Читать книгу 013 - Группа авторов - Страница 1

Мое имя Итан Макколл. Но гораздо чаще меня называют просто «ноль тринадцатым» по последним цифрам нагрудного номера. Настолько часто, что, когда офицер перед строем выкрикивал имена идущих в увольнение, я не сразу отозвался, так отвык от своего настоящего имени.

Армия начинает заботиться о тебе сразу, как только в нее попадаешь. Первым делом она забирает имя выдавая взамен номер. Забудь, что когда-то был человеком, тебе это не пригодится здесь. Офицеры называют нас боевыми единицами, идиоты считают себя машинами для убийства, умные стараются об этом не думать. Отправка в увольнение да похороны: вот те немногие моменты, когда нас называют по имени, когда мы не просто винтики в огромном механизме, что зовется Вторым Звездным Флотом.

А еще потери… Кому нужно запоминать имя, если после каждой крупной операции личный состав порой обновляется на четверть, а то и на треть. На место выбывших Федерация тут же присылает свежее пушечное мясо – непрерывный конвейер жизни и смерти для которого даже короткое слово «война» звучит слишком торжественно. Человека в лицо порой не успеваешь запомнить, где уж там имя.

Если я сегодня не вернусь с задания, значит мой взвод еще раз услышит, как меня зовут. И забудет через пару дней. Еще через несколько меня самого уже никто не вспомнит. Может только кто-то спросит у Агни: эй, твоему соседу сколько было? Двадцать? Да уж… Подумает про себя: не повезло парню, сопляк же еще совсем.

Сопляк? По возрасту да, я почти самый молодой в батальоне, но сегодня должен был идти в свое уже третье увольнение. А таких в каждом взводе по пальцам одной руки пересчитать можно. Были конечно и поопытней, но были и совсем салаги. Недавно видел одного такого – оторвало ноги собственным термитом. Когда его везли в лазарет, у обрубыша текли слезы по обожженным щекам. Еще бы! Бесплатные киберпротезы, пожизненная пенсия, а самое главное – немедленная комиссация. Всё, отвоевался парень, подлечится и домой. Всего лишь второй или третий боевой вылет был у него… Черт, в глазах у многих заметил зависть я тогда.

Что говорить, третьего увольнения я так и не дождался: не успел лейтенант до середины списка дойти – боевая тревога четвертого уровня, нападение на оперативную базу «Кэмп Рамсфорд», что на Сартусе. Ну а дальше как обычно, сирена, гоу-гоу-гоу, скафандр – раз, «бабушку» на плечо – два, лифт – три, шлюз, грохот двигателей – четыре, бронекапсула – пять. Без разведки, без нормального прикрытия… Да что там, в первый раз что ли. Боевые вылеты все меньше напоминали плановые операции, и все больше смахивали на работу пожарных. Вспыхивало то там, то сям и мы метались как ошпаренные по всему богом проклятому сектору Ману-Тау.

Иногда, выбравшись из одной передряги, мы даже суток не имели на то чтобы перевести дух. Таблетка снотворного, шесть часов в отключке, полчаса на пожрать и умыться, еще час на то чтобы проверить-подлатать скаф и получить боеприпасы, час на тактику и всё, сиди, жди пока снова не взвоет сирена. А она взвоет, взвоет, как пить дать.

До армии я работал шахтером, знаю, что такое ходить в смену, здесь почти тоже самое. Но иногда наваливается так, что перестаешь понимать, где сон, а где явь. Просыпаешься, а башка гудит как от разрывов, руки-ноги свинцом налиты, во рту будто не язык, а кусок железа. Минут пять тупо сидишь на койке пока не поймешь кто ты и где ты.

Но тяжело только в первый месяц, если выжил и не поехала крыша, значит окей, привыкнешь. Пастор по этому случаю говорит, что человек такое животное, которое ко всему привыкает. Сам он это придумал или прочитал где, не знаю, но то, что человеческого в нас все меньше с каждым днем – это факт.

То, что мой отпуск накрылся медным тазом, я понял, когда уже бежал со своим взводом к оружейной. Я забыл, а точнее не знал, отменяет ли четвертый уровень увольнение, а спрашивать у кого-то в такой момент было не только глупо, но и позорно. Поэтому, когда после старта лейтенант заметил меня и спросил какого черта я тут делаю, я просто пожал плечами. Опозорился так опозорился. Зубоскалили надо мной аж до малого астероидного кольца. Версии моего «геройства» были самые разные: от просто перепутал борт до медали. Я не обижался. Кто знает, чем все это сегодня закончится. Закрыл глаза и твердил про себя одну мысль: если судьбе будет угодно, она достанет тебя хоть где.

