Читать книгу На поле брани. Эпизоды и рассказы из первой половины нынешней войны - - Страница 4

Турханчик

Оглавление

Казачья сотня, развернувшись лавой, лихо налетела на австрийцев.

В своей отваге станичники не подумали о количестве врагов. Оказалось, что они напали на целую кавалерийскую дивизию.

Закипела сеча.

Услышав дикое казачье гиканье и заметив блестящую полосу пик, австрийские кавалеристы невольно дрогнули и подались назад. Но, убедившись, что казаков совсем мало, приободрились и стали рубиться с казаками.

Тут только заметили станичники, что силы неравны.

– Дядя Матвей, – крикнул один из них, – пожалуй, что и не совладать нам с ними, ишь, сколько их, чертей, наседает на нас.

– Помалкивай, Васюка, сам вижу, – откликнулся рыжебородый пожилой казак.

Но молодцы станичники, несмотря на превосходство противника, упрямо не отступали и дрались. У многих уж отброшены пики, рука лихо рубит врагов, стрелять в бою некогда и неудобно.

Кое-кто из казаков поизранен, с седла похилились, а ноги все же крепко стремя держат – не хочется лихому воину свалиться наземь, быть истоптанным конями, а того хуже – к недругу в плен попасться.


Казачий разъезд


– Горюн, Горюн, – крикнул один из казаков, указывая на сотника, падавшего с лошади, – никак его высокородие ранены.

Казаки сейчас же подскочили к падающему с лошади офицеру, подхватили его и поняли горькую правду: пуля одного из австрийцев попала в глаз русского, он был убит наповал.

– Эх! – пронесся печальный возглас казака.

Он перетащил труп убитого к себе на седло, скомандовал отступление, и сотня, подобрав раненых и захватив четверых убитых, бойко вынеслась из рядов противника.

Пытался было враг преследовать, но, как вихрь унеслись станичники.

– Поработали хорошо, здорово порубились, – довольным тоном произнес один из казаков, переводя поводья в правую руку; левая, усеченная австрийской саблей, висела, как плеть.

– Так-то оно так, братцы, – отозвался рыжебородый, – да только беда, командира потеряли, сгубили его треклятые.

Потупились казачки. Кое-кто слезу смахнул с загорелаго лица, в душе пожалел сотника, – молодой еще офицер, свой, из одной станицы, дома у него жена на сносях осталась.

– А что, Панкратьич, не было б нам выговора от командира, что вожака, своего потеряли, ругаться станет, не уберегли мол, – протянул кто-то из сотни.

Позамолчали все, никто не отозвался. Тяжело было говорить.

– А Турханчик где? – неожиданно встрепенулся рыжий, – неужто мы врагам его отдали?

Всем вспомнился красивый конь убитого сотника. Умный был, дома выращен, а статей таких и не сыщешь, ход какой! Не попади проклятая пуля, лихо вынес бы своего хозяина из боя, домой бы с ним прискакал.

– Эх вы, фефелы, фефелы, – укоризненно крикнул тот же рыжак, – коня-то такого упустили, ведь любой сейчас триста целковых за него дал бы, а вдове-то такие деньги к разу бы были.

– Не вернуться ли, что ль, отбить… – робко спросил кто-то из молодых казаков.

– Ну, ну, Горюн, нечего после драки волоса считать, неужто отбить возможно? Поди, сам видал, какая их тьма тьмущая с нами секлась – угрюмо крикнул Панкратьич.

Молодой казачок стыдливо замолчал.

Преследование прекратилось, – сотня дала волю коням, шли тихо. Раздавались только изредка стоны раненых, да качались перекинутые через седла трупы убитых товарищей.

Было тоскливо, скучно, недовольство овладевало всеми.

Несмотря на потери, налет казачьей сотни оказался удачным, – он расстроил важный план противника и заставил его кавалерию остерегаться подходить близко к русским войскам.

Похвалил начальник казаков, только погрозил пальцем, прибавив:

– Дело-то ладно сделали, а негоже, что офицера потеряли.

