Читать книгу Астана-Анталья - - Страница 5

Отель «Мариотт» возвышался на углу проспекта Туран и улицы Кунаева. Здание выглядело красиво, а построил его богатый кавказский магнат в честь своего отца. Вышколенный метрдотель, улыбчивые официанты, роскошная обстановка. Цвета – золотисто-бархатные. Что еще надо для того, чтобы вечер удался?!

Провожали Стива Паттерсона, директора компании. Линду на вечер пригласили в дань памяти ее покойного отца. Шестьдесят Стиву исполнилось пять лет назад, когда он только занял должность директора. При этом кокетливо сказал: «Моя жена говорит, что мне всего лишь три раза по двадцать». Выглядел он молодо, даже седые волосы да бородка не старили его. Ни дать ни взять моложавый Санта Клаус да и только! Правда тщедушный, худенький такой Санта. Родом он был то ли с Аляски, то ли с Мичигана, короче, с севера Америки, да и какие-то русские корни у него имелись. Впрочем, по-русски не говорил, а всегда ходил вместе с переводчицей. Но кто его знает, может, все понимал и притворялся. Такое тоже возможно в наш век изощрений и хитроумных маневров. На что не пойдет человек, когда на кону огромнейший оклад вкупе с бонусами, сжирающий половину бюджета далеко не бедной нефтяной компании?!

Все уже изрядно напились. Очередной тостующий произносил свои слова в неясном гуле, шуме вилок о тарелки да бряцанье бокалов с горячительным.

Оспан наклонился к Линде и сказал:

– Тоже экспат, правда из России, по фамилии Кувшинников, работал на должности управляющего директора по добыче. У него месяц тому назад закончился контракт, сюда его никто не звал, он сам заявился.

Кувшинников колебался. Не в смысле настроения или в образе мыслей, а чисто физически. Обладая изрядной комплекцией, до такой степени опьянения он шел в течение вечера долго и целенаправленно. Увесистое лицо его покраснело, глаза не смотрели в одну точку, а напряженно все время кого-то искали и не находили. Молва о нем шла нехорошая. Человек жесткий, даже грубый, никогда ни с кем не церемонился. Знаниями, достаточными для глумления над своими директорами департаментов он обладал, а потому на любом совещании старался задавить авторитетом, цеплялся к малейшим промашкам. Все помнили памятный диалог, произошедший между Кувшинниковым и начальницей производственного цеха. Диалог происходил в режиме онлайн конференции. Та утверждала, что насос в скважину спустить невозможно и приводила свои доводы. Кувшинников не уступал, горячился, повышал голос и чеканил фразы.

– Нет, Валерий Николаевич, не получится, – в очередной раз произнесла она.

Тот взбесился.

– Ну, еш твою мать, почему не получится?!

– Валерий Николаевич, вас плохо слышно, – то ли сделала вид, что не услышала, то ли действительно не услышала матерные слова ушлая женщина.

– Почему не получится? – смягчил тон Кувшинников, опуская на сей раз обсценную лексику.

– Обводним скважину.

– Я сейчас звоню вашему непосредственному начальнику и скажу, чтобы с вами лично я больше никогда не пересекался!

Крут, крут был Кувшинников, никто не спорил. Мог запросто уволить непонравившегося ему специалиста или перевести на более низкооплачиваемую должность. Правда, в этом конкретном случае уволить начальницу производственного цеха не получилось. Она оказалась родственницей очень высокого руководства. А это уже совсем другой коленкор. В такие политические игры Кувшинников играть не стремился. Обделывал между всем прочим и свои маленькие делишки, имея некоторый гешефт. Так что его слова, сказанные в приватной беседе, мол, на пенсию я здесь себе неплохо заработал, были вполне достоверны и в проверке не нуждались.

Теперь же Валерий Николаевич держал в руке рюмку с «Айдабульской», которую уважал и сам виновник застолья, шатался и пытался довести речь до конца.

– Казахи, вы знаете, как я вас уважаю, но вы не правы, казахи!

Из его сумбурного выступления Линда заключила, что тому не нравится такое засилье иностранцев в соседней для России стране. Себя, естественно, иностранцем Кувшинников никак не считал, а заработанные деньги наверняка сто раз отработал. Известно ведь, что высококвалифицированный специалист получает всегда меньше того, чего стоит. Сколько ни плати ему, а отблагодарить не удастся.

Тут Кувшинников понес, видно, уже и вовсе малопристойное, поскольку два тяжеловеса-нефтяника, Камаев и Зарипов взяли того под белы рученьки и поволокли наружу. Валерий Николаевич едва успевал перебирать ногами, но все-таки не удержался, зацепился за стул и рухнул, произведя неимоверный шум. Нефтяники снова привели его в вертикальное положение и выволокли из зала. Казалось бы, инцидент исчерпан, но настроение присутствующих резко упало.

– Это был, так сказать, жұлқыма, инициативный тост, – весело, но чуть наигранно, воскликнул Стив, точнее его слова перевела красивая переводчица, девушка лет двадцати пяти, филигранно владеющая тремя основными языками. Возможно, и термин «жұлқыма» она добавила уже от себя, хотя Стив всегда отличался интересом к быту и традициям страны, где ему позволили обеспечить небедную старость где-нибудь на манящих глаз и ласкающих сердце берегах жаркой Флориды.

Теперь же слово полагалось произнести директору департамента оптимизации производства. Из-за стола, элегантно держа бокал красного вина, поднялся невысокий стройный человек с аккуратно постриженной бородкой, просто Арамис из «Трех мушкетеров». Фамилия его меж тем была отнюдь не французской, а евразийской – Башлин. Инертная, все вбирающая в себя фамилия. Здесь тебе и тюркский «баш», и русское «ин», но вместе тем звучало оно как-то вызывающе, что ли. Но человек был Башлин насквозь положительный, всегда вежливый, никому палки в колеса не вставлял, квартальные отчеты сотрудникам подписывал охотно и без повода не мурыжил. В отличие от того же Кувшинникова, который перед самым новым годом придрался к отчету департамента моделирования и вместо законной стопроцентной премии оставил лишь двадцать. Что сказать, не хороший Кувшинников человек, небеспочвенно молва такая о нем шла по всей компании.

Тост Башлина оказался кратким, без излишеств, не зря управляет департаментом с этаким названием. Тот, кто оптимизирует производство, и в обыденной жизни стремится к лаконизму и некоей структуризации. Сам Семен Павлович Башлин родился в Саратове. При встречах с казахами все непременно указывали на название города «Сары тау», мол «Желтая гора». Башлин охотно соглашался и в полемику не вступал.

– Ваш вклад в развитие компании, Стив, неоценим. Те пять лет, что вы здесь провели, дали нам очень многое. Под вашим руководством, надеюсь, никто из присутствующих не будет возражать, мы довольно существенно продвинулись. Как вы прекрасно говорили всегда «old ways don’t open new doors». Вот именно что! Один переход от ШГН к ЭЦН чего стоил! А внедрение ГРП?! Сколько лишних баррелей нефти сумели мы выдать на-гора!

Линда засуетилась. Обилие технических терминов поставило ее в тупик.

– Что такое ШГН, ГРП? – шепотом спросила она Оспана.

