Читать книгу Номинация «Поэзия». Короткий список премии «Лицей» 2023 - - Страница 2

Ты говоришь – как же мы далеко,

Как у Христа за пазухой.

Снег на Севере белый, как молоко,

Мир и покой кругом испокон веков,

Воздух так чист, пьётся одним глотком,

Ни наводнений, ни засухи.

Нет ни бомбоубежищ, ни катакомб.

Здесь каждый шорох не чужд, а давно знаком.

Дом, хоть и стар, но со стенами, с потолком,

Деревянный, а не пластмассовый.

Почему я хочу свернуться тугим комком?

Почему я не думаю ни о ком?

Я желаю уйти – напролом, пешком.

Мучают мысли разные.

В этом мире, видно, закон таков:

Если нет ни дороги, ни дураков,

Если хата с краю и нет долгов,

То никому не обязаны!

Ты говоришь – как же мы далеко,

Только вот от чего – мне шепни тайком.

Дай бог сохранить нам полностью, целиком

Ясность разума.

В сорок пятом, конечно, тоже была весна,

Но под небом мирным всё было совсем не так…

Я беру бокал, наливаю себе вина

И в бумажный листок не махорку забью – табак.

В сорок пятом, я знаю, тоже была мечта:

Отложить навсегда ружье и достать весло.

Я хочу того же, что каждый хотел тогда,

Чтоб закончилось всё. Закончилось той весной.

В сорок пятом – другой, единой была страна,

Наполняла вместо капели себя слезой.

И кроваво-красным зерном вызревал гранат.

Я допью вино и по лужам пойду босой.

Убегает луч за пределы плохого дня.

В этом марте он, только он для меня герой.

Я бегу за ним и никак не могу понять,

Что не так с весной две тысячи двадцать второй…

Я жду, когда меня поведут на суд,

А я пойду смиренно, как божий раб.

Где мне расскажут про помыслы, цель и суть,

И я, наверное, этому буду рад.

«Где был ты в день, когда наступала хворь,

Когда вокруг планета сошла с ума?»

«Я был свидетелем!». «Хватит нам врать! Не спорь!

Ты был в умат, и в баре стоял туман.

Где был ты в ночь, когда наступал январь

И нищий руку протягивал к очагу?

Когда в подъезд просилась живая тварь

И через час ледышкой легла в снегу?

Где был ты в час, когда постучали в дверь,

Набрать просили две цифры всего – ноль три?»

«Я был в делах, о чём же жалеть теперь?»

«Уже не время, больше здесь нет двери.

Где был ты в миг, когда умирал солдат?

Быть может, враг, быть может, твой лучший друг».

И я отвечу: «Проследуем сразу в ад…»

Но мне промолвят: «А ты оглянись вокруг…»

Я сегодня смотрю не новости, а в окно,

И читаю не избранное, а лица,

Там как будто немое идёт кино

Без плохих гримёров и репетиций.

Наблюдаю прилипший к стеклу этюд,

Как, взвалив тяжёлый пакет на плечи,

Там старушка несёт провианта пуд,

Дорогого сахара или гречи.

Я сегодня смотрю не новости, а в глазок —

Постучал к соседям судебный пристав,

Дверь открыл старик, почесав висок,

Проклиная власти, долги, нацистов.

Я сегодня смотрю во двор, не в статьи газет,

Там опять случайно стекло разбили —

У машины с приклеенной буквой «Z»,

Утопив в грязи и дорожной пыли…

Сквозь решётку-паутину

Я гляжу в своё окно —

Интересная картина,

Как в каком-нибудь кино:

Куклы, зайчики и мишки

У заборчика сидят,

Паренёк несёт подмышкой

«Настоящий» автомат.

Целит в мишку автоматом,

Раздается: та-та-та,

И летит клочками вата

Из большого живота.

Он совсем не понарошку,

А всерьёз вооружён.

Я кричу ему: «Алёшка!

Убивать нехорошо!»

«Я совсем не виноватый!

Это враг, а я герой!

И хочу, как все солдаты,

Быть за Родину горой!»

Я ведь тоже не трусишка,

Хоть и слёзы на носу,

Потерпи, мой милый мишка!

Я сейчас тебя спасу!

Нитки я беру и вату,

Буду шить и бинтовать.

Если нету виноватых,

Кто же в этом виноват?

Всё пройдёт, ещё немножко.

