Читать книгу Белый Круг - Группа авторов - Страница 2

Пахло пекшейся птицей. Длинный коридор пустовал. «Здравствуйте!» – закрыв дверь, сказал Серёжа и, подпевая так, что чётко слышны были только гласные, начал расстегивать потемневший болотный пуховик, постепенно являя красный свитер с оленем, который принято считать и смешным, и глупым. Включив свет, он отсоединил белые наушники. За стеной лепетал телевизор, из отдалённой кухни – неразборчивые разговоры, заглушавшие тусклое радио. Он перестал напевать; скомкал их; и убрал в карман.

Из-за угла, из кухни вышла женщина невысокая, коротко- и русоволосая, возбуждающая желание сказать, что она похожа на утку. Посмотрев в конец кирпичной ковровой дорожки, где Серёжа снимал второй ботинок, сидя на бежевом пуфе, мать, остановившись, произнесла: «О! Серёжа! Привет!..

– Здравствуйте, – подняв на неё глаза, с улыбкой повторил он.

…Катюш, иди: там Серёжа пришёл», – и вместе с освещённой щелчком ванной скрылась за светлой фанерой, звякнув серебристой ручкой. Зашипела вода.

Глядясь в зеркало, юноша, слегка наклоняя треугольное лицо, сначала растопыренной пятернёй, затем кончиками согнутых пальцев поправлял сенные волосы, когда из-за того же самого угла, показалась Катюша. Он заметил её боковым зрением. Шумя лазурным платьем, она подобно тонкой, освежающей, случайно заглянувшей в душную комнату струйке воздуха, неслышно наступая колготками, несла гостю своё радостное, почти счастливое лицо, минуя мать, минуя тяжёлые, высокие шкафы, укрывшие стену, минуя серо-розовые обои. Как лакомство учуявший котёнок, она торопилась, едва не бежала к Серёже: к его радостным серым глазам, к его знакомой почти родной улыбке, не скрывая ни ямочек на персиковых щеках, ни праздничного танца недавно завитых, банановых локонов.

Истомно поприветствовав, Катя скромно чмокнула Серёжу в слегка обветренные губы, оставив на них жирный привкус помады; и около подставки для обуви, около кошачьего туалета, наполненного (в основном) приторно белыми отрубями, под надзором цитрусового света они, млея, обнимались и глубоко друг друга нюхали между прочим. Вместе с ним пришла и морозная свежесть: покалывающий изнанку носа, яркий запах предновогодней улицы; Катя пахла лаком для волос, сладковатыми духами и немного кухней.

Между тем, из ближайшей комнаты, оживив радужный дождик круглой и плоской мордой, с шуршанием вошла пышная, пушистая, белая кошка; села невдалеке от влюблённых и с интересом стала смотреть на них своими совиными глазами. Просидела она ровно два ленивых моргания и, поняв, что нет ни в них, ни у них ничего интересного, грузно пошагала к кухне, трамплином вытянув разлохмаченный полосатый хвост.

Ощутимо прекратился шум воды в ванной: пара разомкнулась; открылась дверь: показалась мать; метнув взгляд в конец кирпичной ковровой дорожки, она тряхнула руками и понесла своё невысокое тело к детям, провожая возникшим лишним подбородком мимо идущую кошку.

Юные люди стояли рядом, касаясь плечами, но одновременно найдя это неловким, пошли навстречу к матери; Серёжа захватил чёрный портфель и держал его по-кошачьи согнутыми руками. На середине коридора произошёл поцелуй между щеками – колючей Сережиной и мягкой, покрытой тоненькими, заметными только на свету волосёнками, материнской. Повторив приветствие, она оживлённо, но негромко протянула: «Ура! С Новым годом! Ура!», получив в ответ тот же, но сдержанно-нелепый возглас Серёжи, она, улыбаясь, спрашивала, как отмечает праздник семья Сережи, как они поживают.

