Читать книгу Акула пера в СССР - Группа авторов - Страница 4

– Гера, останьтесь, – сказал шеф, когда планерка окончилась и раздача слонов состоялась.

Я остался, пытаясь держать лицо. Сергей Игоревич строго блестел на меня стеклами очков в роговой оправе.

– Считайте, что сегодня у вас отгул. Материал вы сдаёте? Давайте его сюда, Арине Петровне, как вычитаю – отнесу… Всё, Гера, пойдите домой, приведите себя в порядок, отдохните, на речку сходите, вон какой разлив в этом году красивый… Нужно жить и работать дальше. Вы меня поняли?

Мне пришлось кивнуть, хотя я ни черта не понял.

– И вот вам совет – с большевистской прямотой: вам нужно жениться. Присмотритесь хоть в редакции – у нас тут есть незамужние девчата! – На сей раз стекла очков заблестели игриво. Вот уж седина в бороду! – Не девчата – огонек! А муза ваша театральная – ну ее, ей-богу, она вам только голову морочит!

Я даже удивился, когда при упоминании некой театральной музы щеки Геры-меня вдруг загорелись. Он что, влюбленный? Ну не-е-ет, этого паскудства мне и даром не надь, и за деньги не надь. Будем избавляться! Влюбленность, в отличие от любви, состояние физиологическое, основанное на биохимии, и потому справиться с ним возможно.

– Спасибо, Сергей Игоревич, я действительно что-то расклеился. Нужно время собраться с мыслями. Завтра буду готов к труду и обороне!

– Смотри мне! Завтра работы полно, людей не хватает, поэтому чтобы огурцом был, понятно?

– Понятно!

Явно кроме влюбленности у Белозора в жизни было что-то еще, о чем знали все, кроме меня. Вернувшись в кабинет, я провел короткую ревизию помещения и обнаружил в шкафу на вешалке пиджак – в тон брюкам. Пошарив по карманам, нашел паспорт, пару десятирублевых купюр, монетки и – стальной кастет, массивный, с упором для ладони и отверстиями для четырех пальцев. Ай да Гера, ай да сукин сын!

В паспорте нашел страничку с пропиской и облегченно вздохнул – всё тот же домик в Слободке, на окраине Дубровицы, где Викторович проживал и в далеком теперь 2022 году. Я бывал у него в гостях, потому вроде как заблудиться не должен… Из паспорта выпала и спланировала на пол сложенная вчетверо бумажка, заложенная за обложку, потому я не рассмотрел ее раньше.

На документе, как положено в двуязычной республике, значилось «ПАСВЕДЧАННЕ АБ СМЕРЦІ» – «СВИДЕТЕЛЬСТВО О СМЕРТИ». М-да. Неделю назад у Белозора умерла мать.

Перекинув через плечо пиджак, я пошел по коридору к выходу, отсалютовав Аленушке из приемной, которая подкрашивала ресницы, глядя в ручное зеркальце. Алена – еще одна из тех незамужних «девчат-огоньков», о которых радел шеф.

– Ты куда это, Белозор? А ну, запишись в журнале…

– Отгул у меня!

И побыстрее сбежал, закрыв за собой тяжелую металлическую дверь.

* * *

Чертовы ясени. Я никогда не понимал этой схемы с кронами ясеней. Жалкие обрубки деревьев, кроны которых с мясом выпилили коммунальщики, торчали посреди майской зелени, вызывая жалость и недоумение. Ну да, линии электропередачи. Ну да, растёт клён ясенелистный довольно быстро, но несколько месяцев между очередной «стрижкой под ноль» и моментом, когда дерево пустит свежие зеленые побеги, город выглядел как тифозный барак с лысыми пациентами. Беленые стволы с корявыми утолщениями на месте крон торчали вдоль всех центральных улиц – и безумию этому конца не будет – в ближайшие сорок два года точно!