Отчего-то грустно мне,

Вот бы нам с тобой, Алёшка,

Не встречаться на войне…

Мальчик маленький верит в чудо,

Рядом мама, отец и брат.

Ест клубнику с большого блюда,

Не считает ни дней, ни дат.

Мальчик-школьник уроки учит,

Собирает с утра рюкзак.

У него увлечений куча

И сверкают его глаза.

Мальчик с другом опять в войнушку

Побежал во дворе играть,

Он соседа берёт на мушку

И победно кричит: «Ура!»

Мальчик вырос, влюбился в первый,

Далеко не в последний раз.

Ощутил, что такое – нервы,

Что такое – её отказ.

Мальчик ждёт на пороге храма

И невесту ведёт к венцу.

Постарела с годами мама,

Нездоровится вновь отцу.

Мальчик любит свою невесту,

Нянчит сына с пелёнок он.

Вдруг приходит ему повестка,

Призывают его на фронт.

Мальчик в чудо уже не верит,

И надежды горят в огне.

Он живой, и по крайней мере,

Это лучший из мирных дней.

Мальчик смотрит на внуков с фото,

Побледневшего на стене.

«Воевал?» – может, спросит кто-то,

Может, спросит, а может, нет.

Мальчик даже не помнит даты

И не помнит, в каком году

Он из мальчика стал солдатом,

Тем, что слева в седьмом ряду…

Наступила полýночь немая.

Одеяло во сне теребя,

Накануне девятого мая

Я опять поздравляю тебя.

Пожеланья здоровья и счастья

Повторяю, как будто в бреду,

И целую сухое запястье…

Это было всё в прошлом году.

Нет, мой дедушка, стало не легче,

Я тебя не забыла совсем,

Только вот не обнять эти плечи

Первый раз, в дату семьдесят семь.

Не придёшь ты уже к обелиску,

Не приставишь ладошку к виску.

Ты теперь в незаконченных списках

Рядом с кем-то в «Бессмертном полку».

Если б знала я истины мира,

Не смеялась бы смерти в лицо,

Никогда бы не стал мне кумиром

Кто-то из популярных певцов,

Что кричат зачастую с экрана,

Рекламируя свежий контент.

Я б глядела в глаза ветеранам

И ловила последний момент.

Помнишь, дедушка, ты и не верил,

Что когда-то увижу войну,

Видно Бог, наши души измерив,

Заточил нас в гнетущем плену.

Никогда мне не стать героиней

И медалей твоих не поднять,

Это тяжесть такая отныне,

Что осилит лишь Родина-мать.

Ни окопов не видеть, ни знамя,

Не лежать на холодной земле.

А по-правде – да кто его знает,

Что судьба уготовила мне.

Я подобна неистовой глыбе,

Без войны насладившейся всласть.

Слышишь, дедушка, если не ты бы,

Я бы даже не родилась…

Звонка гремящиго децибелы усадят снова детей за парты.

В образовании нет пробелов,

                          есть соответствие со стандартом.

Листы учебников пахнут краской, немного пылью,

                                                                 немного кровью.

Они же дети, и верят в сказку, во всю фантастику верят,

                                                                                   кроме

Намокших писем, сырых подвалов,

                                  ударов «града» из ниоткуда,

Они за это получат баллы для поступления в институты

И каждой галочкою в квадрате

                                  перечеркнут имена и судьбы.

Одной оценки всего лишь ради

                                  учебник ими прочитан будет —

И о татарах, и о монголах,

                                  новейший и достоверный самый.

Никто из них не услышит голос

                                  окаменевшей от боли мамы.

Она кричит и рыдает громко, и убивается на пороге,

Смотря на свежую похоронку.

                                  «Мне дайте только его потрогать!

Он встанет, знаю! Он жив, мой сынка!

                                  Меня возьмите! Его не надо!».

И бьётся, бьётся о холод цинка под похоронную канонаду.

Он просто жизни не сдал экзамен,

                                  и аттестат затерялся где-то,

Он не в учебниках вечно замер,

                                  а на страницах большой планеты…

Наступит май. И в весеннем свете

                                 на обелиске застынут лики.

И вновь такие же чьи-то дети

                                 несут к подножию две гвоздики.

Он узнал о войне не из сплетен и книжек,

Он увидел сегодня в общественной бане —

Забирался солдат без конечностей нижних

На полок, где тазы и ковши барабанят.

И был чист без всего, сняв жетон и погоны,

И, возможно, десяток военных наград.