– Штанговые глубинные насосы, гидроразрыв пласта, – ответил тот, продолжая жадно вслушиваться с слова Башлина.

– Понятно, – протянула Линда, хотя даже после расшифровки ни о какой ясности не могло быть и речи. Плохо, когда папа технарь, а она чистейший гуманитарий. Но это уже не поправить. Из технаря можно сделать гуманитария, а вот обратная задача практически неразрешима. Конечно, есть исключения, но они лишь подтверждают правила.

Башлин между тем закончил речь и уже побежал чокаться со Стивом. Руководитель, хотя бы и бывший, всегда обладает магнетической привлекательностью. Если ты видишь молодого человека, вприпрыжку бегущего навстречу невзрачному вроде бы человеку и спешащего поздороваться первым, можно не сомневаться, он бежит навстречу большому боссу. Тому и дела нет до суетливого клерка, и, возможно, ничем эдаким никогда он ему не поможет и не продвинет по службе, а вот же, тянет человечка к сильным мира сего, как будто даже пребывание в их окрестности приподнимает над земной поверхностью и тебя самого.

Стив улыбался. Лицо его покраснело, что было особенно заметно на фоне белой седой бороденки и таких же усов. Он ласково оглядывал аудиторию, внутренне наверняка сожалея о прощании с дружным и доброжелательным коллективом.

Линда же внимательно оглядывала бывших коллег отца, которые в отличие от Стива вовсе не казались такими добродушными. Среди них скрывается жестокий и очень умный убийца. Настолько умный, что непостижимым образом не оставил ни малейшей улики, все обстряпал, обошел силки правосудия, а теперь смотрит на нее и улыбается в усы. Усы? Нет, может, и усов у него никаких не имеется, но дело не в этом. Думает, облапошил отца, облапошу и дочь. Эта мысль вызывала в Линде особенное неистовство. Но кто же из них? В зале сидело несколько десятков людей. Сам отец имел сложные отношения в первую очередь с Маратом Сапаровичем Камаевым.

Вот он сидит на дальнем от Стива конце стола. Почему? Демонстрация своей простоты и демократии? Оспан объяснял ей уже, что аксакалов и уважаемых людей казахи усаживают на самое почетное место дастархана, так называемый төр. А у Камаева должность немаленькая, уважения и даже боязни коллег хоть отбавляй. В этом он мог бы посоревноваться даже с самим Кувшинниковым. Отец писал, как умело этот самый Камаев избавляется от неугодных подчиненных. Вот таким же образом подсиживал он и самого отца.

Что говорить, эра иностранцев бесславно или славно завершалась. Отец умер, Стиву Паттерсону контракт не продлили. Кувшинников завершил работу месяцем раньше, но, пройдоха, из Казахстана не уехал, уцепился за кресло в консультационной компании, работающей по заказу, и задержался в столице. Как бы то ни было, теперь все будет по-новому. Джон Кардвелл тоже бы покинул свое место, но не таким путем, не таким…

Звучали речи, лились славословия, градус повышался. Водка, виски, вино не сказать, что лились рекой, но и не миновали желудков нефтяников, пришедших вкусить радостей жизни. Нефтяники народ особый, привыкший одно время жировать благодаря высокой стоимости барреля. Конечно, случались провалы, но они всегда сменяются подъемами. Отрасль держали на плаву, пусть даже порой она и работала в ущерб себе. Поскольку – политика. Социальные вопросы вышли на первый план. Нефтянка – штука хитрая, взрывоопасная, таит в себе заряд такой силы, что может потревожить кресла высоких начальников. Так что, ну его, лучше не трогать. Сокращать, так понемногу, а лучше не сокращать. Механика тут простая. Пусть будет больше бригад по капитальному ремонту, хоть и несообразно необходимости. Но пусть лучше будет. Спокойствие всего дороже. Вы не трогайте нас, мы не будем трогать вас. Такой вот коллективный договор незримо подписан и заверен во всех канцеляриях невидимой, но очень весомой печатью.

Линда задумалась. Не та среда, казалось бы, не криминальная. Когда у человека есть на что вкусно попить, и с кем сладко поспать, не так чтобы тянет на неуместное кровопролитие. Уж очень многое стоит на кону. Но с другой стороны, если от жирной кормушки кто-то потихоньку или даже не потихоньку, а очень даже сильно оттирает подальше, то тогда душа поневоле восстанет. Как так?! Я буду теперь, как несчастный бомж на проспекте Туран, лавировать между машин, стучаться в закрытые окна и умолять дать пятьдесят тенге на якобы проезд до дома?! А что такое пятьдесят тенге? Даже булку хлеба не купишь на эти деньги……

…Нефтяники блаженствовали. … Кто-то заранее купил путевку в Турцию, кто-то в Таиланд. А что, зря, что ли, просиживали до позднего вечера и протирали штаны о жесткие офисные кресла с несовершенной эргономикой? Каким бы удобным не был стул, а мягкая кровать в пятизвёздочном курортном отеле всегда приятней для натруженной спины.

Она представила своего отца, входящего в непростой коллектив, где его встречают такие люди, как Башлин, Камаев, Кувшинников, Мактумов. Жаркын Мактумов представлял собой очень интеллигентного, спокойного человека с большим лбом и умными проницательными глазами. Сидячая работа неблагоприятно сказывалась на его физической форме. Излишний вес приводил к одышке и прочим неприятностям для здоровья, но при все при том Мактумов обладал харизмой, располагал к себе подчиненных. С ним у руководства, да и всех сотрудников не имелось ни малейших трений, все разрешалось быстро, слаженно, острые углы благодаря дипломатии Мактумова срезались, полировались. Кроме того, Жаркын знал всех и вся, со всеми поддерживал дружественные отношения. Когда случались дни рождения важных и даже совсем не важных персон, неизменно присылал поздравительные открытки, от души поздравляя с круглой и не очень круглой датой. Он очень удивился бы, если бы узнал, что так поступают американские бизнесмены, съевшие собаку в деле коммерции. Действовал Мактумов по наитию и всегда держал руку на пульсе событий.

Сейчас он сидел в окружении двух дам, директором департамента экономики и главным бухгалтером и благодушно травил байки. Воротник дорогой фирменной рубашки расстегнут, костюмчик уютно упокоился на спинке стула, жесткий узел галстука предельно ослаблен, – ничто не мешает приятно проводить время и приводить в порядок психическое здоровье. Полбокала виски со льдом еще никому не приносили вреда, а, наоборот, чуть уменьшали предательское давление. А если туда еще дольку лимона, то сосуды расширятся однозначно!

Линда внимательно изучала Мактумова, благо ее положение за столом располагало. Где-то произносили в порядке очередности тосты другие коллеги, но остальные уже слушали вяло, и повсюду рождались маленькие междусобойчики.

Экономистка казалось женщиной в самом соку. По сравнению с ней Линда чувствовала себя маленьким ягненком рядом с матерой волчицей. Причем волчицей очень симпатичной, своенравной, от которой ни одна жертва мужского пола целой не уйдет.

Но Мактумов с Кувшинниковым с отцом по работе практически не пересекались. У Джона Кардвелла имелось в подчинении два департамента. В одном директорствует Камаев, а в другом – Башлин.

