Читать книгу Откровенно о Спасителе, или Тайная миссия Мессии - - Страница 4

      Кем бы ни был евангельский Иешуа из Назарета, он оставил миру своё Учение, хотя никаких книг, написанных собственной рукой Иешуа или под его диктовку, не было. Это означает, что первичной информации, реального слова проповеди евангельского Иисуса, если таковой был, не сохранилось.

      Информация, которая содержится в евангелиях и других новозаветных книгах и считается священной, на самом деле явно вторична и содержит все присущие вторичной информации искажения смысла по принципу «испорченного телефона». Это значит, что к ней надо относиться очень и очень критически. Это значит, что с неё надо снимать многослойную шелуху искажений первоначального смысла, учитывать историческую, культурную, религиозную и философскую традицию, из которой она выросла, принимать в расчёт стереотипы мышления, надежды и чаяния той эпохи, отбрасывать в сторону «идолы рода, пещеры, базарной площади и театра», о которых говорил Френсис Бэкон.

      То есть любое полученное знание в виде слов необходимо рассматривать не как абсолютную истину, на чём упорно настаивает церковь, а как продукт определённого места, времени, культуры, психологии, родового и индивидуального восприятия и осознания первичной информации, преломлённой апостолами и «отцами церкви» через призму собственного мозга и сознания, через личный интерес и социальный запрос.

Именно такой исторический, культурный, психологический подход утверждает наука в лице доктора исторических наук Ирины Сергеевны Свенцицкой, написавшая в далёкие, как каменный век, 80-е блестящую книгу «Раннее христианство: страницы истории»:

      «В зависимости от этнической и социальной среды, от круга источников, которыми располагали составители христианской литературы, от степени влияния нехристианского мировоззрения и, наконец, от духовных потребностей самих верующих создавались различные произведения с различной трактовкой вероучительных и этических вопросов»3.

После гибели Иешуа его ученики, ставшие впоследствии апостолами, пошли со словом проповеди в народ. Предание о Воскресении «первенца из мёртвых», слово Учителя о Любви, милосердии и всепрощении, о втором пришествии и обетованном Царствии Божьем, о воскресении верующих и воздаянии за добро и зло сначала породили экклесии (собрания) первых иудео-христиан, затем проникло за границы Палестины, потом распространилось по обширной Римской империи, а в конечном итоге стало достоянием всего человечества. Так силён был эффект Воскресения к вечной жизни Спасителя. Крохотная секта, одна из многих в то время, не только выжила, но и превратилась в одну из трёх важнейших мировых религий. Около 2,5 миллиардов человек во всём мире, или треть населения всего земного шара, в 2015 году считали себя верующими христианами.

Однако первые 3 столетия для раннего христианства были тяжёлыми и мучительными годами ожидания скорого прихода Спасителя, гонений и мученичества. Мученик на греческом языке, на котором впервые был написан Новый Завет, звучит как «мартюс». Однако основной смысл греческого слова «мартюс» – «свидетель». И только вторичный аспект этого слова означает «мученик». Первые христианские мученики были не жертвами, а свидетелями победы Вечной Жизни над смертью. Их свидетельство утверждало, что царству смерти пришёл конец. Пришёл, благодаря крестной смерти Спасителя и Искупителя.

Раннее христианство было исполнено чаяний о скором втором пришествии Спасителя и установлении Царствия Божия на земле. Не потустороннего Царствия Небесного, куда нетленная душа устремляется после смерти тела, а именно Царствия Божьего на земле. Именно об этом тысячелетнем Царствии Божьем, «скинии Бога с человеками», сущем в скором будущем, страстно повествует книга Откровения Иоанна Богослова:

«И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками,

       и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их.

      И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло» (Откр. 21:3–4).

      Именно эта вера в скорое Царствие Божие заставляла в первые века многих вновь обращённых христиан раздавать свои богатства беднякам и отрекаться от мира зла, насилия, несправедливости:

      «И всякий, кто оставит дома, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную. Многие же первые будут последними и последние – первыми» (Мф. 19:29–30).

      Христианство возникло именно как эсхатологическое учение, учение о близком конце света, учение о суде праведном над миром, погрязшем во лжи, насилии и разврате, учение, которое готовит верующего к переходу на новый уровень космического бытия. Веровать во Христа – значит верить в близкое Царствие Божие на земле. Так думали первые христиане.

