии и глубокой санации хозяйственного комплекса ЕС ни в коем случае не собирается.

Ее лидеры, вообще весь истеблишмент уверены, без этого ни одной из долгосрочных целей, которые они перед собой ставят, достичь не удастся. Добиться отказа от расточительных, непропорциональных бюджетных трат, сбросить часть неподъемных социальных обязательств, привести расходы в соответствие с производительностью труда, обеспечить высокую конкурентоспособность, выйти на траекторию устойчивого экономического развития иначе просто не получится. Провести либерализацию рынка труда и раскрепостить бизнес, реформировать пенсионную систему и систему социального обеспечения, снять административные барьеры и открыть защищенные сектора экономики для свободной конкуренции все равно надо. Повсеместно. Но, что принципиально важно, этих воззрений придерживается и руководство всех стран ЕС.

Недаром четыре популярных министра экономики, финансов и труда Германии и Франции в конце мая в открытом обращении к читателям подчеркивали, что бюджетная консолидация сделалась неотвратимой из-за взрывного нарастания госдолгов[169]. Значит, речь идет только о тактике. Ту же политику жесткой экономии будут проводить в новой упаковке. Как – уже видно невооруженным глазом. Выведя лексику и терминологию жесткой экономии из публичной сферы. Дав команду мировым СМИ утверждать, что с ней покончено. Она ушла в прошлое. Перегибы исправляются. Нужды пострадавших экономик полностью принимаются в расчет. К ним не будут предъявляться драконовские требования. Выдвигая на первый план программы стимулирования занятости, в особенности среди молодежи. Всячески расхваливая меры, еще только разрабатываемые и, якобы, уже осуществляемые, призванные помочь мелкому и среднему бизнесу, облегчить старт-апы, повысить уровень капиталовложений в человеческий капитал, прикладную науку, инновационную деятельность и т. д. Показывая, что Германия и Ко всячески радеет за южан. Она заставила Европейскую Комиссию проводить общую экономическую политику не так топорно. Она стоит за утверждениями председателя Европейской Комиссии Мануэла Баррозу о том, что затягивание поясов исчерпало себя и надо думать о социально-экономических последствиях принимаемых мер и имеющихся ограничениях. Она разочарована тем, как медленно бюрократические структуры Брюсселя разворачиваются на решение задач реиндустриализации континента и повышения занятости. Ей, мол, и в этом отношении придется многое брать на себя, заставляя их следовать ее личному примеру[170].

Другая группа экспертов оценивает поворот под совершенно иным углом зрения. Как смену парадигм. Водораздел. Переоценку ценностей. Не только кампанию пиаровского типа, но и в целом смену алгоритма борьбы с последствиями глобального экономического кризиса и кризиса суверенной задолженности. Мол, ура, свершилось: Брюссель и Франкфурт иначе теперь будут расставлять приоритеты. На первый план выдвигаются задачи экономического роста. Бюджетная консолидация, сбалансированность, урезание госрасходов и прочее, связанное с режимом жесткой экономии, не уходят на второй план, однако все же становятся менее насущными задачами. Наконец-то, институты ЕС и государства-члены бросились работать над устранением однобокости проводимого ранее курса жесткой экономии.

Во-первых, фактически официальной идеологией ЕС провозглашена связка бюджетная консолидация – структурные реформы – экономический рост. А не как раньше. Лучше всего, пожалуй, она растолковывается в совместной статье чуть ли не самых именитых политиков ЕС прошлых лет Герхарда Шредера и Жака Делора, опубликованной на страницах «Интернэшнл Геральд Трибюн». В ней, в частности, говорится: «Экономическая и политическая ситуация в этих странах также показывает, что одно лишь сокращение государственных расходов недостаточно для преодоления кризиса. Напротив: существует риск того, что жесткая экономия может чуть ли не задушить национальные экономики. В той степени, в какой эти страны продолжают проведение структурных реформ, им нужно оказывать помощь». И далее: «Противопоставление «либо рост, либо экономия» не соответствует действительности. Мы убеждены в том, что они могут и должны сочетаться разумным образом. Нам нужна бюджетная дисциплина; нам необходимы структурные реформы; но мы обязаны также дополнить программы жесткой экономии таким компонентом, как экономический рост»[171].

Во-вторых, бюджетно-фискальный пакет стал трактоваться Брюсселем гораздо более амбивалентно. В обмен на обещания комплексных структурных реформ Европейская Комиссия согласилась сначала в принципе, а затем и вполне официально удовлетворить ходатайства грандов ЕС – Франции, Испании и Нидерландов (а заодно Польши, Португалии и Словении). Они обращались с просьбой дать им отсрочку в год (Нидерланды) или два на достижение целей выхода на сбалансированный бюджет и получили ее.