Линда взирала на шумное сборище и в который раз мысленно прокручивала события, предшествовавшие гибели отца. Все началось с того, что ее отец в один апрельский день затеял устроить поездку в Турция на уикенд вместе с Камаевым и Башлиным с целью налаживания непростых отношений с первым. Такая вырисовывалась картина того апрельского дня в Турции…

…Кардвелл, Башлин и Камаев шли по деревянному настилу, шаткому от тысяч ног, нещадно топтавших их десятилетиями. Справа музей со львами во дворике, вдалеке остатки загадочного города, где возвышалась белая статуя бородатого старика, похожего на Сократа из университетского учебника истории, правда с отбитыми руками.

Не теряя времени мужчины двинулись к бассейну Клеопатры, где пришлось оставить по сотне лир. Пройдя турникеты, они увидели кишащий людьми пресловутый бассейн сладострастной царицы. Кого здесь только не было! Многочисленные китайцы, тяжеловесные американцы, входящие во вкус насыщенной культурной и игровой жизни восточные европейцы, флегматичные, познавшие смысл жизни индусы…

Все они зарабатывают деньги, чтоб потом приехать на такой вот курорт или историческое место и весело их растратить. А турки в плане благоустройства и вытягиванию денег съели собаку. Впрочем, это, естественно, преувеличение, фигура речи. Собаки, большие и маленькие, спали на тридцатиградусной жаре в тени навесов и тентов, не обращая внимания на шагающих через них туристов.

– Хорошо все продумали, – восхищался Камаев. – В центре ящики для лишних вещей, дальше кабины для раздевания. Разделся и шуруй прямо до бассейна.

Башлин флегматично молчал. Он совершенно индифферентно относился к происходящему, – казалось, ничто не может вывести из этого состояния. Наверняка и в этот момент он перебирал в уме различные комбинации, высчитывая, каким образом можно оптимизировать производство.

Джон Кардвелл улыбался. Кто знает, о чем он думал в последний день жизни. Линда отдала бы многое, лишь бы узнать, прикоснуться к его мыслям. Эх, отец, отец, как нелепо отняли твою жизнь.

Между тем Джон медленно, но неотвратимо двигался к своей смерти. Но не в этот час. Пока они заложили по десятке лир за ключики от ящиков для вещей, причем за всех расплатился Марат Камаев. Но ничего не терял: по возврату ключей скромный депозит тут же возвращался. Затем они пошлепали к кабинкам, чтоб через некоторое время выйти, сверкая белоснежными, под стать карбонатнокальциевым травертинам Памуккале, телами.

Джон любовался пейзажем, смотрел направо и видел древний город, наверху летали беспечно-бесстрашные дельтапланеристы, распугивая стрижей и ласточек. В песке шуршали юркие ящерицы, тщетно ища зеленые росточки травы, чтобы спрятаться от докучливых детишек, с радостными возгласами охотящимися на пресмыкающихся. Но вот друзья-коллеги спускаются по лестнице мимо грузного контролера-надсмотрщика.

Бассейн Клеопатры оказался совершенно не глубоким, с галькой на дне, а кое-где гладкими мраморными плитами, ранее бывшими то ли стенами, то ли крышей когда-то роскошного дворца неукротимой и славной царицы. Говорят, благодаря воде, бьющей из подземного источника, царица оставалась вечно молодой. Не отсюда ли всевозможные сказки о воде мертвой и воде живой? Здесь, несомненно, она была именно живой. Струи воды в режиме реального времени лились прямо из стенок бассейна. Таким квадратных амбразур Джон насчитал четыре штуки. Любознательный Камаев сунулся к одному из них и вдохнул воздух прямо из отверстия. Изумленно повернулся к друзьям и воскликнул: «Какой-то сероводород, что ли?!» Затем подсунул большую голову прямо под тугую струю и причастился тайнам вечно молодой царицы.

У противоположной стороны, залезши в пузырчатую от газа воду, сидел загадочный большеусый человек с бронзовым от загара телом. Он настороженно следил за проходящими посетителями, время от времени медленно пересекая неширокий канал и вставая под первое отверстие, где особенно шибко поддавали минеральные или, по выражению Камаева, сероводородные газы. Большеусый пристально всматривался в квадратное жерло, делал, словно заядлый курильщик, несколько хищных затяжек, откидывал от удовольствия голову и, даже казалось, глотал в благоговении целебную клеопатрову воду.

В футболках с надписью «Фото сервис» сновали два парня, один турок светлый, другой темный, как свидетельство двух начал Порты, европейского и азиатского. Троица снялась тоже, возле водопада, где фотографы имели в запасе две пары ангельских крыл, одни большие – для девушек и женщин, и маленькие – для малышей.

Коллеги совершили круг по бассейну, прокладывая путь через интернациональную толпу, вавилонскую водную мессу отпускников-туристов. Вернулись к входу, миновав большеусого, который вновь занял свое место у стены напротив источников. Они посмеялись над ним, сполоснулись в душе, переоделись, купили сувениры в магазине, нависавшем прямо над бассейном, отказались от зазывных криков улыбающегося мороженщика. Впрочем, нет, Камаев не отказался от сладкого холодного яства и, облизывая аппетитную круглую горочку, весело зашагал впереди.

Возвращались от бассейна Клеопатры тем же путем. Марат Камаев восторженно кричал:

– Молодцы турки! Такой красотой овладели!

Башлин иронически улыбался, но на скользкую тему геополитики вступать опасался…

… Время еще было. Странная фраза. Как раз для Джона Кардвелла на земном шаре оно стремительно истекало. Они решили пройтись по белым травертинам, окуная ноги в воду, не такую целебную, как у Клеопатры, но все-таки тоже по-своему ценную.

Коллеги оставили обувь на скамеечках, с трудом найдя свободное местечко. И медленно пошли вниз. Вот тут показания, или точнее, рассказы двух коллег Камаева и Башлина чуть-чуть различаются. Камаев говорит, что Кардвелл шел последним, а они с Башлиным впереди, между тем, Башлин уверял, что именно он шел первым, а двое других коллег оставались сзади. Как бы то ни было, произошло то, что произошло. Все случилось буквально в мгновение ока. Еще недавно мир был гармоничен, светел и жизнерадостен. Туристы улыбались, птички пели, дельтапланеристы рассекали безгрешную синеву.

И Башлин, и Камаев говорят, что Кардвелл просто поскользнулся. Повело ногу, а был он слегка грузен. Это не упрек, просто констатация фактов. Все-таки сидячий образ жизни, долгие вечерние часы, проводимые на той же работе. Это первое время Кардвелл старался быть по иностранному пунктуальным, но потом выдохся, устал бороться с местными распорядками, отсюда и лишний вес. Был бы он худощав, говорил Башлин, может, остался жив, а так приложился очень конкретно затылком по острому камню. Вода мгновенно окрасилась красным, при падении несчастный поранил и локоть. Так что картина для приехавшей машины с номером «112» на борту и надписью «Ambulance» предстала печальной. Возле тела суетились Камаев, Башлин и сердобольные туристы, дающие свои советы, кто на английском, кто на турецком, кто на русском языке.

– Да что уж тут, – зло выдохнул Камаев, – уже не дышит, и сердце не бьется…

Кардвелла уложили в «Ambulance». Полицейский, который и вызвал медиков, молча стоял рядом, не зная, что дальше делать. Судя по всему, такое в его практике случилось впервые. Инструкции, конечно, на всякий случай имеются, но одно дело теория, а другое – неподвижное человеческое тело, измазанное в собственной крови.