Я вдохнул необыкновенно чистый воздух и глянул вдоль улицы Чапаева. Это ведь была картинка из детства! Магазин «Юбилейный», бабулечки, продающие семечки на его высоком крыльце, одинокий велосипедист, без опаски крутящий педали прямо на проезжей части. Из щелей асфальта пробиваются одуванчики, щебечут птицы, на балконах хрущевок сушится белье…

Внешний облик Дубровицы кардинально изменился только в 2007 году, когда в нашем районе проводили республиканский сельскохозяйственный праздник «Дажынкі». Отштукатурили и выкрасили серые панельные дома, разбили несколько скверов и фонтанов, покрыли новомодной плиткой тротуары… Потом стали появляться сетевые магазины и частные павильоны, торговые центры и бутики. Но до этого – всё мое детство – я помнил родной город именно таким, провинциальным, серо-зеленым, сонным…

Я решил дойти до Слободки пешком, чтобы привести мысли в порядок и осмотреться. Шел наискосок, срезая через дворы, и дивился отсутствию машин на парковках, обилию зелени и минимальному количеству мусора и рекламы. Ни тебе пластиковых бутылок у подъездов, ни налепленных на асфальт пожеванных жвачек… Шелуха от семечек да редкие бумажные обертки от конфет – вот и весь мусор.

Мимо продефилировал мужичок в растянутых на коленях трениках и майке-алкашке. В руках у него было мусорное ведро, которое он выбил в контейнер, потом подцепил двумя пальцами подстеленную на дно газетку – всю в вонючей жиже – и отправил ее следом.

– Никанорыч! Давай к нам, козла забьем! – Из беседки доносилось характерное ляпание костяшек по столу – пенсионеры играли в домино.

На скамейках сидели старушки и обсуждали предстоящую олимпиаду, какую-то Люсю из пятой квартиры и новый рецепт кабачковой икры. Из подъезда выскочила женщина в цветастом халате и громко крикнула:

– Симочка сказала, в «Хозтовары» закаточные ключи привезли!

Бабоньки как-то разом подобрались и разбежались по квартирам – наверное, собираться в магазин. Я шел дальше. На горизонте замаячил городской Дом культуры, и сердце Геры (мое сердце) вдруг предательски сильно застучало. Та-а-ак! Если и есть в Дубровице театральная муза, то обитает она именно здесь. Народный театр – он один такой на этом свете, я как-то писал про них статью, так что помню, что история его корнями уходит аж в далекие шестидесятые… Впрочем, не такие и далекие.

Я собирался обойти сию обитель муз по широкой дуге, как вдруг довольно низкий для женщины, грудной голос позвал:

– Гера! Товарищ Белозор! Вы что, так и собирались пройти мимо?

И тут тело выдало фортель: ноги сами понесли несчастного товарища Белозора в сторону обладательницы специфического тембра. Волевым усилием я остановил этот бег вприпрыжку и остановился. У Викторовича в молодости определенно был вкус, но не было чуйки на людей… La femme fatale как она есть!

Высокая, всего на полголовы ниже почти двухметрового Геры-меня, в сценическом костюме, который изображал не то волшебницу, не то принцессу, эта эффектная брюнетка с лицом, живо напомнившим какую-то из голливудских актрис последнего поколения, она стояла у заднего входа в ДК и курила, делая короткие затяжки.

Меня никогда не привлекали курящие женщины, но Геру это, видимо, не смущало. Но, как говорил один из христианских мудрецов, «Плоть слаба, дух животворит!» А духом был я, так что скрутил разбушевавшиеся гормоны и эмоции в бараний рог и глянул на нее повнимательнее. Узнавание пошло сразу на двух уровнях – моем и Герином. Память Белозора выдала: «Машенька Май, руководитель Народного театра при ГДК, ах, ох, как же она хороша, и какое я ничтожество по сравнению с ней». Ну или что-то вроде этого, слишком запутанный букет. А моя собственная память выдала трёхэтажный мат. Это была Мария Никитишна, бабушка моей одноклассницы Марины – той еще стерляди.

Эти Май, кажется, размножались почкованием и фамилию передавали по женской линии. По крайней мере, ни у Марии Никитишны, ни у ее дочери Маргариты Ивановны, ни у незабвенной Мариночки Май мужей замечено не было. С Мариночкой у нас были отношения специфические: все старшие классы пыталась ввести меня в список своих запасных аэродромов, я же из природного упрямства ее злодейски троллил, категорически не желая быть одним из многих. Хотя девочка была исключительных природных данных, к тому же отличница, ну и артистичная, умела себя подать, когда хотела.

Теперь было ясно, откуда всё это. Не эхо войны – генетика!

– Гера, вы меня не слушаете? Вы ведь придете на премьеру?.. – она чуть поменяла позу.

