Читать книгу Недури - Группа авторов - Страница 4

Вот уже неделю я находился в статусе мертвенного аморфного человека. Хоть я и пытался выбраться из парка другими путями, выискать средь плывущих душ хоть одну живую – ничего не получалось. Я ни спал, ни ел, ни дышал. Что делать?

Забавно, кстати, что все окружавшие призраки, да чего уж там, и я в том числе, упорно делали вид, что в лёгких есть воздух… По привычке что ли.

Я начал ждать возвращения Мани, как второго пришествия. Как высказался Макар: «Как покойничка отыщеть, так и жди». Правда, какие средние сроки поиска, он не уточнил.

– Откудовой ж мне знать, когда кто к богу в гости захочеть? – я только понимающе кивал.

Но не без интересных нюансов обошлась эта неделя. Например, я вспомнил, что, когда только «пришёл» (мне так думать комфортнее) в парк, первым делом я увидел себя, как человека здорового. Даже носки с лягушками были целы, хотя сейчас от лягушек остался только глаз и то, только на правой ноге, и то, намертво въевшийся в мою плоть. Так вот, о чём это я… Ах, да. Объяснила мне эта женщина, мама Ангелинки, девочки с кудряшками, так:

– Пока не осознаёшь, что умер, мёртвым себя не видишь. – томно произнесла она, потягивая из золотого мундштука.

– Звучит философски.

Она скривила рот. Из-под вуали, как такового лица её видно не было, но сжатые в полоску алые губы было трудно не заметить.

– Никакой философии. Просто правда после жизни становится очевиднее и прямолинейнее. Проведи параллель с депрессией, не знаю. – она раздражённо, но стоит заметить, от того не менее элегантно стукнула по мундштуку пальцем, скидывая пепел.

Позднее я и правда провёл параллель с человеческими недугами и со своим личным самочувствием в целом. Как бы сильно я не был болен, я никогда не обращал на это внимания, но стоило кому-то заставить меня измерить температуру, которая всегда была под 39 градусов в разгар болезни, я мог слечь моментально. Эффект Плацебо, но наоборот, честное слово. Именно поэтому у меня в квартире не было градусников.

И ещё, потому что Перс мог их разбить, вильнув хвостом.

Перс… Ах, мой бедный Персик, мой бедный котяра! Как же я переживал за него, больше всего я испытывал тоску не по жизни, а по своему коту, по его урчанию и цепким лапкам. Как он там? Я оставил ему корма всего-то на вечер, кто же знал…

Дни мои проходили в диалогах с призраками и выяснением кто лучше играет в шахматы: я или Баб Тамара, и к моему удивлению, я ни разу ни выиграл. Я мало-помалу начал обвыкаться с новыми умениями, например, перемещаться от одного дерева к другому стало моим любимым занятием, а вот растворяться в воздухе я так и не научился. Макар советовал «Быть легче», знать бы, что это значит.

– Ну тык ты не думой про то, что исчезнуть-то надо, окаянный! Ты просто исчезай! – я силился исполнить совет – О-ой! Ой! – подначивал старый – Ты ж сейчас родишь, горемычный!

– Оть престал, Макар! – вступалась баб Тамара – Чавой пристал к парню, шик отсюда! Раскомандовался!

Стоило этой женщине появиться в поле слышимости дедка, как его и след простывал. На мой вопрос почему так, оба всегда отмахивались.

Она меня учила умению растворяться по-другому, говорит, ножку так, ать и поднял. Обопрись, говорит, на клюшку, ногу подними и шнырьк, исчез!

– Баб Тамар, так нет у меня клюшки!

– У тебя и пол ноги нет!

На этом моменте я всегда прыскал смехом. Это правда, половина ноги не выглядела хоть на что-то способной, но справедливости ради, отвалиться тоже не могла. Вывернутую ступню я то и дело в первые дни возвращал на место. Она забавно прокручивалась и не хотела вставать в прежнее своё положение, да и по сей день всё старается «выбиться».