Потупились рыжак и Панкратьич, считавшиеся старшими в сотне и доложившие обо всем случившемся.

– Воля Божья, ваше высокородие, не попади пуля, жив бы остался, – вздохнув, решился ответить рыжак.

– Знаю, знаю, лихой был казак, отплатил бы за себя, – согласился полковник и кивком головы отпустил станичника, – постой, ты, рыжий, а где мастачек покойного сотника, уж больно он хорош у него был, я бы охотно себе его взял.

Съежились оба казака, услышав вопрос полковника. Приходилось признаваться в потере известного всем в в полку коня.

– Утеряли, ваше высокородие, австрияки его забрали, – шепотом отозвался Панкратьич.

Смилостивился его смиренным видом полковник или сам понял, что нет тут никакой вины со стороны казаков, махнул рукой, проговорив:

– Ну, ступайте, коли так.

Самолюбие казаков было задето. Хоть и не укорил их старшой, а затеяли они во что бы то ни стало раздобыть обратно Турханчика.

– Уж я не я буду, коли нашего мастачка от австрияка не отобью, – похвастался рыжак, – в самый огонь за ним полезу, как только увижу.

– Ну, ну, кум не храбрись, где его теперь раздобыть, поди, куда-нибудь угнали, ведь австрияки в конях толк-то тоже понимают.

Дня два не ходила после этого сотня в дело, а тут вдруг вышел приказ обойти всем полком передовые неприятельские позиции и ударить с фланга.

Когда убитого сотника рыжак подхватил к себе на седло, Турханчик, почувствовав, что седока на нем нет, порывался ускакать за остальными казацкими лошадьми, да, к сожалению, поводья его запутались за что-то на земле.

Тщетно рвалась умная лошадь освободиться от случайной задержки, но кожаные связи были крепки. Качалась благородная голова коня, хрипел он, глаза наливались кровью, передние копыта упирались настойчиво в землю. Ничего не мог сделать он, напрасно вздымался на дыбы.

Усилия казацкой лошади сейчас же были замечены. Один из австрийских адъютантов взглянул на бъющегося коня, опытный глаз кавалериста сразу оценил редкие стати животного; подскакал к нему австриец и не распутывая поводьев, схватил их и отрубил саблей от препятствия.

Рвался Турханчик из вражеских рук, но кавалерист умело сдерживал его и, подведя ближе к своей лошади, пересел на казацкое седло. Свою же лошадь он отдал подержать одному из солдат.

Почувствовав на себе нового всадника, Турханчик понесся по направлению умчавшихся своих степных товарищей. Австриец дал ему волю проскакать некоторое пространство, затем умелой рукой туго натянул поводья и повернул обратно.

Чуял благородный конь, что им управляет не дружеская рука хозяина, а чужая, – не привык он к такому обращению, на дыбы вздыбился, сбросить чужого седока попытался, но не совладал. Хорошим ездоком оказался адъютант. Шпоры ему дал, хлыстом ударил и заставил исполнить свою волю.

Покорился степной скакун, поскакал назад, только ушами насторожился. волю свою дикую затаил.

– Какую хорошую лошадь я себе раздобыл, – похвастался адъютант своим товарищам, вернувшись обратно к стоянке полка. – Настоящую степную, мчится она, как птица, а ну-ка – полюбуйтесь.

Спешившеся кавалеристы внимательно осматривали дико озиравшуюся лошадь, любовались ее точно точеными ногами, изящно обрисованной головой, красивой статью.

Счастливый приобретением, адъютант умело гарцевал на степном скакуне.

Кроме перестрелок и небольших ружейных встреч, противники молчали почти два дня.

– Лейтенант Хорсек, благосклонно обратился к адъютанту генерал, командовавший дивизией, – мне сообщили, что у вас оказалась в руках превосходная лошадь, отбитая у казаков.

– Точно так, ваше превосходительство, – почтительно отозвался австриец.

