Читать книгу Цена империи. Чистилище - - Страница 11

Санкт-Петербург, окрестности Зимнего дворца.

13 февраля 1880 года

Коняев (великий князь Александр Михайлович)

Очнулся! Ох уж мне ах! Холодно! Х-х-холо-дно! Ma mère![27] Матушка моя дорогая!!!

Успел только осознать, что меня тащат чьи-то крепкие руки, тащат… и я в воде! Это что, утопленник! Меня охватила паника, потому что топиться я не собирался! Да и купаться… тем более, да еще зимой… Стоп! Если это твой любимый Питер, то это может быть и осень, и весна, что тебе это дает? Идиот! Не захлебнись… Я делаю какие-то судорожные движения, но меня уже вытаскивают на гранитные ступени… и тут же меня начинает рвать… Все-таки наглотался воды!

Что я? Кто я? Где я?

Конюхов (великий князь Михаил Николаевич)

Что случилось? А-а-а! Нашатырь! Он всегда помогает мне вернуться. У! Какой ядреный… Мозги вышибает на раз! А-а-а, что это со мной? И куда это меня тащат? И почему я ничего не слышу? Как в тумане… нет, не ёжик… голова как в тумане. Руки, люди, руки… руки… кровь? Откуда кровь, что, падая, головой приложился? Не было такого! Я точно помню… Бог мой! Это не я! Это я? Почему ничего не слышу?

Что я? Кто я? Где я?

Коняев (великий князь Александр Михайлович)

Первое, что я понял, когда меня вывернуло на гранитные ступени, так это то, что у меня удалось куда-то перенестись. Вот только куда и в кого? И почему у меня такие тонкие и худые руки? Ребенок? Подросток? И что это за тяжесть? Одежда? Отдаленно напоминает морскую форму – в этом ошибиться было сложно. Так, стоп… Почему я в воде был? Стараюсь как-то включить сознание, вот только оно не включается, понимаю, что меня еще сильнее тошнит, опять стало рвать грязной невской водой… Почему невской? Пытаюсь словить какие-то ассоциации, но они ускользают от меня… Сознание было слишком затуманенным, как будто еще и приложило меня по голове чем-то тяжелым. Слава тебе, господи! Нашлась добрая душа! Чьи-то заботливые руки помогли как-то удержать тело, пока меня скручивало от рвоты и ужаснейшей головной боли… И то, что я вырубился и наступила спасительная тьма… это было в какой-то мере счастьем… И я провалился в черноту, беспросветную, как и та прорва, сквозь которую пришлось пройти всего пару мгновений назад. Неужели всё напрасно? Рубильник щелкнул. Точка.

Конюхов (великий князь Михаил Николаевич)

Что я? Кто я? Где я?

Кто я? Где я? Что я?

Где я? Что я? Кто я?

Эти три вопроса носились у меня в пустой пока что черепушке. Только эти три вопроса. Неужели я умер? Кто я? Стоп! Конюхов я, историк! И это… значит я умер и перенесся… Где я? Куда я попал… «Попал» – вот ключевое слово! Про попаданцев я слышал, даже читал… ничего хорошего об этом жанре сказать не могу, у меня ироничную улыбку вызывали авторы, переделывающие прошлое по меркам современного будущего. Самоуверенность попавших в ампираторов просто зашкаливает… Махнул рукой – у тебя в руке атомная бомба, махнул второй – спутниковая группировка и пеленгация в одном флаконе… Черт-те что! Это я не про попаданцев, матерь Божья! Это я про кровь! Так! Внимание! Боль! Больно же как! Голова просто раскалывается… Боль есть, значит, живой я… только вот кровь на руке… а рука не моя и кровь… не моя… голубая у меня нынче кровь, так я понимаю… Не по цвету. По цвету бордовая она как раз, хорошо, что не алая, из артерий не хлещет. А про голубую, так это потому что рука моя в дорогом мундире… точно, такая одежонка не у простолюдина… как минимум, генерала, и не какого-то там… Стоп! Будем считать, что это сон! Меня тогда торкнуло, когда академика сердце прихватило, его в реанимацию потащили, а я потерял сознание и подвис. А что дальше-то было?

Подергался. И понял, что шевелиться могу, вот только больно… А! Лежать, да еще хрен его знает, что тут происходит, непонятно… Надо попробовать осмотреться… даже если это сон – подыхать во сне не собираюсь! Не на того нарвались!

