Читать книгу За кадром. О скрытой работе нашей психики - - Страница 10

Переезд в Америку заставил меня решать много новых вопросов. Научиться чихать в локоть, а не в ладошку, использовать чековую книжку, рожать на неродном языке и даже делать заказ в автокафе. Вроде бы удобно: можно остаться в машине, не нужно вытаскивать детей, заходить в кафе, где эти малыши разбегаются, как мартышки…

Но это теоретически. А на практике… Я несколько раз повторяю свой заказ, потом, видимо, сотрудник психует, бросает наушники, фартук и ревет в зал кафе. Но этот вопль, разумеется, мне не слышен (клиентоориентированность и все такое), ему на смену приходит менее фрустрированный[8] и более доброжелательный человек, и я в очередной раз дрожащим голосом, все с тем же неизменным акцентом и почти со слезами на глазах повторяю:

– I would like to order a tall cappuccino, a hazelnut croissant, and a blueberry scone please («Я бы хотела заказать большой капучино, ореховый круассан и черничную булочку»).

Фух, вот момент, когда я понимаю тех шотландцев в лифте, которые безуспешно пытаются подняться на 11-й этаж. Двое мужчин заходят в лифт без кнопок, который работает по принципу голосового управления и не распознает шотландского произношения: «Одиннадцатый, одиннадцатый… Одиннадцатый!» – кричат они (Eleven. Eleven… Eleven!).

Мне наконец-то отвечают: «Понял, заказ принят, сейчас все сделаем». И в сердце зарождается надежда, что через несколько минут в моих руках окажется этот несчастный капучино, ореховый круассан и черничная булочка.

Вы спросите, почему так сложно? Юг Америки – это территория со своими обычаями, со своим модифицированным языком и со своим пониманием мира. Здесь совсем немного иностранцев, а что уж говорить про русскоговорящих. В отличие от севера Америки и, например, Нью-Йорка, где русскую речь можно услышать через каждые два метра, в Луизиане русскоговорящих нужно искать с лупой. Плюс приезжим из России и Европы трудно из-за того, что мы говорим на британском английском, который для американского юга звучит крайне экзотично: как если бы я разгуливала в сюртуке и изъяснялась фразами Ивана Грозного из фильма «Иван Васильевич меняет профессию» (реж. Л. Гайдай, 1973): «Какого Бориса-царя?! Бориску?! Бориску – на царство?! Так он, лукавый, презлым заплатил за предобрейшее?! Сам захотел царствовать и всем владети?! Повинен смерти!» Отсюда и все языковые казусы.

Подъезжаю к окну выдачи заказа: «Вот ваш ореховый капучино! Хорошего дня!» Хмурясь и пытаясь понять, что и в какой именно момент пошло не так, выезжаю на парковку. В голове мысли-выскочки тянут внимание на себя: «Удивительно, что мне в капучино черничную булочку не запихали… А то могли же»

«Угу, город беспечности… город легкости…» – продолжаю думать я о том, что нет тут никакой беспечности, если даже не можешь заказать кофе без проблем. «Это все мой акцент. Звонить по телефону и делать заказ в автокафе – не для меня». Здесь чувствую, как приближаюсь к своему триггеру: «Иностранка, акцент». Дышу… Потому что это первый шаг, помогающий мне не уйти в темноту, в которую готов погрузиться мой внутренний город. Именно так я могу остаться в окне проживания ситуации. И в этом мне поможет контакт с моей нервной системой.

У нас есть центральная нервная система (головной и спинной мозг) и периферическая нервная система (это нервы и нервные узлы, расположенные по всему телу). Периферическая нервная система делится по типу функционирования: произвольное функционирование – соматическая нервная система, непроизвольное функционирование – автономная. Нас интересует именно вторая – автономная – часть нервной системы, которая контролирует непроизвольные действия, такие как биение сердца и расширение или сужение кровеносных сосудов. У автономной нервной системы есть две ветви: симпатическая и парасимпатическая. Важно, что мы не можем повлиять на работу автономной нервной системы усилием воли, но, зная, как она работает, мы можем понять, почему в ответ на определенные события чувствуем себя и реагируем именно так, а не иначе.

Рис. 3. Виды нервной системы человека[9]

Моя и ваша автономная нервная система трудится на трех уровнях.

1. Окно проживания. Это зона оптимальной активности, где мы не просто реагируем на события, а способны их проживать, то есть интегрировать информацию на когнитивном, эмоциональном и сенсомоторном уровнях[10].

«Окно проживания» – мой термин. Дэниел Сигел в 1999 году для определения этой зоны ввел термин «окно толерантности» (the window of tolerance)[11]. Но мне кажется, что на русском языке «окно проживания» более точно отражает суть этой зоны.

