Читать книгу История одной казачьей станицы - - Страница 3

В самом начале XVII века появилось на свет первое подробное описание русских земель, получившее странноватое название, – «Книга Большому Чертежу». Это было подробное описание карты всей территории страны, ставшей впоследствии Россией, а также соседних с нею государств, на основе так называемого «Большого Чертежа всему Московскому государству». По своему замыслу книга служила в XVII веке практическим руководством для «государевой службы посылок».

В «росписи реке Донцу и кладезям» указывалось, что по левой стороне Донца расположено урочище Митякин колодезь. От него, как предполагают некоторые донские историки и пошло название Митякинской станицы. В этой же древней книге был указан и Вишневецкий колодезь. Находился он, надо полагать, на месте хутора Вишневецкого Каменского района Ростовской области.

Это место нынешние жители окрестных сёл и городов знают по расположенной напротив, на правом берегу Донца, турбазе некогда крупнейшего в Европе Донецкого экскаваторного завода.

Если от этого современного ориентира пойти строго на юг, а затем стать спиной к Северскому Донцу и бросить взгляд перед собой, то перед нами откроется такая картина…

Вместо гладкой, как стол, зелёной равнины, покрытой лесом, вы увидите высокие холмы, почти что горы-отроги Донецкого кряжа.

Эти молчаливые свидетели суетливой человеческой жизни уходят вдаль на юг, туда, где в полдень зависает в зените солнце. Данные возвышенности в древности называли гребенными горами. В поле вашего зрения окажется как минимум три гребня. На них, словно щербатые зубы драконов, торчат под большим наклоном старые, в прозелени мха, серые камни. Это либо камень песчаник, либо известняк, в зависимости от геологического строения этих гребней. На закате солнца вершины этих каменных зубьев становились для казаков солнечными часами. Жизнь сверялась по ним изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год.

На вершинах этих же гребенных гор раскладывали в средневековье костры. С их помощью оповещали по цепочке, идущей на север, о том, что на Русь надвигаются полчища врагов и пора опять готовиться к очередной кровавой битве.

Где-то на территории нынешнего Каменского района Ростовской области в XVI веке находился татарский перевоз.

Он шёл узкой полоской мимо Лихого колодца (где протекает река Лихая), пересекал в наиболее удобном месте Северский Донец и далее, по-волчьи, крадучись продвигался на север. Это был наиболее короткий путь с юга на север, в центр Московской Руси.

Этот, досаждающий лихими набегами неугомонных соседей татарский перевоз, постоянно сторожили казаки, залегая в скрытых от глаза терновых балках и заросших донником да боярышником расщелинах. Тогда, этих поросших мелким кустарником и густой травой мест, было гораздо больше, чем сейчас.

Сторожить перевоз подряжались казаки из близлежащих городков, расположенных как по правому, так и по левому берегу Донца.

Воюющим сторонам в те времена было не до таких понятий, как патриотизм и идеология. Войны без названий и хронологических рамок, не утихая, шли одна за другой. Это была кровавая длительная и жестокая борьба за жизнь между христианским казачеством и незваными пришельцами с юга. Беспрестанно воюющие стороны подстерегали путников на перевозах, переправах, степных дорогах и балках, внезапно нападали и беспощадно истребляли друг друга.

Увы, такое было время, такие были нравы, и не только на Дону или Северском Донце, но и по всей Древней Руси. От последствий военных действий во все века страдали простые люди. Они срывались с насиженных мест, превращались в беженцев и уходили, куда глаза глядят и ноги несут. Глаза же, в основном, смотрели на юг. Туда, где теплее и светлее, где много незаселённых мест, следовательно, и больше возможностей прокормиться и сохранить себе и своему потомству жизнь.

Ряды поселенцев по Северскому Донцу пополнялись не только беженцами от междоусобной борьбы, но и, прежде всего, беглецами из крепостных вотчин. Беглые крепостные крестьяне доходили до Северского Донца и оседали здесь в городках, основанных их предшественниками, такими же, как и они, беглецами. И эти беглецы были представителями самых разных народов.

Посол Василий Коробов, в мае 1515 года, оказавшись на Северском Донце, оставил запись о том, что «на Донце, за пять дней до Азова, рязанские казаки, сопровождавшие посольство, действительно встретили двух татар, а с ними «жонку татарку, да детинку татарин же и полонили их».