      Вера в Царствие Небесное, канонизированная христианской церковью, возникла позже, когда церковь из движения отверженных париев общества начала превращаться в государственную религию, служащую Кесарю – «Помазаннику Божьему». Первые христиане не то что не поклонялись Кесарю, то есть римскому императору, но мужественно шли на смерть, отвергая это обязательное лицемерное и требование раболепного поклонения императору как богу. Их Богом был не могущественный император могущественной империи, а простой сын плотника, распятый на кресте и на третий день воскресший.

      В первые столетия нашей эры новой вере пришлось бороться с ортодоксальными иудеями, которые ждали совсем другого Машиаха (Мессию) и предпочитали соблюдать закон Моисеев.

      Бороться пришлось с иудео-христианами, которые соблюдали иудейский закон, поклонялись Храму, а Христа чтили как простого смертного человека, сына Иосифа и Марии, на которого при крещении снизошёл Святой Дух. Согласно евангелиям иудео-христиан, о своей миссии Христос узнаёт от Святого Духа лишь при крещении, а не знает о ней с самого рождения, как считается в канонической версии. Их Христос – мудрец и пророк, но не Богочеловек.

      Они не верили в непорочное зачатие от Святого Духа, так как сам Святой Дух («Руах») на арамейском – женского рода. А арамейский язык – это не только разговорный язык Палестины того времени, но и язык самого Христа и язык первых христиан, которые со временем перешли на греческий.

      Руах – Святой Дух – не мужское, а женское начало, от которого женщина не может зачать по определению. А вот в греческом, на котором написаны евангелия, Святой Дух – уже не женского, а среднего рода. (А в русском – и вовсе мужского.) То, что для обитателей Палестины, говоривших на арамейском, являлось явной несуразицей, для язычников, говоривших на греческом, который являлся в то время языком межнационального общения, казалось вполне логичным.

      Среди иудео-христиан выделялись секты назареев и эбионитов. Первоначально назареями назывались самые первые члены секты, которых крестил в реке Иордан сам Иоанн Креститель. Название «назарей» (или «назорей») произошло от города Назарет, где, по преданию, родился сам евангельский Иисус или булгаковский Иешуа Га-Ноцри – «ха-ноцри», то есть «житель города Нацрат»). Назареи сочетали веру в непорочное зачатие Иисуса, его распятие, воскресение и вознесение с необходимостью соблюдения Закона Моисеева. Впоследствии ортодоксальные иудеи стали называть христианство «назарейской ересью».

      Верования членов секты по названию «эбиониты» («нищенствующие») очень напоминает веру ессеев, которые также порой именовали себя «нищие». Они соблюдали закон Моисеев, совершали обрезание, праздновали шаббат (субботу), но в отличие от ессеев верили, что Мессия уже пришёл в мир. Резко делившие мир на добро и зло подобно почитателям Заратуштры и членам кумранской общины, они считали Иисуса пророком добра, а апостола Павла, выступавшего против иудейской религиозной традиции, они считали пророком дьявола. Они категорически настаивали на отречении от мира и на отказе от богатства. Они, вслед за Иоанном Богословом, получившим Откровение, готовились встретить второе пришествие Христа и установление Царства Божия на земле.

      «Но, – как пишет Ирина Сергеевна Свенцицкая в книге «Раннее христианство», – подобные настроения и верования не могли быть господствующими среди широких масс населения римской державы сколь-нибудь длительное время. Фанатическое ожидание скорого конца света, по мере того как этот конец отодвигался в неопределённое будущее, ослабевало; да и само представление о чудесном изобилии в царстве божием было слишком сказочным и наивным. Не принимая окружающего их общества, они в то же время не могли ни изменить его, ни представить себе конкретно какое-либо другое. В этих условиях в христианском учении всё большее место занимают поиски духовного очищения, вера в награду на небесах».

      Так постепенно, шаг за шагом изначальная вера в Царствие Божие на земле стала трансформироваться в веру в Царствие Небесное, которое человек обретает не при жизни, а после смерти, не на земле, а на небесах, не в связи с грядущим вторым приходом Спасителя, а в связи с уже состоявшимся приходом в мир Богочеловека, взявшего на себя все грехи мира и распятого на кресте.

      То есть изначально сама вера является понятием подвижным, пластичным. Она следует за общественным сознанием до тех пор, пока не костенеет в догме и ритуале.  А вместе с ней костенеют и все искажения смысла первоначальной проповеди. Зато общественное сознание не стоит на месте, и со временем между догматическим каноном и подвижным общественным сознанием неизбежно назревает конфликт. Конфликт между наукой и религией, разумом и верой, свободомыслием и косностью мышления.

