Читать книгу Я в поисках смысла. Открытый разговор журналиста и священника - Группа авторов - Страница 6

Ольга Андреева. Мне кажется, вы сейчас сформулировали очень важную мысль. Практически важную мысль для каждого. Но что же было дальше с вами? Ведь то, что вы рассказали, это еще была не вера?

Протоиерей Павел Великанов. Что было дальше? После окончания школы я решил никуда не поступать. Это для всех, конечно, было очень странно, потому что у меня была медаль, а значит, все было открыто, иди куда хочешь. Но я в тот момент как-то ясно понял, что я не знаю, чего я хочу. И я пошел работать… художником-оформителем на обувную фабрику! Для меня это было очень важным прикосновением к обычной, простой жизни, какой жило тогда большинство. Именно в это время я начал поститься, началось какое-то первичное воцерковление. Но это уже было после того, как я был крещен; сейчас расскажу, как это произошло.

Одна из старых знакомых моего отца, которая, можно сказать, была членом семьи, как-то приехала и сказала: «Вот Павлик много болеет, давайте его покрестим, чтобы не болел». Мотивация была самой простой.

Ольга Андреева. То есть вас покрестили из практических соображений? Просто из суеверия?

Протоиерей Павел Великанов. Да, из чистого суеверия! Эта женщина всегда себя позиционировала как человека церковного, верующего. Но ее церковность была совершенно практического, прагматического характера. Такой вот вариант церковности.

Шел уже восемьдесят восьмой год… Да, осень восемьдесят восьмого года, семнадцать лет мне было. Тогда уже пошла вовсю перестройка, свободы начали появляться, на религиозные дела стали спокойнее смотреть. Ну, покрестим так покрестим – какие проблемы? Но надо сказать, что понимание, в кого, во что тебя крестят, напрочь отсутствовало! Крестили, как барана, – прости, Господи. Ну, пришли, покрестили, крестик надели, отметили дома, естественно. А что дальше? Вот меня покрестили, стал я православный человек, христианин, а дальше-то что? Полное невежество! Ну, я, естественно, пошел в храм.

Ольга Андреева. Подождите, а зачем вы пошли в храм? Ну, покрестили и покрестили, и живешь себе дальше. У нас же никаких социальных традиций тогда не было в этой области. Тогда пойти после крещения в храм – было как раз таки совсем не естественно!

Протоиерей Павел Великанов. Так вопрос же возник: а что дальше? Было какое-то внутреннее ощущение того, что Церковь – некое пространство жизни, и коль скоро тебя крестили, значит, ты можешь в это пространство войти.

Ольга Андреева. Вы подозревали, что там что-то есть?

Протоиерей Павел Великанов. Да-да! Там что-то есть! Там что-то происходит! Такое, что снаружи не видно. И вот я пошел в храм. А с кем поговорить в храме? С батюшкой, наверное. Но батюшку – где его искать? И я нашел какую-то бабушку, простую уборщицу, и спросил: «Вот меня неделю назад крестили, и что теперь делать?» Она говорит: «Надо молиться; посты соблюдать; причаститься, поисповедаться надо». – «А как это?» Ну, она, как могла, все это мне объяснила. Я тогда почему-то больше всего запомнил, что перед Причастием надо обязательно помыться, чтобы человек чистый шел к Причастию. Почему-то мне это тогда самым главным показалось. Еще молиться она велела. «А как?» – «Ну вот, – она сказала, – встанешь на коленочки, почитаешь „Отче наш“. На, возьми бумажку, тут слова есть». – «Ладно, – говорю, – встану, почитаю».

Ольга Андреева. Интересно же!

Протоиерей Павел Великанов. Интересно, да. Какое-то новое измерение во всем этом стало появляться. Так оно потихонечку и началось, такое внешнее обрядовое вхождение в Церковь. Но именно оно оказалось гораздо сильнее, чем все остальное. При полном непонимании того, что это, кто это – Христос, Божия Матерь? Кто такие святые? Ничего не знал! Все это тогда варилось вместе в огромном котле под названием «что-то святое». С одной стороны – святое, с другой стороны – опасное, потому что оно может как-то нехорошо аукнуться тебе в жизни. А поэтому лучше с этим не шутить, и если уж делать, то делать серьезно.