Тогда донской край был очень богат. Масса зверья, птиц, рыбы, мёда, ягод и всего прочего съестного, что давала почти дикая природа, привлекала десятки, сотни и тысячи переселенцев из разных мест и в первую очередь из России.

Но дикой была не только окружающая первых переселенцев природа. В те давние времена здесь не было никакого оседлого населения, только мужчины – отважные кормильцы из разных племён рыскали в поисках лёгкой наживы. Отрядами или в одиночку они бродили вблизи границ тогдашней Руси, устраивали засады возле пролегающих на юг торговых путей, по которым шли караваны в Азов, Крым и дальше, в Константинополь к туркам.

Коварно подстерегая караваны и обозы, грабители разоряли их и пограничные селения, уводили жителей в плен, чтобы потом продать их в рабство заморским купцам. Вот почему переселенцы из России не решались на первых порах далеко углубляться в степи и леса, спускаться вниз по течению Дона и Северского Донца. Они предпочитали селиться на окраинах бывшей Руси, отсюда время от времени выходили на промысел в вольные степи. Только шли они уже не поодиночке, не на страх и риск каждого отдельного человека, а объединившись в сообщества, в товарищества, которые ставили себе одну цель – промышлять дарами, тогда ещё почти нетронутой природы. В то же время всё, что этим первым артельщикам удавалось добыть, являлось отличной приманкой для кочевников. Тогда эти «гулебные» товарищества (или промысловые артели) стали вооружаться и защищать себя и плоды своего нелёгкого труда. Так из военно-промысловых артелей, спустя многие века, сложилась донская войсковая община, ставшая впоследствии Всевеликим войском Донским.

Развитие военно-промысловых артелей привело к установлению строгой иерархии в организации жизни и отражении нападений кочевников. У каждой такой артели появился, как и требовала этого боевая жизнь, один военачальник. Он распоряжался устройством товарищества в военном отношении и руководил всеми членами артели во время стычек с непрошеными гостями.

На такую роль выдвигались люди смелые, умные и отважные, с твёрдой волей, редкими физическими и моральными достоинствами. Это и были первые донские чудо-богатыри – атаманы. Обращаясь к своему атаману, в дань уважения, казаки говорили: «Куда ты глазом кинешь, туда и мы кинем головы свои».

Развесёлое казачье племя жило общежительными братствами, артелями, общими сумами. С тех давних времён распространилось среди них известное выражение «односум», указывающее на дружеские связи и земляческие отношения.

Шло время, и не только защита от кочевников стала главным делом «гулебных ватаг» – первых казаков. Они стали отправляться за дальние леса, реки и моря в военные походы, которые всё больше и больше напоминали лихие набеги. Возвращаясь с добычей, казаки с атаманом «дуванили дуван», то есть делили награбленное добро. «Без атамана и дуван не дуванят», – говорили они, производя делёж добытого, когда поровну, а когда и по справедливости, в зависимости от военных заслуг в походе. На гневные упрёки в таком разгульном поведении, звучавшие из далёкой Московии, они отвечали просто: «Грозен государь, прикажи нам на Дону, чем кормиться?»

Исстари повелось, что на Дон стекались люди бесстрашные, свободолюбивые и в то же время неуживчивые, не терпящие диктата и чужой воли над собой. Именно такие, бросали в народ призыв: «Уйду на Дон, богатство наживу».

Богатство нажить удавалось далеко не каждому, а вот столь желанную свободу, в условиях почти полностью закрепощённого русского крестьянства, получить удавалось почти всем. «Гульба», то есть набеги на соседние владения, охота и рыболовство, уже становились символом столь желанной для вчерашних крепостных свободы.

Первые жилища казаков, гулевых людей, делались так, чтобы при отсутствии промысла или появлении какой-либо опасности, их было не жалко бросить, а в случае вражеского нападения, можно в них укрыться и дать отпор врагу. В книге Александра Ивановича Ригельмана «История, или повествование о донских казаках», описано, что представляли собой первые казачьи городки. Это были небольшие укрепления, обнесённые двойными плетнями, пространство между которыми было набито землёй, а наружный плетень, кроме того, был обвешан сухим дерном. Внутри такого городка-крепости помещались незатейливые избы, курени, а то и просто землянки.

Казаки отвечали недругам: «Пускай пламя набегов сожжёт городки наши, через неделю заплетём новые плетни, набьём их землёю, покроем избы, и городок будет готов. Скорее враг устанет сжигать жилища наши, нежели мы возобновлять их».