В отношении Италии Брюссель решил закрыть глаза на то, что с таким трудом сформированное правительство первым делом отменило ранее объявленное повышение налогов, и вывел ее из-под процедуры мониторинга – усиленного контроля бюджетной политики. В отношении некоторых других объявил, что пока не будет взимать с них штрафы за допущенные нарушения трехпроцентного требования.

В случае с Португалией вообще пошел на неслыханный шаг. Лиссабон стали уговаривать не перебарщивать с осуществлением слишком уж радикальных мер жесткой экономии. Дескать, если вы не так быстро выйдете на полностью сбалансированный бюджет, не страшно. «Тройка» на этом больше не настаивает… Вроде бы достаточно, чтобы «на голубом глазу» сделать дежурный вывод: дескать, Брюссель «уходит от политики жесткой экономии»; он ослабляет требования к бюджетным дефицитам и будет подталкивать «вместо этого к осуществлению более масштабных реформ»[172].

В-третьих, фискально-бюджетный пакет не только на словах, но и на деле дополнили другими задачами – помощью малым и средним предприятиям, стимулированием занятости, восстановлением промышленного производства и т. д. Европейская Комиссия и государства-члены приступили к разработке механизмов и процедур их реализации. Они стали обрастать все новыми и новыми программами. Так, 28 мая восстанавливающийся франко-германский тандем на уровне министров экономики, финансов и труда презентовал «Новый курс для Европы».

Им запускается конкретная реализация того, о чем в рамках ЕС в более абстрактной форме уже договаривались ранее. И по кредитованию реального сектора экономики, включая малые и средние предприятия. И по мерам в отношении стимулирования занятости выпускников средней и высшей школы. И по мобильности молодежи. Ведь Европейскому инвестиционному банку специально выделили на это 60 млрд евро под выгодные проценты. Он должен освоить их до 2015 года. Предусматриваются специальные кредитные линии, в том числе и для нужд малого и среднего бизнеса, для найма молодежи и т. д.[173]

В-четвертых, плюс к этому Берлин бросился срочно латать бреши, пробитые недавней надменностью, менторством и неуступчивостью, в том, как он воспринимается партнерами по интеграционному проекту. Предпринятые им шаги носят вполне конкретный точечный характер. Их выигрышно рекламировать. Они дают чуть ли не мгновенную отдачу. Предоставляемыми ими возможностями может воспользоваться каждый. Берлин запустил серию переговоров с южанами о трудоустройстве и переподготовке молодежи, которые быстро увенчались ожидаемым успехом. Первой ласточкой стало соглашение с Испанией. Оно было подписано на уровне министров труда. По нему Германия берет на себя одностороннее обязательство ежегодно предоставлять работу и стажировки до 5 тыс. молодых испанцев. Для страны, где без нее сидят 1,8 млн человек, это может показаться каплей в море. Но ведь важно делать хоть что-то. К тому же в политике символические жесты стоят очень дорого.

Следующий трек – адресная помощь малым и средним предприятиям. На то, как она будет выглядеть, указывают договоренности с Португалией. Германский национальный банк развития выделил ей средства, которые должны использоваться для кредитования малого и среднего бизнеса страны. Ему прямой доступ к живым деньгам крайне важен. Ведь теоретически Европейский центральный банк дает возможность национальным банкам заимствовать чуть ли не любые средства и под очень низкий, почти символический процент. Но эти деньги до реальной экономики не доходят. Они используются банками для стабилизации своего положения. Для решения внутренних проблем. На состояние открытого рынка заимствований они почти не влияют. Каналы кредитования малого и среднего бизнеса закупорены. Крупняк находит выход из сложившегося положения. Для малышей оно чревато смертельным исходом. Им кредиты выдаются под гораздо более высокие проценты, чем в Германии (в Италии и Испании, например, на 3–4 процентных пункта). Под другое обеспечение. А от старт-апов требуют выходить на рентабельность намного быстрее[174]. Так что живые немецкие деньги очень даже кстати. И в Португалии, и повсюду в Европе.

В-пятых (или в самых-самых первых, смотря как расставлять приоритеты), лидеры Франции и Германии начали повсеместно рьяно демонстрировать, что франко-германский тандем восстановлен. Что он работает. И приносит ощутимые плоды. Точнее, дабы полностью пресечь спекуляции, что он вообще никогда и не ломался. Просто раньше Франсуа Олланда, входящих в его правительство министров и руководство социалистической партии, а равно Ангелу Меркель и ведущих германских политиков неправильно понимали или интерпретировали. «Когда народ болтает о Франции и Германии, – творчески все всем объяснил глава V Республики, – всегда происходит одно и то же. Люди думают, что мы не соглашаемся между собой, но мы в большинстве случаев соглашаемся, даже если порой имеются нюансы»[175].

