Читать книгу Акустические территории - - Страница 3

Мальчик смотрит на отца и спрашивает: «Откуда приходят звуки?»

Навострив уши, я гляжу на отца в предвкушении ответа.

Он улыбается мальчику, посмеивается про себя, а потом говорит: «Из очень особенного места».

Я улыбаюсь, глядя на отца, и тихо думаю: «Похоже, так оно и есть…»

Конечно, мне тоже хочется вмешаться и добавить несколько пунктов, как и отцу, насколько я мог судить, поскольку он, казалось, провел следующие несколько минут, раздумывая о вопросе мальчика.

Прерывая молчание, мальчик внезапно продолжает свое размышление, вскакивая со словами: «Но куда они уходят?»

Отец улыбается еще шире и проводит ладонью по волосам мальчика.

«Они идут в еще более особенное место, чем то, из которого пришли».

Мальчик выглядит немного смущенным, и, как бы для того чтобы пояснить, отец молча указывает на свою грудь, затем поднимает палец в воздух и, улыбаясь, опускает его на грудь мальчика.

Небольшая группа людей в трамвае уже обратила на это внимание, и в знак сочувственного согласия некоторые из них улыбаются отцу, все мы киваем и проникаемся тонкостью этого небольшого обмена репликами.

Это воспоминание я хранил в течение многих лет и пересказываю его здесь как часть введения в предлагаемую работу, поскольку оно демонстрирует основополагающий для этих страниц импульс. Откуда приходят звуки и куда они уходят… Этот ход намечает ось, с которой резонирует проводимое на страницах «Акустических территорий» изыскание. Независимо от специфики варьирующихся повествований и историй или теоретических фигур, которые появляются в книге, определяя конкретные точки зрения на культуру, сквозная нить или ключевой импульс могут быть извлечены из этого обмена репликами между отцом и сыном.

Проработка этого основополагающего размышления привела меня к более глубокому пониманию окружающего звука и слушания. Кажущаяся невинной траектория звука, который движется от своего источника к слушателю, не проминуя все поверхности, тела и прочие звуки, с которыми соприкасается, есть история, передающая огромное количество информации, в полной мере заряженной географической, социальной, психологической и эмоциональной энергией. Я чувствую, что всю историю и культуру можно найти в одном-единственном звуке; перемещаясь от своего источника до пункта назначения и оставаясь связанным с конкретным контекстом, звук порождает широкий диапазон переживаний, как более выразительная и растяжимая фигура культуры. В связи с этим я принимаю близко к сердцу слова Брюса Р. Смита о том, что звук дает нам поистине мощный стимул, при этом столь же мимолетный и преходящий, – что открывает весьма многообещающий горизонт для моего собственного аудиального путешествия и его продолжения в письме: значение аудиального опыта может быть локализовано в сочетании интенсивности и эфемерности.

Что мне нравится в этой истории про отца и сына, так это заключительное движение руки: от одного тела рука поднимается, чтобы открыто указать в воздух, и, наконец, снова опускается на тело другого. Эта дуга, эта плавная траектория прекрасно передает кочевой характер звука как движения, которое напрямую соединяет двоих; она предполагает интенсивность и грацию, с которыми звук создает реляционное пространство, место встречи, нечеткое и тем не менее указанное; частное пространство, которое требует чего-то между, внешнего, зазора; географию интимности, включающую в себя динамику интерференции, шума, трансгрессии. От одного тела к другому протягивается нить, которая сшивает их в одном мгновении, оставаясь при этом расслабленной, свободной для того, чтобы вернуться к общей рутинности места. Можно услышать, как звук говорит: «Вот наш момент».

История отца и сына – это также история создания чего-то: формирования знания, совместности, языка. В движении звука происходит обмен; темпоральностью аудиального порождается место. «Вот наш момент» – это сразу и «Вот наше место». Аудиальное знание – радикальный эпистемологический конструкт, который разворачивается как пространственно-временное событие: звук открывает поле взаимодействия, он становится каналом, текучей средой, потоком голоса и безотлагательности, игры и драмы, взаимности и совместности, в конечном счете выкраивая микрогеографию момента, слухового мгновения, и при этом всегда уже исчезая как дистрибутивная и сенситивная волна.

С моей точки зрения, это делает звук важной моделью для осмысления и восприятия условий современности, поскольку глобальная культура как интенсивно реляционное пространство требует непрерывной переработки. Она помещает нас в крайне оживленную и энергичную среду, которая, подобно аудиальным феноменам, часто превосходит конвенциональные параметры и возможности репрезентации. Мгновенная связь, обнаруживаемая в дуге звука, в равной степени является пространственным образованием, чье вре́менное появление требует размещения как непрерывного проекта вживания. «Вот наше место» – это потенциально еще и «Вот наше сообщество». Таким образом, динамика аудиального знания предоставляет ключевую возможность для движения через современность, создавая общие пространства, которые не принадлежат никому в частности, но в то же время создают ощущение близости: звук всегда уже мой и не мой – я не могу удержать его надолго, как не могу и остановить всю его странствующую энергию. Звук неразборчив. Он существует как сеть, которая учит нас тому, как принадлежать, находить место, настраиваться на других, но также и тому, как не принадлежать, дрейфовать, воображать акты смещения и обитать в разрывах. Быть не на своем месте и все равно искать новую связь, близость. С точки зрения действия аудиальное знание недуалистично и выступает коннективной и крайне ассоциативной формой познания: это путь понимания, который часто связывает субъекты и объекты, внутреннее и внешнее в сложное переплетение, сеть. Основанный на сопереживании и расхождении, он позволяет хорошо понимать (всегда оживляемое звуком) настоящее и глубоко в него погружаться, подключаясь к динамике медиации, смещения и виртуальности – звукам, которые давят на тело, всегда уже связывая нас с невидимым, эфемерным и воспроизводимым.

Я отслеживаю все эти аудиальные и концептуальные движения, поскольку стремлюсь прояснить позицию, которая тоже не является фиксированной и сонастроена с материальной и парадигматической энергией звука, этого сплетения интенсивности и эфемерности, живой гибкости и заряженной пространственности; в русле этой позиции слушание определяется как агентивный и организационный акт. Мне кажется, что аудиальная парадигма негласно встроена в современность и предлагает убедительную структуру или рамку для проработки того, что уже находится в игре. Радикальная трансформация глобального опыта (в плане смещения позиции субъекта, геополитических операций экономических рынков и границ национального государства через постоянное отношение с перемещением, с тем, что не имеет дома) инициирует новые траектории и битвы, которые пересекают общественную и политическую реальность. Повседневная жизнь изрешечена вопросами принадлежности и миграции, средовых и политических конфликтов. Как не терять связь с этим массивом информации, как придавать себе форму в свете наводняющих повседневность присутствий и давлений, вновь и вновь меняя идентичности? Как расположиться в потоке множественных географий, одновременно близких и далеких? Современные условия такого рода приводят к смещению критического фокуса, требуя более ситуативного и сетевого подхода, экологии мышления и действия. В этом отношении я следую примеру Леса Бэка, представленному в книге «Искусство слушать», где он призывает сместить социологический подход, чтобы тот начал учитывать способы сегодняшнего все более полного сочетания частного с публичным. По Бэку, «социологическое слушание необходимо сегодня для того, чтобы признать исключенное, неучтенное, позволить „неуместному“ ощутить принадлежность»[17].

В «Акустических территориях» я стремлюсь затронуть эти проблемы, исследуя обмены между средами и существующими в них людьми, регистрируемые через культуры звука. Сканируя городскую топографию, в этой работе я предлагаю визуализацию аудиальной жизни и обнаруживаемых в ней переплетений частного и публичного. При этом я стремлюсь рассмотреть перформативные отношения, присущие городской пространственности, а также представить исследования звука как практику, которая готова творчески задействовать эти отношения. Комбинируя исследования по урбанизму, популярной культуре и аудиальным вопросам, эта работа открывает расширенную перспективу на то, как звук обусловливает и очерчивает субъективность, придавая динамическую материальность социальным переговорам и исполнениям. Я бросаю вызов дискуссиям, связанным с шумовым загрязнением, понимая широту звука как обусловленную дизъюнкцией, темпоральностью, погружением и различием. Исходя из этого, я хотел наметить «акустическую политику пространства», раскрывающую размещенность аудиального опыта и его острую встроенность в процессы социального обмена.