Камаев после случившегося пил не просыхая целую неделю. Воспользовался тем, что из-за пандемии нормальный режим еще не устаканился и говорил, что работает дистанционно.

Башлин, напротив, казалось, прописался в рабочем кабинете, чуть ли не ночевал там. Как ни странно, полицейские их не тревожили. Списали на случайность, которыми так полон мир.

К моменту, когда приехала Линда, страсти немного улеглись. Не то, чтобы отряд не заметил потери бойца, но, как говорится, жизнь продолжалась. Никто, естественно, не обвинял ни Камаева, ни, тем более, безобидного Башлина, в смерти Джона Кардвелла. Да, у Камаева с Джоном были терки, все это знают, и выехали они в Турцию на совместный отдых, как все понимали, по инициативе Кардвелла, чтобы наладить эти самые рабочие отношения. Вышло – совсем по-другому, но нефтяники к этому привыкли. Та же нефть, что прячется на глубине порой всего лишь нескольких сотен метров может преподнести нежданные сюрпризы. Буришь скважину в одном месте, а она сухая. На ветер летят миллионы долларов, но никто не машет руками, не расстреливает на месте несчастного геолога, поставившего подпись под неверно выбранной точкой заложения. Есть, естественно, разбор полетов, но все понимают, как коварна, порой, жизнь, и, в том числе, геологическая наука……

…Такая картина вырисовывалась у Линды. Башлин и Камаев. Именно они сопровождали Джона Кардвелла в роковой поездке. Она опять отыскала взглядом подчиненного ее отца.

Камаев как будто позабыл о самом существовании умершего шефа, с которым так часто выяснял отношения. Он полностью оправился от произошедшего, и даже литры выпитой водки не особенно испортили цвет лица.

В настоящий момент Марат Сапарович размахивал вилкой с наколотым на ней грибочком перед лицом красивой юристки и распустил невидимый присутствующим павлиний хвост. Однако юристка Евгения, несомненно, его видела, потому что мило улыбалась шуткам прожженного нефтяника.

– Оспан, – попросила Линда молодого человека, задумчиво изучающего этикетку итальянского вина, как будто тот принял решение бросить нефтегазовую отрасль и заняться производством алкогольных напитков, хотя сам их и не употреблял.

– Что? – оторвался он от своих потаенных мыслей.

– Можешь свести меня с Башлиным, хочу поговорить с ним о той поездке в Турцию.

– Почему не с Камаевым? – вяло спросил Оспан, а затем тут же поправил себя. – Ах да, конечно, пойдем по восходящей линии.

В его словах Линда почувствовала совершенно определенный скепсис, но промолчала, не высказав ни малейшего упрека. Этого следовало ожидать. Единственная в этом мире, кто не верит в случайность смерти отца, лишь она. Но Оспан хотя бы не отговаривает ее от расследования. И на том спасибо.

Башлина нашли на улице. Погода стояла теплейшая, под стать турецкой. Семен Павлович курил не какой-нибудь модный вайп, а самую традиционную сигарету, какой ее знали деды и прадеды, нанося организму чрезвычайно мощный урон. Впрочем, запах его сигарет даже показался приятным Линде. Она поймала себя на том, что с некоторым удовольствием пару раз вдохнула клуб дыма, который, словно аура, окружал Башлина.

Оспана, порывавшегося улизнуть обратно в шумный ресторан, где коллеги уже полностью расслабились и раскрепостили организм, загнанный канцелярской офисной суетой, она никуда не отпустила, поскольку боялась, что может недопонять хитроумного Башлина.

Молодой человек покорно согласился и принялся внимательно слушать незатейливый поначалу диалог.

Линда, как и положено воспитанной американской девушке, начала с погоды. Семен Павлович согласился с тем, что она прекрасна, попробовал даже для практики перейти на английский. Однако девушка не дала растечься собеседнику мыслью по корявому языковому древу и заставила говорить внятно на доступном тому языке, без поисков нужного оборота или слова.

Башлин нисколько не обиделся или не показал вида. Дипломат, что тут скажешь. Даже в самых ничтожнейших случаях он не терял присутствия духа и всегда держал себя в рамках приличия. Прямо какой-то японец, больше всего на свете боящийся потерять лицо.

– Прекраснейший человек был ваш отец, – наконец перешел он к теме, интересовавшей девушку. – Во всех смыслах. В обхождении прост, начитан и с точки зрения профессионализма чрезвычайно компетентен. Да ведь и школа за спиной какая! И Халлибуртон, и Шелл, где только не работал! Тут тебе и Кувейт, и Ирак, и Венесуэла.

Все помолчали. Возможно, Башлину, как любому талантливому карьеристу, пришла в голову мысль, что и он профессионал, и он не пальцем делан, и он мог бы замечательно работать на бывшей должности несчастного Джона Кардвелла, в буквальном смысле сложившего голову на службе. Тем более, что Стив Паттерсон тоже уходит. Придет новый босс. Никто не знает, кто это будет, такие решения всегда для всех непредсказуемы. Кто знает, в каком котле варят свои решения сильные мира сего. Даже для Башлина они являются небожителями, пребывающими в своих эмпиреях, и лишь порой снисходящие до простых смертных, дабы озвучить очередное такое решение. Смерды же буквально упадут на колени, с благоговением примут выбор начальства и начнут обволакивать сладкой приторной патокой очередного руководителя.

Линда и не подозревала, какая гамма чувств сейчас какофонит в мозгу бывшего папиного подчиненного. Тот же взирал на нее печальными глазами, отвлекшись на большого мотылька, атакующего яркую лампу в круглом абажуре, освещающую околоресторанную окрестность.

Созерцание мотылька подвигло Башлина на философичность.

– Вот так и мы, люди, – поманят нас золотистым пламенем монет ли, славы ли, роскошной жизни, короче говоря, тем самым библейским тельцом, и сломя голову бросаемся за непостижимой химерой.

– Почему же непостижимой? – вставил реплику Оспан, как всегда все делающий добросовестно. Попросила Линда поучаствовать в диалоге, ну вот, он в меру сил и старается.

– Потому что, молодой человек, нет предела человеческим желаниям! Матанализ изучали в институте? Знаете, есть такие последовательности, у которых есть конечный предел, а есть такие, у которых предел равен бесконечности, плюс там или минус. А у людей всегда так. Не удается загнать их в границы.

Все трое задумчиво поглядели на бабочку, явившуюся яркой иллюстрацией на редкость оригинальной мысли Башлина.

«Так дело не пойдет», – подумала Линда.

Некоторое количество градусов, запущенное в кровь Башлиным, явно тянули его на лирику. Да и недавняя смерть непосредственного начальника тоже сбивала с пути прагматизма и железной логики свершений. Отец, казалось бы, тоже свершал, свершал, а как закончил? Эх, юдоль ты человеческая…

– Расскажите, пожалуйста, Семен Павлович, о том дне в Памуккале, который вы провели, ну, с моим отцом, – Линда прекрасно говорила по-русски, но, волнуясь, все-таки сбивалась, и еще имя «Семен» в ее устах звучало как «Семион», но это лишь придавало лишнего шарма ее речи.

