Читать книгу Книга алхимии. История, символы, практика - Группа авторов - Страница 4

По всеобщему признанию, основателем алхимической науки был античный бог Гермес, который, в свою очередь, воспринял ее от египетского бога Тота. Отсюда и другое название алхимии – герметическая философия.[8] «Бог Гермес, повелитель слов… стоит во главе истинного знания о богах», – писал о нем неоплатоник Ямвлих (ок. 245 – ок. 330). В римской мифологии Гермесу соответствует Меркурий, и этим именем во всех алхимических трактатах названа ртуть.

Вообще, герметизмом традиционно считается религиозно-философское течение эпохи эллинизма, сочетавшее элементы различных философских течений, существовавших на тот момент (платонизма, стоицизма и др.), с астрологией, магией и религиозной практикой. Дошедший до нашего времени свод герметической науки состоит из произведений так называемого высокого и низкого герметизма. К высокому герметизму относятся, прежде всего, наиболее ранние трактаты с глубоким философским содержанием: во-первых, «Герметический корпус» – 14 трактатов, сохранившихся в рукописях византийского философа и историка XI века Михаила Псела, во-вторых, приписываемый Апулею диалог «Асклепий». А в-третьих, большое количество фрагментов, опубликованных в V веке н. э. Стобеем в его знаменитой «Антологии». К низкому герметизму обычно относят многочисленные сочинения по астрологии, магии, алхимии и медицине, написанные в основном в Средние века.

Особое место в корпусе герметической философии занимает «Изумрудная скрижаль» Гермеса Трисмегиста, содержащая в символической форме квинтэссенцию (суть сути) не только всей герметической философии, но и всей мудрости мира. Здесь следует отметить, что имя Гермес также является явным псевдонимом. Во-первых, Гермес – это, согласно греческой мифологии, бог торговли, плутовства и обмана, вестник богов, а также отец герменевтики – науки понимания. Во-вторых, даже если отвлечься от чисто мифологической трактовки, имя Гермес, по примеру платоновского Кратила, можно с определенной натяжкой перевести как «опора». О такой возможности интерпретации этого имени свидетельствует и то, что Гермеса часто называли в Средние века то Гермогеном («опорой» рожденным), как у Фомы Аквинского, то просто Гермием. Стоит напомнить и о прямом сходстве этого имени со Святым Германом – Сен-Жерменом. Интересен также и повсюду сопутствующий ему эпитет Трисмегист (в русском переводе – Триждывеличайший), означающий «в трех делах преуспевший более чем кто-либо другой». Но в каких именно трех делах? Согласно «Изумрудной скрижали», а значит, и самому Гермесу, habens tres partes philosophiae totius mundi, что В. Л. Рабинович переводит как «три сферы философии подвластны мне», а Л. Ю. Лукомский – «владею я тремя частями философии всего космоса». Нами предлагается другой вариант – «владею тремя сторонами мировой философии». Но что это за три стороны, или части, или сферы и какой именно философии? Вот в чем предстоит разобраться.

В предыдущем рассуждении мы пришли к выводу, что и далее отрицать причастность серьезных ученых к алхимическим штудиям не имеет смысла. Не лучше ли вместо этого и в самом деле попытаться понять, что именно искали они в своих лабораториях? И что именно интересовало в алхимии столь замечательных людей? Прежде чем отвечать на этот вопрос, сразу же отметим – несомненно, их привлекало исследование тайных законов природы, мимо которого ни один истинный ученый пройти не может. Но подобными исследованиями можно заниматься и не обращаясь к алхимии, чему в истории науки существует бесконечное множество примеров. Какой же специфический момент, интересовавший этих достойных людей, заключался именно в этой, долгое время считавшейся оккультной, дисциплине?

Для поиска ответа я предлагаю обратиться к исследованию известного швейцарского ученого XX века, не одно десятилетие занимавшегося изучением феномена алхимии, Карла Густава Юнга. Вот что он пишет в своей книге «Психология и алхимия»: «Я думаю, что во время химического эксперимента оператор испытывал определенный психологический опыт, который проявлялся в нем как особое поведение химического процесса» (§ 346). И еще одна цитата: «Хотя их труды над ретортами представлялись серьезной попыткой открыть секреты химических превращений, они были в то же время – и часто в ошеломляющей степени – отражением параллельных психических процессов… подобных таинственному изменению субстанции…» (§ 40). Таким образом, этот выдающийся психолог XX века сразу же перемещает акцент с исследования алхимиками материальной природы металлов и химических превращений вещества на личность самого исследователя. Иными словами, не веря в действительную возможность трансмутации металлов, Юнг увидел задачу алхимии совсем в другом – в преобразовании алхимиком самого себя.

Но не слишком ли категоричен такой вывод? Ведь если согласиться с его утверждением, то придется признать, что алхимик фактически всегда занимался не чем иным, как только исследованием своей собственной природы. Однако факты свидетельствуют о том, что из недр алхимии выросли химия и медицина – действительные практические дисциплины, которые не могли появиться без реального выполнения определенных процессов. В таком случае получается, что алхимик стремился осуществить завет Дельфийского оракула «познай самого себя» не одним только умозрительным размышлением, то есть философствованием, а еще и детальнейшим практическим изучением скрытых от внешнего наблюдателя законов преобразования материи. Значит, с одной стороны – философия, с другой – практика, заключающаяся в личном проведении научных экспериментов. Не об этом ли, прежде всего, и свидетельствует выражение Ньютона: «Non potest fieri scientia per visum solum»,[9] что, в свою очередь, весьма недвусмысленно перекликается с классическим тезисом алхимиков – Post laborem scientiam?[10]

Итак, получается, что всякий алхимик непременно сочетал в своей деятельности два рода познания: высокую философию с ее бессмертным заветом «познай самого себя» и чисто практическую деятельность – врачевание или экспериментальное исследование природы. Этот вывод полностью подтверждается всей историей алхимии. В связи с этим возникает естественный вопрос: а разве не такой и должна быть любая истинная наука? Теория и практика – разве не две стороны одной медали? А если так, придется признать и то, что всякая теоретическая наука, будь то философия, психология или история, без связанного с ними и определенным образом направленного практического действия не приносит истинного знания и понимания законов природы. Неужели в таком случае выходит, что на самом деле алхимиками называли всех по-настоящему серьезных ученых, считая, вероятно, что серьезный человек должен не разбрасываться, а, наоборот, строго ограничиться какой-либо одной сферой деятельности? Однако, положа руку на сердце, нельзя признать, что именно за это называли алхимиков шарлатанами и колдунами. Для окончательного ответа на поставленный вопрос не хватает, вероятно, знания третьей стороны.

Вновь обратимся к Юнгу:

«Для алхимика главное, что нуждается в освобождении, это не человек, а божество, которое затерялось и заснуло в материи. Лишь во вторую очередь он надеется получить от преобразованной субстанции некую выгоду для себя в виде панацеи, способной влиять на несовершенные тела, неблагородные или „больные“ металлы и т. п. Его внимание направлено не на его собственное спасение благодаря Божьей милости, а на освобождение Бога от мрака материи. Эта чудодейственная работа вознаграждает его целительным эффектом, но лишь побочно. Он может рассматривать работу как процесс, который необходим для спасения, но он знает, что его спасение зависит от успеха того, может ли он сделать свободной божественную душу. Для этого ему нужны медитация, пост, молитва, более того, ему нужна помощь Святого Духа» (§ 420). А в другом месте Юнг пишет следующее:

«Алхимики пришли к весьма ценной идее: Бог – в материи. Таким образом, с высочайшим трепетом углубляясь в исследование материи, они положили начало развитию подлинной химии, с одной стороны, и более позднего философского материализма – с другой, со всеми психологическими последствиями резкого изменения картины мира» (§ 432). А вот отрывок из алхимического трактата «De sulphure»:[11]

«Душа есть представитель Господа и содержится в жизненном духе крови. Она правит разумом, а тот правит телом. Душа оперирует в теле, но большая часть ее функций распространяется вне тела. Эта особенность божественна, так как божественная мудрость лишь частично заключена в теле мира сего: большая часть ее находится вне мира, и ее образы – вещи гораздо более высокого порядка, чем те, представить которые может тело мира сего. Все это находится вне природы: это тайны Божьи. Душа и является таким примером: она способна вообразить вещи предельной глубины вне тела, как делает это Бог. Правда, то, что воображает душа, случается лишь в рассудке, но то, что воображает Бог, воплощается в реальности. Душа тем не менее обладает абсолютной и независимой властью создавать новые вещи, которые тело может ощущать. Но она должна, если пожелает, обладать и иметь огромную силу над телом, иначе усилия нашей философии будут тщетны» (§ 343).