Северский Донец – серьёзное препятствие для кочевников, которые стремились напасть на Русь. Преодолевая его, они использовали разведанные броды и перелазы, которых по Донцу насчитывалось немалое количество. Казаки непременно выясняли намерения пришельцев с юга и с востока и по цепочке уведомляли русских воевод. В сентябре 1565 года крымский хан Давлет Гирей с многочисленным войском начал переправу через Северский Донец. Казаки вовремя известили пограничные русские города и хан был разбит.

Но и кочевники не прощали подобного и мстили казакам. В 1569 году крымцы (татары) напали и безжалостно разорили на Северском Донце обжитые городки Ивана Мотяки (есть сведения и о прозвище Митяка), находившиеся там, где ныне расположена Митякинская станица.

Бежавшие в панике жители укрывались сами и прятали свой немногочисленный скарб и скот в левобережных лесах по течению Донца. И, как знать, может быть, именно тогда появились зачатки селений на удобных для жизни возвышенных местах левобережья Донца.

С того далёкого времени XVI века и появилось в языках разных стран непереводимое, но живучее и певучее слово «казак». Оно стало не только определять принадлежность к этнической группе на юге Руси, но и состояние вольной и свободной души наших далёких, трудолюбивых и бесстрашных предков. По строго научному определению, оно в тюркских языках и означало «вольный, свободный».

И это подтверждалось донесениями русских дипломатов в начале царствования русского самодержца Ивана Грозного. В них можно прочитать, что «донские казаки, наши холопы, в нашей земле, многое лихо учинили, а потом убежали на поле». Полем, уже привычно в документах того времени, именовали земли по Дону и Северскому Донцу.

Для казачества самой первой, почитаемой исторической датой, является 1570 год. И вот почему. Иван Грозный, отправляя в Константинополь, по-прежнему именуемый русскими Царь-Градом, своего посла Ивана Петровича Новосильцова, через Рыльск и Азов, повелел донскому атаману Михаилу Черкашенину проводить его до донских зимовищ. Атаманам и казакам, всем и без отмены, была послана 3 января 1570 года царская грамота о том, чтобы Ивана Петровича Новосильцова слушали во всех государевых делах, «тем вы нам послужили, – писал царь, – а мы вас за вашу службу жаловать хотим». В апреле месяце (1570 года) Новосильцов прибыл на Северский Донец. Здесь для него были построены суда и уже отсюда атаман Черкашенин с казаками провожал его до крайнего казачьего пункта, Аксайского устья. На обратном пути в Московию, посла также сопровождали казаки. Именно январь 1570 года считается официальной датой признания донских казаков, как служивого люда, способного выполнить волю русского царя и послужить ему.

Через сто лет, в 1670 году, современник царя Алексея Михайловича о службе донских казаков говорил так: «и тех донских казаков на Дону емлют для промысла воинского, посылают в подъезды, подсматривать и неприятельские сторожи скрадывать, и даётся им жалованье, что и другим казакам. А буде их, казаков, на Дону с двадцать тысяч человек, учинены для оберегания понизовых городов от приходу турских, татарских и ногайских людей и калмыков. И дана им на Дону жить воля, начальных людей меж себя, атаманов и иных, избирают и судятся во всяких делах по своей воле, а не по царскому указу».

В 1682 году войсковой атаман Фрол Минаевич Минаев, тот самый, что стоял у истоков основания Гундоровской станицы, писал крымскому хану Мурат-Гирею: «Мы люди небогатые, стад конских и животных у нас мало, городки наши не корыстны, оплетены плетнями, обвешаны тёрном и добывать их нужно твёрдыми головами, на посечение которых, у нас есть сильные руки, острые сабли и меткие пищали…»

Своеобразная боевая жизнь выработала у казаков особый кодекс нравственности. Храбрость и взаимовыручка в бою, стремление поделиться со своими односумами последним, презрение к житейским трудностям были их первейшими добродетелями. Несмотря на всеобщую бедность, воровство и обман между своими, считались гнуснейшими преступлениями и в случае их открытия, виновных жестоко наказывали.

Казак того времени был, как сказали бы сейчас, существом глубоко общественным. Историки утверждали, что ему, как и древнему греку, нужна была общественная площадь, называвшаяся в казачьих городках майданом, или станичная изба, к которой пристало название курень, где он, сидя в кругу друзей, мог бы выпить чарку хлебного вина, перекинуться словом с окружающими, вспомнить дальние походы и заиграть, как казаки говорили и тогда, и сейчас, старинную песню: