Читать книгу Абестриксилья. Сборник рассказов - Группа авторов - Страница 2

«Наконец-то, последний пациент на сегодня».

Именно так, сидя в мягком и удобном кресле, думал Валерий Павлович, лучший психолог города. За годы своей практики он не консультировал разве что домашних кошек. Хотя нет. Если считать выезд к пациенту на дом и общение с животными, то любой разговор с психологом можно назвать консультацией. Так что, Валерий Павлович не консультировал лишь змей и крыс в этом городе. Если не называть змеями и крысами некоторых представителей женского пола, конечно же. Как бы то ни было, опыт у сорокасемилетнего темноволосого кареглазого мужчины был большой.

Подростков к нему на прием отправляли их родители, которые не справлялись с проблемами современных детей, неуверенные в себе девушки приходили на консультации сами, чтобы узнать, что с ними не так (спойлер – все с ними так), женщины бежали к Валерию Павловичу за помощью в отношениях с мужьями, а мужчины записывались к нему на консультации, чтобы реализоваться в профессии. В общем. Валерий Павлович был популярен, востребован, успешен.

«А что я, хуже других?», – так думала Яна Игоревна, двадцатилетняя студентка, художник и консультант магазина одежды, которая наконец-то решилась рассказать о своих тревожных мыслях не только подругам, но и специалисту.

Именно эти два человека встретились в кабинете одного из них и начали свой разговор.

– Расскажите мне, почему Вы оказались здесь? Почему именно сейчас?

– Видите ли, я давно хотела записаться к Вам на прием. Просто не знала, настолько ли важно то, что я хотела бы обсудить.

– Любой вопрос, касающийся Вашей личности, важен. Даже самая незначительная деталь.

– Наверное, Вы правы.

– О чем Вы хотели поговорить?

Яна посмотрела в глаза психологу, как бы проверяя его реакцию на ее слова:

– О своих снах.

Валерий Павлович выдержал небольшую паузу:

– Мы говорим о сновидениях в общем или о конкретных событиях во снах?

– Даже не знаю. Скорее, в общем. Возможно, Вы скажете, что я – псих, особенно когда я расскажу, что мне снится. Подруги, которым я рассказываю об этом, обычно восторгаются яркостью этих снов, и как подробно я их запоминаю. А я устала каждую ночь проживать еще одну насыщенную жизнь. Я чувствую, что каждый эпизод во сне влияет на мою реальность. Иногда я вижу и вещие сны…

– Скажите, Вы никогда не пробовали записывать то, что Вам снится?

– Записываю каждое утро, бывает, и ночью просыпаюсь, чтобы записать то, что видела. Я принесла с собой тетрадку и хочу прочитать Вам все, что в ней есть. Никому из моих друзей никогда подобное не снится, вдруг, со мной что-то не так. Если так и есть, я хотела бы узнать об этом первой.

– Ну что ж. Я готов слушать.

***

Итак, я дома. Все кажется обычным: тот же диван, та же картина над креслом, те же бордовые бархатные шторы, которые мы купили на осенней распродаже. Но под ногами почему-то не наш привычный мягкий ковер, а черная земля. Она пахнет сыростью и старостью, такое ощущение, что вся ее поверхность была долгое время покрыта деревянным настилом, и его недавно сняли, из-за чего и стоит такой немного даже прелый запах. Прямо посреди комнаты растет маленькое дерево, имеющее какие-то странные извилистые ветви. Я очень долго смотрю на него, пока не нахожу сходств с елью.

Новогодняя елка. Только выглядит она необычно: верхние ветви длиннее нижних, порой кажется, что на протяжении всего ствола они чередуются – короткие и длинные, и так далее. Иголки не похожи ни на одну иглу ели или сосны, которые я когда-либо видела, поэтому я подхожу и трогаю: их структура больше напоминает махровое полотенце вперемешку со стекловатой, потому что после соприкосновения даже с одной веткой руки начинают покрываться маленькими ранками, как будто я вместо крема втираю в них наждачную бумагу.

С моих пальцев на землю начинает капать кровь, но она, почему-то, не красная, а черная, и, падая вниз, она сливается с землей. Несмотря на все это, я пытаюсь нарядить это дерево к Новому году. Меня не смущает все вышеописанное, мне не нравится лишь то, что елка недостаточно высокая. Почему она низкая? Почему она едва достает мне до пояса? Ведь в моем представлении елки, а особенно новогодние, должны быть высотой до потолка. Как ее наряжать? И игрушки для украшения – шарики, гирлянды, как будто сами не хотят, чтобы я вешала их на махрово-стекловатные ветви: только я пытаюсь потянуться за шариком, как ниточка, на которую он должен крепиться, начинает удлиняться и обвивать не только каждый мой палец, но и шею.

В итоге я стою возле этого несчастного дерева вся обвитая маленькими тонкими нитками, которые уже начинают прорезать мне кожу насквозь. Спустя какое-то время я вижу человека, стоящего позади елки. Я даже не знаю, человек ли это: по очертаниям очень на него похож, но своим нутром я ощущаю, что это какая-то темная материя, в костлявых пальцах которой находятся все концы ниток, обвивающих меня, и стоит эти нитки только потянуть немного на себя (то есть, если это существо потянет нитки), то я попросту задохнусь. Есть еще вариант: та нитка, которая обвивает мой палец на руке, сожмет свою петлю настолько сильно, что сама съедет до уровня ногтя и оторвет его. Да, выглядело бы это мерзко, а я знаю, о чем говорю: все это уже проигралось в ярких красках в моем воображении. Я смотрю на сущность, у которой я в руках. И. Ничего. Все исчезает. И дальше я ничего не помню.