      Помимо иудеев и иудео-христиан, новой вере, закостеневшей впоследствии в каноне и догме, пришлось бороться с гностиками, предпочитающими слепой вере христиан и иудейскому закону нечто иное, а именно Знание (по-гречески – «Гносис»). Гностики превыше слепой веры христиан-ортодоксов, которых они называли «ромеи» (римляне), ставили Знание, причём Знание тайное, аристократическое, эзотерическое. Это Знание недоступно людям плотским, телесным («соматикам»), оно же недоступно людям душевным («психикам»), которые способны только на веру. Высшее знание даётся только людям с ярко выраженным духовным началом, «пневмой» («пневматикам»).

      Вслед за Заратуштрой, провозгласившим ярко выраженный дуализм, борьбу света и тьмы, доброго и злого начала, эзотерическое Знание гностиков также поделило мир на духовное и материальное начала. Причём гностики исходили из того, что изначально «мир во зле лежит», весь зримый мир – это порождение злого, материального начала. И порождён этот злой материальный мир не кем-нибудь, а иудейским Богом Яхве, владыкой над материей, который на самом деле является не высшим Богом, а низшим демиургом. Настоящий, высший Бог обитает в небесной выси, где царит Дух, а не материя. Его они называли, как правило, Отцом, чтобы не путать со злым иудейским Богом, Яхве. Отец-то и послал в мир Иисуса Христа, чтобы тот спас мир от сил зла.

      В отличие от христианской церкви, гностики резко отвергали «священное писание» иудеев, считая его порождением зла.

      «На извечный вопрос «почему мир плох?» гностические группы давали однозначный ответ: потому что плохо сделан. Этот ответ, как бы к нему ни относиться, менее нелеп, чем ответ классических монотеистических религий: человек сам всё испортил (грех Адама и Евы в рассказе об изгнании из рая). Неужто мы и правда так сильны, что можем испортить изначально хорошее творение? Не виноватые мы!»4.

Их философия больше напоминала философию неоплатоников о творении мира из Единого, Абсолюта, и возвращение его из падшего, низшего состояния материального мира к высшему состоянию Единого в своей божественной полноте и целостности, состоянии Высшего совершенства, Плероме (греч. – «наполнение, полнота, множество»).  А то, что в нём не возникает проблемы теодицеи (теодицея – лат. “theodicea” – «богооправдание»: если в мире существует зло, то Бог не может быть одновременно и всесилен, и всеблаг), роднят его с буддизмом.

Гносис, то есть запредельная, мистическая, интуитивная мудрость, Абсолютное Знание, находится на первом месте среди ценностей и у буддистов (Джняна), и у гностиков. Обретение Гносиса вопреки невежеству и есть путь к спасению: путь к нирване у буддистов, путь к плероме у гностиков.

Спасение у гностиков заключается в отказе от мира зла и материи, в ярко выраженном аскетизме, из которого впоследствии выросло христианское монашество, в решающей роли Спасителя – Иисуса Христа. Роль Христа – восстановление божественной целостности Плеромы, которая в процессе развития утратила один из своих важнейших элементов («эонов») по имени Знание («Гносис»). Не вера, а именно Знание, причём Знание эзотерическое, тайное, сокровенное. Именно это Знание, а не вера даёт возможность восстановить целостность Плеромы и вернуться к совершенному состоянию изначального единства и полноты в Духе. Именно это мистическое иррациональное Знание дарует победу над злом:

«Таким образом, без гносиса – мистического познания – невозможно уничтожение зла, и сам факт познания означает гибель зла»5.

Гностики отрицали мир зла и материи во имя возвышения и воссоединения в Плероме – мире совершенного, полноценного бытия –  посредством Знания-Гносиса. Избранные обретают Плерому, или же «Царство», «Царство Отца», «Царство Божие». Это «Царство» не где-то в пространстве или времени, «но Царствие внутри вас и вне вас», – говорит гностическое и потому апокрифическое Евангелие от Фомы.

Схожая мысль прослеживается и в каноническом Евангелии от Луки:

«Быв же спрошен фарисеями, когда придёт Царствие Божие, отвечал им: не придёт Царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там.

Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17:20–21).

«Таким образом, в мучительных для христиан спорах о царстве божием, которые отражены и в новозаветных произведениях, автор Евангелия Фомы и те, чьи взгляды он отражал, заняли особую позицию: царство божие – это извечно существующая божественная сущность (то же самое, что «свет» или «истина» в других гностических сочинениях). Оно вне людей, но оно и в них, и только внутри себя они могут обрести его»6.