Обидное друг для друга из французских и немецких СМИ вдруг исчезло. Париж стал усиленно избегать всего (или почти всего), что могло бы вызвать раздражение по ту сторону Рейна. Берлин – напрочь (или почти напрочь) отказался от уничижительной критики порой противоречивых, порой откровенно сомнительных реформ, осуществляемых по эту сторону панъевропейской водной артерии.

Одна за одной пошли выигрышные односторонние и двусторонние инициативы. Франсуа Олланд в своем нашумевшем майском выступлении постарался обойти все острые углы двусторонних и внутрирегиональных отношений и призвал к осуществлению новых далеко идущих шагов по углублению европейской интеграции[176]. Германия дала отмашку Европейской Комиссии «не душить» нарушителей бюджетно-фискального пакета.

Франсуа Олланд и Ангела Меркель предложили совместное видение того, каким образом надо строить банковский союз и решать участь проблемных банков, микширующее трудно сопоставимые подходы, которых Париж и Берлин придерживались ранее. Ключевые элементы оглашенного ими плана, представленного как вклад в подготовку июньского заседания Европейского Совета, – вместо наднационального органа надзор за банками передается конклаву представителей правительств. Полномочия по принятию решений относительного того, как поступать с конкретными банками, передается новой инстанции в составе глав соответствующих национальных агентств.

На какие деньги спасать, проводить реструктуризацию или банкротить системообразующие и другие банки, остается в ведении национальных государств, создающих свои собственные, а не общий, как надеялись многие в ЕС, фонды секьюризации банков. Только если они не справляются, по их же просьбе подключается Европейский стабилизационный механизм. Деньги через него могут предоставляться и государствам, и спасаемым финансовым учреждениям напрямую.

Институциональные и регулятивные меры на данном этапе осуществляются без внесения изменений в действующие учредительные договоры. В перспективе (правда, неопределенной), если удастся договориться, межгосударственный механизм заменяется последовательно наднациональным. Во всяком случае, путь к этому намеренно оставлен открытым. Санация/ликвидация проблемных банков будут вестись, минуя национальные каналы и государственное вмешательство, через соответствующий фонд ЕС без посредников. Соответственно новую инстанцию ЕС и ЕСМ объединят в единое целое.

То есть не исключается – но уже по итогам следующего витка переговоров и на следующем этапе развития ЕС – подлинно наднациональная система кризисного управления банковской системой региона, подразумевающая обобществление и капиталов, и ответственности[177]. Таким образом, по оценке авторов влиятельной ежедневной американской деловой газеты «Дневник Уолл-стрит», и Франсуа Олланд, и Ангела Меркель получили то, что хотели. То, что в разной пропорции, уже не так важно. Помимо демонстрации единства, согласия и сдвоенного лидерства, французский президент – стратегический выигрыш. Канцлер Германии – кучу весомых уступок, подаренных ей Парижем фактически от имени всех остальных партнеров по ЕС, в краткосрочной перспективе, что ей так необходимо в преддверии стремительно приближающихся выборов[178].

(5) Но политика жесткой экономии уже сделала свое черное дело. Она в значительной степени подорвала притягательность европейского проекта и доверие населения к своим правительствам и интеграционному объединению в целом. В этом заключается еще одна беда ЕС или несообразность, которую мы обозначили в начале.

Вроде бы лидеры ЕС и государств-членов могли бы рассчитывать на признание. Им удалось очень многое. Они купировали катастрофическое развитие событий, ведущее к развалу Экономического и валютного союза и самоликвидации еврозоны. Они существенно продвинулись по пути углубления интеграции, введению начал скоординированного экономического управления национальными хозяйственными комплексами, передачи на наднациональный уровень новых важных надзорных полномочий.

В конце мая Европейская Комиссия, следуя предписаниям «европейского семестра» усиленной координации бюджетной и экономической политики, впервые обнародовала свои оценки представленных ей национальных бюджетных наметок и соответствующие рекомендации. Национальные правительства уже приступили к их изучению и внесению в бюджеты необходимых коррективов. Созданы механизмы финансовой поддержки шатающихся экономик. Стремительными темпами идет строительство банковского союза. Список свершений весьма внушителен. Да и запущенные структурные реформы в чем-то уже начинают приносить плоды. Однако вред, нанесенный затягиванием поясов, в глазах населения перевешивает все остальное. Причем на порядок.