Пытаюсь приподняться. Б…во! Левая рука не работает! Кое-как переворотом поднимаюсь, цепляясь правой за каменный парапет… Ну это… матерюсь, но про себя… Я человек воспитанный, наверное… Потому что что-то пытаюсь промычать, вот только получается плохо. Зачем я повернулся в эту сторону? На меня уставились глаза лошади. Лошадь была мертва. В ее глазах застыло удивление и отчаяние! Меня вывернуло, хорошо, что парапет был рядом… Здравствуй, тряска головного мозга! Были бы мозги! Стоп! Сотрясение есть? Понимаю, что есть, следовательно, мозг тоже есть… Голова тоже, в смысле… Чёрт подери! Мне эти глаза невинного животного, наверное, еще долго сниться будут. И все-таки, приподнимаясь, понимаю, что попал я в прошлое, конкретно так попал: вот Васильевский остров, вот плашкоутный дворцовый мост, я его таким только на гравюрах видел… А в каком году его перетащили сюда, к Зимнему! А что это за хрень? Биржа… Точно. И колонны на месте… Голова кружится, а во рту-то как пересохло… Почти падаю, слишком голова кружится, и точно, что не от успехов…

Помощь! Вот оно… Чьи-то заботливые руки меня аккуратно поддерживают. Я могу даже встать. Ну как так встать, меня поднимают, это будет правильно сказать… А башкой-то меня точно приложило… Ну и сон! На хрен такие сны! Человек пытается что-то мне сказать, кричит, ага, значит, не слышу его, контузило? Барабанные перепонки полетели? Весело, однако! И что-то мне не нравится, что я пока ничего из-за спин моих помощников числом три человека и шесть рук не вижу… Разойдитесь-ка, братцы, дайте посмотреть, что тут произошло! Дошло! Один, тот, что в форме, он продолжает меня поддерживать, что-то прикладывает к голове, платок, наверное, сторонится… Проснись! Нашатырю! Проснись! Б…дь! Что это?!

Я матерюсь, потому что иначе не могу выразить эмоции, которые… да какое там которые! Трупы! Перевернутые кареты! Лошади, бьющиеся в агонии, люди, мертвые люди! А это что за?.. Что за желтая хрень и вся в развалинах? И только тут до меня дошло, что это здание темно-желтого цвета – Зимний… Который Эрмитаж только частично… Стоп! Почему он такой грязно-желтый! Ну, сила привычки! Знаю ведь, что он был желто-кирпичный, почти красный, его уже после войны (Великой Отечественной) окрасили таким образом, как я привык его видеть, в бело-голубые тона, картинка в голове из моего времени… Стоп! Так тут двух третей здания нах! Это что? Пожар тридцать седьмого (тысяча восемьсот, естественно)? Но пожар был страшный, а здание не пострадало настолько… Нет! Взрыв Халтурина? Ага! Так там только кусок здания пострадал, часть комнат, но фасад не рушился, развалин не было… Там только два пуда динамита рвануло… Да! Хрен с ним! Если я тут генерал… вот как меня под ручки поддерживают, чтобы, не дай боже, не рухнул и не повредил себе чего… Тут понимаю, что вместо мата могу сказать, прохрипеть, точнее, пару слов…

– Кто таков?

Это я к тому, что меня уже перестал держать и перестал загораживать эту кошмарную картину… Здоровила такой в партикулярном платье, только выправка у него не цивильная.

– Ротмистр Третьего отделения Собственной Его Императорского величества канцелярии Рукавишников! – это сей тип четко докладывает.

– Ротмистррр… т. го… я…ой…го…ства… Рррру…ов…!

Я уловил, скорее, даже по губам, впрочем, звуки до меня доходят! Вот только как через вату… Ротмистр это хорошо! Фамилию не расслышал… Почему он в штатском? Стоп! Скорее всего, жандарм и тут оказался неслучайно! Ладно, Это хорошо…

– Оцепление!

– Надо…

– Всем помощь!

– Найти!

Ротмистр умчался… Резво бежит!

Так! А это кто? Один в гражданском, какой-то обыватель, а это кто? Знакомая морда лица! Стоп! У меня контузия, не соображаю. У обоих видок тот еще! Изорванная одежда, в грязи, я-то точно лучше не выгляжу…

Команды выдавил из себя по слову… Что это? И пить хочется, жутко хочется пить! Холодно! Это меня озноб от холода бьет или адреналин?