– Я не раз бывал в Турции, – отвечал «Семион» Павлович, – но вот в бассейне Клеопатры никогда не купался. Как оказалось, и Марат Камаев тоже. А Джон Кардвелл там бывал, и решил стать нашим гидом. Вы же знаете, что у Камаева с Джоном были небольшие разногласия. И, видимо, Джон решил устроить небольшой тимбилдинг нашего руководящего костяка.

«Как он сразу о конфликте Камаева с отцом вспомнил, – пронеслось в голове Линды, – и не пьян он нисколько, а лишь притворяется. Чего-то боится явно».

Как бы в ответ на ее мысли, Башлин продолжил:

– А я же вообще человек до ужаса не конфликтный, я всегда за сгладить, ступить острые углы, если так можно выразиться. Вон за эти усы меня почтальоном Печкиным прозвали, я же знаю, но и на это не сержусь. Тем более, человек я в этом коллективе пришлый, да еще и из России, так что мне незачем в чужой монастырь со своим уставом соваться. Джон – руководитель нашего блока был, а мы два его подчиненных, мы все должны в одной лодке плыть. Вернее, должны были, – осекся Башлин, – в его голове он по-прежнему как будто исполнял приказы неутомимого Кардвелла. А Марата Сапаровича я никогда не понимал. Зачем так грубить, выходить из себя? Не в этом же мудрость. Все можно решить спокойно, путем логики и рассуждений. Эмоции никогда до добра не доводят. В этом надо нам у иностранцев пример брать. Никогда не позволяют лишнего. Всегда улыбка на лице, правда, с такой же улыбкой и уволить могут, но, как говорится, наши недостатки – продолжение наших достоинств. Один раз только видел я Джона вышедшим из себя. И, естественно, опять Камаев виноват. Присутствовали все работники блока. Опять зацепились из-за пустяка. Джон стоит на своем, Марат, как обычно, гнет свою линию. Он же тоже лидер по жизни. И вот, как два бычка на мостике, уперлись друг в друга рогами, и никто уступать не хочет…

Мотылек все бился о яркую лампу, а Башлин замолчал, опять уставился на поединок крылатого насекомого с железом и пластмассой.

– Ну, искупались мы в бассейне с Клеопатрой, у Марата с Джоном какая-то беседа завязалась. Я и решил им не мешать. Щелкнул их на телефон для памяти пару раз, потом чтобы показать, да и себе память о чудесном месте оставить. Ушел вперед, мочу ноги в травертинной воде. А вокруг лепота. Небо синее, солнце жаркое, в Астане прохладно еще, а здесь люди загореть уже успели. Вдалеке древний город, набитый историей, как мешок Санта-Клауса, за спиной вавилонская многоголосица, и в ней моих двое коллег. Я об этом все иду, думаю, опять же о смысле жизни и времени в меру сил кумекаю. Только мысли все на гидроразрыв пласта сбиваются. Думаю, может побольше проппанта на скважину пустить. Боязно, вдруг трещина слишком длинная образуется, тогда воду зачерпнем, модель надо строить. А кому ее поручить? Чтоб сделали качественно и быстро? Нефтянка, Линда, такое дело, что цифры все решают. Иной инженер может ни разу в жизни сырую нефть не нюхал, а сидит, в «Петреле» каротажи перебирает, коррелирует, да модели строит. И что ты думаешь? Угадывает! Прямо парадокс какой-то, хотя что уж там, век науки и техники, как ни крути. И об этом тоже думаю, на эти самые травертины гляжу, белые, как ферганский хлопок. И вдруг бабах, трам-тарарам, люди закричали, заохали, но все как-то вязко, в тумане, потому что простор большой, в общем гаме быстро все теряется. Почуял неладное, оглянулся назад, – вижу Камаев возле Джона хлопочет, а у того уже голова вся в крови. Там полицейские ходят или служители, не разобрал, не до этого было. Сразу вызвали по телефону скорую помощь, приехали тут же, и глазом не успели моргнуть, да не тут-то было. Смерть уже не остановишь. Если замахнулась косой, то пиши пропало…

Линда все это время не прерывала Башлина, хотя более-менее картину произошедшего она уже себе в голове нарисовала. Только один момент в рассказе коллеги отца привлек ее внимание.

– Вы сказали, что сделали фото? Пожалуйста, скиньте мне его, – попросила она.

Башлин пожал плечами.

– Конечно, конечно, какие могут быть разговоры. Давайте свой номер телефона. Вы там в Америке пользуетесь нашим Вотсапом?

Девушка невольно улыбнулась.

– Пользуемся…

– Да я шучу, – улыбнулся и Башлин, – такое уж время, что прогресс опять идет из Америки, Маски разные там, Теслы, Твиттеры-шмиттеры… А мы немножко, кхе-кхе, отстаем, все бензоколонкой работаем… Теперь вот эти события…

Башлин не договорил, и так уже превысил свой лимит на слова, поскольку старался держаться как можно дальше от политики. Да только, что делать, если политика сама вторгалась в жизнь нефтяников и заставляла делать некий выбор.

Линда глядела в экран телефона и ждала, когда придет долгожданное фото. Рассказ Башлина ничего нового не добавил, только раскрыл с другой стороны самого рассказчика. Очевидно, что никаким, даже самым второстепенным боком, Семен Павлович к гибели отца не причастен. Тем более, вот и последнее фото его отца. Все, как описывал Башлин. Белые травертины, шумная толпа босоногих людей со всего мира, и посреди этого, – двое. Камаев и Джон. Пока они еще идут, о чем-то мирно беседуя, не обращая ни на кого внимания… Девушка вздохнула, ей хотелось расплакаться, но она знала, что нельзя, не время. Даст волю слезам, но только потом… Когда найдет истинного убийцу.

Она с ненавистью глядела на Камаева, такого веселого на фото, и думала, как же припереть его к стене, как заставить признаться в этом тяжком преступлении. Ее мысли отвлекли другие фото, которые прислал Башлин. Он снял отца и Камаева по пути в бассейн, а также при входе. Как хорошо, что Семен Павлович оказался таким любителем фотографий. Есть ведь люди, которые лишний раз не щелкнут кнопкой телефона, хотя, казалось бы, – чего проще?! Эти фотографии она внимательно рассмотрит позже.

Оспан участливо смотрел на нее. Девушка улыбнулась. Ей нравилась в Оспане умная сдержанность. Он был из тех людей, что даже в молчании умудрялись произвести на собеседника впечатление. Линде на миг показалось: они знакомы уже сотню лет, настолько он гармонично вошел в ее жизнь. Хотелось остаться наедине, поделиться самым сокровенным. А что у нее самое сокровенное? Выведение на чистую воду убийцы отца. На этот период жизни благородная цель стала смыслом ее существования. Сам дух отца требует отмщения.

Башлин не вернулся в зал ресторана, а отправился пешком по улице Кунаева в сторону «Азии Парка». О чем он думал? О количестве ли проппанта для гидроразрыва, о бренности ли человеческой жизни? О своей родине? Бог весть.

Линда и Оспан вернулись назад. Веселье было в самом разгаре. Официанты сновали челноками, выполняя малейшие прихоти подгулявших клиентов.

