Читать книгу Катька – пограничная собака - Группа авторов - Страница 9

Ночь с 7 на 8 августа вспоминалась Катьке особенно часто, потому что тогда она своим особенным собачьим чутьем поняла, что над ротой нависла БЕДА. Она насторожилась, повернувшись в сторону 25-й горной заставы, где жил один из её щенков, втягивая носом прохладный горный воздух афганской черной, как сажа, ночи.

Начальник разведвзвода Г. Нечаев

Обстрел 25-й начался в 00–45. Заставы сразу же были подняты по тревоге, – каждый четко знал своё место. Стоявший на боевом посту минометный расчет под командованием сержанта Геннадия Кравченко готовился к смене, – она по графику была в час ночи. Только духи этот график не соблюдали….

Стреляли из-за хребта, с Чарикарской долины, с 82-миллиметрового миномёта. Дежурный расчет, прибывший на смену, по вспышкам выстрелов в долине стал корректировать ответный огонь.

Гена Кравченко был опытным бойцом, – он не раз принимал участие в боевых операциях в составе разведгрупп, когда требовалось собрать информацию о передвижении караванов, в рейдах они брали в плен духов, приходилось бывать в разных передрягах. До дембеля оставалось меньше трёх месяцев, – он уже писал домой, что скоро приедет, жил ожиданием встречи с мамой, собирал фотографии для дембельского альбома…. Он умел дружить – его уважали за справедливость и надёжность.

Быстро сориентировавшись, он направил своих ребят к укрытию, на позиции остался заступивший на смену дежурный расчет.

Если есть что-нибудь чернее безлунной афганской ночи, то это только преисподняя, – в темноте не видно собственную вытянутую руку. Поэтому на заставах тропинки основных маршрутов с двух сторон выкладывали камнем и белили его известью, – не для красы, а чтобы в темноте хоть как-то ориентироваться.

Генка Кравченко бежал замыкающим, направляя своих бойцов. До укрытия добежали все, а ему оставался всего лишь один шаг, – он уже наклонился, вступая под низкий свод укрытия, когда сбоку и немного сзади от него разорвалась духовская мина. Роковая случайность – незастёгнутый бронежилет, – и осколок, ударившись об изнанку передней части броника, рикошетом попадает в брюшную полость. Последний шаг, сделанный по инерции, – и он рухнул на руки товарищей.

Четыре бесконечных часа казались вечностью, – с каждой минутой из Гены по капле, вместе с кровью уходила жизнь, – внутриполостное кровотечение невозможно остановить без операции. А вертушка могла прилететь только посветлу, это не раньше пяти часов утра… Советы медиков, передаваемые по рации, были скорее бесполезными, поскольку спасти положение не могли….

Он метался в горячечном бреду, пересохшими губами звал маму, потом затихал ненадолго, и только стонал…. А рядом, от бессилия стиснув зубы, сидели друзья, – всё, что они могли сделать, – это вколоть обезболивающее да смачивать его губы мокрым солдатским полотенцем, потому что давать ему пить было категорически нельзя, – об этом знали все….

Кто говорит, что на войне не плачут, тот ничего не знает о войне. Сухие, без слёз, горящие глаза, – это страшнее, чем текущие слёзы…. Режущая боль терзает и выжигает душу, которая исходит молчаливыми слезами. И оглушающе стучит в висках назойливый вопрос: почему? Почему он, а не я?..

Когда прилетела вертушка, Катька уже была на 25-й, как она там появилась, никто не понял, да и не до неё было….

В вертолёт Генку погрузили в бессознательном состоянии, а до госпиталя живым довезти его уже не успели…. Весть об этом на заставу пришла почти сразу же. Притихшая Катька, как-будто чувствуя свою какую-то вину, слонялась по заставе, с тоской заглядывая в потемневшие лица десантников.

На столе у ротного лежал чистый лист бумаги, он сел, взял ручку и долго смотрел на белое поле чистого листа, боясь к нему прикоснуться, как-будто, коснувшись его шершавой поверхности, откроет всему миру страшную тайну. С первой попытки он не решился, вышел из канцелярии и долго смотрел на вершину горы, где находилась 25-я застава. И ничто не говорило о разыгравшейся ночной трагедии. Ни яркое солнце, выжигающее глаза, ни редкие белые облака, проплывающие в сторону заснеженного Гиндукуша. И только Катька, внезапно появившаяся из промоины, бежавшая со стороны 25-й на базовую, вернула ротного к действительности. Он вошёл в канцелярию, сел за стол и начал быстро писать, так быстро, как будто боялся упустить что-то важное, какую-то важную деталь, без которой письмо-покаяние не получится таким, каким должно быть.