Ведерников

– Понимаю ваш вопрос, господин ротмистр. Я был вот здесь. Вот. Точно здесь. Видите, я спешил на Дворцовую площадь и был расстроен тем, что запаздывал. А как тут было не запоздать, ежели Марфуша изволила опрокинуть мне на сюртук суп! Я ведь спешил! А с людской лучше всего выскочить … а тут Марфуша, пришлось возвращаться, а получилось, что парадный плащ у меня обварен, а в стареньком я тут попал…

– Венедикт Парфенович, не отвлекайтесь!

– Ах, прошу меня простить любезно!

– Откуда вы узнали о том, что в Зимнем дворце будет какое-то важное событие?

Жандармский ротмистр устало подвинул к себе схему, на которой палец свидетеля уткнулся в точку на плане, обозначающую его местоположение в момент взрыва. Карандашом начертил кружочек и надписал над ним «Ведерников».

– Так это в городе кажная собака знала, ваше благородие! Еще прошлым вечером к уважаемой Домне Давыдовне пришла ейная знакомая, госпожа Черепучкина, известная сплетница и сводня, доложу я вам. Она меня пыталась… Ах, простите, к делу сие не относится, так вот, от оной сводни Черепучкиной, Никодимы Афанасьевны, у нас в доме и узнали о том, что в Зимнем дворце поутру соберутся сиятельные особы. И я так спешил, чтобы хоть одним взглядом, а тут такое…

– Адрес знаете?

– Чей, мой-с? Знаю, конечно же…

– Ваш я записал, адрес Черепучкиной меня интересует.

– Ах… ея… нет-с, не могу сказать. Вам надо у домовладелицы узнать, ея подруга, ей-ей говорю.

– Хорошо. Что вы видели, когда оказались у Адмиралтейства?

– У Адмиралтейства я увидел своего знакомца, Павла Павловича Контри. Он живет в доходном доме напротив. Мы вот тут и стали разговаривать. Он сообщил мне, что уже все собрались, народ с Дворцовой площади стал расходиться, ибо кто знает, сколько надо будет ждать отъезда. Я же решил, что обязательно дождусь, хоть в столице живу, а столько членов фамилии вместе не часто можно лицезреть. И тут вижу, что удача повернулась ко мне лицом. Со стороны Адмиралтейства карета подъехала, она ближе к Зимнему остановиться изволила.

– Где именно находилась карета? Покажите на схеме.

Это была личная инициатива жандармского офицера: найти схему Дворцовой площади и на ней делать отметки. Палец свидетеля уткнулся в место, где был уже нарисован квадратик, следовательно, верно, местоположение кареты Михаила Николаевича Романова указано точно.

– Вот тут-с… Непременно тут-с… и из нея вышел великий князь Михаил Николаевич, весь в мундире и орденах.

– Почему карета остановилась здесь, на углу, а не у входа во дворец?

– Я знать не могу, отчего она подъехала от сей стороны, ваше благородие, а вот почему тут остановилась, могу сказать почти достоверно, ибо я все видел на свои глаза, да-с!

После этих слов ротмистр напрягся, вдруг в деле появится хоть какая-то зацепка, несуразность? Хоть что-то!

– Я видел, как к пристани, ну, той, что Александринский столп через нея доставили, так к пристани подошел катер, а на катере был молодой князь, Александр Михайлович, вот, отец, скорее всего, навстречу сынку и вышел. Они, видно, дале хотели суместно идти, я так понимаю.

– Почему вы так решили?

– Так великий князь Михаил Николаевич ить из кареты вышел и даже пару шагов навстречь к пристани сделал, да еще и рукой махнул приветственно, видать, из кареты сынка увидал-с…

– Катер уже пристал?

– Так точно-с…

– И вы это видели?

– Так точно-с… Собственными очами наблюдать изволил, а зрением я не обижен, даже более того, весьма на очи остер! На охоте сие знают, что я дичь увижу, где иной пройдет и не заметит!

– Понял я, понял. Покажите, где находился великий князь… так, а его сын? А он был на катере или уже на пристани? Еще на берег не сошедши, вижу. Всё ясно. Хорошо. Что произошло в момент взрыва?

– А перед взрывом небо стало таким черным, яко ночь упала на наши головы, спаси Господи! – свидетель размашисто перекрестился, чуть не сбросив чернильницу на пол. Хорошо отработанным движением ротмистр вернул письменную принадлежность на место и взглядом упрекнул сидящего напротив человека, мол, что вы это тут руками размахались?