* * *

Минут через пятнадцать мы ляжем на орбиту Сартуса. Все примолкли. Что нас там ждет – одному богу известно. Лейтенант объявляет приказ быстро и сжато, в районе «Кэмп Рамсфорд» в воздухе «собачья свалка», основное наземное наступление идет с северо-западного направления, поэтому прорываемся и десантируемся в двух милях севернее базы в квадрате 40–15. Объединяемся с морпехами с «Нельсона» и атакуем с правого фланга, чтобы связать боем резервы противника.

Кто-то спросил про огневую поддержку, лейтенант сухо ответил, что ему про это неизвестно. Ясно. Если тревога четвертого уровня, значит оборонительный периметр прорван, бой идет уже на подступах к самой базе, а значит вся тяжелая техника переброшена на направление основного удара.

Это не самое плохое, нам уже было не привыкать с ходу вступать в бой. Вот погибнуть в десантном корабле, где ты беспомощен как младенец в материнском чреве, это главный кошмар морпеха. Заканчиваю диктовать, лейтенант объявил готовность.

* * *

Черт, как здорово стоять на твердой земле! Ведь самое гнусное быть сбитым в воздухе, так не успев ничего не сделать, а шанс для этого ой как хорош… Мы попали в самую гущу боя, причем не долетев до базы миль пять, отличное, мать его, планирование!

Мне доводилось бывать под обстрелом при десантировании, но под таким – впервые. Наше корыто кидало из стороны в сторону, поднимало и бросало так, что желудок то застревал в горле, то ухал ниже яиц, потом отлетал куда-то в бок и я переставал его чувствовать. Хотелось то молиться, то материться, но от дикой тряски слова вылетали из головы.

Наш пилот, совсем молодой еще парень, не стал действовать по инструкции: в случае нападения воздушных сил противника высадить десант при первой же возможности, а исполнил на форсаже (и панике) такой невероятный прыжок вверх и в сторону, что я думал, глаза лопнут. Как потом оказалось, этот безумный маневр нас и спас. Взводу «альфа» повезло меньше, он десантировался и попал в засаду. Мы слышали их в динамиках до последнего выстрела, до последнего стона…

У нас тоже прошло не все гладко: не хватило высоты, зацепились правым двигателем за скалу. Посадка вышла жесткой, тормозили брюхом по склону, разок перевернулись, но ничего, обошлось. Глядя на то, что осталось от нашей скотовозки, Пастор покачал головой и пообещал пилоту лучшую сигару из своего НЗ.

Времени было в обрез, мы закрыли восточный вход в ущелье, вторая и третья огневые группы – западный. Другие отделения расчищают площадку для высадки тяжелой техники. Если продержимся еще час-полтора, есть шанс, что пришлют подмогу. Если нет, что ж, будем рассчитывать на себя.

Робосерв успел сварить подобие бронеколпака из обломков десантного шлюпа: уже хорошо, потому как на открытой местности мы все равно, что сосиски на решетке барбекю. С момента крушения прошло больше часа, нас не атаковали, значит не засекли – повезло вдвойне. Есть возможность перевести дух, прикинуть что к чему.

Пока жить можно: боеприпасов хватает, спина прикрыта, передатчик работает. Самое главное потерь нет. Мы уже давно воюем вместе: я, Пастор, Агни, Токугава и неплохо сработались. Еще пилот, Рич, к нам прибился. Видимо, решил не терять из виду Пастора с его обещанной сигарой. Боевая единица из него так себе, но, когда становится жарко каждый ствол на счету.

Нашу команду трудно назвать друзьями, слишком уж разные люди. Собрала нас всех вместе, по словам Пастора, арифметика. Сначала после операции «Огненный шторм» из ошметков двух взводов собрали один, так я узнал Токугаву. После второй фазы этой же операции уже остатки батальона, в состав которого входил наш с сегуном взвод, присоединили к вновь прибывшему. Тут мы и познакомились с Пастором, которого, правда, так еще никто не называл тогда. Да и вообще чуть в расход не пустили.