***

Все началось, как и всегда, с обычного времяпрепровождения: я просто бродила по песчаному берегу реки. Хоть на улице было тепло, и светило солнце, одета я была как зимой: куртка с мехом, большая шапка, прикрытая сверху капюшоном. Шла я очень медленно, настороженно осматривалась. Вокруг были деревья с тонкими стволами, на них вместо листьев были бабочки, которые от одного моего взгляда резко полетели к небу. Вообще, я не очень боюсь насекомых, кроме муравьев, но они, скорее, противные, чем страшные. А вот бабочек я испугалась.

Потом сцена переменилась, и я каким-то чудом оказалась в деревянной старой лодке на самой середине реки. Я не чувствовала опасности, казалось, что я полностью защищена какими-то силами или элементарной надежностью лодки. Мое внимание было приковано к другому: надо мной пролетал человек с парашютом, как мне казалось сначала. Он тоже был одет не в легкую одежду, что дало мне повод засомневаться во времени года: мне показалось даже, что я вижу быструю смену листьев деревьев в виде бабочек на какие-то белые меховые шарики – снег.

Чем ближе становился ко мне этот человек, тем лучше я могла разглядеть его средство передвижения: это был не парашют, скорее, я назвала бы это мини-вертолетом. Нет. Не вертолетом. Было время, когда я ездила отдыхать в деревню. Какое хорошее время это было: я могла часами бродить по полям, соседним деревням, да и просто по окрестностям. Собирать букеты из ромашек, ходить за грибами и ягодами. Был период, когда старые постройки начали разрушать, потому что они помешали одному предпринимателю каким-то образом. Часто я останавливалась около одной старой мельницы, которую, к счастью, оставили целой. Так вот, то, на чем летел человек над рекой, было очень похоже на колесо от этой самой мельницы. Еще можно было подумать, что это колесо от колодца, с помощью которого поднимается ведро: было много деревянных перекладин, за которые нужно было хвататься, когда крутишь его. И это колесо, которое помогало тому человеку, скорее всего мужчине, не падать, еще и быстро вращалось, визуально образуя деревянный диск.

Внезапно мне показалось, что что-то идет не так: мужчина начинает быстро приближаться ко мне, он что-то говорит, по движению его губ я вижу, что произносит он одни и те же слова, причем громко, но я ничего не слышу, вижу лишь панику, охватившую его лицо. Он настойчиво продолжает повторять одну и ту же фразу и стремительно падать в воду. А я? Я просто сижу в своей лодке, сижу и не могу пошевелиться, как будто меня кто-то обездвижил. Постепенно я превратилась в каменную скульптуру, которая собирается пойти ко дну.

Следующий кадр – пустое небо, в котором уже нет летящего человека. Вдруг я оказалась в теле этого человека, смогла на себе ощутить, как мужчина ударился о воду, пытался плыть, но у него не получалось, как он начал терять запас воздуха и судорожно захлебываться водой и как он без сознания опустился на вязкое песчаное дно, которое затянуло его за несколько секунд. Грубо говоря, наши тела объединились, я стала им. Как? Не знаю. Зато знаю, каково это, падать с неба и тонуть. Потом все исчезло. И дальше я ничего не помню.

***

Я в каком-то неизвестном кафе. Кажется, что я когда-то его видела: возможно, когда мы проезжали мимо маленькой заправки в пригороде. Помещение не очень большое, в зале находится барная стойка, справа и слева от которой стоят небольшие столики вдоль стены с подставленными рядом высокими стульями.

Я вижу очень много ярких деталей: оранжевые тарелки над столами в качестве украшения, огромная ваза прямо посреди зала, которую нужно обходить, чтобы попасть к барной стойкой, огромные вилки в качестве вешалки для одежды. На каждой спинке стула висит шлем в виде головы носорога, видимо, это такая особенность данного заведения: все приходящие сюда и садящиеся за стол должны быть в них. Поэтому все посетители для меня одинаковые сверху из-за этих шлемов, и разные снизу, так как там либо мужское тело, либо женское. Очень странно выглядит. Странно и неправдоподобно. Чем-то напоминает кентавров-перевертышей.

Передо мной у барной стойки стоит молодой человек и заказывает пиццу. Потом действия происходят стремительно: парень хватает пиццу и пытается убежать, не заплатив. Тем временем я замечаю, что на одном из столов стоит много пластмассовых бутылок, и на одной из них начинает появляться огромное прожженное пятно: оказывается, такие пятна всегда появляются, когда кто-то не платит по своим счетам, и это касается не только счета в ресторане или кафе. Кто-то элементарно не отдал долг другу, кто-то пообещал приехать за девушкой и не приехал, кому-то оказали услугу, но ответная благодарность не была отправлена. По всему миру раскидано столько прожженных пластмассовых бутылок – прозрачных, коричневых, с голубым отливом, что их не пересчитать.