– И хочу сказать, что такой черной тучи я еще не видал. И похожа она была … на бочонок! Точно! И по краям тучи были такие сполохи! Синяго, нет фиолетоваго колеру! Точно! И яркие оне были! И тут как громом ударило, да так, что окна навылет, меня опрокинуло на землю и по оной потащило, правда, недалеко, да-с… Вот тут я очутился. И встал! Осколком оцарапало, ваше благородие! Да одежонка в негодность пришла… я оглядываться стал… А на площади тут еще ничего, перед Адмиралтейством, значит, а там, дальше! Кареты попереворачивало! Людей разметало! Я ишшо Зимнего не видал, а как за здание Адмиралтейства выглянул, так остолбенел! Зимнего-то дворца нетути! Развалины одни! А дым еще клубицца! И эта! А! Горит! Вот в трех местах огонь видел! А тут еще я Павла Павловича увидел.

– Какого Павла Павловича?

– Контри! Знакомца своего. Только он ничего мне сказать не мог, ибо грудь ему камень разворотил. Да-с…

– Где вы видели тело господина Контри?

– Вот здесь! В момент взрыва он побежал к карете великого князя, хотел изъявить верноподданические чувства… Я так разумею, а тут оного и нашла смертушка лютая!

– Еще раз укажите, где господин Контри был на момент взрыва и где вы нашли его тело!

– Вот-с! Извольте. Вот тут точно! И тут я вспомнил про карету великого князя и подбежал к ней. Карета была перевернута, ее отбросило к парапету – вот сюда. Я увидел кучера, у него почти что голову оторвало, лужа такая натекла! А во тут – вот тут, неправильно у вас указано было, вот тут был Михаил Николаевич, он пытался подняться, у него голова была в крови, я раненых не видел, но тут семи пядей во лбу не надо – бросился на помощь, постарался поднять ея импе…

– Точно тут он был?

– Вот туточки! Я так понимаю, что его об карету сначала ударило, это и спасло, оне когда подниматься стали, ясно было, что рука не движется, я его императорское… поднял… вот. В сей момент, как я подбежал, князя вырвало, пришлось его поддержать, оне над парапетом склонились, я опасался… а еще он говорить почти не мог. Тут еще двое. Один из-под обломков кареты выбрался, я это видел, а еще какой-то взялся, я не видел его не скажу – откудова.

– А что этот за один?

– Так из вас-с, ротмистр Третьего отделения. Он так ея императорскому высочеству и представился.

– Фамилия ротмистра?

– Так Рукавишников! Точно-с! Рукавишников!

– А тот, что из обломков выполз?

– Счастливчик тот? Почему счастливчик? Так карету вдребезги, а ему ничаво! Помял мундирчик, да пару дыр, да синяки – это отделалси испугом! Я так понимаю, он его… адъютант при них состоял-с… Не иначе. Вот… Его импера… оне отодвинули как-то жестом в сторону жандарма, а потом еле-еле смогли приказания отдать, оный жандарм и помчался их исполнять…

– Что приказал? Не упомню я… вот только да! Оцепление приказал. И найти. Не ведаю кого. Не сказал кого. Да-с.

– И этот жандарм…

– Рукавишников…

– Рукавишников… побежал искать неизвестно кого?

– Сиганул!

– Он был в мундире? Опишите.

– Никак нет-с. Он был в цивильном платье.

– Почему же вы решили, что это жандарм?

– Он так представился. Не мне, а их…

– Понял.

– Описать его можете?

– Да как его описать? Рот, нос, бакенбарды. Усов не было. А вот костюм оного господина очень даже приметный, из хорошего аглицкого сукна, я скажу вам, у нас есть немного мест, где такое сукно в работу возьмут, да еще и не испоганят. Так что плащ у него могли только в двух местах пошить, уж тут я могу точно сказать, там такая подкладка!

– А вы что же, портной? – не без сарказма поинтересовался жандарм.

– Что вы, как можно-с, мы по коммерческой части. Тканями торгуем-с…

– Хорошо. Оба адреса запишите. Отлично. Что дальше было?

– Значит, сначала князь только шатался, потом немного присел, к нему медикус подбежал, быстро голову перевязал и руку зачем-то на шарф. Говорил, чтобы князь немедля отправлялся в лечебницу, а тот только криво ухмылялся, думаю, болело у его знатно, да команды отдавал. А потом гвардейцы пришли, свитские, меня от князя оттеснили, вот-с…

– Это всё?

– Ах, вспомнил! Вот-с… мимо его императорского высочества носилки пронесли с оным сыном, Александром Михайловичем. Тот к носилкам бросился, увидав, что князюшка жив, перекрестился и долго молитвы говорил, одними губами. Да-с, а потом уже и свитские пожаловали, и медикус… да-с…