– Камаева лучше брать тепленьким, – шепнул на ухо девушке Оспан. – Пока он пьяненький, язык у него развязан, а значит, может рассказать кое-что интересное, о чем будет, возможно, сожалеть.

Линда внимательно посмотрела на молодого человека. Не похоже, что тот прикалывается. Она прекрасно знала о его скептическом настрое и в каждой фразе ждала подвоха, но тот выглядел вполне серьезно и по-деловому. Девушка облегченно вздохнула. Порой ей самой казалось, что она понемногу сходит с ума. Действительно, сложно идти против общего мнения. Даже известный психологический опыт имеется, когда ребенок или даже взрослый способен белое назвать черным, потому что вся испытуемая группа по наущению коварного экспериментатора лжет, глядя в глаза несчастного подопытного. Но она-то уверена в обратном! Для нее белое – белое, а черное – черное, и никак иначе.

Оспан все не появлялся. Линда ловила на себе любопытные взгляды девушек и оценивающие глаза мужчин. Похоже, оценка ставилась ими выше средней, и она ясно видела, как они крутятся вокруг да около, ища повод, чтобы заговорить и завести знакомство поближе. Кроме того, статус дочери руководителя, хотя и бывшего, придавал дополнительный ореол ее персоне.

Молодые люди ни в малейшей степени не интересовали Линду. Не тем заняты в настоящее время ее мысли, тем более, где-то в далекой Америке, а точнее, в штате Техас, ждет ее жених Тим Хиггс, протестантский священник или министр, как зовется он в церковной иерархии. Тим прекраснейший человек, исполненный добродетелей и высших благородных качеств. Отзывчивый, умный, добрый, чуткий и очень романтичный. Как они могут подумать, что я променяю его даже на какого-либо арабского шейха? Никогда в жизни.

Наличие Тима Хиггса, конечно, веский довод, однако даже если бы окружающие девушку холостые джигиты о нем бы и прознали, то все равно бы их это не остановило. Останавливал Оспан. Ребята совершенно необоснованно полагали, что тот имеет вполне серьезные виды на красивую девушку, и… ошибались. Даже сам Оспан, спроси его, как он относится к Линде, чистосердечно бы ответил: помогаю ей просто, как человек человеку. На что джигиты хмыкнули бы и отмочили какую-нибудь скабрезную шутку, и на этом дело бы временно закончилось…

Девушка заглянула в зал. Возле Стива Паттерсона и его симпатичной переводчицы стояло несколько коллег, спорадически разражавшихся смехом. Босс компании умел и любил шутить, впрочем, почти как все американцы, очевидные любители таких демократических штучек. На другом конце стола тоже образовался почти интимный кружок. Здесь уже своеобразным магнитным полюсом являлся непосредственно ее главный подозреваемый, да даже не подозреваемый, а истинный убийца, потому что другого просто не дано. Как там по латыни? Tertium non datur. Вот именно. Но как к нему подобраться? Где его уязвимое место? Хорошо хорохориться на расстоянии. Разговор с Башлиным вышел простым и плодотворным именно по причине того, что она была стопроцентно убеждена в его полной невиновности. Сейчас же ей предстоит полностью противоположный случай.

Марат Сапарович, похоже, был в ударе. Травил шутки то на казахском, то на русском языке.

– Бір жігіт постоянно әйеліне жаным деген сөзді көп айтады екен, бірақ Ораза келгенде айтпайды екен. Бір күні әйелі сұрапты, осы сен неге Ораза келсе жаным деп айтпайсың десе, күйеуі Оразада өтірік айтуға болмайды депті.

Практически ничего из сказанного Линда не поняла, но судя по взрыву смеха шутка оказалась забористой, поскольку засмеялись буквально все, даже юристка Евгения тоже скривила губы в одобрительной улыбке. Выросшая на западе страны, она прекрасно владела казахским языком и даже исполняла кюи на домбре.

Линда стояла возле входа в зал, довольно далеко от Камаева, но тот словно кожей чувствовал ее присутствие, и когда возникал просвет в толпе окружавших своеобразный полюс коллег, она ловила на себе тяжелые взгляды предполагаемого убийцы. Девушка не отводила взгляд. Что он о себе вообразил? Составляла психологический портрет Камаева, ища для себя в его внешнем виде доказательства причастности к кровавому преступлению. Волевая челюсть, крепко сбитое тело, непокорная шевелюра, а главное, дерзкие глаза. Глаза человека, проведшего большую часть жизни на производстве, привыкшего управлять десятками, а то и сотнями человек, держа их в узде. А держать в узде приходится, ибо дисциплина такая вещь, что любит жесткого руководителя. Чуть ослабил поводья, жди беды. Либо скважину пробурят не по тому азимуту, либо напортачат с раствором, либо не справятся с свабированием, либо напутают с тем же проппантом, – мало ли подводных камней в нелегком деле нефтянки. Надо для пользы же коллег и профилактики, так сказать, потенциальных косяков и наорать от души. Тут лучше перебдеть, чем… Но с подчиненными вопрос решается кардинально и просто. Не хочет выполнять указания, дверь открыта, никого не держим. Можете качать права в другом месте, но здесь командую парадом я. Плохо – с руководством. Ему-то особо не попротиворечишь. Тут правило открытой двери тоже действует, но уже в другом направлении. А если начальник тупой? Или некомпетентный? Или глаз его замылился? А еще бывают случаи, когда пришлют кого-нибудь из заморских стран, а он про наши месторождения ни уха, ни рыла. Ему, главное, на-гора результат в виде повышенного дебита нефти выдать, а что со скважиной дальше произойдет, его не касается. Снял сливки, бонусы получил и поминай как звали? Вот в таком случае как честному человеку поступить? Достойно ль смиряться под ударами судьбы, иль надо оказать сопротивленье и в смертной схватке с целым морем бед покончить с ними?

Мужественное лицо Камаева мелькало в калейдоскопе других лиц, Оспан нес ей стакан сока. Разве она просила его об этом? Впрочем, промочить губы не помешает. Лучше бы просто воду, чем этот фальшивый сок, в котором сахара больше, чем настоящих фруктов или овощей…

Линда скривила губы в такой же фальшивой улыбке, как и сок, принесенный Оспаном. Затем чуть смочила пересохший рот. Камаев пристально изучал девушку. Она невольно отвела глаза. С людьми такого типа на недолгом веку ей приходилось встречаться не так часто. На втором курсе университета вел у них лингвистику такой же придирчивый профессор, наводивший страх на студентов, но это было лишь неприятное исключение из правил. При всем при том преподаватель не употреблял грубых выражений, но умел едкими ехидными замечаниями высмеять любого, даже какого-нибудь всезнайку, не вылезающего из библиотеки.

Оспан, похоже, тоже опасался Марата Сапаровича, перепады настроения которого все очень хорошо знали. Линда, поколебавшись, не осмелилась подойти и отозвать Камаева. Бог знает почему. Просто внутреннее чувство подсказало, что может нарваться на неоправданную грубость: уж очень зло посматривал на нее главный подозреваемый. Кроме того, человеку, расправившемуся с отцом, раз плюнуть убрать с пути и беззащитную девчонку.