Мелкий Антонка, так прозвали пацана шести годков, принёс мне как-то жгут от своей последней капельницы, и мы вместе перевязали мне непослушную конечность. Он поделился, что его не устраивает его положение в нынешнем социуме и что, несмотря на свой крайний возраст, он имеет право на нормальное восприятие себя остальными. Это дословно.

– Ты откуда таких выражений понабрался, Антон? – затягивая жгут, вопрошал я.

– Так мне уже пятый десяток идёт, просто помер я в шестилетнем возрасте.

Я ошарашенно поднял взгляд. Всё-таки слышать такое наяву для меня до сих пор непривычно.

Наступила суббота. Солнце уже почти не показывалось, погода была пасмурная. Кропил небольшой дождик. «Жизнь» в парке била в своём ритме. Вдалеке слышался детский смех, чуть ближе старики раздавали друг другу щелбаны за неотвеченные вопросы по истории, совсем близко ко мне, Ангелинка играла в классики. Я продолжал сидеть на скамье возле ворот и ждать Маню. Единственное, что меня волновало помимо её возвращения, так это состояние мэра и кто должен был прийти через неделю. Судьба Лешего меня, что примечательно, не интересовала.

Краем глаза я заметил, как к маме Лины подошёл знакомый мужчина с верёвкой и что-то прошептав ей, хотел было вновь раствориться:

– Господин Доброделов! – выкрикнул я и быстро переместился к компании – Как вы, господин Доброделов?

Мы обменялись дружеским рукопожатиями. Он с доброй улыбкой хлопал меня по плечу и расспрашивал про моё прошлое. Через минут десять мы уже гуляли по парку без сопровождения, просто о чём-то переговариваясь.

– Да я на самом деле, в последние свои дни вообще не был активен. – продолжил я – Расстался как-то с девушкой, так депрессия и шибанула.

Мэр деловито качал головой, выказывая своё небезразличие.

– Понимаю, что неправильно это, но смысла просто не видел.

– Что интересно, – наконец вступил он – Люди бояться жизни после смерти, но смерти при жизни стороной не обходят.

Я, прокрутив эту мысль в голове, согласился.

– Но я же не был мёртв. Я просто…

– Не жил.

Теперь я понял, почему моя бабушка, царство ей небесное, всегда так торопилась включить новости, если в программе стояло интервью с Доброделовым. Он же просто ходячая энциклопедия по философии.

– Ну, не то, чтобы… – замялся я – Точнее, не совсем так. Я вроде жил…

– Послушай, Эдуард. – мэр развернулся ко мне, заставляя остановиться на месте – Дышать, поглощать пищу и иногда мыться – это не жизнь. Заниматься сексом, употреблять вещества, снова заниматься сексом – это не жизнь. Постоянно учиться, читать книги, развиваться год за годом без передышки – это тоже не жизнь. – он упорно смотрел мне в глаза.

– А смысл вы мне сейчас это говорите… Смысл в чём… Я мертв. – взгляд сам по себе вильнул вниз, словно меня пристыдили.

Мэр похлопал по моему плечу и мы продолжили идти:

– Существо будет существовать радостно только тогда, когда в своём существовании увидит радость, мой друг. Что для человека жизнь, то для дельфина – смерть. – мой мозг начинал тупить от такого изобилия аналогий и примеров – Проще говоря, – Доброделов, видно заметил мою растерянность – Вопрос в том, что ты сам назовёшь жизнью. Можно постоянно работать, но осознавать, что для прогресса нужны силы. Можно постоянно смотреть фильмы, но понимать, какие ведут к деградации, а какие к твоему личному росту. Наркотики я никак не могу оправдать, да и не хочу. Ты хоть каплю меня понимаешь?

Я неуверенно кивнул:

– Вы хотите сказать, как корабль назовёшь, так он и поплывёт? – выдвинул я предположение.