Параллельно с действиями, которые совершает парень, я наблюдаю еще одну непонятную мне картину: бармен выходит из-за своей барной стойки, достает из-за спины крепко зажатую в руке плеть и начинает хлестать ею непонятно откуда взявшуюся зебру. Бедное животное изворачивается, пытается спастись от ударов, но ничего не получается, а я бездействую. Пытаюсь хоть как-то противостоять этой жестокости, но у меня не получается. Я начинаю плакать.

Проходит еще какое-то время, все начинает постепенно отдаляться от меня. Вскоре я понимаю, что все предметы: и одушевленные, и неодушевленные, не отдаляются, а просто уменьшаются в своих размерах – я вижу перед собой лишь маленькие, как игрушечные, фигурки, но они все реальны: парень размером с куклу продолжает убегать из кафе, бармен продолжает избивать зебру, зебра пытается избежать боли… Я как будто нахожусь в самодельном кукольном театре, кажется, что вот-вот опустится занавес. Потом я кладу все вышеперечисленные «игрушки» (парня, бармена, зебру) в специальную деревянную сумку, которая оказалась у меня в руках, и начинаю заливать всех смесью керосина и спирта: как бы для общего обездвиживания.

Со временем и парень, и бармен, и зебра перестают двигаться и превращаются лишь в очень реалистичные жесткие фигуры, как будто покрытые лаком. Я хватаю свою деревянную сумку и бегу к личному самолету, который, как оказалось, и доставил меня в это место к самому входу (может, именно поэтому я и не помню, как пришла сюда?). Передвижения по небу я не вижу, но чувствую: как будто я не в салоне самолета, а снаружи, и удерживают в воздухе меня не крылья самолета, а собственные огромные ресницы, и мне нужно быстро моргать, чтобы не упасть в открытый океан. Постепенно я начинаю терять высоту и падать, а упала я в то место, где уже была.

Сцена меняется. Я стою на песчаном берегу тихой речки, никого нет вокруг. Вдруг я начинаю слышать какой-то посторонний голос. Мне кажется, что он оглушает все пространство, окружающее меня, я оглядываюсь, чтобы проверить, слышит ли кто-то еще все то, что слышу я, но я здесь одна. Странно то, что голос меня одновременно и пугает, и успокаивает. Он рассказывает мне, как здесь хорошо, какое блаженство я буду испытывать каждый раз, касаясь воды; мне нужно зайти на самую глубину, чтобы полностью ощутить то прекрасное, о чем говорит мне незнакомец. Спустя несколько минут я вспоминаю, что уже слышала где-то такие же интонации, но немного по-другому. Да, оказалось, что это мой собственный голос, только он почему-то слишком часто меняется: то мужской, то женский, то вообще какого-то среднего рода.

Мне как будто пришло осознание того, что внутренний голос может меняться в зависимости от настроения, и я успокоилась. Я отстранилась от этих размышлений и предалась своим ощущениям от соприкосновения босых ног и мелких песчинок, утопающих в холодной воде. Я хотела навсегда остаться здесь, но в самый неподходящий момент все опять переменилось: я вновь оказалась в том баре, где парень отказывался платить за заказ, вновь я видела эту зебру… Я просила свой внутренний голос вернуть меня на берег реки, но как только я пыталась воспроизвести в памяти вид места, где мне хотелось оказаться, мое сознание полностью заполнялось мыслями о деревянной сумке с обездвиженными существами, и я уже ничего не могла сделать.

***

Раздается телефонный звонок, мне сообщают, что срочно нужно забрать у одного знакомого пакет с важными документами, но загвоздка в том, что мой знакомый живет на другом берегу реки. Меня это совершенно не смущает, и я решаю выполнить поставленную задачу, непонятно от кого исходящую. Подхожу к воде и вижу, что мост для перехода на другой берег подвесной, выглядит он ненадежно: какие-то узкие деревянные перекладины, по которым нужно идти, болтаются из стороны в сторону, при том, что они все разного размера. Я ступаю на первую перекладину-ступеньку: она очень шаткая, мне кажется, что я вообще иду по каким-то веревкам. Опускаю взгляд вниз и вижу, что я иду по тонким ниточкам, которые вот-вот оборвутся. Вдруг я замечаю, что иду не одна, а с другом. Откуда он появился?

Если опустить взгляд вниз, можно увидеть, что вода в реке темная, почти багровая и мутная и, чтобы не упасть туда, мы с другом держимся за большую ледяную глыбу, которая вырастает из самого дна реки. Эта глыба раздваивается, чтобы держаться за нее могли два человека, и движется с нашей же скоростью, опережая нас на несколько сантиметров. Но наша опора не так прочна, как казалось на первый взгляд – она начинает таять от прикосновений теплых рук, нам не за что больше держаться, мы падаем вниз. Меня полностью заполняет страх, и я уже забываю о своем друге, думаю только о том, что мне нельзя утонуть из-за миссии, которую мне поручили: забрать пакет с важными документами.

