Читать книгу Ветра, дороги и улыбки - - Страница 4

Он врал красиво, в пылком вдохновеньи,

я слушала в слезах, едва дыша.

И дорогим, азотным удобреньем

на уши нежно сыпалась лапша.

Она их согревала, не иначе,

и вызывала прогрессивный рост.

И становились уши все прозрачней,

стремились вверх и в стороны – до звезд.

И хлопали призывно и маняще,

и звали ввысь, где не было вранья,

и воспарив над сладкоговорящим,

взмахнув ушами, улетела я.

Масочный режим похуже бедствий:

Заразишься – так наверняка!

В гастрономе местном, по-соседству,

Я взяла чужого мужика…

Он был в куртке, джинсах и ботинках.

Ну и мой такой же! Ну, точь в точь!

Протянула я ему корзинку.

Муж же должен был жене помочь!

А лица не видно из-за маски.

Лишь одни блудливые глаза!

Он за мной пошел покорно к кассе,

по пути ни слова не сказал.

А придя домой, мы маски сняли,

и, конечно, испытали шок…

 Наши чувства выразишь едва ли…

А потом… Всё было хорошо.

А теперь он уходить не хочет!

Приручился… Ласковый такой!

 О своём тоскую днём и ночью!

 Муж осел, наверно, у другой…

Объявление пишу. Рубашкой

вытру слёзы. И дрожит рука.

«Своего возьмите потеряшку!

Моего верните дурака!!»

Разобидевшись с утра и приняв решение.

я решила постирать наши отношения.

Появился запашок деланой безгрешности:

засыпаю порошок запоздалой нежности.

Надо чувства отбелить, отстирать терпение,

недомолвок пену слить, и отжать сомнения.

И развесить на заре ветру в искушение…

Стайкой мыльных пузырей слов твоих кружение.

Лестью и враньем цветут, радугой фальшивою.

Тронешь – лопнут. Там и тут разлетелись, лживые.

Но внимание привлек искоркою искренней

темно-серый пузырек, что светился истиной.

Яростным горел огнем, правдою запретною…

Видно слово было в нем самое заветное.

Я ловила и сачком, и рукой под люстрами,

но оно – бочком, бочком ускользало, шустрое.

Не фальшивое, одно, я поймала скатертью.

Зря старалась… Ведь, оно оказалось матерным.

Всё валится из рук:

сгорела каша,

Бельё намокло, кот свалился в таз…

На мне, наверно, сплетнями украшен,

Повис огромный, ядовитый  сглаз.

Висит себе,

Моргает понемножку,

Слезится даже, чью-то злость храня…

Тяжёлый, гад!

Скажите, у кого же,

Скопилось столько злости на меня?

Чей муж смотрел?

Где сплетничали дружно?

А тот спросил…

А тот не сводит глаз…

Ох! Впрочем у того была подружка,

Кто приходил… В кроссовках…«Адидас»

«Тьфу!», -плюнул сглаз, -«Висеть неинтересно!

Тут в мире катаклизмы каждый день!

Инфляция! Угроза для прогресса!

А у тебя в уме- лишь дребедень!

Касаемо меня, я наслан теми,

Кому твои успехи – чистый яд!

С кем ты недавно  не сошлась по теме

Высокого строенья бытия!

Кто на талант твой сильно обозлился!!

А ты всё про любовь и мужиков!», —

Сказал так сглаз, и с хрустом отвалился.

И в сторону уполз… И был таков.

На душе чтой-то нынче угарно.

Лезет под ноги всякая грязь.

У меня видно сморщилась карма,

или где-то в ней моль завелась.

Мне б побрызгать ее дихлофосом,

да нельзя – вдруг астрал прогневлю?

Со своим наболевшим вопросом

и не ем, и не пью, и не сплю.

Отыщу в интернете я пару —

старичка, что на партию зол, —

а свою одряхлевшую карму

я побрызгаю спреем «Назол».

Экзотика весь мир заполонила.

Что делать с этой модой на зверей?

Один заводит в ванне крокодила,

другой каких-то пучеглазых змей.

С соседом мы, о живности мечтая,

обговорили версии сполна:

что на колибри – денег не хватает,

и тесновата кухня для слона.

Но отступать не мыслим ни в какую!

И чтоб весь двор сразить наверняка,

решил он муху завести ручную.

Я завести решила паука.

Свой экземпляр он показал всем важно:

мол, как ему с помойной повезло!

Купил ей домик и назвал – Наташа.

И вывел на прогулку мне назло.

На поводке из золотистой нити

летела муха, пакостно жужжа.

Ее пытался медом накормить он,

и нежно звал: «Нати, моя душа!»

Тогда я принесла свою скотинку,

через застывший в изумленьи двор,

в лотке из серебристой паутинки

всем представляя важно: «Феодор!»

На лавочку мы сели чуть поодаль,

экзотику ласкали, как могли.

Я исступленно щебетала: «Фёдор!»

Он эротично вторил: «Натали!»

Полировал ей крылышки щетинкой,

и чистил лапки перышком. Всерьез!

Я паучку массировала спинку,

завидуя негоднице до слез.

Когда ж он начал и брюшко ласкать ей,

и называть «Натусей дорогой»,

я сунув паука за вырез платья,

демонстративно с ним ушла домой.

