Читать книгу Лабиринты души - - Страница 5

Медуллобластома. Самая распространённая злокачественная опухоль головного мозга у детей. Причины её развития неизвестны. Медуллобластома коварна тем, что распознать её сразу практически невозможно. И, пожалуй, её главная особенность – очень быстрое распространение метастазов; раковые клетки просто пожирают внутренние органы и системы организма.

«Прогноз выживания с таким диагнозом зависит от успешности лечения и стадии, на которой лечение было начато».

Когда Машка впервые пожаловалась на головную боль?.. Когда неустойчивость её походки они с Иринкой перестали списывать на возраст? Когда обратили внимание на то, что приступы рвоты повторяются всё чаще и чаще?.. У Машки был слабый желудок, это правда. Дмитрий лично водил дочь к гастроэнтерологам, где ей разработали сбалансированную диету. Иногда случалось, что Машку рвало.

Каждому человеку хочется думать, что болезни, смерти, боль никогда не коснутся его и его семьи. Это где-то там, у других, подтверждаются страшные диагнозы, умирают дети.

Дмитрий думал так же. Приходя с работы домой, к своим девочкам, он чувствовал себя счастливым. В безопасности. Дома не может быть плохо или страшно. Он не мог даже вообразить себе, что боль, мучения и смерть когда-то смогут пробраться в его надёжную, как он считал, крепость. Болезнь дочери коварно прокралась в их счастливую семью, охватила их своими страшными щупальцами, сжала так, что не продохнуть.

Каждый, кто узнавал о страшном диагнозе дочери, обязательно упоминал его профессию. Дмитрия это жутко бесило. Как будто дети машинистов не попадают под поезд, а дети спасателей застрахованы от пожаров и наводнений!.. Он и сам понимал всю иронию происходящего. Спрашивал себя, было бы ему легче, если бы Машка умерла по другой причине, например, от несчастного случая, да как угодно, лишь бы не ТАК? Он часто об этом думал. Его профессия словно наложила на него какую-то часть ответственности за смерть дочери. Если бы Димка был каким-нибудь менеджером по продажам или сантехником, то есть любым другим далёким от медицины человеком, ему было бы проще принять даже сам факт болезни, а другим людям не пришло бы и в голову тыкать в него пальцем. Нет, конечно, напрямую его никто не обвинял, наоборот, ему активно сочувствовали и даже предлагали помощь. Но Димка не был дураком и прекрасно видел в глазах сопереживающих порицание, плохо скрытое презрение. Что-то вроде: «Ну-ну, доктор, называется…» Каждый раз ему приходилось оправдываться перед этими людьми, что-то лепетать про коварство болезни, её быстрое течение и малые шансы диагностирования на ранней стадии, сыпать терминами. И каждый раз он ненавидел себя за это, но старался сдерживаться, понимая, что конфликты ему в такое непростое время совсем не нужны.

Лишь один раз он вышел из себя. Где-то за пару недель до смерти дочери он возвращался с работы и по пути зашёл в табачный магазин, располагавшийся недалеко от дома. Продавец был ему хорошо знаком, то был неплохой парень по имени Макс, работавший в этой лавке последние лет восемь. Макс хорошо относился к Дмитрию, всегда откладывал для него его любимые сигареты, передавал приветы семье, и даже рассказывал последние нашумевшие новости на районе, выходя с Димкой на улицу покурить возле урны у входа в магазинчик.

Наверное, всё началось с того, что Максу вздумалось пожурить Димку за чрезмерное пристрастие к никотину в последнее время.

– Опять два блока? Слушай, Демон, ты б завязывал…

Димка молча складывал пачки сигарет в свой зелёный рюкзак.

– Я понимаю, что у тебя там всё плохо, ну, дочь, все дела… Я как бы ничего не говорю, ты сам врач, ты лучше меня понимаешь в этом…

Димка ударил. Он сам не успел сообразить, как это произошло. Он просто сжал правую ладонь в кулак и ударил Макса по лицу через прилавок. После этого развернулся и вышел из магазина, не обращая внимания на доносившиеся до его ушей крики продавца. Больше он никогда не заходил в эту лавку. Ему было стыдно.

В те непростые дни Димка жил, задыхаясь. Когда дочь легла в больницу на лечение, он понял, что их семье пришёл конец. Иринка отдалялась от него всё дальше и дальше с каждым днём. Она перестала смотреть ему в глаза. Избегала. Не пыталась скрыть своё отвращение при случайных прикосновениях. Иринка вела себя так, словно они были чужими друг другу. Страшный диагноз дочери поставил точку на их семье. Всё, что их связывало теперь, так это обсуждение течения болезни Машки, результатов её анализов, и предстоящих процедур химиотерапии. И всё. Димка не знал, как разрушить эту каменную стену между ними, как достучаться до ледяного сердца жены.