Я очень долго плыву, ледяная вода обволакивает меня со всех сторон, одежда все тяжелеет и тяжелеет… Раньше я уже бывала в таких ситуациях и, как правило, часто тонула, но каким-то чудом не умирала. Сейчас я не тону, скажу больше, я уверенно подплываю к берегу, но на землю я ступаю совершенно не в мокрой одежде. Все наоборот: мои волосы, мой браслет, моя футболка и мои джинсы – все светится огненным светом, и не просто светится, я ощущаю этот жар. Мне кажется, что я горю заживо. Поворачиваюсь назад, чтобы снова окунуться в холодную воду, но река исчезла, как исчез и мост с моим другом. Остается только идти вперед, что я и делаю.

С каждым ускорением шага жар утихает, я начинаю бежать к обозначенному месту, где мне должны были оставить пакет. Он под деревом, но это дерево растет в обратную сторону, то есть ветвями и листьями в землю: я вижу лишь огромные корни, торчащие на поверхности, которые могут упасть на меня, а ветви и листву, какого бы цвета она ни была, я могу лишь представить. Оказывается, что нужный пакет находится под землей, и чтобы добраться до него, мне нужно вырыть небольшую яму. Лопаты рядом нет, и я начинаю грызть землю зубами, потому что в этом месте рукам нет прохода на подземный уровень: если дотронуться до земли, руки начнут неметь, потом их парализует, и чтобы этого не произошло, я завожу их за спину и поднимаю как можно выше. Все это очень странно.

Я прогрызаю достаточно большую яму, и тут мои зубы начинают превращаться в длинные колосья пшеницы, из-за чего они перестают быть острыми и не выполняют больше свою функцию. Я не обращаю на это внимание, достаю пакет, а в нем вместо документов, которые мне нужны, лежит зеркало. Еще с детских времен я помню, что нельзя смотреться в чужые зеркала, но я не обращаю на это внимание и смотрю на свое отражение. Я вижу не знакомое мне существо: вместо зубов – колосья пшеницы зеленого цвета, почему-то, вместо глаз – пуговицы, обросшие сероватым мхом, вместо носа – морковка. Я начинаю кричать от ужаса, но из-за крика все становится еще хуже: я превращаюсь в снеговика, состоящего из четырех снежных шаров. Вместо рук у меня – ветка розы с шипами, но без цветка.

Позже я каким-то образом отстраняюсь и смотрю на себя со стороны. Я похожа на несуразный цветочный снеговик, который не может позвать на помощь, так как его лишили голоса: я пытаюсь что-то сказать, но не могу: из моих уст раздается лишь мерзкий хрип. Мимо проходят люди, которые боятся этого звука, и я понимаю, что они никогда не приблизятся ко мне на достаточное расстояние, чтобы помочь мне стать прежней. Мне, смотрящей на все это со стороны, становится очень страшно, я начинаю громко кричать, из моих глаз и из глаз меня-снеговика градом катятся слезы. Я резко зажмуриваюсь со всей силы так, что глаза начинают болеть. Темнота. Резкий свет. И снова передо мной то ужасное лицо с пуговицами и морковкой.

***

Я просыпаюсь на большой серой каменной скале на берегу моря. Сначала я вижу только яркий свет, который полностью ослепляет меня. Позже я осматриваюсь: место очень похоже на пляж, который я видела в далеком детстве у одной небольшой реки (почему так часто я оказываюсь около какого-либо водоема?), но потом я убеждаюсь, что это море все-таки. Оборачиваюсь и вижу крест, к которому начинаю пристально присматриваться: сначала мне кажется, что он могильный, потому что находится на небольшом бугорке – может это как раз и есть могила? Крест сделан из самого светлого дерева, какое только может быть, что странно, потому что видно, что крест старинный, и он не должен был настолько хорошо сохраниться: его как будто отполировали специально для меня.

Спустя какое-то незначительное время я вижу надпись, сделанную красной краской. Я не могу разобрать, что там написано, но мне кажется, что это что-то запретное или таинственное. Позже крест начинает напоминать стрелку – указатель, по которой я должна двигаться дальше. У меня появляются мысли, что это просто обозначение какой-то старенькой церквушки, но я не берусь ничего утверждать. Я встаю и иду по небольшой тропке вдоль моря, оборачиваюсь назад и оглядываю весь берег целиком: местность неровная, много разных песчаных холмов, углублений в земле, выступов, как каменных, так и глиняных. В этих впадинах, углублениях и на этих выступах находятся особые спящие существа, на первый взгляд которые похожи на больших ежей с иголками длиной сантиметров по двадцать каждая.

Я смотрю на этих животных довольно долгое время, постепенно у них появляется схожесть с черепахами: у всех неожиданно «выросли» панцири. Мне резко захотелось потрогать один из них, ведь по всем правилам он должен быть очень прочным, и я не причинила бы никакого вреда необычному животному. Я протягиваю руку, слегка дотрагиваюсь до существа передо мной, но мне кажется, что трогаю я зефир. Самый мягкий зефир, какой только можно представить. Мои пальцы почти проваливаются в этот «панцирь», и я одергиваю руку. Внезапно я вспоминаю, что этих животных нельзя будить, ведь они несут необъяснимую опасность.

Сцена немного меняется: я начинаю управлять непонятным транспортным средством, получается у меня плохо, но один мужчина в большой соломенной шляпе, местный житель, как потом оказалось, говорит мне, что чем хуже я управляю, тем больше ему это нравится. Что за бред? Ему нравится смотреть, как другие люди мучаются? Потом я начинаю ловить еже-черепах. Этот мужчина дает мне специальное приспособление, чтобы легче было подцепить животных: средней длины бамбуковая палка с круглыми соединяющими перемычками. На эту палку зеленовато-коричневого цвета крепится бежевый жгут. Вообще, вся эта конструкция действует как крючок.