И тогда я начал поститься. Я пару раз даже был на исповеди. Все это было достаточно своеобразно, конечно. Никакого реального контакта, настоящего диалога со священником не было. А было просто: пришел человек с улицы, что-то там рассказал, его накрыли епитрахилью, прочитали «Разрешаю…», ну и пошел вон. Но при этом я все-таки в храм приходил, и достаточно часто, чуть ли не каждую неделю. Я помню, первый Великий пост, который я решил соблюдать, – это был подвиг. С одной стороны – подвиг, с другой – какая-то невероятная радость. Потому что никто меня не гнал, не заставлял, это было мое желание, мое соизволение: сам хочу… Причем родители не понимали, что за ерунда происходит! Мне надо было все это еще суметь им объяснить. Родители видели, что их послушный, никогда особо не противившийся им ребенок вдруг начал гнуть какую-то свою линию.

Но надо отдать должное моим родителям. Они к тому времени были уже в возрасте, я вообще очень поздний ребенок. Сейчас моему папе, даст Бог, будет девяносто лет, и при этом он до сих пор работает – совершенно удивительный человек! Необычайно позитивный! Вообще образ отца – это для меня что-то очень сильное. Уже сейчас, анализируя, я бы сказал, что в моем религиозном опыте образ отца играл ключевую роль. Если человек понимает, что у него есть отец, он может понять, кто такой Отец Небесный. По крайней мере, у меня тут есть некие аналогии. Это при том, что у нас были непростые отношения, однажды мы даже дрались с отцом. Все было очень непросто, очень непросто. Мама – это совсем другое, именно такая «мама-мама-мама», которая всегда рядом, поддержит, утешит, накормит, спать уложит. И фамилия у нее соответствующая – Заботина. А отец – он несколько отстранен, он высоко, он – Великанов, он где-то даже внутренне далеко – но регулярно с небес спускается на грешную землю. Я могу сказать, что я не был обделен родительской любовью. Понимание, что и отец и мать тебя очень сильно любят – но при этом совершенно по-разному, – было каким-то глубинным ощущением, какой-то объективной реальностью. Но уже анализируя задним числом все бывшее, могу сказать, что самое главное, самое важное, что наши родители должны были дать нам, своим детям, я думаю, они нам дали. Я не могу объяснить, как это происходило, но тем не менее это произошло.

Ольга Андреева. Значит ли это, что искренне добрый и умный человек христианской культуры, даже называя себя атеистом, все равно несет в себе некое христианское содержание?

Протоиерей Павел Великанов. Естественно! А как еще? Вот у Григория Саввича Сковороды [5] есть мысль, которая меня в свое время проняла до глубины души. Я ее постоянно цитирую своим студентам. Он как-то сказал: «Истина Господня – не бесовская». То есть то, что есть на самом деле истина, «по умолчанию» принадлежит Богу, не может принадлежать демоническим силам. Демон может эту истину извратить, он может ее переврать, приукрасить до безобразия, испошлить, но вы эту штукатурку с нее снимете, и она все равно будет сиять как истина Господня. И вот если у человека в жизни есть какие-то вещи, по сути истинные, они все равно приведут его к Богу; и наоборот, соответственно. Поэтому там, где этих истин больше, там к Богу ближе.

Я думаю, для меня одной из таких истин Господних была, конечно, красота. Само понимание того, что вот эта красота – это не просто так, она не случайна. Если ты, как художник, можешь эту красоту оценить, значит, есть тот Суперхудожник, Настоящий Творец, который все это нарисовал, который все это сделал. Во-первых, Он сделал так, что это на самом деле прекрасно, во-вторых, Он нас сделал такими, чтобы мы могли это понимать. А в этом уже начинают прорисовываться некие чисто религиозные понятия…