Последним появился Агни, мы вытащили его из заварушки на… эх, уже не вспомню где. После учебки он неделю едва ли успел прослужить. Когда во время дела на черт-знает-где лейтенант понял, что позицию удержать не удастся и запросил эвакуацию, выбор того кто прикрывает автоматически пал на Агни.

У нас прикрыть означает протянуть в живых отстреливаясь столько времени, чтобы дать унести ноги остальным. В общем, корыто еще только приземлялось, когда мы в наушниках услышали какие-то неразборчивые слова, а потом раздался хохот, который я не забуду никогда. Пастор потом сказал, что так смеется дьявол, отправляя души грешников в пекло. Ему, наверное, видней, но ничего леденящей этого я не слышал ни до, ни после.

Мы уже взлетали, а нечеловеческий смех продолжал сотрясать поджилки. Командир выругался и приказал лететь обратно. Вскоре мы увидели картину, которая у меня до сих перед глазами: в центре выжженного круга стояла маленькая одинокая фигурка, а вокруг нее лежало около полудюжины обугленных трупов каналисов!

Много раз после этого глядя в большие черные глаза Агни, на едва пробившийся пушок над губой вспоминал тот момент и не мог понять откуда взялся тот смех. Сам он ничего не помнил, кроме того, что чуть не обделался от страха. Страх, точнее животный ужас, здесь на войне порой открывает в людях то, о чем они сами даже не догадывались. Вот простой деревенский парень оказался богом огня, лучшим огнеметчиком на крейсере, а может и во всем флоте.

Сейчас мы сидим в подобии бронированной огневой точки, между нами и окружающим миром, откуда в любой момент может последовать атака, полдюйма титан-никелевого сплава, тяжелый огнемет Агни, бластер пилота и три ЭМП JK-320, прозванных в пехоте «бабушками».

Говорят, это название обязано одному генералу, который принимал участие в испытании образца. По легенде, у него отпала челюсть, и он едва смог выдавить: ну точно шинковальная машинка моей бабушки… С легкой руки генерала «бабушкина машинка» тут же вошла в обиход, а потом сократилась до просто «бабушки».

На подлете к Сартусу я говорил, что человеческого в нас почти не осталось – ерунда, расстроился из-за увольнения. Что может быть человечнее, чем придумывать ласковые прозвища для оружия? На деле же это мощный электромагнитный ускоритель, который выдает из четырех стволов больше трех тысяч пуль в минуту. Внешняя оболочка пули в полете раскаляется и взрывается при соприкосновении с преградой, а сверхпрочная сердцевина прошивает цель насквозь.

«Бабушка» крепится на левую руку и подключается к системе управления огнем скафандра, который для нас больше чем раковина для улитки: это одновременно броня, полевой госпиталь, система управления огнем, мобильная электростанция, склад боеприпасов, узел связи и даже туалет.

Цели, в том числе и за препятствиями, ищутся сканерами во всех доступных диапазонах и проецируются на забрало шлема, причем не только те, что находятся в зоне обзора одного бойца, но и всей команды. Благодаря этому группа может концентрировать огонь как на одной крупной цели, так и на нескольких мелких, превращаясь в мощный огневой кулак.

Спасибо учебке и особенно мастер-сержанту Гловеру: я могу забыть свое имя, но тактико-технические характеристики JK-320 не забуду уже никогда.

В полном снаряжении скаф весит пятьсот фунтов, но благодаря экзоскелету чувствуешь себя в нем как в обычном комбезе, только к габаритам нужно привыкнуть. В таких скафандрах мы похожи на героев комиксов: суперкостюм, супервозможности. Но жизнь не комикс, и нас убивают. Даже в суперкостюмах…

Вот и сейчас сидим в укрытии, все тихо, а внутри тикают часы – сколько осталось времени до атаки? Старые бойцы знают, что нет ничего хуже ожидания перед боем. Адреналин накапливается, требует движения, выхода, а его всё нет, ты сидишь, ждешь и перегораешь. Многие новички гибнут именно так: изводятся еще до боя, а с первыми выстрелами начинают метаться и гибнут как мухи.

Даже порядком отслужившие не все и не всегда сохраняют голову в таких ситуациях, поэтому каждый придумывает себе занятие, чтобы отвлечься, не теряя концентрации. Кто-то играет, кто-то слушает музыку, кто-то пишет родным. У меня родных нет, поэтому вот решил завести дневник, буду надиктовывать и записывать всякую всячину, что в голову приходит. Лейтенант кстати посоветовал, умный человек, архитектором до войны работал.