Одна еже-черепаха резко приобретает черты рыже-белой пушистой кошки, изворачивается и уплывает (мне вообще сложно представить, чтобы кошки плавали, если честно). Я ищу плотные рукавицы, чтобы выкинуть другое это существо как можно дальше, чтобы обезопасить себя, но еще одна еже-черепаха начинает приближаться ко мне. Я начинаю пятиться назад, отступать, и, к счастью, это существо каким-то образом исчезает в воде.

Я снова иду по берегу, передо мной открывается вид на кристально чистую воду, сквозь которую просвечивает песчаное дно. Я очень хочу поплавать, но по этому месту с бешеной скоростью проносятся различные катера, что мешает мне это сделать. Потом они все исчезают, и я ныряю в воду. Дальше ничего особенного не происходит, но потом я начинаю чувствовать шевеление своих губ во время разговора: я рассказываю обо всем случившемся двум людям, один из них – мой друг из далекого детства, а другой – совершенно неизвестный человек. И после этого я уже совершенно ничего не помню.

***

Почему-то нелегко это вспоминать, как будто все случилось много лет назад, хотя на самом деле было вчера. Я была в своей комнате, и из соседнего дома к нам каждую ночь приходило чудовище. Мне сложно его описать, но, если не вдаваться в детали, оно было высокое с большой вороньей головой. Нет, даже не с головой, скорее, это был огромный клюв. У чудовища был большой черный капюшон, который прикрывал шляпу с широкими полями, привязанную к этому клюву.

Этот монстр забирался к нам в дом через окно и по очереди переходил из комнаты в комнату к каждому члену семьи. Я всегда его видела, просыпалась и кричала, но одновременно оставалась безмолвной. Я пыталась предупредить родителей об этих визитах, но не получалось, потому что как только ко мне возвращалась способность говорить, чудовище исчезало, а я в ужасном испуге и со слезами на глазах оставалась непонятой.

Были случаи, когда я просто не понимала, как родители не чувствуют и, элементарно, не слышат его присутствия: несколько раз это существо принимало облик маленькой девочки лет пяти-шести, но у нее было какое-то демоническое выражение лица, она громко и страшно смеялась. Часто она брала стул в моей комнате, наклоняла его, чтобы он стоял на двух ножках, с грохотом тащила его по полу так, что ковер сворачивался гармошкой, и издавался жуткий царапающий звук ножек этого самого стула о пол. Я пыталась кричать, плакала, но, как и в прошлые разы, не получалось издать ни единого звука. А что делало это чудовище? Оно каждую ночь склонялось своим клювом к лицам спящих родителей, желая причинить зло. Я знала это, но не могла объяснить.

Чуть позже родители тоже стали замечать чье-то присутствие. Мы пытались разоблачить его: ставили видео – камеры как во многих фильмах ужасов, чтобы определить, как именно приходит монстр, хотели поставить зеркало, чтобы посмотреть, будет ли он там отображаться, и чтобы успеть спрятаться, заранее увидев его в этом зеркале. Как-то раз мы увидели, как ОНО прыгнуло с крыши соседнего дома, а за ним в темноту прыгнули маленькие дети, наподобие той девочки, в которую превращалось чудовище. Они прыгнули и исчезли. Хотелось надеяться, что навсегда, но мы знали, что не избавились от них окончательно: вопрос времени, когда весь этот кошмар вернется к нам в дом.

Спустя какое-то время мы с семьей, чтобы переменить обстановку и немного отдохнуть, поехали на море. Я помню, какой шум окружал нас все время: волны бились о скалы, друг о друга, обо все. Пляж был нам одновременно и местом отдыха, и домом, как будто у каждого человека есть определенный участок-сектор земли, на котором он отдыхает. А сам пляж делился на две области: часть в низине, ближе к морю, песок там был не цвета обычного песка, а цвета морской волны, бирюзового, и часть пляжа находилась на небольшой возвышенности. Эти области практически не отличались друг от друга, мы жили в низине, а чтобы попасть на возвышенность, нам нужно было всего лишь подняться на небольшую песчаную ступеньку. Еще сам пляж находился не на земле, а как будто на огромной вертолетной площадке чьего-то загородного дома. И еще мы были очень близки к небу.

В один день мы лежали и говорили о том, что волны бьют очень громко, и мы перестаем понимать любые слова друг друга: пытались докричаться, чтобы быть услышанными, хотя лежали рядом. Внезапно мы увидели невысокую волну, которой хватило, чтобы полностью уничтожить наш пляж. Всех залило водой, я оказалась в непонятном месте, и для того, чтобы увидеть, где мы жили, мне нужно было смотреть наверх, потому что наш пляж как будто парил над землей, а нас всех сбросило вниз. Ко мне все обращались как к врачу, а я помогала людям. Я шла, выбирая ничтожные маленькие участки земли, чтобы не наступать на трупы людей с красными лицами, которыми было заполнено все пространство. Я шла в поисках своих родных, мои глаза застилали слезы, больше похожие на жгучую кровь, и я уже не верила, что кого-то найду. Нашла ли я их? Не знаю.