– Я слышал, что она мчится, как ветер; вообще, казацкие лошади чрезвычайно выносливы, они могут пробегать большое пространство…

Адъютант продолжал слушать.

– Дело в том, что мне нужно послать одни важные документы в наш корпус, расположенный довольно далеко отсюда. Вы знаете дорогу? Я вам сейчас укажу.

И, подойдя к карте, висевшей на стене, генерал подробно показал офицеру путь, по которому он должен был следовать. Путь шел изгибами и в одном месте довольно близко подвигался к русским позициям.

– В этом месте вы должны соблюдать особую осторожность и проскользнуть незаметно, – наставительно продолжал начальник, – документы эти очень важные, в них находится диспозиция нападения на русских, которую мы предполагаем выполнить завтра вечером.

– Будет исполнено, ваше превосходительство, – щелкнув каблуками, отозвался адъютант.

– Вы должны выехать с наступлением темноты, это даст вам возможность под покровом ночи исполнить поручение безопаснее.

Обрадованный таким поручением, которое давало ему возможность отличиться, Хорсек сейчас же начал приготовляться к ночной поездке.

Казацкое седло понравилось австрийцу, оно было удобнее обыкновенного кавалерийского, – в особенности оказались удобны переметные сумки, в которые можно было много чего положить.

Большой пакет с документами стеснял офицера, находясь в его мундире, и он с особым удовольствием поместил его в одну из сумок.

Спустился вечер, темный, настоящий южный, удушливый, и лейтенант Хорсек, с горделивыми надеждами отличиться, выехал на своем новом коне по указанному пути.

Далеко уж отъехал посланный от расположения своего полка. Дорога шла по знакомым местам, еще недавно тут происходили бои, после которых австрйские войска отступили глубже в западную Галицию.

Хорсек был лихой кавалерист и хороший офицер. Он чутко прислушивался к каждому шороху, когда проеззжал по лесной тропинке, внимательно вглядывался в обочину дороги, выезжая на открытые места и стараясь не производить особого шума, для чего он подвязал свою бряцавшую саблю; направлялся он все дальше и дальше.

Вот и та ложбина, в которой два дня тому назад была стычка их с казаками. Еще валяются две убитыя лошади, трупы уже убраны, чуть блеснула из под куста сломанная казацкая ника.

Адъютант вздрогнул. Ему вспомнилась эта жестокая сеча, в которой было порублено не мало его товарищей. Три офицера поплатились жизнью, а двое были сильно ранены казацкими шашками. Солдат больше десятка было перебито, да и раненых оказалось тоже не мало.

Лошадь фыркнула. Она почуяла знакомое место. Туже натянул поводья Хорсек и, стараясь преодолеть желание коня скакать по старой русской дороге, повел его, продолжая туго держать поводья, по своему желанию, немного правее. Таков был его путь.

Но стало еще темнее. Ночь погасила всякий отблеск света. Приходилось поневоле ехать почти наобум.

Хорсек на минуту остановил коня, обдумывая, где лежит настоящий путь. Он помнил, что недалеко от этого места он будет находиться в расстоянии всего какой-нибудь полуверсты от русских и сознавал необходимость соблюдать наибольшую осторожность.

Для этого адъютант повернул немного направо, твердо уверенный, что это отдалит его от русских. Но чем дальше он скакал, тем более убеждался, что дорога ускользает из-под ног его скакуна. Он скакал теперь по траве.

Времени нельзя было терять, до конечной цели не близко, и австриец прибавил рыси.

Казачий конь несся. Седок был им доволен. Он понимал, что умное животное, наконец, покорилось воле своего нового владельца и послушно исполняет ее.

Долго продолжался бег. Где-то раздался хруст веток. Другая лошадь ударила подковой о подкову.

Хорсек встрепенулся. У него екнуло сердце от радости.

«Вот и наши, добрался – наконец!», – мелькнуло у него в голове и он, ослабив поводья, дал коню ходу.

Все ближе и ближе приближался он к невидимому еще отряду. Тьма стала редть. Звезды потухли.