Вот и ответ. Оказывается, в процессе алхимического делания, осуществляемого из года в год с молитвой и медитацией, постепенно все больше раскрывается способность нашей души к истинному творчеству. Какой смысл ограничиваться возможностью превращения одного металла в другой, если одним напряжением мысли можно создавать реальные вещи?! Не об этом ли писал в «Иллюзиях» Ричард Бах, когда говорил о возможностях визуализации? И не это ли имел он в виду, когда сказал, что самый большой грех – это ограничивать сущее?

Однако создавать «новые вещи» можно, лишь очистив «свой ум перед Богом» и удалив «все неправое из своего сердца». Вот мы и вышли на третью составляющую всякого алхимического делания – на неколебимую веру в существование Бога. Впрочем, Юнг в своей книге не решается сделать столь далеко идущего вывода. Рассуждая о бессознательном, он утверждает лишь следующее:

«После долгого и тщательного сравнения и анализа этих продуктов бессознательного я пришел к постулату „коллективного бессознательного“ – источнику энергии и озарения в глубинах человеческой души, действовавшему в человеке и через человека с самых ранних периодов, о которых мы имеем сведения». «Коллективное бессознательное»! Не о нем ли писал еще Аристотель в своей «Метафизике», фактически называя Бога чистым умом? В признании существования некоего «вселенского ума» аристотелевская и платоновская ветви философии неожиданно сходятся. Правда, о главенстве чистого ума говорил не сам Платон, а неоплатоник Плотин, но Платон говорил, что есть «Царь всего». И нетот же ли самый «чистый ум» советский ученый Владимир Вернадский называл ноосферой?[12] Другой современный ученый, Станислав Гроф, в результате многочисленных исследований сознания человека зафиксировал у многих своих пациентов переживание некоего «Универсального Ума», позволяющего человеку «видеть» не только скрытые явления микро– и макромира в ближайшем окружении и в любой точке планеты, но и сцены из прошлого и будущего. Не напоминает ли все это историю превращений понятия «квинтэссенция»?[13] Не об этом ли самом «универсальном вселенском уме» говорят и все алхимики, когда ссылаются на Бога?

Вновь обратимся к Юнгу: «Все алхимики с самых ранних времен утверждали, что их искусство священное и божественное и что поэтому их работа может быть выполнена только с помощью Бога. Эта их наука давалась лишь немногим, и никто не понимал ее до тех пор, пока Бог или мастер не объяснял ее. Полученное знание не могло перейти к другим, если они не стоили этого…» (§ 423). Более того, в работах Якова Бёме, часто использовавшего алхимические термины, философский камень уже стал «метафорой Христа». Существуют и более ранние свидетельства, которые можно найти у Раймонда Луллия.

Но наиболее древним источником, где Христос упоминается непосредственно по имени, по праву считается «Tractatus aureus»,[14] приписываемый Гермесу. Таким образом, мы вновь возвращаемся к Гермесу Трисмегисту.

Получается, что все истинные алхимики являлись представителями герметической науки, включавшей в себя «три стороны мировой философии»: умозрительное познание мира, практическое его изучение и… некую религиозную практику? Дабы окончательно убедиться в правильности сделанного нами вывода, нужно проследить основные этапы развития алхимии, начиная с момента ее зарождения и до наших дней. Для этой цели в первой части книги мы приводим очерк профессора И. И. Канонникова, который вполне актуален и сегодня – не столько потому, что написан на рубеже XIX и XX веков, сколько благодаря уже свершившемуся к тому моменту факту отделения классической химии от алхимии?[15]