В отличие от иудео-христиан, Иисус Христос у гностиков не обладает человеческой сущностью. Иисус гностиков – Логос, Слово мудрости и Знания, всемогущий посредник между Высшим миром Духа и низшим миром материи, который пришёл спасти «некоторых», точнее говоря, избранных пневматиков, открывших при посредничестве Христа внутри себя Высшее Знание, мистический Гносис, и овладевших силами Духа, «пневмой».

Христос у гностиков вовсе не человек и даже не Богочеловек. Его человеческая сущность – лишь кажущаяся. Истинную его сущность невозможно постичь разумом и описать словами. Её символ – свет, разлитый повсюду:

«Я – свет, который на всех. Я – всё: всё вышло из меня и всё вернулось ко мне. …Подними камень – там найдёшь меня, рассеки дерево – и там»7.

Только те избранные, пневматики, в душе которых таится частица Духа, могут спастись путём самораскрытия в себе этого Духа («пневмы»), путём мистического, иррационального озарения, путём овладения Высшим Знанием:

      «Они обращались к абстрактному человеку, к его внутренней сущности вне реальных условий существования людей. Всеобщность христианской проповеди («нет ни эллина, ни иудея», как сказано в посланиях Павла), которая обеспечила новой религии широкое распространение, нашла здесь своё крайнее выражение. Но в то же время представление об индивидуальном озарении как единственном пути к божеству создавало новых «избранных». Те, кто не смогли приобщиться к гносису, не спасались ни молитвами, ни покаянием, ни добрыми делами»8.

      Именно это избранничество роднит гностиков с книгой Откровения Иоанна Богослова, где первого воскресения удостаивается тоже только ограниченное число избранных, «ибо много званых, да мало избранных»!

      Апокрифическое Евангелие Истины настаивает, что овладение Знанием идёт рука об руку с обретением Единства, Света, Жизни:

      «Как в случае с невежеством личности, когда она приходит получать гнозис, её неведение исчезает само собой, как и тьма исчезает при появлении света, также и Изъян исчезает в Совершенстве. Так, с того момента Форма не явна, но будет она исчезать в слиянии Единства, ибо ныне их Труды лежат разбросанными. Со временем Единство будет совершенствовать Пространства. Именно внутри Единства каждый достигнет самого себя. Внутри Знания он очистится от Множественности, (обратясь) в Единство, поглощая Материю внутри себя подобно огню, а Тьму – Светом, Смерть – Жизнью»9

Христианской церкви, которая и так считала себя обладателем высшего, сакрального, абсолютного знания и уповала на слепую веру, на молитву, на покаяние, на Богочеловека, на Господа Бога, на Царствие Небесное, это учение явно не понравилось и не могло понравиться. Хотя гностики в силу аристократичности и эзотеричности своего учения не могли, да и не хотели конкурировать с христианской церковью.

      В противовес гностикам, учение которых оказало опосредствованное влияние на некоторые книги Нового Завета, христианские миссионеры, наоборот, утверждали, что вера превыше всего, вера превыше знания. Этот лозунг нашёл горячий отклик в сердцах многих простолюдинов, страстно желающих лучшей доли. Просто и понятно, и не надо никакого заумного Гносиса.

      Если учение гностиков было замкнутым, таинственным, открытым только для избранных, принижающим значение этики в эту бурную эпоху перемен, если оно было непонятным для простолюдинов и неприемлемым для Римского истэблишмента с его устоявшейся социальной иерархией, то учение христианских ортодоксов было максимально демократичным.  Двери первых христианских общин, экклесий (греч. – «собрание»), были открыты для всех верующих, будь они рабы, блудницы, необразованные и неотёсанные простолюдины. Веришь – будешь спасён!

      Этот догмат впоследствии многократно усилился в период Реформации в проповеди Мартина Лютера, который спасение связывал только и исключительно с верой. Вера – инструмент убеждения гораздо более действенный и демократичный, чем Знание. Особенно если убеждать приходится малообразованных и разочаровавшихся во всём изгоев общества, страстно желающих воздаяния за свою истовую веру, которые и являлись первыми сторонниками нынешнего христианства. Рабы и нищие, вдовы и сироты, калеки и блудницы, даже презираемые сборщики налогов, мытари (вспомним Левия Матфея), – вот первые адепты новой веры, вот целевая аудитория новой, нарождающейся церкви.

      (Только и плодов особых эта вера не принесла. Не явилось Царствие Божие верующим в течение двух последующих тысячелетий, несмотря на все подвиги веры. Может, одной веры всё-таки маловато для обретения Царства? Может, явится Плерома не просто верующим, но и знающим?)

      Античному чувству прекрасного как совершенства формы христиане противопоставили духовное и нравственное совершенство.