***

Я смотрю на большой дом. Он сделан из довольно странного материала: кажется, что он очень хрупкий. Мне говорят, что этот дом построил богатый человек на месте старого особняка, из которого выгнали большую семью. Рядом со мной находятся мои знакомые, с которыми мы проверяем, есть ли у нас экстрасенсорные способности. Это больше похоже на игру: мы наряжаем какое-то чучело в белый плащ, в черные очки, вроде бы даже в противогаз, и ставим его недалеко от дерева.

Мы смеемся и шутим, но внезапно я замечаю, что это чучело оказывается на самой верхушке того самого дерева. Как оно там оказалось? Ведь никто из нас не мог своими силами забросить его так высоко. Внезапно я поворачиваюсь назад и вижу его: настоящий призрак, который выглядит точь-в-точь как наше чучело, парит высоко над землей и смотрит на нас. Он стремительно летит на меня, после чего мне становится ужасно холодно и страшно. Я открываю глаза и, как оказывается, я лежу у себя на кровати. Не могу шевелиться и даже моргать какое-то время, но потом все проходит.

Через какое-то время я выхожу на улицу, и там меня начинает преследовать тот же призрак. Позже я вижу, что это существо – почти человек: одет в серый плащ, но на глазах все те же черные очки: они круглые и сильно выступают вперед. Я начинаю убегать от него, но когда я решаюсь его поймать, он резко исчезает. Позже я замечаю, что это не одно существо: несколько одинаковых призраков-людей хотят меня убить.

В стене дома вдруг появляется прорезь размером с огромное окно. Я нахожу топор, кидаю его в одного призрака, после чего он умирает. Пытаюсь кинуть топор в другого: ему не доставляют боли те раны, которые я ему наношу, но внезапно он теряет интерес ко мне и перестает преследовать.

После того, как я расправилась со своими призраками, я переношусь в совершенно другую местность: там тихо, рядом со мной моя семья. Я замечаю, что у меня начинает выпадать нижний правый клык. Затем он переворачивается, и я снова ставлю его на место. А потом происходит нечто невообразимое: я попадаю на берег моря. Но это не просто берег, это все находится во внутренней части десны, из которой выпадает мой зуб. Я вижу длинный металлический штырь в виде вилки, на котором держится клык. Этот штырь с внутренней стороны десны, где я и оказалась, держит целый пляж, чтобы его не смыло огромными волнами, которые двигаются не со стороны моря, как обычно бывает, а справа налево, передвигаясь по всему пляжу и захватывая с каждым разом все большее количество песка.

Меня предостерегает служитель данной местности, чтобы я берегла рисунки, которые я, как оказалось, держу в руках, но рисунки все равно немного промокают. Каким-то образом я попадаю опять в свой мир, но уже со знанием того, отчего же мой зуб шатается: потому что ему слишком сложно удерживать большой и тяжелый пляж.

Резко я оказываюсь на незнакомой улице, куда-то иду и встречаю свою знакомую. Темнеет. Мы останавливаемся на одном мосту и прямо там начинаем пить кофе. Кофе имеет форму двух конфет: одна большая желейная кофейная, другая тоже желейная, но фруктовая. Эти конфеты мы кладем в чашки и заливаем кипятком, сверху доливая молочную пенку.

Мимо нас проходят дети-бродяжки, которые с жадностью смотрят на наши конфеты-кофе. Одна девочка отстает от своей компании, и я протягиваю ей большую конфету. Она пытается ее быстро развернуть, но у нее не получается, и она со страхом протягивает ее мне обратно, потому что если ребята, с которыми она шла, заметят, что она ест конфету, не предложив им, то они ее изобьют. Девочка уходит, а мы остаемся на этом мосту, сожалея, что не смогли помочь детям. Все исчезает. Больше я ничего не помню.

***

В один момент у меня возникает дикое желание куда-нибудь съездить, и мы с подругами внезапно оказываемся на улице Франции, как будто это самое ближнее место, куда мы могли уехать. Улицы выглядят абсолютно так же, как в каком-нибудь провинциальном городке России, дома – старые пятиэтажки, на балконах которых сушатся носки после стирки. Но мы-то знаем, что это Франция, что идем по известной улице, что сменили обстановку. Потом мои подруги постепенно превращаются в мою маму и сестру, и уже таким составом мы следуем дальше.

У меня в руках фотоаппарат, который я одолжила у знакомой и обещала не брать в поездку, чтобы случайно не испортить, но все-таки взяла, и теперь мне страшно, что я могу его уронить, поэтому фотографирую я с особой осторожностью. Пока мы идем вперед, наступает зима. Мы видим перед собой большие холмы, покрытые снегом, поднимаемся на небольшой пригорок и видим что-то яркое и высокое: это большое количество красно-зелено-желтых флагов, развевающихся на ветру и пугающих нас. Мы отходим от них и понимаем, что вся эта территория – охраняемый горнолыжный спуск, где нам нельзя находиться, но у нас на ботинках вдруг оказываются прикрепленные лыжи, и мы решаем идти вперед.