Но понемногу вечер, посвященный проводам босса, подходил к концу. Обремененные семейством и беспокойными половинками сотрудники уже незаметно испарились, по-английски, не прощаясь. Остались самые упорные, среди них те, кто достиг определенного градуса блаженства и стремился сохранить тонус, боясь потревожить сладкие волны, на которых покачивалось сознание. Все в таком состоянии представало в восхитительном ракурсе, а жизнь казалась прекрасной и сулила еще больше чудесного.

Камаев выпил много, но совершенно не захмелел. Всегда этим славился и пользовался своей уникальной способностью. Порой сознательно спаивал коллегу, доводил до состояния нестояния и плавно выводил на откровенную беседу, вызнавая затем тайны и секреты, которые тот на трезвую голову никогда бы не выдал даже под пыткой.

Жизнь, сознательно или нет, вылепила из Камаева великолепного психолога. Здесь ведь как. Брось человека в бурную реку, так тот или утонет или выживет, превратившись в умелого пловца с крутыми волнами. Марат Сапарович выжил и превратился в того, кем стал. Человека, которого знают все в нефтегазовой отрасли, побаиваются и, бесспорно, уважают.

– Линда! – донесся вдруг до нее грубый хриплый голос.

Девушка вздрогнула. Голос принадлежал именно предмету ее мыслей и размышлений в последнее время. Она меньше думала о Тиме, чем об убийце отца. Что Тим? Линда в нем была безоговорочно уверена. Тот ежедневно присылал письма, отмечал ее в постах, делился фотками, засыпал сердечками, розовыми, алыми и красными, короче, давал ей понять, что думает о ней каждую секунду своей непростой пасторской жизни.

Ноги ее дрогнули, в горле опять пересохло, так что пришлось опять сделать глоток томатного сока. Оспан легонько подтолкнул ее в сторону призывного голоса, мол, сама ведь хотела с ним поговорить, так чего же медлить. Похоже, он до сих пор не осознал всей серьезности момента. Ах, если б только Оспан взглянул на ситуацию ее глазами, тогда не был бы так беспечен и фривольно шутлив.

Толпа возле Камаева расступилась. Только теперь она поняла, почему все собрались возле него. Он не только рассказывал анекдоты, а еще показывал фотки, которые успел сделать в Турции. Линда подивилась жесткости натуры прожженного нефтяника. Даже тот факт, что там погиб его коллега, не остановила от желания похвастаться увиденным. Все-таки алкоголь воздействовал и на него, как бы тот не хорохорился.

– Sit down, please, – тем же хриплым голосом обратился он к ней. – What would you like to drink?

С этими словами Камаев огляделся по сторонам, мол, смотрите, как я могу. В любом языке дока, нефтяники, они такие. Им палец в рот не клади.

Затем несколько мгновений Марат Сапарович молчал, оценивая душевное состояние девушки. Что ни говори, а был он хорошим психологом, несмотря на грубость обращения и мужской соленый юмор.

– Ничего, спасибо, – ответила девушка, еще не зная, как вести себя в этой обстановке. Еще пару секунд она сама раздумывала, как выйти на контакт, и вот теперь уже находится лицом к лицу с тем, кого считает безжалостным убийцей.

– Знаете такую шутку, Линда? Вино нам нужно для здоровья, а здоровье необходимо, чтобы пить водку! – Камаев радостно загоготал, довольный удачно вставленной шутке.

Смех его оказался настолько заразительным, что засмеялись и все остальные, хотя шутка была древней и приевшейся.

Отсмеявшись, Камаев помрачнел, и улыбка слетела с обветренного обожженного солнцем лица.

Мгновенно и у коллег исчезло веселое настроение.

Марат Сапарович с сочувствием, наверняка деланным, подумалось девушке, взглянул на Линду.

– Извините, пожалуйста, что мы тут веселимся. У нас ведь повод соответствующий, и вечер не перенесешь. Жизнь она ведь такая штука. Черно-белая. И в одно и то же время для всех. Стив ведь не хотел проводить мероприятие, так сказать. Но ведь и не проводить его нельзя! – Камаев не удержался, хохотнул. – Тавтология получилась. Я тут молодежь письма учу писать. Оказывается, та еще наука. Каждое дело требует профессионализма. А ваш отец был настоящим профессионалом. У нас тут много иностранцев работало.

При этих словах Камаев перевел взгляд на Стива Паттерсона, балагурящего в своей компании.

– Но Джон Кардвелл вызывал у меня особое уважение.

Юристка Евгения вздохнула. Видно и у нее имелись воспоминания о безвременно ушедшем руководителе.

Коллеги по цеху расселись по стульям, кто-то пошел за очередной алкогольной добавкой. А что такого? Завтра суббота, законный отдых.

– Он ведь чем от наших руководителей отличался? – задался вопросом Камаев. – Наши ведь далеки от всего, от науки, формул, алгоритмов. Лишь искусством управления людьми овладели. Согласен, это самое главное! Хороший руководитель всегда подберет профессионалов, которые сделают все остальное. Но Джон-то не только мог наладить работу, но и сам в технических вопросах шарил, как никто! На мякине его было не провести. Сразу в корень проблемы смотрел. Помню на одном совещании зашла речь о специфической конструкции хвостового фильтра. Наши инженеры зацепились, каждый свое доказывает. А он взял потихоньку ручку, бумажку и пару формулок накидал. И тут же показал, что надо так-то и так-то… Вот этому учиться у него никому не мешало…

Линда искала зацепки в сумбурной речи Камаева. Никакой из нее следователь, хотя подследственный как бы сам явился к ней на допрос, а вот у нее вопросов никак не находилось. Не спросишь же в лоб, как вы убили Джона Кардвелла? Мотив же для нее был ясен. Такой человек, как Камаев, может рассыпаться в комплиментах, заваливать охапками похвал, а, между тем, жестко преследовать свою цель.

– Екі қошқардың басы бір қазанға сыймайды, – донеслись до нее слова Камаева, которые тот тут же перевел, – Двум бараньим головам в одном казане тесно. Такая казахская пословица есть. Но это не про нас с Джоном. Мы друг друга дополняли.

Если бы Линда не знала всей подоплеки его отношений с отцом, то, несомненно, поверила бы вдохновенной лжи Камаева. Похоже, и присутствующие молчаливыми статистами при бенефисе одного актера тоже были слегка ошарашены. Но вот она, сила убеждения Марата Сапаровича! Многие в этот момент, действительно, поверили в идиллию их отношений. Не зря застигнутым за изменой мужчинам советуют ни в чем не признаваться. Пройдет чуток времени, и любящая женщина найдет оправдания непутевому муженьку и задним числом заставит себя поверить лживым уверениям. Так что Марат Сапарович вдохновенно врал, но врал артистично и проникновенно. Послушать его, он являлся чуть ли не единственным и самым верным другом ушедшего в мир иной Джона Кардвелла. Именно с ним, Камаевым, советовался покойный, у него искал участия и помощи, вдохновлялся идеями и замыслами.

– Профи всегда поймет профи, – витийствовал Марат Сапарович, – тем более в нашей отрасли. Такая большая потеря для всех нас. То, что он сделал для нашего производства, переоценить невозможно.

Только что, именно подобными словами Башлин успел охарактеризовать Стива Паттерсона, но в пылу страстей Марат Сапарович не замечал повторов, за которые пенял молодым неискушенным подопечным.