– В принципе, всё хорошо. Они поехали к другу папиному, в город соседний, а меня к вам, так сказать, – пауза, – Выгнали! – шире прежнего заулыбался студент.

Рассмеявшись гортанью, Анна Викторовна сказала, незатейливо меняя голос:

– Бедненький! Ну ладно, уж постараемся тебя не обижать!.. Но – спрятав рот за ладонью, пародировала она шёпот, – за Петра Евгенича я отвечать не могу!

Все жиденько засмеялись, только Катя немного улыбнулась. Выглядела она так, словно ожидала, что её тоже поцелуют и спросят про семью, из-за чего она искренне, (загадочно для себя) удивилась, что этого не произошло; весь разговор она простояла рядом, обняв одной рукой запястье другой.

«Ань, ну где ты?!» – возмущённо крикнули в кухне, на что Аня ответила моментальным разворотом, торопливыми шагами и покорным: «Бегу, дорогой!»

– Как бы мне хотелось, чтобы мы в старости такими же были, – умилившись, говорил Серёжа, стоя на месте.

– Это да, – на выдохе сказала Катя. – Ну что? Пойдём пока в комнату? – показав рукой на чёрное пространство, освещённое лишь бледнофонарной улицей, предложила она.

– Пойдём.

Опередив Серёжу, она шагнула в темноту, пропала в ней, после чего рыжеватый свет представил щедро обставленную потёртой мебелью девичью комнату.

Серёжа сел на розовый диван с налипшими сгустками белой шерсти, но почти сразу же сполз, закинув ноги на стоящий возле велотренажёр; Катя стояла над ним.

– Тебе чай – кофе сделать?

– Да нет, Катюшенька, спасибо. Садись рядом, – Катя послушалась, из-за чего с удовольствием оказалась под мышкой студента; плечо её гладилось то ладонью, то пальцами. – Как у тебя делишки-то вообще?

– Делишки…

– А, кстати! Прости, пожалуйста, что перебил. У меня же родители уехали, – блеснули его глаза, – вот. Так что после двенадцати можем пойти ко мне, – карикатурно, – и друг друга воз-лю-бить, – уменьшая звучность с каждым слогом, говорил парень, тронув в конце прокуренными пальцами Катин нос. Она улыбнулась, согласилась, затем почувствовала, что неудобно сидит и встала; чтобы как-то оправдать свой подъём, начала перебирать тетради на столе, напротив.

– А! Кстати! Вот, что я ещё забыл сказать, – радостно вспомнил Серёжа; в паузе нахмурился и снизил тональность, и вообще – погрустнел, – я дочитал «Прощай, оружие».

– О, и как тебе? – заинтересованно присев на край стола, спросила Катя, теребя в руках тетрадки.

– Знаешь, я очень испугался. Волей-неволей ассоциируешь себя с героем, переносишь на себя все эти… события… Ну и вот, короче, там в конце так… знаешь… внушительно описано, как у него жена при родах умерла, и я так… испугался, – подняв на девушку, жалостный взгляд, сказал Серёжа. – Мне так стало страшно за тебя; я начал накручивать себя, представлять себе всё это, и так стало страшно и грустно… короче, долго я уснуть не мог. Вот.

– Солнышко, – подбадривающее улыбаясь, говорила Катя, идя к нему, – не переживай ты так! Это же давно было. Тогда – да, тогда это было частой бедой, а сейчас же лучше медицина стала, поэтому не переживай! У нас обязательно всё будет хорошо! Да и к тому году, на который мы запланировали свадьбу, ещё больше улучшится, – сев рядом, она гладила его по колену.

– Ты права, конечно, но всё-таки как-то, – сморщил лицо. – В целом, книга, конечно, качественная. Учит многому, – почесал голову граблеобразными пальцами.

– Чему, например?

– Ну, как, чему? Ну, многому. Жизнь ценить. Благодарным быть за то, что есть у тебя – короче, хорошая книга.

– Ну, рада, что тебе она понравилась, – мягко улыбаясь, говорила Катя, подняв на читателя свои зелёные круглые глаза.