Мэр удовлетворённо улыбнулся.

– То есть, если бы мне нравилось проводить время, так, как я проводил, я бы с пользой проводил время? Даже, когда вонял, как дед Макар?

Мэр кивнул.

– Так, мне же нравилось.

– А от чего ж тогда жалеешь былого?

Я замолчал. Дальнейший путь до пруда мы шли в полной тишине.

Я был согласен с Доброделовым и не согласен одновременно. Ну нельзя же быть довольным своей жизнью постоянно, так же и к полному застою прийти можно.

– А я и не говорил, что ты должен быть доволен жизнью. Жизнь – это промежуток времени. А жить – это про «сейчас». Я вот сейчас не живу, а существую, но чувствую себя лучше, чем при жизни, как люди говорят. Мне спокойно, я занимаюсь своим любимым делом и…

– Но вы же здесь. – перебил я. Мэр в лице не поменялся, но глаза дрогнули. Он откашлялся и отвернулся, рассматривая уток.

– У всех, кто здесь обитают, остались незаконченные дела, мой друг. А вот понять, что это за дела – более трудное занятие.

– То есть, всё прям, как в фильмах? Мол «незаконченное дело» и так далее, да? – моя интонация была довольно весёлой, что выдавало мой появившийся энтузиазм – И пока вы, они, пока я, не поймём, что это за дело, мы не отправимся в мир иной, так?

Мэр, вздохнув, снова кивнул.

Меня было не остановить:

– А какое у вас дело, вы уже поняли?

– Закончить строительство детского сада на Лесной улице.

Я был поражён. Сколько лет прошло с его убийства, а он до сих пор болеет за город?

– И всё? – я сразу осознал, что мой вопрос звучит до тупого невежливым.

Мэр повернулся ко мне, слегка улыбнувшись. Улыбка его не была саркастичной, как у шутника Коли, или виноватой, как у Толика. Она даже не напоминала мою улыбку, почти всегда неловкую, вымученную. У него губы сложились в каком-то спокойном и «тёплом» выражении.

– И всё.

Я почувствовал, как мне стало крайне неловко. Его зелёные глаза по-доброму наблюдали за моей реакцией. Он в очередной раз похлопал меня по плечу:

– Не тушуйся. Тебе надо выйти, я помогу.

Мои уши чуть не свернулись в трубочку от счастья:

– Поможете? Вы? Мне? – ещё вопросы будут, Эд? Что-нибудь ещё? Ну же, не стесняйся.

Мэр разразился смехом, я улыбнулся происходящему. С ним было спокойно, я будто бы разговаривал с отцом.

В миг сердце пробила стрела из накатывающей боли. Выражение моего лица изменилось, мрачнее меня были только тучи на небе. Вспоминать родителей было тяжко.

– Что это за список, который ведёт Юля? – не хотелось заострять внимание на том, чего я изменить был не в силах, поэтому, спохватившись, и перевёл тему. Справедливости ради, мы быстро нашли с секретаршей общий язык. Её розовый блокнот однажды остался бесхозным возле дуба, и я смело защищал его от нападок Ангелинки, которая то и дело стремилась в него заглянуть.

Мэр резко изменился в лице и отвернулся обратно к пруду, к уткам, что так спокойно проплывали посреди водоёма.

– Знаю, что не отстанешь, вижу в тебе себя в молодости, поэтому отвечу без зазрений совести. Обычно, новоприбывшие узнают об этом списке гораздо позднее, и то, некоторые по сей день не осознают о чём идёт речь. У меня будет огромная просьба – рот на замок. – он сделал характерное движение руками, будто выкидывая ключик. Я молчал. – В пруду этом часто тешатся навки, девицы, что утонули при странных обстоятельствах. Нередко выходят к нам, потешить детей, самим позабавиться. – он откашлялся и заметно занервничал, сцепляя пальцы в замок – Был у нас случай, когда к нам попало одно чудовище. По общему мнению, разумеется. Педофил, что вылавливал девчонок возле детских садов, старых детских садов. – на этом моменте он повернулся ко мне, видимо, ожидая какой-то реакции, но её снова не последовало – На его счету было немало жертв, молоденьких девчат, которые и жизни-то не видали. Попал он, значит, к нам и давай куролесить. То, что он мёртвый, он быстро понял. Застрелили его, в голову. – мэр очертил крест на лбу – Да и поделом ему. Поймал он как-то Ангелинку, знаешь же, шабутная она, то там, то сям вертится, покоя ей нет. Ну и начал под платьице лезть, а она, вроде, хвать его за патлы и давай выдирать. Он, как заорёт. Тут прибежала Анфиска, мама Ангела нашего, не знаю, как она себя сдержала, но единственное, что она сделала, это затушила сигарету о его причинное место. Орал он знатно. Делать нечего, мы его повязали. Ребята мои, – в памяти всплыла толпа дагестанцев – быстро с ним разобрались, да вот только ненадолго. Сбежал, падаль. Девчонок и мальчишек мы всех попрятали, а дети всё-таки, резвиться хочется. – он заметно погрустнел – Месяца три так их держали, пытались сами развлекать, да из-под виду не отпускать. В один день к нам Манька зашла, долго её тогда не было… – мэр расправил плечи, давая понять, что эта часть монолога основная – Видит, что нет никого, меня, давай, к себе звать. Я ей всё выложил, а она в шоке стоит. Говорит: «Так, я нарочно обряд провела, чтоб его сюда не пускать. Как дошёл-то?», я плечами пожал и стою. А она мне: «Ладно, дядь Матвей, не переживай. Сделай то-то то-то, скажи так-то так-то, цацки, мол принесу»

– «То-то то-то, так-то так-то», – повторил я, выдавая любопытство.

Мэр кивнул:

– К пруду послала меня короче. Если вкратце, то я сам обряд и провёл. Вызвал навку, объяснил ситуацию, да договор заключил. В полночь на берегу штук тридцать девчат молоденьких появилось, да голышом все главное. Красивые, страх. – он немного замялся, но быстро прогнав мысли, продолжил – Я им всем одёжку, которую Манька принесла отдал, жемчужные ожерелья передал. Попросил помочь и впредь не оставлять нас в таких ситуациях. Они дары приняли и разбежались по парку. Через минут пять уже тащили этого самого педофила по траве и щекотали. Орёт он, орёт: «Больно! Больно!», а они всё продолжают да продолжают. Так до самого пруда и с ним под воду. Манюша потом рассказала, что они сначала изгаляются над чудовищем под водой, как могут, всласть, а потом вроде на «другую сторону» переправляют. Что за сторона – не знаю, не спрашивай.

Я так увлёкся, что приоткрыл рот. Доброделов отвёл взгляд:

– До сих пор жалею, что так всё вышло.

Я был ошарашен и вмиг вернулся «в реальность»:

– Так вышло? Как?

– Это заключение договора с этими девами. Решил всё единолично, а я знаешь ли, демократичен.

Я поджал губы и перевёл взгляд на тех же уток.

– Вы были хорошим человеком, Матвей Александрович. – я не знал, что хочу сказать, но при этой ситуации чувствовал острую необходимость в своём слове – И хорошим мэром. К сожалению, народ нередко может ошибаться в своих решениях. Эффект толпы и так далее… Но даже безмозглое стадо овец всегда нуждается в защите.

Доброделов приподнял бровь, вглядываясь в моё лицо:

– Считаешь?

– Считаю.

– Так, я по твоему мнению, всё сделал правильно? И с Лешим?

Мэр, мужчина, который так отчаянно защищает свой народ, сейчас сам остался без защиты. Он пропал на целую неделю и наверняка долго обдумывал своё решение. Я могу ручаться, что все эти дни он думал, как импульсивно и неправильно поступил. В его глазах читалось великое желание услышать заветные слова.