Естественно, Линда не поверила ни единому слову прожженного «подследственного». Но тому, казалось, не было дела, верят ему или нет. Камаев пер вперед, как трактор, сминая все и вся на своем пути. Не верите? Ваши проблемы! А, между тем, все было именно так, как я вам говорю…

Тем более, сейчас, когда никто не предъявил ему никаких обвинений: смерть Кардвелла турецкими полицейскими объявлена несчастным случаем. Все логично, мало ли людей поскальзывалось на скользких травертинах. Для одного их таких пострадавших падение оказалось фатальным. Все в руках Аллаха, да пребудет душа его в райских чертогах. Слишком мирная жизнь именно в Памуккале, чтобы психологический настрой тамошних Пинкертонов склонился в криминальную сторону. Нет, все обычно. Приехали трое деловых людей на отдых, и тут с одним из них приключилось несчастье. Всегда надо быть осторожным. Кто знает, что таится за ближайшим углом? Не зря говорили предки, Ölüm ne bir soluk evvel gelir, ne bir soluk sonra. Смерть приходит ни одним вздохом раньше, ни одним вздохом позже. Кому как на роду написано…

Осталось только успокоить нервную американскую девушку, и жизнь снова пойдет своим чередом. Будут опять поездки и в ту же Турцию, и в Таиланд, и на Мальдивы. Мало ли интересных мест на земле. Правда, громыхает на севере, но сейчас не то время. Быстро все должно утихомириться. Ишь, как зыркает на меня…

– Линда, у вас такие красивые глаза, в них столько глубины и загадки. Ничто не сравнится с женщиной. В ней тайна всего мироздания скрыта. А у нас что за работа? Простейшая! Вытащить из недр земли черное золото, залить его в танкера или отправить по трубопроводам. Эка невидаль! По сравнению с Творцом мы тьфу, растереть и забыть.

Камаев задумался. Видно, с помощью таких сравнений хотел выйти на логическое завершение, но запутался и забыл, чем намеревался закончить. Да и смысла в его речах особенного не наблюдалось, главное, заговорить, запутать, сбить праведный гнев, который он буквально считывал с прекрасных, как сам выразился, глаз иностранки.

Линда сдерживала себя. Знала за собой такой недостаток, как вспыльчивость. Всегда боролась с ним, но безуспешно. Вот и сейчас от накручивания самой себя, не столько от слов Камаева, как от собственного хода мыслей в ней назревало желание нагрубить, даже нахамить сидящему против нее человеку. Наплевать, что он представитель другой страны и много старше ее. То, что она спокойно с ним общается, ненормально. Ладно, на войне. Там дело понятное. Здесь правые, там виноватые. А в мирной жизни все сглаживается, здесь штрихи и полутона, а не грубые, резкие мазки.

И она все-таки не выдержала.

– Господин Камаев, хватит лепить из себя невинную овечку, – здесь она поняла, что вместо «строить» употребила другой глагол, но ничего страшного, поймет и так, – все присутствующие прекрасно знают, что вы с моим отцом враждовали. У вас были такие стычки, что никто даже не может вообразить, как это вообще возможно в таком учреждении, как ваше. Я ясно выражаюсь? Не думайте, что все сойдет вам с рук. Справедливость рано или поздно восторжествует.

В зале воцарилась тишина. Даже в кругу Стива стихли голоса.

Камаев выпучил глаза.

– Что вы этим хотите сказать, Линда? Неужто намереваетесь обвинить меня в смерти вашего дорогого папаши? Я не безгрешный человек, конечно, но чтобы марать руки в крови? Нет уж, увольте меня от таких беспочвенных обвинений. По-моему, вы сегодня пили далеко не только томатный сок, вам надо остыть и извиниться передо мной. Надо же! И не стыдно?!

Марат Сапарович впал в патетику. Заручаясь поддержкой коллег, повернул голову налево, потом направо. Неужели здесь есть легковерный, кто принял сказанное вздорной девкой за чистую монету?

Намек Камаева на то, что она перепила лишку, буквально взбесил девушку. Она уже и впрямь ничего не соображала. Кровь бросилась ей в голову, а слова «вашего дорогого папаши» и вовсе вывели ее из себя.

Не успела она подумать, что делать в следующий момент, как увидела, как томатный сок из ее бокала уже летит в удивленное лицо Марата Сапаровича, и красные капли стекают с его бровей, волос и щек, а белый воротничок рубашки в мгновение ока потерял идеальную белизну, превращаясь в красный.

Камаев выскочил из-за стола, обежал его. Он сам имел вспыльчивый характер, и не редко вступал в драки, защищая свою поруганную честь. А теперь как раз нужно было отстаивать свое реноме, иначе завтра все коллеги будут полоскать его честное имя. Марат Сапарович не знал, что сделает в следующее мгновение, может, просто оттаскает за волосы бешеную сучку, не взирая на ее потерю. О таких мелочах в данную секунду не хотелось и думать. Отмщения!

Но только он занес свою руку, чтобы воплотить свой замысел в исполнение, как почувствовал, что его кулак зажала чья-то довольно мощная ладонь. Ничего себе! Никакой субординации. Камаев гневно обернулся и увидел прямо перед собой спокойное лицо Оспана.

– Щенок! – выкрикнул Марат Сапарович. – Этим ты отплачиваешь за мою доброту? Кто тебя из грязи вытащил, кто тебя на курсы отправлял, человека из тебя делал?

– Марат Сапарович, – увещевал его Оспан, – вам же потом самому стыдно будет.

– Не будет мне стыдно! – взревел Камаев, и, решив приступ ярости вымести на подвернувшемся новом обидчике, с силой толкнул непрошенного защитника. Полетели стулья, со стола с лязгом и грохотом посыпались тарелки и бокалы с недоеденным и недопитым содержимым. Дамы завизжали. Мужчины тоже оцепенели, не зная, чью сторону принять. С одной стороны прав Оспан, женщин нельзя бить ни при каких условиях. С другой стороны, бить собирался непосредственный руководитель. Камаев в юности занимался борьбой, от которой у него осталась бычья шея и некоторые навыки ведения позиционного боя. Конечно, годы и сноровка уже не те, но ярость удесятеряла силы. Оспан тоже занимался спортом, даже участвовал в соревнованиях по армрестлингу, где в своем весе неизменно побеждал на всех уровнях, включая областной. На республике, правда, побеждать ему не удавалось, но это он списывал на то, что занимается от случая к случаю, не ставя себе целью побеждать на крупных соревнованиях. Так что нашла коса на камень.

Полетели первые пуговицы. Камаев подбирался к Оспану, чтоб взять его «на жамбас», но тот, прекрасно видя, к чему тот его готовит, ловко уклонялся.

Со стороны зрелище выглядело комическим. Низенький плотный Марат Сапарович и высокий Оспан. Толстый и тонкий, начальник и подчиненный. Несколько раз Камаев больно ударял в живот противнику. Оспан крякал, но терпел, не отвечая на тычки. Наконец осмелевшие сотрудники, до поры до времени не без удовольствия наблюдающие за внезапной стычкой, начали потихоньку растаскивать забияк в сторону. Этому поспособствовало и приближение изумленного бывшего босса, никак не ожидавшего, что скромная вечеринка может привести к таким экстраординарным событиям.