Находясь в этом окне, мы чувствуем себя безопасно и способны отслеживать, что с нами происходит, какие именно эмоции мы испытываем и с чем это связано. Здесь же можно проактивно выбирать, как лучше действовать в связи со своими эмоциями. В этой зоне мы сохраняем свою чувствительность, контакт с собой и миром, хотим поддерживать отношения и выходить на связь с другими. У каждого человека разная ширина Окна проживания, но чем оно шире, тем легче нам справляться с разными событиями и тем легче переходить к эмоциональной регуляции.

2. Уровень мобилизации. На этом уровне активируются все ресурсы организма, адреналин поступает в кровь и мы либо атакуем, либо бежим, либо держимся за других (и торопимся уладить любое недоразумение).

3. Уровень иммобилизации. Режим «Замри» – это переходный режим, когда одновременно действуют силы мобилизации нервной системы и иммобилизации (но иммобилизации чуть больше). Мы чувствуем настороженность, понимаем, что застряли и не можем найти выход из ситуации. Мы оказываемся на уровне иммобилизации, когда перепробовали все активные стратегии; это крайняя точка небезопасности, когда наша автономная нервная система переводит нас в режим Психологической Спячки (коллапса), когда мы уверены, что ничего в случае опасности сделать уже не можем. Здесь же режим «Следуй», в котором срабатывает стратегия подчинения.

Рис. 4. Уровни работы автономной нервной системы[12]

Рис. 5. Уровни работы автономной нервной системы: ситуация в автокафе

В этой триггерной для меня ситуации под кодовым названием «понаехала», когда я ощущаю себя отщепенцем, приезжей, иностранкой и до невыносимости «не такой», я могла бы уйти в режим борьбы: психануть, выплеснуть на сотрудника автокафе ореховый капучино, который мне дали вместо обычного, пойти требовать менеджера и что там еще делают в таких случаях. Но внутри пробегает холод, все начинает покрываться льдом, как в комнате у принцессы Эльзы в мультфильме «Холодное сердце» (Frozen, реж. К. Бак, Дж. Ли, 2013). Моя нервная система замирает и приближается к режиму Спячки. Еще чуть-чуть, и я продвинусь на максимальный уровень опасности и иммобилизации, где закроюсь эмоционально, стану опоссумом, который в случае опасности притворяется мертвым. А потом сверху еще и припорошу это все стыдом.

«Ф-ф-ф-ф-ф…» – выдыхаю и полностью выпускаю воздух из легких. Один, два, три, четыре – считаю про себя на вдохе. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь – задерживаю дыхание. Выдыхаю: один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь. Глубокое дыхание переводит мою нервную систему на уровень безопасности, а значит, я на шаг ближе к тому, чтобы выбраться из Спячки и спуститься к Окну проживания.

Чувствую, как моя автономная нервная система приходит в себя. И я вместе с ней. Мой серый угрюмый февраль, в который я чуть не спустилась, сменяется весной, и я открываю Окно проживания. Как в детстве, вытаскиваю из рамы коричневые капроновые колготки, плотно затыкавшие щели, и застоявшийся воздух комнаты начинает свое движение. Чем чаще практикуешь осознанность – узнавание своих триггеров, тем быстрее их можно отловить и помочь своему окну остаться открытым. Или, по крайней мере, в него – Окно проживания – вернуться.

С одной стороны, есть эмоциональный неглект и он родом из нашего детства. С другой – есть триггеры – ситуации, которые переносят психику во времени и запускают в нас те же реакции, что мы испытывали во время травмирующего события: мы либо излишне мобилизуемся, чтобы сражаться, бежать, замирать или удовлетворять других, лишь бы они от нас не отвернулись, либо впадаем в Спячку. Но дело не в том, чтобы избегать триггеров, а в том, чтобы научиться с ними справляться. Чем настойчивее я возвращаю себя к проживанию, тем больше моя нервная система убеждается, что нет необходимости меня защищать. Мы справляемся.

Как я чувствую, что Окно проживания открыто? Косячный заказ не сбивает с ног, лишая меня значимости и ценности: я могу исправить ситуацию, а могу оставить все как есть, и это не поменяет моих отношений с собой. А еще я готова общаться. Потому что мы, люди, – социальные создания, которые проживают и горе, и радость вместе. Общение помогает нам открывать Окно проживания еще шире. Поэтому пишу сообщение мужу, хохочем вместе, и решаю взять эту историю в серию «Приключения Светы в Америке».

Находясь в Окне проживания, я могу выбирать, как поступить: сделать новый круг по автокафе и попросить восстановить заказ или остаться с ореховым капучино и узнать, понравится ли мне новый вкус. Мое тело не ушло в Спячку и способно чувствовать. Делаю глоток: «А он хорош!»

Значит, чек-лист этого утра таков:

ореховый капучино;

отсутствие стыда;

открытое Окно проживания;

а следовательно, уши и сердце, открытые историям клиентов.