– Это точно, – сказал Серёжа и уткнулся в телефон. – Ты, кстати, пойдёшь на тусу-то? – не отрывая взгляд, спрашивал студент; у входа в комнату села кошка, облизывая нос.

– С одноклассниками?

– Ну да.

– Не знаю пока, посмотрим.

– Да пойдём, чё ты? Считай, год не виделись. Выпьем, расслабимся.

– Посмотрим, не знаю пока.

– А что смущает? – на этих словах он понял, что портфель, лежащий рядом, лежит слишком неудобно; спустив его на пол, он снова сел на поясницу, раздвинув ноги.

– Не очень хочется видеться. Не то, чтобы меня кто-то обидел, нет… просто нет большого желания идти.

– Неужели тебе неинтересно…

На этих словах в дверях комнаты появился отец Кати, высокий, крепкий мужчина с солидной лысиной, солидным брюшком и солидной рубашкой с коротким рукавом, которую он застёгивал, постепенно скрывая пепельные вихры.

– Здорово, Серёга! – с грозной весёлостью, продекламировал носитель острейших стрелок, предвосхищающих появление чёрных брюк, бывших чуть больше: чуть длиннее, чуть шире – чем требовала его ромбовидная фигура. – Как оно? С Новым годом что ли?

– Здравствуйте-здравствуйте, Пётр Евгенич, – привстав, чтобы пожать руку тестю, походка которого напоминала вялого Чаплин, отвечал Серёжа; ладони, схлестнувшись, издали шлепок, слегка напугавший пристольную Катю. – Получается, с ним!

– Как батя? Позвонить ему надо будет попожжя.

– Да всё хорошо; поехали к друзьям: там будут отмечать.

– Ну, слава Богу, что всё хорошо! – собрав все морщины около носа, улыбался он. – Я жене сказал, чтобы она! Сделала! Морковку! и Много! и Она! Как хорошая Жена! Сделала! и получилась не Морковка! а Сказка! Так что будем всю ночь – Жрать морковку, ха-ха!

Он, как и обычно булькающи, как бы макротно рассмеялся; кошка покинула сцену; сладковато-согревающий аромат гуся стал ярче; в агонии дёрнулась занавеска, после сразу же замерев.

Пётр Евгенич, встав боком к «почти что зятю», смотрел на шкаф около рассматривающей пальцы Кати и агрессивно чесал голову, для удобства её наклонив.

– Чё, Серёг, – махнул рукой в сторону Серёжи, – как тебе – в сторону Кати – Катюхино платье? – в сторону Серёжи. – Скажи – классное!

Катя подняла удивлённые глаза, услышав своё имя, но поняв, зачем оно прозвучало, успокоила взгляд и возобновила уборку стола.

– Да, очень красивое платье! – Катя подняла краешек губ, пробегая глазами содержание цветочной тетради, звучно перелистывая листы. – Ей, мне кажется, очень идёт синий: с глазами здорово сочетается.

– Да где он синий-то?! Голубой это! Но, насчёт глаз – это да: сочетание присутствует. Ладно, – он начал уходить. – Ты это, – развернулся он, остановившись, – чё пить будешь? Вино с девками или со мной самогонку?

– Дочечка! – донеслось женское нежное с кухни.

– Бегу, мамулечка! – сказала Катя и едва не побежала. Проводив юбку, Серёжа вспомнил вопрос и ответил:

– Да думаю, наверное, с вами.

– Ну и молодец. Это правильно, – сказал он, покачал тишине головой, словно она что-то спросила, и вышел вслед за кошкой, достав зазвеневший телефон. «Хто это? А, Гуров. Кеша! Привет, дорогой! Номер не отобразился почему-то. Как вы… Ха-Ха! Это правильно… Готов завтра…», – слышалось уже из комнаты, занавешенной дождиком, куда вскоре весело зашагала Катя с полными тарелками, не забыв показать улыбку любимому, когда проходила мимо недавней сцены.