Я постарался улыбнуться, но быстро понял, что прятать эмоции не умею. Лицо моё вмиг стало серьёзным.

– Господин Доброделов, будь я на вашем месте, я бы сделал более страшные вещи. Вы изолировали убийцу от социума, это было необходимо. Разве кроме него есть ещё здесь убийцы?

– По случайности убившие, имеются.

– Так то по случайности! – я понял, что лицо моё начинает принимать более уверенную «форму». Доброделов расслабил плечи. Ну, славно. Значит я говорю правильные вещи – Разные ситуации и мотивы: по самообороне убить или за деньги, вы же понимаете?

Он кивнул.

Я понял, что примеры мои довольно радикальны, но в такой ситуации – это меньшее, как я могу измениться в своих высказываниях.

– Я просто хочу сказать, что вы безоговорочно правы. Я не подлизываюсь, стараюсь быть честен с вами. Для меня такое поведение непривычно. – как-то я совсем разоткровенничался.

Матвей Александрович одобряюще кивнул:

– Я тебя услышал, Эдуард. Я благодарен тебе. Клянусь, я благодарен.

Оставшийся вечер мы обсуждали способы уговорить Маню, так называл эту упёртую девчонку мэр, забрать меня с собой. В перерывах мы декламировали басни, рассказы Пушкина, Крылова. Посмеялись над умением Толстого описывать дуб и не забыли упомянуть дерзость Есенина. Я и забыл, что у меня когда-то была тяга к чтению книг.

Мне понравилось общаться с мэром. Он был прост в диалоге и почти всегда мягок в высказываниях. Даже не мягок, нет. Аккуратен. Наверное, работа с людьми так сказывается.

К вечеру мы добрели до лавки, дед Макар привычно читал газету. Я приметил, что число на первой странице теперь изменилось, «18 ноября». Ровно неделя.

– Манёк пришла. – объявил он, приметив мою заинтересованность афишей на главной странице.

Я почувствовал, как ноги начинают становиться ватными. Я так долго ждал эту вредину, что передумал все возможны развития событий. Как она согласится, как откажет, что я буду делать, что не буду. Я продумал все возможные пути исхода и последствия после этих путей, а потом продумал последствия последствий. Времени у меня было предостаточно.

– Где она? – Доброделов спокоен, как удав.

– Да поди к дубу опять ушла, кто её знает.

– К дубу я ушла часов пять назад, дед Макар. – позади меня выросла аккуратная фигурка молодой розововолосой девчонки. Я замер, не смея пошевелиться. С виду можно было сказать, что я абсолютно не нервничаю. По крайней мере, я на это очень надеялся.

Девушка обошла меня и приземлилась рядом с стариком:

– Приветствую, Мария. – Доброделов протянул руку. Девчушка потянулась ответить на этот жест – Мария, душа моя, у меня будет к вам дело.

«К вам» – повторил я в мыслях – «К вам, словно она какой-то реально важный кадр. Коза расфуфыренная. Жесть.»

Девушка достала резинку из кармана синей обшарпанной парки и зажав её в губах, начала собирать хвост. Она перевела взгляд на меня, потом снова на мэра и вынув резинку изо рта, изрекла:

– Нет.

Внутри обрушились надежды, но воцарилась неутолимая злость. Как она смеет так смотреть на меня?

– Мария, я позволю себе быть сегодня настойчивым. – Доброделов выпрямил осанку, заключая руки за спину. Он был похож на солдата, который отчитывался генералу – Юноша неплох, весьма разговорчив и довольно коммуникабелен. Я давно не встречал такого человека, а потому принял решение просить вашей помощи. Поспрашивав у всего парка мнение, я могу выступать с такой просьбой от лица всего нашего общества.

Маша, затянув высокий хвост потуже, выпустила две пряди по бокам:

– Нет. – снова повторила она.