      (Чему сейчас поклоняются люди, называющие себя христианами, – совершенству формы, культу денег, успеха, молодости и физической красоты или духовному совершенству, даже если человек – нищий и калека?)

      Общественной иерархии рабовладельческой римской империи первые христиане противопоставили грядущее Царствие Божие, в котором «последние будут первыми».

      Социальному гнёту противопоставили равенство всех во Христе. Не важно – патриций ты или раб, важно, что ты веруешь во Христа, а значит, будешь спасён от всех горестей и напастей этого несовершенного мира.  Поэтому вера по сей день является одним из важнейших столпов христианства. Вера супротив Знания.

      Без веры новый культ поклонения Спасителю мог бы просто не выжить в те смутные времена. Как не выжил культ христиан-гностиков, которые явное предпочтение отдавали мистическому, аристократическому Знанию.

      Борьба нарождающейся христианской церкви за веру завершилась победой. Вера на многие века победила Знание. На многие, но не навсегда. Когда-то на смену вере приходит заповеданное «время истины». Когда-то вера вступает в священный брак с разумом, со Знанием, с Гносисом, порождая Истину и Свободу.

      «и познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин. 8:32).

      Бороться нарождающемуся ортодоксальному культу пришлось и против монтанистов, сторонников бывшего языческого жреца, а впоследствии христианского пророка Монтана (II век н.э.). Он пророчествовал сам, объявив себя Параклетом, Духом-Утешителем, обещанным Христом:

      «Утешитель же, Дух Святый, Которого пошлёт Отец во имя Мое, научит вас всему и напомнит вам всё, что Я говорил вам» (Ин. 14:26).

      Пророчествовали две его сподвижницы – Присцилла и Максимилла. Плюс ко всему возможность пророчествования была признана за любым верующим-харизматиком. Мало того, что Монтан утверждал, что во Христе люди не получили всю полноту откровения, но ещё и в корне поменял церковную иерархию. Главенствующая роль в распространении нового учения была отдана стихийным пророкам, а не епископам.

      Так, собственно, и было изначально, пока к власти в христианских собраниях не пришли вместо пророков и апостолов (в данном значении – послов, посланников, проповедников) епископы, которые на первых порах занимались лишь административными и хозяйственными функциями. Пришли и сменили традиционную совместную христианскую трапезу епископальной проповедью, а власть пророков и апостолов – собственной несокрушимой властью.

      Епископы, которые уже успели к этому времени насладиться авторитетом и религиозной властью, в религиозной иерархии монтанистов были сдвинуты с первого на третье место! Чем бы, вы думали, на это ответили епископы?

      Тем же, чем язычники ответили на нарождение христианского вероучения. Обвинили «еретиков» во всех смертных грехах, включая утверждение, что монтанисты во время своих таинств пьют кровь младенцев.  Цель – защита канона и собственной власти – оправдывает средства. Спустя пять столетий движение монтанистов, то разгораясь, то затухая, постепенно сошло на нет.

      В первые века проповедовать приходилось в борьбе с языческими культами эллинов.

      Нешуточная борьба шла с римским поклонением персидскому богу-воителю Митре. Только победа в 323 году войска, возглавляемого императором Западной римской империи Константином (Великим), который поклонялся Иисусу, над императором Восточной Римской империи Лицинием, который отдавал предпочтение культу бога-воителя Митры, нанесла сокрушительный удар вере римлян во всемогущество персидского бога Солнца.

      Приходилось бороться с манихейством, религией, основанной персом Сураиком, который получил почётное прозвище Мани́, что на древнегреческом означает «дух», «ум» (не путать с английским “money” – «деньги»).  Основатель манихейства Мани́, живший в III веке, объявил себя преемником Заратуштры, Будды и Христа и учил о борьбе света и тьмы, добра и зла, о том, что всё зло в мире идёт от материи – порождения Князя Тьмы.  Благой Бог же породил исключительно духовный мир, а не весь мир, как Бог-Творец иудеев и христиан.

      Это была первая попытка синтеза основных религиозных учений, существовавших на тот момент. Попытка, которая закончилась полным крахом, несмотря на впечатляющие достижения в I тысячелетии новой эры. Миссионеры новой веры вели свою проповедь не только в Персии, но и в Риме, и в Африке, и в Китае, и даже на территории современной России: на берегах Оби, Иртыша и Енисея.

Зато, в отличие от манихейства, проповедь христианской веры закончилась блестящим успехом. После 3 столетий преследований и гонений христианство вдруг стало государственной религией Римской империи! Это случилось в феврале 380 года от Рождества Христова при императоре Феодосии I. Как такое стало возможно?