Агни достаточно глаза закрыть и все, он не с нами: то ли родительские кукурузные поля вспоминает, то ли свою любовь из борделя. Пастор и Токугава постоянно спорят, точнее, спорит один Пастор, молотит воздух и за себя, и за азиата. Тот сидит-сидит как изваяние, а потом как скажет две-три такие фразы, что Пастор осекается, крутит головой и смеется. А больше Токугава ни с кем на корабле не общается.

У нас в морской пехоте почти все парни с прошлым, а у него оно, видать, самое темное. И дело даже не в слухах, достаточно заглянуть Токугаве в глаза – это преисподняя. По ходу труп, а то и не один у него за плечами. Я заметил, что его даже уголовники побаиваются. Как сказал один из них: мне еще есть, что в жизни терять, а этот парень, похоже, все мосты за собой сжег.

Единственный человек, который относится к нему без опаски это Пастор, неудивительно с его каторжным прошлым. Он кстати и кличку эту дал, Токугава. Я прочитал, что так звали военачальник-сегуна в древние времена на Земле, но наш Токугава был отшельник-одиночка, в командиры в отличие от Пастора никогда не рвался. Тем не менее, кличка приклеилась и потомка самураев стали так называть все, даже техники и офицеры.

О, начал.

* * *

Не успел я слово «началось» сказать, как знакомо сдавило виски. Я кивнул парням, все тут же заняли свои позиции у бойниц. По сканерам и радару все тихо, но по прошлому опыту знали – мое чутье лучше любых приборов. Атака пришла, откуда не ждали, сверху. Удар в крышу был таким, словно попал снаряд. Плита разошлась, и клюв какой-то летучей твари начал вспарывать наш бронеколпак как консервную банку.

Токугава опомнился первым. Одним взмахом резака он отсек «консервный нож», а мы с Пастором расстреляли тушу птеродактиля через верхние бойницы. Потом по очереди рассматривали «клюв» – зазубренную штуковину в четыре фута длиной и полтора шириной в самом широком месте.

Раньше мы с таким никогда не сталкивались. Какой же прочности она должна быть чтобы титановую обшивку пробить! Токугава выкинул клюв из бункера, великоват для трофея. Дыру заделывать не стали, не было времени. Нас засекли, сейчас пойдут основные силы…

* * *

Нам повезло, мы снова вернулись… Я лежу на своей койке и перебираю подробности боя на Сартусе. Увольнение, ужин – все отошло на второй план. Сегодня я дважды успел попрощаться с жизнью, а в итоге всё обернулось рукопожатием самого вице-адмирала!

После нападения той летучей твари сразу пошла пехота. Небольшая группа, около десятка каналисов. Встретили их как полагается – передних скосили в узком проходе, задние полезли по убитым, расстреляли гадов как в тире. Не успели вздохнуть как химеры поперли изо всех щелей… Пастор скомандовал каждому держать свой участок, плотность огня по центру ослабла, часть каналисов прорвались вплотную. Но тут подключился Агни… Как же все-таки он владеет огнеметом, мать честная! Залп и вся площадка перед укрытием завалена догорающими останками. Дал нам дух перевести: добили тех, кто уцелел, остальные удрали.

Пастор велел проверить боезапас, у всех осталось меньше половины. Рич, пилот, сказал, что заряда его бластера осталось на восемь выстрелов, но он будет экономить. Мы покатились со смеху, восемь выстрелов, экономить! Связались со вторым отделением, они доложили, что связались с Кэмп Рэй, те в свою очередь с крейсером. Подмоги не обещали, сказали, мол, держитесь сколько сможете. Оно и понятно, главная база под ударом, кому какое дело до взвода в тылу.

Потом Токугава, следивший за сканером, сообщил, что сейчас пойдут основные силы. Мы все переглянулись, и Пастор велел пилоту гнать кораблю за боеприпасами. Не нужно было лишних слов, каждый из нас и так понимал, что едва ли мы будем еще живы, когда тот успеет вернуться… Пусть парень поживет еще немного.

Рич замялся, но увидев кулак Токугавы, выскочил из укрытия и бросился бежать почему-то зигзагами. Мы заняли свои позиции. Когда пошла вторая волна, оказалось, что первая была только разведкой. Пастор выругался и гаркнул беречь боезапас. А толку-то… Все равно, что беречь огнетушитель в пылающем небоскребе. Мне казалось мы держались целую вечность, отстреливая конечности тварей, атака захлебнулась, каналисы и скорпиоиды сбились в кучу, тем не менее продолжали катиться на нас. Уже приготовился Агни, уже Пастор взялся за крышку люка, как вдруг под ногами задрожала земля и мы услышали такой родной вой старых добрых термитов!