Негласно при дочери они держались непринужденно, обнимались, подшучивали друг над другом. Димку буквально сводил с ума этот театр, но он был рад хотя бы так, ненадолго, почувствовать себя частью их некогда счастливой семьи.

Когда Дмитрий и Иринка возвращались домой, в пустую квартиру, они переставали существовать друг для друга. Они становились словно двумя волками-одиночками. Каждый из них как мог переживал случившееся горе, срываясь на вой, царапая стены тесной клетки, задыхаясь от боли.

Иринка порою вела себя так неадекватно, что Дмитрию становилось страшно за неё. Она могла затеять яблочный пирог, весёлым голосом зазывая Машку ей помочь, чтобы успеть до прихода папы. Могла тщательно проутюжить лучшее платье дочери, приговаривая при этом, что Машуля должна быть самой красивой на завтрашнем утреннике в саду.

Но чаще Иринка сидела на стуле в центре Машкиной комнаты и смотрела на стену, на дочкины рисунки. И улыбалась. Димка подглядывал за ней в приоткрытую дверь, и его сковывал ужас от взгляда на улыбающуюся жену. Но он знал, что в комнату входить нельзя. Ни в коем случае.

«– Ирин…

Она не слышала. Она смотрела на стену напротив, увешанную рисунками.

– Ирин, хватит. – Димка рывком повернул её голову к себе, и, глядя ей прямо в глаза, произнёс:

– Всё будет хорошо.

Она посмотрела на него удивлённым взглядом, будто не узнавая. Потом засмеялась:

– Димка, ты чего? Всё и так хорошо…

Димка погладил её по голове. Взял за руки. Она снова улыбнулась:

– Дим, что с тобой?

Она потрепала его по щеке, и, спохватившись, добавила:

– Уже шесть! Дим, давай за Машкой в садик.

Димка опустил голову. Он был не в состоянии смотреть в её жизнерадостные глаза.

– Иринка, родная, Машуля в больнице, помнишь?.. Она умирает. Наша дочь уже почти мертва, ты понимаешь?! – Димка сорвался на крик.

Сначала Ирина просто сидела молча, на её губах всё ещё играла идиотская улыбка. Потом она заплакала навзрыд, обхватив свои плечи. Димка попытался её обнять, но в ту же секунду получил пощёчину. Иринка вскочила со стула и начала исступленно бить его ладонями по голове, рукам.

– Это ты! Ты!!! Я ненавижу тебя, тварь! Ты её убил, ты!!!»

Каждый страдает в одиночку. Неважно, какая трагедия коснулась твоей семьи. Никто и никогда не переживает беду вместе, сообща. Каждый человек всегда один со своим горем. То, что, по идее, должно объединять родных людей, делает их чужими друг другу.

Иринка чувствовала себя виноватой в происходящем, поэтому решила переложить часть бремени на мужа. Димка прекрасно это понимал. Он был согласен быть виноватым во всём, только бы ей стало легче, только бы ушли навсегда эти её помутнения рассудка, только бы она справилась со своей болью.

Машка умирала, умирала медленно. Димка часто думал о том, как всё-таки повезло тем родителям, что теряют детей внезапно, например, в аварии, или, может, вследствие несчастного случая на детской площадке. Димка читал про такие случаи в газетах. «Ребёнок погиб в результате внезапного обрыва качели! Обезумевшие от горя родители…» Димка завидовал им. Как же это здорово потерять дитя в одночасье, выплакать положенное количество слёз на маленькой могилке, потихоньку пытаясь смириться и жить дальше. Никаких бессонных ночей, щемящего чувства вины и ощущения собственного бессилия.

Димка стыдился своих мыслей. Он прекрасно понимал, что это эгоизм чистой воды.

В большинстве случаев страдания родителей не имеют ничего общего с любовью к их больным детям. Димка видел это почти каждый день на работе. Они воспринимали происходящее как несправедливость Божью, как наказание, как испытание, проецируя болезни и боль своих детей на себя. Они все хотели в первую очередь обрести собственное душевное равновесие. Поэтому лучших выходов всегда два: либо быстрая смерть, либо гарантированное выздоровление.

Семье Дмитрия просто не повезло. Дочь умирала, не имея ни единого шанса на жизнь. И если Димка хотя бы попытался принять этот факт, то Иринка не смогла.