Я стоял и молчал, не зная, как не усугубить ситуацию. Единственное, чего я реально хотел сейчас сделать – это просто напросто надавать тумаков этой мелкой дряни. Воображение нарисовало картинку. Я блаженно улыбнулся.

Мэр подошёл поближе к девушке и медленно протянул руку:

– Я предлагаю нам пройтись, моя душа.

Машка отвела недовольный взгляд, потом снова вернула его на меня и раздражённо выдохнула. Подтянув знакомую мне сумку с значками, она вложила свою ладонь в ладонь мэра. Тот деликатно поднырнул под локоток девицы и они вместе начали удаляться, обсуждая прошедшую неделю. Чем дальше они отходили, тем сильнее слышался громкий смех Доброделова.

Я, выдыхая, приземлился на скамью.

– Вот же су…

– Ты огоди обзываться. – прокряхтел Макар – Лучше иди прощайся со всеми, если Матвейка взялся, то он дело до конца доводит. Человек он такой был.

Я недоверчиво оглядел старика:

– Не верю.

Через полчаса Матвей Александрович возвращался в компании Ангелинки, которая неслась на меня с распростёртыми объятиями. Когда я распахнул руки для обнимашек, она неожиданно растворилась в воздухе и появившись сзади меня на скамье (я тогда уже присел на колено перед сидением), ловко забралась мне на спину.

– Ты уходишь? – поканючив, спросила она. Маленькие ручки цепко ухватились за шею. Я подсадил тело девчонки повыше и перевёл вопросительный взгляд на уже подошедшего Доброделова. Какая всё-таки говорящая фамилия, только сейчас заметил.

Он широко улыбался:

– Уходит-уходит! – подтвердил мэр.

Я не верил своим ушам. Он справился? Уломал вредину? Да быть не может!

Аккуратно опустив девчонку не землю, я побежал жать руку Матвею Александровичу.

– Вы правда смогли? – я всё ещё тряс руку бедного мужчины. – Как же у вас вышло, она ведь такая!..

– Добрая! – перебил Макар и закашлялся.

Я непонимающе на него посмотрел, а потом проследил направление его газеты, которая незаметно указывала на подходящую Машку.

– Я почти поверила, дедушка. – не удостоив меня и взглядом, она продефилировала с ровной спиной к Ангелине. Достав белоснежного зайца из сумки, «Сладкая Вата» (в дальнейшем просто «СВ»), потрепала её по голове и прошептав что-то на ушко девчонке, поднялась из сидячего положения.

Высокомерный взгляд холодно впивался в мои глаза.

– Ты идёшь со мной, говоришь, что тебя здесь держит и мы прощаемся, всё понятно?

Я скривил гримасу. Вот же…

Мэр, вынув руку из моей, незаметно ткнул меня в бок пальцем, отрезвляя мои позывы послать эту… Девушку, куда подальше.

Я кивнул.

– Время на прощание надо?

– Да.

– Десять минут. Жду на выходе.

Дальнейшие пять минут я перемещался от одной компании к другой, обнимаясь со всеми и благодаря. Неделя впервые так сблизила меня с людьми.

Наконец я снова появился возле скамьи, там меня поджидали Доброделов и Макар.

– Спасибо вам ещё раз! – не унимался я – Спасибо!

Мэр всё так же тепло улыбался, а Макар недовольно бубнел.

– Ишь, горластый! Топай уже! Замотал!

Я впервые обнял старика, заставляя его знатно ошалеть, пожал руку мэру и подойдя к невидимой черте, которая останавливала меня, слегка стушевался. Боялся снова ощутить эту стену.

Протянув руку, я начал ощупывать пространство. Преграды не было. Лицо моё растеклось в блаженной, даже слегка сумасшедшей улыбке. Я рванул к воротам и у самого выхода из парка остановился. Повернулся и осознав, что добрая часть нашего мини-города махала мне на прощание, чуть не расплакался. Я махал в ответ.