Уважаемая, нет, – «Дорогая Галина Николаевна, пишут Вам командир, и замполит роты, в которой служил Ваш сын, гвардии сержант Кравченко Геннадий Викторович. Выражаем Вам глубокое соболезнование, по поводу смерти Вашего сына.

Ваш сын, Галина Николаевна, погиб геройски, выполнив до конца свой воинский и интернациональный долг. За этот героический подвиг, прежде всего, мы обязаны Вам. Вы его воспитали настоящим человеком, человеком большого смысла и слова. Гвардии сержант Кравченко Геннадий Викторович, служил с честью и достоинством, как и подобает воину-десантнику. Минометный расчёт, командиром которого он был, всегда занимал первое место по боевым и учебным показателям, и он являлся лучшим командиром.

В ночь с 7 на 8 августа, при начавшемся миномётном обстреле, Ваш сын нёс службу на боевом посту. Первым заметил, откуда душманы ведут огонь, и доложил по команде.

Сопровождая своих подчинённых в укрытие, он всё время думал о них. И последним покинул место несения службы, как ему подсказала совесть, убедившись, что его подчинённые находятся в безопасности. Но ему самому не хватило нескольких секунд. Эти секунды стали для него роковыми. Он был смертельно ранен…

Галина Николаевна! Мы понимаем как Вам тяжело, но и нам нелегко писать эти строки. Гвардии сержант Кравченко Геннадий Викторович навсегда останется в нашей памяти, в памяти его боевых друзей. Он не дожил до тех счастливых минут, когда мы войдём в Союз, не успел получить свою боевую награду….

Галина Николаевна, Ваш сын за мужество и героизм, проявленный при исполнении интернационального долга в Республике Афганистан, представлен к высокой награде Родины посмертно. С уважением: командир роты гвардии капитан Александр Жадан, заместитель командира роты по политической части гвардии старший лейтенант Александр Фаррахов, и весь личный состав 8 роты, его боевые друзья».

Ротный медленно положил ручку на исписанный лист бумаги, встал из-за стола и медленно вышел из прохладного помещения канцелярии в августовское пекло 24-й заставы….

Он чувствовал себя так, как-будто только что разгрузил в одиночку КамАЗ с боеприпасами. Опустившись на корточки прямо у входа в канцелярию, он невидящим взглядом обвел заставу. Вездесущая Катька, словно поняв и почувствовав его отстраненность, скользнула откуда-то сбоку, положив голову ему на колени, вздыхая, и глядя снизу влажным и преданным взглядом….

*****

Несмотря на духоту, он почувствовал лёгкий озноб, – сказывалась подхваченная в Афганистане малярия, которая, вроде бы, и не беспокоила особо, но иногда, в сырую и слякотную погоду, давала о себе знать. Подчистую тогда, в годы распада, уволиться из армии ему «помог» букет болячек, привезённых из Афгана – два ранения и три контузии, дополненные перенесённым гепатитом и малярией, стали основанием для резолюции врачей: «Не годен к службе в мирное и военное время».

Это были лихие 90-е, когда сместились все понятия, когда одни выживали, не зная, как прокормить детей, а другие в это время прибирали к рукам, всё, что имело ценность, и делили всё, что успевали поделить….

Правительства новообразованных государств стыдливо замалчивали десятилетнюю войну, стремясь показать свою «демократичность» перед обретёнными западными «друзьями», а самые циничные из чиновников не стеснялись сказать в глаза: «Мы вас туда не посылали!» Именно тогда произошло расслоение боевого сообщества афганцев, оказавшихся не готовыми к столь жестким реалиям перевернутого мира, – не все смогли понять и принять эти новые правила игры. Кто-то пошел в бизнес, а кто-то – в криминал, востребованность в тех, кто умеет обращаться с оружием, была выше, чем потребность в мирных специалистах. Очень немногие смогли вжиться в образовавшуюся реальность без потерь.

Ему повезло: умение выстраивать свой слой мира, в сочетании с практической смекалкой и огромным жизнелюбием, – помогло удержаться на плаву. К творчеству тянуло всегда – рисовал и писал стихи с детских лет, но в те безумные годы нужно было думать о том, как прокормить семью и детей. Поэтому любая работа была хороша.

А о творчестве мечталось: заочно поступил в университет искусств на факультет станковой живописи и графики, окончил его, и стал переносить чувства на полотна. И, странное дело: на холст ложились мирные пейзажи России, Украины и Белоруссии, а по ночам продолжал являться Афган….