Я думал, эти фишки появились с явлением такой казни египтской, как Инстаграм, а оказалось – женщины владели этим вечность.

– А когда премьера?

– Сегодня, Гера! – в ее голосе было столько укоризны, что, будь я Герой, я бы точно приперся с огромным букетом цветов, на который, наверное, потратил бы всю оставшуюся двадцатку.

Но Героем я не был и потому глянул ей в глаза и сказал:

– Нет, – и, развернувшись на каблуках, пошуровал по асфальтовой дорожке прочь.

Он мне еще спасибо скажет, если мне удастся свалить отсюда обратно, в своё тело и своё время.

До Слободки было около пяти километров, так что времени на подумать хватило. Я уже понял, что со мной случилось, и принял это как данность.

Я – попал. Ну так, как попадают герои книжек про попаданцев. Только не в обожаемый мной век девятнадцатый, железный, поистине суровый век, с пароходами, револьверами, сыщиками, хрустом французской булки и прогрессом, который шагает семимильными шагами, а в самый советский из всех периодов. Брежневская эпоха, она же застой. Время юности моих родителей, эдакий глаз бури между ужасами Великой Отечественной и маразмом перестройки. Черных воронков и краповых околышей уже не было, черных кожанок и бритых затылков – пока не было. Можно было выдохнуть и осмотреться. В конце концов, вдруг я тут временно? Может быть, если хорошенько напиться еще раз, то вернусь обратно? Что там у него было – коньяк? Ненавижу коньяк.

Но в магазин зашел. «Дружба» была как раз по пути. С таким названием гастроном просуществовал долго, только году этак в 2020-м его выкупили и переименовали во что-то американоподобное. Но здесь «Дружба» предстала передо мной во всей красе.

Первое, что я увидел, отворив двери, – это монументальная краснощекая продавщица в халате, который имел в виду, что он белый, и в синем переднике. Богатырскими движениями она нарезала вареную колбасу и заворачивала ее в крафтовую оберточную бумагу, и в таком виде взвешивала на больших синих весах. Потом орудовала гирьками, называла вес, цену, протягивала кусок вожделенной докторской покупателю и с видом царицы говорила:

– Дальше!

Я, как зачарованный, смотрел на толстенную стопку бумаги, которая уменьшалась весьма стремительно, и пытался посчитать, какие бабки эта хитрая тетка делает в сутки или сколько батонов колбасы она уносит домой в конце смены?

– Кабы добра жыць у шчасi, трэба красцi, красцi, красцi! – сказал мне в самое ухо дедок в какой-то странной тюбетейке. – Глянь, какой мамон Гавриловна наела! Небось не бумагу топчет! Ты в очереди стоишь или так – посмотреть пришел? Колбасу когда еще завезут, так что давай, шевелись.

Я только хмыкнул и пошел в ликеро-водочный отдел за коньяком. «Двин» я тут, пожалуй, не найду – не тот уровень, а вот что-нибудь попроще…

Что-нибудь попроще стоило четыре рубля пятьдесят копеек и было ординарным трехзвездочным коньяком, бутылка которого идеально вошла во внутренний карман пиджака. На выходе я полюбовался на очередь с банками и бидонами – за сметаной, и продавщицу, которая наливала эту самую жирнючую сметану при помощи гигантского черпака жестами, достойными кисти Боттичелли.

– Проходите, товарищ, не задерживайтесь! – засуетились сзади, и я вышел наружу. Дубровица была гораздо менее многоэтажной, чем в мое время, только-только был возведен Квадрат – так в народе звали район панельных девятиэтажек. Частный сектор преобладал – из деревянных и кирпичных хат доносились запахи стираной одежды, табака и, конечно, жареной бульбы – с луком, салом и первым весенним укропчиком – самой вкусной еды в мире!

Рот наполнился слюной, и я понадеялся, что у Викторовича дома есть какие-никакие запасы продовольствия, потому что возвращаться в магазин категорически не хотелось.