Но мочалка, скользя, как Медуза Горгона,

Притянула к нему вопросительный взгляд.

Но никто не спросил, даже виду не подал,

Мужики бормотали: «Поддай-ка парку!

Ах, какая дрянная сегодня погода!

Эй, малой, принеси-ка ещё кипятку!»

А калека, как старец, нахмуривал брови,

И размахивал связанной туго ольхой.

Отмывались солдаты от вражеской крови,

Отмывались солдаты от смертных грехов.

Вся жизнь поместилась в один чемодан,

И больше никто не кричал и не плакал,

Но громкие звуки случались. Тогда —

Она, как положено, падала на пол.

А поезд уже разогнался сполна,

Колеса о рельсы стучали снаружи,

И сердце стучало, и снова она,

Пугаясь, сжимала ладонями уши.

Вот новая школа и новая жизнь,

Звонок разрывает и душу, и тело.

Под партой, как будто зверёныш, дрожит,

Она просто выжить сегодня хотела.

В свои восемь лет ей так страшно дышать,

Быть может, дыхание кто-то услышит,

И снова сирены гудки оглушат.

Но нет ничего… Тут покой и затишье.

И нет ничего. Нет ни дома, ни тьмы,

Знакомой дороги её до крылечка,

И заезды безмолвны, как будто немы,

Большая квартира, пустая аптечка.

Но мама о чём-то опять говорит

С учителем. «Может, к психологу нужно?»

И над головою плывут фонари.

Они так светлы и совсем безоружны…

Между юбочек клетчатых и рубашек цветных зажат,

На пластмассовых плечиках —

                                     элегантный мужской пиджак.

Новый, с биркой в кармане и – не подогнан ещё манжет,

Он висит в ожидании – ну когда, ну когда уже…

Он готов лечь под ножницы, под иглу, под утюг, под пресс.

Может, к праздникам сложится? Но хозяин совсем исчез.

Рядом запонки синие, строгий галстук – его сосед.

Это невыносимо, но… Но хозяина нет и нет.

И ночами безлунными снится свадьба как наяву,

Будто девушка юная гладит нежно по рукаву.

Гости все в изумлении – как же выправка хороша!..

Но висит объявление: «Продаётся мужской пиджак.

Сорок восемь, неношеный. Продаётся за полцены».

– Почему же так дёшево? Может, будут ещё штаны?

Покупателю нравится, пиджаку в рукава залез.

А хозяин отправился под иглу, под утюг, под пресс.

Он пропал под снарядами, и не надобен гардероб.

У него из нарядного – по размеру сколочен гроб.

Запотело стекло. Я потрогаю

В отраженье потёкшую тушь.

С декабрём мне одною дорогою

Тихо плыть в мутном зеркале луж.

Ничего… Пореву… Там за городом

Слышен ёлочный шумный базар.

Сердце, будто бы лезвием, вспорото, —

Кровоточит у всех на глазах.

За окном кинолентой прокатною —

Снеговик, и морковь, и ведро.

Детства память размытыми пятнами

Пробралась глубоко под ребро.

Календарной страницей оборванной

Перечёркнут потерянный день.

Попрощайся, земля, с униформою

И наглаженный саван надень!

«Постарей, побледней, как положено!» —

По утрам я себе говорю.

Уготовано всем одно ложе, но —

Разный путь к своему декабрю.

Фейерверк – как снаряд, – словно обухом,

Ударяет бездумно в висок!

Ты, декабрь, не смертельная опухоль, —

Ты – в часах отсыревший песок..

Не губи! Не набрасывай петли на

Молодых! Попрошу лишь одно —

Так давай же состаримся медленно,

Не пугая других сединой…

В это время разбитых шаров, обнажённых ёлок,

Время сброшенных бомб, заглушивших салюта грохот,

Мы живём и думаем – путь ещё слишком долог,

А чужая жизнь в этом мире всего лишь кроха.

Мы срубили лес ради запаха свежей хвои,

Не жалея щепок, летящих на грязный снег,

И с плаката на въезде в город взирает воин,

Как реклама тех, кого больше на свете нет.

Чем платить за праздник? Наличными или картой?

Оливье пересолен слезами, прокис на вкус.

Я иду, молчу, но бросают в меня петарду

И смеются, смеются, смеются, а я боюсь…

И какой нас грязью ни вымажи, но

Мы сильны, хоть разорваны на куски.

Ведь родится лишь то, что выношено

Не под сердцем, а в головах людских.