Паук сбежал, забившись в щель за краном.

Неласковый он. Злюсь и не ищу.

Нет, заведу я лучше тараканов!

И на соседа завтра напущу.

Дверь отворилась с виноватым стуком,

мушиный хахаль подошел ко мне:

«Давай, соседка, заведем друг друга,

мы оба экзотичные вполне!»

Писать стихи – одна обуза,

от творчества я взмокла аж.

И тут ко мне явилась Муза.

Вся – шпильки, мини, макияж.

Я проворчала недовольно:

– Еще б надела бигуди…

Ты расфуфыренная больно!

К соседу лучше уходи.

Что на Олимпе главный – олух?

Не помнит творческих ночей?

Мне нужен Муз мужскову полу!

Желательно – погорячей. —

Сверкнув глазами, как ножами,

умчалась Муза в коридор.

И тут возник старик в пижаме —

плешивенький, но с бородой.

– Что смотришь? Аль ждала плечистых?

– пропел язвительно старик. —

Не-ет… юные авангардистки

всех Музов расхватали в миг!

Их заковыристые стансы

нуждаются в притоке чувств.

Будь рада, что такой достался.

Давай твори, пока верчусь! —

Чихнул, зевнул и спать свалился,

на страсть не вдохновил меня,

и стих скучнючий получился —

без придыханья, без огня.

Одиноким счастья мало.

Чтоб не сохнуть от тоски,

узнавать Авдотья стала —

где дешевле мужики.

Ведь чтоб жизнь казалась слаще,

нужен нам – увы и ах,

хоть какой-то завалящий,

хоть в каких-нибудь штанах.

Где ж искать его по свету?

Занят весь мужчинский люд.

Объявление в газету —

Срочно! Дорого! Куплю!

Через день звонок: «Раз нужен —

приезжай, не поскуплюсь,

так и быть, по старой дружбе

по дешевке уступлю.

Ничего за год не сделал!

Только ест пять раз на дню.

До того мне надоел он,

за полтинник загоню».

Прибежала, позвонила —

три полтинника в руке.

За порогом – ряд бутылок

и хозяйка налегке.

«Где мужик?» – «Да знаешь, спит он.

После смены – сам не свой.

Я бы отдала со скидкой,

только нужен стал самой.

Слышишь? Кран на кухне стонет,

да ремонт пора начать…

Поднимись наверх. Там Тонька

своего хотела сдать.

Говорила – так замучил,

за бутылку б отдала!»

Поднялась. А там – «Был случай,

да дела пошли на лад».

Тут досада выше краю

у Авдотьи поднялась:

так мужей своих ругают —

посягнешь – проявят власть.

К мужикам одни придирки.

А купить – ни у кого!

Лучше через год в пробирке

выращу, но своего.

Вечером, в конце недели,

В комнате полупустой,

Дружно мужички сидели—

За бутылкой, за другой.

Выпив водочки не в меру,

 Любовались в полусне

Репродукцией Венеры,

что висела на стене.

Восхищались, восклицая:

«Век не видели такой!

Эх, красавица  какая!

Губки вишней, бровь дугой…

Что за девка, Боже правый!

Что за ноги! Что за грудь!

Вся прекрасна, вся по нраву.

…Одежонки бы чуть-чуть.»

Тут Венера возгордилась,

Разгорелась от похвал,

И, как серна, соскочила

Из картины прямо в зал.

Глянув мутными глазами

На Венерину  красу,

Грустно мужички сказали:

«На фиг вызвали козу?

На халяву прибежала-

Глаз не сводишь с бутылей!

Нам самим тут водки мало-

А ещё – тебе налей!

Ты, быть может, и красива,

Но тоща, аж спасу нет…

Лучше сбегай нам за пивом

И за пачкой сигарет.»

Тут Венера, скорчив мину.

И надувшись на весь мир,

Забралась опять в картину,

Повернувшись спинкой к ним.

И, насупившись, ворчала,:

«Ну и пьянь! На хаме хам!

Лучше уж под нож к вандалам,

Чем к российским мужикам!»

Нет, Венера. Не права ты!

Ум, античный твой, иссяк!

Мужички – они, что надо!

Вот от водки – всё не так!

Боцман Пётр – моряк бывалый. В океан и в жизнь влюблён.

И восьмым и пятым валом досконально просолён.

Дома он бывал нечасто. Но случилось… Дело в том:

привалило Пете счастье – увезли жену в роддом.

Ну, мальчонка, право дело! Эх, гульнули! ВеселЫ!!

Но жена ему велела к выписке помыть полы.

Надо ж в чистую квартиру ребятёнка забирать!

Никогда полы не мыл он. Ни сегодня, ни вчера…

«Как их мыть?» – чесал он репу – «Не умею! Не могу!

как же, всё-таки, нелепа эта жизнь на берегу!

Если дам я в чём-то маху – извиняйте за труды!»

Как на палубу, с размаху, вылил три ведра воды,

швабру взял, и, что есть силы, драил так, что пол трещал…

Тут внизу заголосили, и звонок заверещал.

Колотили в дверь. С отвагой, он открыл, лишь только смог.

И соседи, всей ватагой, завалились за порог.

«Что творишь ты, право дело?! Всё течёт, плывёт ковёр…»

«Что я сделал, что я сделал… Ну… Полы слегка протёр»