Вот уж он совсем близко, ржание нескольких лошадей послышалось громче, раздались голоса. Но их нельзя было понять, ветер относит в другую сторону.

Конь прибавляет все больше и больше рыси, усталый долгой ездой, адъютант предвкушает все удовольствие хорошо выспаться, отдохнуть среди своих. Вспомнилась в эту минуту ему вся важность порученных документов, горделивая улыбка мелькнула на его губах.

Он сознавал, что удаче своей поездки обязан в большей мере своей новой лошади, другой конь не вынес бы такого дальнего пути и мало ли что могло случиться в это время.

Хорсек уже предвкушал награду. Он знает, что генерал не скуп на них. А там дальше, дальше, радужные мечты все больше и больше овладевали молодым офицером.

– Стой! откуда, куда? – послышался грубый оклик на русском язык.

Хорсек от неожиданности чуть было не свалился. Одна нога даже выскочила из стремени, когда он покачнулся, натянув поводья.

Что такое случилось? Где он находится, почему его спросили не по-вентерски или по-немецки?

Сразу все перемешалось в голове мечтательного австрийца. Он никак не мог предположить, что попал к русским, и ничего не ответил на предложенный вопрос.

Послышался звук взведенного курка, но выстрела не последовало. Еще минута, и злосчастный австрийский офицер оказался в кругу бородатых казаков.

В следующее мгновение он был снят, как ребенок, с седла, у него отобраны сабля и револьвер, крепкие руки держали Хорсека.

– Эй, да это наш приятель Турханчик, это ты, милый, – послышался из темноты обрадованный голос Панкратьича, – ай да умница, к своим вернулся, да еще гостинец привез. Дай-ка я тебя в морду поцелую.

– Вот так конь, истинно значит, свой, не продал русских за австрийский ячмень, – отозвался кто-то из сотни.

Героя-коня все обнимали, точно это было не животное, а человек, а рыжак не утерпел и бросился к полковнику.

– Ваше высокородие, Турханчик-то…

Занятый разговором с другим офицером, полковник с изумлением спросил:

– Какой «Турханчик», что тебе, Василий?

– Да мастачек-то, ваше высокородие, что после нашего сотника остался, утеряли которого в прошлый раз…

– Ну, сказывай, что дальше, – нетерпеливо перебил его полковник.

– Вернулся сам, да австрияка еще привез, нате, мол, вам, землячки милые, подарок от меня, вы меня зря в беде оставили, а я этого не помню, сам сумел вызволиться, – торопливо рассказывал казак, его рыжая борода тряслась от удовольствия.

Заинтересованный рассказом станичника, полковник велел привести к себе лошадь.

Поусердствовали казачки. Вместе с лошадью доставили и пленного австрийца.

Смущен был последний. Все его розовые планы разлетелись. Поручение, которое ему было дано, такое важное, должно было погибнуть. Неприятно чувствовал себя в эту минуту тщеславный Хорсек. Он готов был провалиться сквозь землю.

Полковник небрежно посмотрел на щеголеватого адъютанта, улыбнулся и спросил по-немецки:

– Куда это вы катались так поздно ночью, господин офицер?

Ничего не ответил ему австриец. Краска стыда залила все его лицо.

Рассветало. Казаки продолжали миловать Турханчика, притащили сена, довольный конь радостно пофыркивал, очутившись среди своих.

– В тороках что-то есть, ваше высокородие, – объявил Панкратьич и, вытащив злополучный пакет, принес его полковнику.

Блеснули глаза старого казака. Лицо оживилось, едва только он прочитал надпись на конверт.

– Сейчас же ординарца!

Минуту спустя последний несся на горбоносом мастачке, увозя найденные документы в близлежащий штаб.

А вечером того же дня неожиданным нападением конницы весь хитроумный план австрийцев был разрушен, и они в испуге принуждены были отходить, оставляя в руках русских множество пленных, орудий и обозов.

На поле брани. Эпизоды и рассказы из первой половины нынешней войны

Подняться наверх