Обрадоваться не успели, первым же разрывом наш бункер просто снесло взрывной волной, а нас раскидало кого куда. На какой-то миг я ослеп и оглох, а когда шлем перестроил фильтры, едва успел убрать ногу из-под танка. Колонна ходко прошла мимо нас к выходу из ущелья. На башне головного танка восседал Рич и размахивая бластером кричал что-то неразборчивое.

На забрале шлема высветилась новая цель – прикрывать танки. На бегу я с облегчением заметил, как ко мне присоединился Токугава с Пастором, потом Агни. Остальные во главе с лейтенантом остались прикрывать тыл.

Когда мы проскочили бутылочное горло ущелья, я понял ради чего всего это было задумано: с плато, на котором мы очутились, открывался отличный вид на долину по которому полчища химер шли на штурм базы. Танки выстроились боевым порядком и по команде майора стали бить залпами прямой наводкой. Сначала по задним рядам, отрезая пути к отступлению, потом по центру, а потом и парни с базы пошли в контратаку. По долине словно огненный шар прокатился, получаса не прошло как она оказалась заваленной трупами врага.

Мы на радостях расстреляли в воздух оставшийся боезапас: всего полчаса назад мы в который раз прощались с жизнью… Командир с деланным недовольством высунулся из люка: что за трескотня? Вы что, дети? Потом не выдержал, заулыбался. Пастор не преминул поддеть майора мол вовремя вы подоспели, когда победа у нас уже была в кармане. Тот не остался в долгу, тоже что-то сказал. С других танков подошли ребята, мы колотили друг друга по плечам, спинам, смеялись, что-то кричали победное все одновременно.

По-настоящему масштаб того, что мы совершили, оценили уже на «Веллингтоне», где нас прямо в шлюзовой камере вышел встречать сам вице-адмирал Уоррен Дж. Нейман, которого на флоте прозвали Айрон Хедом за старомодную стальную пластину в черепе. Мало кому из рядовых морпехов доводилось увидеть его вживую, а тем более жать руку, это была высшая честь для бойца. Я вытянулся в струну как предписано по Уставу, пятки вместе, носки врозь и надеялся, что никто не заметит, как у меня дрожат колени. Взгляд командующего был прямой и строгий, рука сухой и жесткой.

Когда Нейман по очереди пожал всем нам руки, спросил:

– Спасибо, ребята, отличная работа. Чья идея была занять эту позицию?

– Его, – Пастор подмигнул пилоту, который смутился так, что покраснел. Окажись мы в другой ситуации, он мог и под трибунал попасть за нарушение инструкции и потерю корабля.

Командующий внимательно посмотрел на Рича, на нас и спросил, какой награды мы заслужили по нашему мнению. Мы замялись, а чертов летун гаркнул: сэр, служим Федерации, сэр! Адмирал посмотрел на нас с сочувствием как на круглых идиотов и в сопровождении офицеров ушел на мостик.

Агни вздохнул, по лицу Токугавы пробежала едва заметная тень, а Пастор показал кулак пилоту и сказал, что засунет тому обещанную сигару в такое место, каким будет очень трудно ее курить. Нам всем светило внеочередное увольнение как минимум, а то и перевод на базу…

Лично у меня неожиданно мелькнувший и так же погасший призрак награды не вызвал особых эмоций: бог дал – бог взял. Главное, мы снова остались целы. А все благодаря чему? Случаю. Доберись мы до квадрата 40–15, оказались бы в самом пекле. Высади нас Рич по инструкции, погибли бы как первый взвод. Разбейся мы по другую сторону хребта, не подготовили бы плацдарм. Не оцени вице-адмирал нашу позицию в горячке боя, не отправил бы танки. Вот из таких случайностей и состоит для нас, рядовых морпехов, война. Мы ничего не просчитывали, да и не могли просчитать, просто выполняли свою работу и нам повезло.

А вот еще тридцати шести парням с нашего крейсера не повезло… Похорон не было, недавно их отменили приказом по Флоту в случае массовой гибели, но мы почтили память парней: зашли в их каюту, посидели на опустевших койках и разошлись молча. Теперь мы взвод «альфа».