* * *

Вообще-то всё было не так плохо. Например, угоди я в Средневековье – там и думать нечего, сдох бы в первый день. На костре бы сожгли, как колдуна, или сам бы помер, порезавшись о незнакомую острую железяку. Ну и чисто статистически – занесло бы меня, скорее всего, в крестьянина, а если проводить параллели с профессией – то, например, в герольда или монаха-летописца, тоже не слава богу. Да и та же любимая эпоха пара и телеграфов грозила антисанитарией, эпидемиями, голодом и сословным неравенством. В конце концов, я угодил в родную Дубровицу, то есть начинать нужно было не совсем с нуля, кое-какие базовые знания у меня имелись. Попади я в ту же Москву – справиться было бы гораздо тяжелее! Опять же – родная редакция, где всё в общем-то знакомо, только вместо набора статей на компьютере нужно было писать от руки или идти клянчить печатную машинку, а верстали всё не индизайне, а на листе ватмана, вручную, вымеряя линейкой площадь фотографии и размеры текста статьи.

Гера в качестве реципиента и вовсе был подарком. Не молодой Сталин, конечно, и не цесаревич Константин Павлович, но… Плюсы определенно были. Герман Викторович Белозор обладал титаническим здоровьем. Он действительно не уходил на больничный ни разу за пятьдесят лет работы в редакции. Его не брала ни одна зараза, ему не вырезали аппендицит и не лечили зубы. Фантастика? Есть женщины в русских селеньях, а есть мужики на полесских болотах… У Белозора вроде как была репутация честного и дотошного человека, коллеги его, судя по всему, уважали. Смущал кастет в кармане пиджака – с этим еще предстояло разобраться.

Как бы это цинично ни звучало – большим плюсом было его одиночество. Мать или жена мигом раскусили бы подмену. В этом плане на руку играл и дом в Слободке – внимательные бабуси у подъезда и участливые соседи в хрущевке тоже могли бы заподозрить неладное. А еще – мы с Герой были в целом похожи. Не знаю, как бы я владел телом, например, значительно ниже или толще моего. Помню, в подростковом возрасте постоянно бился головой о перила в автобусе, никак не мог привыкнуть, что вырос…

Мимо проехал, лязгая и выпуская клубы дыма, желтый венгерский «Икарус» с гармошкой, и я умилился – как будто увидел друга детства. Я еще застал эти пепелацы, уже совсем ржавые и раздолбанные, но тянущие лямку и исправно катающие по городу пассажиров.

Проходя мимо двухэтажных домишек сталинской еще застройки, я задержал взгляд на моложавом мужчине в очках, который ковырялся под капотом легендарной, на вид вполне новенькой «ремзаводовской» «Волги» ГАЗ-М-21, и мое сердце екнуло: этот человек спас… Спасет! Он спасет мне жизнь, поставит на ноги семилетнего мальчика после автомобильной аварии в 1998 году… Михаил Федорович Тиханович – хирург от бога. Он был жив, жив!

Тут в моей голове что-то щелкнуло: чем обычно занимаются попаданцы? Меняют историю! Черта с два я буду спасать СССР, мне это и на хрен не впилось… Но самую малость сделать так, чтобы моя родная провинциальная Дубровица и такие люди, как Тиханович, Арина Петровна, Василий Николаевич Волков и Гера Белозор, пережили будущие смутные времена в ситуации, несколько более благоприятной, чем та дичь, что свалилась на наши палестины в конце восьмидесятых – начале девяностых, это было вполне реально!

Я, черт его дери, знал свой город, знал его историю – и общался, и писал про многих из тех, кто сейчас полон сил и энергии, кто действительно строит дивный новый мир… Медики, педагоги, инженеры и директоры предприятий, спортсмены, милиционеры – если капельку подтолкнуть их в нужном направлении, можно пустить такие круги по воде, что Новые Васюки Остапа Бендера по сравнению с Дубровицей покажутся долбаным Мухосранском!

Чернобыль не бахнул, Машерова не убили, Горбачев еще не член Политбюро, Афган…

Я остановился, чтобы выругаться. Мой шикарный лакированный штиблет по самую щиколотку провалился в кучу конского дерьма. Лошадки паслись тут же, на газоне у банка. Бюст Ильича на постаменте строго взирал на копытных, которые отгоняли хвостами мух и трясли бошками, пощипывая свежую зеленую травку. Почти центр города, улица Советская…

Отряхнув как можно более тщательно обувь, я подумал о том, что до ввода войск в Афганистан осталось полгода, и тут хоть наизнанку вывернись – ни хрена не сделаешь. Будь ты хоть трижды попаданец.