Я даже не скажу, что наш стиль передвижения как-то изменился или ускорился, мы все так же постепенно продвигались дальше. Вдруг мы услышали странные голоса и решили спрятаться, так как параллельно еще и увидели табличку, где было написано, что нам нельзя здесь находиться. Что странно: надпись была не на русском языке, но мы ее прочли. Недалеко от нас стояло что-то наподобие будки, где хранятся лыжи, где можно переодеться. Там было закрыто, что логично. Мы решили сделать вид, как будто только пришли, стучимся в эту будку и еще не знаем, что сюда нельзя. Перед этим мы судорожно начинаем отряхивать снег с одежды, чтобы не было видно, что мы идем с горнолыжной трассы. В итоге нам верят, дверь становится открытой и, как оказалось, она была открыта уже тогда, когда мы стояли около нее и думали, что там заперто.

Вокруг нас резко оказывается много людей и собак, и над животными начинают проводить очень странную процедуру: их зачем-то поливают водой, которая быстро превращается в лед, а потом полируют для гладкости. Это напоминает то, как заливают снежные горки зимой, но зачем это делать с собаками? Нам объясняет мужчина, что это для их стойкости, чтобы они не мерзли, и что им не больно абсолютно и не холодно. Таким образом было обработано собак двадцать, после чего они или резко пропали, или их увели люди, но выглядело это странно: все двадцать (или больше) собак сидели рядом друг с другом в одном ряду, а потом, как по щелчку, их осталось только трое, а остальные исчезли, как будто их просто вырезали с общей картинки.

Эти три оставшиеся белые с коричневыми и рыжеватыми пятнами собаки лежали, прижавшись друг к другу, и дрожали от холода. У меня появилось стойкое ощущение того, что что-то не так, потому что остальные животные так себя не вели. Я побежала к этим трем собакам и увидела, что вместо их окраса, вместо их рыжевато-коричневых пятен на шерсти теперь есть только окровавленная кожа: с них срезали шерсть. Не побрили, не подрезали покороче, а именно срезали шерсть до крови. Я не могла ничего сказать, я даже закричать не могла, хотя мое горло просто раздирало от рыданий. Я взяла три поводка, на которые были привязаны бедные животные, подняла их как можно выше, чтобы не задеть окровавленную кожу, и повела всех троих за собой.

В самый последний момент мне показалось, что веду я не трех собак, а трех лошадей: может из-за того, что собаки были большие, у меня возникла такая ассоциация? Не уверена. То, как я проводила животных через небольшую дверь (которая стояла без стен, кстати), я видела со стороны, то есть, мое тело опять разделилось на две части, и одно из них наблюдало за событиями издалека. То, как я ухожу – последнее, что я видела.

***

В лесу тихо, лишь вдалеке в кустах кричит птица. Я стою на маленькой поляне и пытаюсь рассмотреть ее сквозь деревья, но неожиданно они все превращаются в белые грибы. Одновременно с этим все ягоды, которые растут на зеленом мху, принимают вид маленьких березок с тонкими стволами, которые начинают увеличиваться прямо на моих глазах, заполняя пространство между грибами-гигантами так, чтобы я не смогла увидеть птицу. А она все кричит, как будто зовет на помощь.

Резко я чувствую надоедливую боль на своем теле: смотрю на ребра и вижу какие-то непонятные наклеенные полоски, как будто меня облепили пластырем. Я пытаюсь освободиться от них, но не могу. С трудом у меня получается убрать одну, и на чистом участке тела остается красный след, похожий на последствия сильного ожога. Испугавшись этого, я начинаю убегать с лесной поляны и замечаю, что вместе со мной бежит еще один человек.

Неожиданно огромные грибы, которые заполонили этот лес, начинают расступаться в стороны, пропуская к нам какое-то существо: это индеец с туловищем лошади. На голове у него длинные черные косички, торс не прикрыт никакой одеждой, в руках копье в форме французского багета.

Выглядит индеец странно, но не внушает никакого страха. Оказывается, у него есть способность становиться невидимым, что он и демонстрирует. Несколько минут мы ощущаем его присутствие, но не можем понять, где он находится. Я прошу индейца подать знак, если он радом: в своем лошадином обличие лизнуть мне щеку. И в этот же момент я ощущая что-то теплое и гладкое на щеке, а потом и на шее. Лизнул. Какая гадость. Потом мы увидели большую группу индейцев-лошадей с копьями в руках, которые пришли вернуть своего брата в стаю. Только копья у них были не в виде багета, а в виде ярких лучей солнца. Один из собратьев нашего знакомого индейца решает, что я причиняю вред его сородичу, и кидает копье мне в лицо. Ослепительный свет. И темнота. Все.

***

Я вижу пожар. Густой едкий дым заполнил все пространство вокруг нас с сестрой, мы пытаемся позвать на помощь, но не можем: у нас пропал голос. Внезапно деревянный пол под нами превращается в маленькую речушку, в которой плавают вареные рыбы. Пожар исчезает, и мы переключаемся на ловлю этих рыб: я говорю сестре, как правильно отделять мясо – начинать нужно от верхнего плавника. Сестра слушается меня.