Неверие и пессимизм проникли во все страты общества. Как в отношении своей собственной страны, так и ЕС в целом. Чемпионом в «посыпании головы пеплом» стали, похоже, французы. Вот о чем свидетельствуют не такие уж сухие цифры масштабного опроса общественного мнения по шести крупнейшим странам ЕС – обследовались Великобритания, Германия, Испания, Италия, Польша и Франция, – комментируемые по понятным причинам в самых алармистских тонах газетой «Монд» от 7 мая 2013 г.[179] У французов вроде бы положение не самое плохое. В нынешних, условно посткризисных условиях только 26 % испанцев и 29 % итальянцев удается откладывать на черный день. Во Франции эта цифра намного выше – 43 %. Она выше, чем в среднем по ЕС – 37 %. Почти такая же, как в Германии – 44 %. Но немцы воспринимают кризис как абстракцию. Как нечто от них весьма удаленное. Французы же раздавлены горем. В среднем 92 % есовцев считают, что впереди у их страны в основном лишь невзгоды. Во Франции 97 % семей не ждут от будущего ничего хорошего. В Испании – «только» 94 %. Италии – 91 %. Более того, 85 % французов уверены в том, что в дальнейшем ситуация будет лишь ухудшаться. Средний показатель по ЕС – так думают 75 % населения.

Иерархия того, что их больше всего обескураживает, выстраивается таким образом. На вопрос, чего вы больше всего боитесь, 7 % опрошенных ответили: того, что приходится ограничивать себя в перемещениях. 7 % – что не удастся больше уезжать на каникулы. 10 % – не получится питаться, как раньше. 10 % – не смогут расплатиться по долгам за кредиты. 12 % – потеряют жилье. 14 % – детям придется отказаться от получения высшего образования. 19 % опасаются быть выброшенными на улицу. 24 % не верят, что будут в состоянии расплачиваться по счетам. 40 % страшит то, что они не смогут, старея, жить в достойных условиях.

То есть самые страшные опасения связаны с будущим. С тем, что положение продолжит ухудшаться. Французы и в этом отношении – «чемпионы наоборот». Они не столько боятся потерять работу, таких 17 %, сколько приближающейся старости, которую не удастся обеспечить. Мысль о бедной старости отравляет жизнь 47 % французов. Государство всеобщего благоденствия, по их ощущениям, разваливается. Оно уходит в прошлое. 72 % французов считают, что их дети будут жить хуже, чем они, по достижении их возраста.

То, что настораживает социологов, прежде всего – не гипертрофированные опасения надвигающихся бед, а пораженческая жизненная позиция, которую демонстрирует растущее число граждан ЕС. На вопрос о том, что можно было бы предпринять, они разводят руками: ничего или почти ничего существенного. Они более не чувствуют себя хозяевами своей судьбы. Интервьюируемым даже не приходит в голову, что кризис предоставляет уникальную возможность ускоренно произвести назревшие реформы, которые позволят в перспективе вновь выправить ситуацию.

Большинство согласны ужаться, не возражать против сокращения социальных выплат, уходить в отпуск на два-три дня меньше, но полагают, что ничего хорошего из этого все равно не получится. 74 % не сомневаются – страна выйдет из кризиса ослабленной. И здесь французы – аутсайдеры. Если британцы готовы побороться, то 51 % французов отвечают, что все кончено. 60 % – что будущее им не подвластно. Они не могут на него повлиять. Никак или сколько-нибудь существенным образом.

Еще один крайне важный вывод, который делают комментаторы на основе опросов: французы причисляют себя к Югу, т. е. к лагерю проигравших/проигрывающих или, хрен редьки не слаще, считают, что они в проигрыше, поэтому относят себя к Югу, к южанам. Они за протекционизм. Против иммигрантов, которые якобы съедают слишком много социальных пособий и других выплат. За то чтобы покупать лишь товары с наклейкой «сделано во Франции».

Вот как в среднем жители «шестерки» выстраивают список проблем, требующих приоритетного решения. Плохая возобновляемость элит и руководства – 12 % опрошенных. Преобладание корпоративных, групповых интересов – 13 %. Низкая эффективность социальных лифтов – 14 %. Чрезмерная открытость экономики для импортных товаров – 14 %. Утечка мозгов, эмиграция молодежи – 15 %. Неприспособленность системы образования к потребностям рынка труда – 16 %. Слишком высокие заработки акционеров, хозяев и топ-менеджеров – 23 %. Чрезмерный уровень иммиграции – 24 %. Закрывающиеся заводы и фабрики (в широком смысле) – 25 %. Эгоизм богатеньких – 27 %. Неподъемные налоги – 35 %.

Очень интересны вариации между странами. Во Франции на первое место ставят закрытие предприятий. На второе – иммиграцию. На третье – зашкаливающие доходы бонз из мира бизнеса. Такого набора ни у кого больше нет. В Германии на первом месте чрезмерные выплаты. Далее – высокие налоги и эгоизм богатеньких (!). Банкротства предприятий немцев затрагивают в гораздо меньшей степени.