Разделавшись с рыбой, мы выходим из дома и попадаем на большое поле, где много маленьких детей ходят друг за другом по кругу: это не веселый хоровод, это больше похоже на какой-то обряд. Недалеко от этих детей рядом с большим поваленным деревом сидят два дряхлых старика. И тут мы видим странную картину: один из этих стариков подходит ко второму, вырывает у него глаза, держит их в своих руках. Черные глазки начинают шевелиться, как будто осматривая местность вокруг. Чуть позже тот старик, у которого глаза отобрали, просит вернуть их обратно, берет в руки эти белые слизкие комочки, которые вновь начинают смотреть вокруг. Оказалось, что эти мужчины – братья-близнецы, у которых осталась одна пара глаз на двоих. Так мы поняли с сестрой, и потом уже не удивлялись их способу смотреть на мир по очереди.

Мы решаем вернуться домой: посреди комнаты я вижу большой белый унитаз, дергаю за веревочку от сливного бачка, и вода стремительным потоком летит вниз, попадая в другую комнату и полностью смывая всю мебель оттуда.

***

Яна замолчала. Боковым зрением она видела, что на протяжении чтения ее записей психолог пил воду из графина маленькими глоточками. И теперь графин был пуст.

– Вы уже думаете, к какому психиатру меня направить?

Валерий Павлович удивленно посмотрел на девушку:

– А Вы считаете, это необходимо?

– Я пришла к Вам, чтобы узнать.

– Вы прочли мне все свои сны?

– Еще нет.

– Прежде, чем мы продолжим, я хотел бы уточнить: всегда ли в Ваших снах прослеживается длинный сюжет?

– Часто я вижу какие-то действия, которые быстро заканчиваются. Но бывает, что именно от коротких снов остается болезненное послевкусие.

– Сможете вспомнить? Или прочитать, если они записаны. Именно короткие сновидения, это важно.

– Да, конечно. Они у меня отдельным списком в тетради выделены.

***

Рейсовый автобус, салон которого провонял куревом и перегаром. Я сижу на заднем сидении одна. Вдруг автобус замедляет скорость, почти останавливается, а потом начинает что-то объезжать. Всем интересно, что заставило водителя сменить траекторию. Я медленно поворачиваю голову в сторону окна и вижу, что прямо посреди дороги лежит половина туловища человека с поднятыми вверх руками. Его глаза прикрывают солнечные очки в дешевой пластмассовой оранжевой оправе, как будто отнятые у какого-то ребенка. Как бы водитель ни пытался объехать этого получеловека, у него не получается, и автобус проезжает по нему. Все пассажиры, и я в том числе, быстро выходят из салона и разбегаются в разные стороны, чтоб никто не привлек их к ответственности за наезд на человека.

***

На улице зима, дует холодный колючий ветер, у меня с головы улетает большая вязаная шапка. Неожиданно на земле я вижу шариковую ручку и вспоминаю, что мне срочно нужно запомнить одну важную вещь, для этого я делаю запись себе на руке, а она превращается в голограмму и исчезает: синие буквы как будто отделяются от моей кожи и улетают вверх.

***

Вечер. Мы с мамой украшаем дом к Новому году. На окна вешаем мишуру в форме прямоугольника. После этого я ищу маленькие свечки, чтобы зажечь их и поставить рядом с елкой.

Мы оглядываемся и видим, что одно окно у нас осталось неукрашенным, и мама решает вешать на карниз в качестве украшений одежду: кофту, носки, футболки, штаны… Я говорю, что это некрасиво, но мама меня не слышит: она берет черный валенок и ставит его на подоконник, накидывая сверху разноцветные ленточки. Это смотрится необычно, нам обеим нравится, но мне кажется, что украшать дом черными валенками – плохая примета.

***

Какое-то существо с внешностью верблюда, лошади и собаки одновременно разговаривает со мной. Их голоса постепенно объединяются в один очень низкий голос, слова вылетают, как грозный лай и резкое рычание. Сначала я не могу разобрать ни слова, но чуть позже я слышу длинные предложения, которые уже не помню.

***

Поезд дальнего следования, сидячий вагон. На улице идет дождь, капли воды медленно стекают по стеклам. Я стою в проходе и ищу глазами свое место, пытаясь определить, кто будет моим соседом во время поездки. Натыкаюсь взглядом на мужчину, который читает книгу: рядом с ним свободное кресло у окна.

Поезд начинает движение и сразу же развивает большую скорость. Я собираюсь пройти на свое место, но замечаю, что в окно с улицы смотрит человек: на нем черный капюшон, скрывающий белое лицо, на руках длинные когти, которыми он пытается процарапать окно насквозь, чтобы забраться в поезд.

***

Поле с огромными колосьями пшеницы, они выше меня. Дует теплый ветер, вдалеке темнеет небо – скоро начнется гроза. Я убегаю от собак-ищеек, которые ловят всех людей вокруг.

***

Незнакомая заброшенная деревня, старый полуразрушенный дом. Мы с подругой заходим внутрь и проверяем, есть ли там жители. Никого не замечаем, но неожиданно слышим скрип половицы. Решаем проверить еще раз и находим маленького ребенка под пружинистой кроватью. Сначала мы не понимаем, девочка это или мальчик, потом видим, что это девочка. Хотим забрать ее с собой в город, но она отказывается и начинает показывать нам свое «жилище»: под кроватью она обустроила маленькую кухню, спальню. Мы видим все в миниатюре, а потом глаза у девочки резко чернеют, и нас какой-то неведомой силой выбрасывает из этого старого дома.