Читать книгу Сибирь – край, где я родился. Стихи и проза - - Страница 17

О той, прошлой, неизвестно куда ушедшей жизни, я вспоминаю всякий раз, когда память невольно возвращает меня в родительский дом. Где прошло моё нелёгкое, но всё же замечательное детство. В то время, когда родители были молодыми, а сам я ещё не задумывался о своём будущем и летал в облаках своей, казалось несбыточной, мечты о будущем: стать летчиком, ну или геологом. Потому что эти профессии в то время были романтичными, и очень нравилось мне. Но об этом, пожалуй, будет другая история.

А тогда, как сейчас помню, была весна, на исходе апрель месяц. Приближение лета ощущалось все сильней и сильней. Снега уже почти не было, ярко светило солнце. На возвышенностях уже подсохла земля. А местами, от неё даже струился теплый волнистый пар. На ветках весело щебетали птицы, будто стараясь перекричать друг друга и, торопясь поскорее устроить гнезда для своего будущего потомства. А детвора, сбросив свои пальтишки и курточки, с весёлым азартом играла в классики.

Вот такое хорошее, весеннее настроение могло захватить меня с головы до ног, если бы не одно обстоятельство. Было воскресенье – это плюс, не надо идти в эту, порядком уже поднадоевшую школу. И, с большим удовольствием, можно было бы заняться очередной схемой транзисторного приёмника, которую вот уже несколько дней никак не мог реализовать в транзисторах, конденсаторах, резисторах, катушках индуктивности и других премудростях радиотехники. А можно было просто побездельничать, наслаждаясь прекрасной весенней погодой. Но минусов было два, и они с лихвой перевешивали все мои радужные прогнозы. Во-первых, мама дала задание перебрать в погребе картошку, которая уже начала прорастать, изрядно выпуская наружу свои прозрачно-белые ростки, будто-то почувствовала приближение посадочной поры и, поэтому стремилась как можно быстрее попасть в согретую солнцем землю. А во-вторых, к понедельнику надо было написать сочинение по литературе на тему: «Мой любимый поэт». А это было самое противное, не любимое для меня занятие.

По своему складу ума я больше был технарем, чем гуманитарием, поэтому что-то выдумывать и сочинять, с моим техническим мышлением, было очень трудно и почти не реально. Да и грамматика у меня изрядно хромала, как говорится, «переминаясь с костыля на палочку». И такие письменные работы часто для меня заканчивались неудом, а попросту – двойками.

Эта нелюбовь к русскому языка и литературе, позднее, сыграет роковую роль, и в корне изменит всю мою оставшуюся жизнь. Через много, много лет, к своему шестидесятилетию, я написал об этом следующие строки:

Я грезил небом,

На летчика учиться был бы рад,

И чтоб осуществить свою мечту,

Я ежедневно укреплял вестибулярный аппарат.

Но как бы в жизни не мечтали мы с тобой,

Судьба внесет в неё другие коррективы.

Нам остаётся только их принять,

Хотя они порою противоречивы!

И в жизни этой что-то изменилось,

Толи Земля сошла с своих орбит?

И как бы сильно не старался,

Судьба свершила гимнастический кульбит!

Впоследствии, будучи уже взрослым человеком, кандидатом наук, я часто вспоминал свою строгую учительницу по русскому языку и литературе – Тамару Павловну. Это была пожилая, на вид лет пятидесяти стройная женщина. Всегда опрятная и ухоженная. Типичная представительница профессии учителя того времени.

Она была большим профессионалом своего дела, безмерно любила свои предметы. И эту любовь всеми силами старалась привить нам. А таких двоечников как я, считала лентяями и бездельниками. Иногда, после уроков, ей приходилось дополнительно заниматься со мной и другими отстающими учениками, чтобы хоть немного подтянуть нас по русскому языку.

Вспоминая об этом, я представляю, как бы она удивилась и, одновременно, порадовалась за меня, что, в конце концов, из такого оболтуса получилось что-то стоящее!

И так, возвращаясь вновь в тот весенний апрельский день, я вспоминаю своё далеко не воскресное настроение. Ну, картошку-то я смогу перебрать, хотя это нудное, монотонное занятие, сродни вязанию носков бабушками. И поэтому справедливо считал, что это занятие подходит больше для женщин, нежели для мужчин, особенно для таких непосед, как я. Но мама, всегда занятая, хозяйством, огородом и домом, считала по-другому. И её слова о том, что сегодня надо перебрать картошку, а то она совсем изросла, прозвучали для меня как окончательный приговор. Радовало, правда, то обстоятельство, что перебирать эту картошку я буду со своей старшей сестрой Валькой. Она была старше меня на три года, и все что мне ещё предстояло узнать, она уже знала наперёд. Поэтому была умнее и хитрее меня. Не зря ведь говорят в народе – кто не хитрый, тот дурак. Конечно, это звучит как-то грубо и категорично, но, по сути, верно. Ведь хитрость – это не что иное, как дальновидность, умение выстраивать план действий наперёд. Это как в шахматах, умение предвидеть действия противника на несколько ходов вперед и придумать ответные меры.

И так, вооружившись ведрами и мешками, мы с Валькой полезли в подполье. В подполье был полумрак, т.к. свет попадал туда только через люк в полу. Картошка налево, картошка направо. Так под монотонный, глухой стук картошки о стенки ведра началась наша работа. Привычными, годами наработанными навыками, наши руки, как роботы скользящим движениям, будто ножом, срезали ростки с клубней картошки. Ростки тут же падали вниз, а картошка – в ведра: большая – налево, средняя – направо.

Через полчаса такой монотонной работы нас обоих слегка начало клонить в сон. Чтобы как-то развлечься и отогнать нахлынувшее состояние, надо было что-то предпринять.

– Ой, цветет калина в поле у ручъя, – затянула своим высоким голоском сестра, удобно устроившись на куче мешков.

– Парня молодого полюбила я-а-а, – помедлив немного, подпел я. А затем вместе на два голоса:

– Парня полюби-и-ла на свою беду, не могу откры-ы-ться слов я не найду.

И поплыла задушевная мелодия старой знакомой песни, заполнив собой весь полумрак подполья, то затихая, то взмывая вверх с новой силой, словно одинокая лодочка на безбрежных океанских просторах.

Надо сказать, что пела сестренка неплохо. У неё был звонкий золотистый голосок. И на всех школьных праздниках она непременно исполняла песни в сопровождении своей любимой подруги – Козловой Ленки. Та была высокая, слегка полноватая девочка, обладательница бархатного низкого голоса. Они даже получали призы и награды за исполнение своих дуэтов.

Да и меня бог не обидел музыкальным слухом. Стоило мне хоть раз услышать мелодию, как тут же я её запоминал и мог легко напеть.

Вообще, пение нам с сестрой передалось от мамы. Она была милой, весёлой и общительной женщиной. Сколько себя помню, мама в молодости всегда пела, народные, застольные песни, частушки и прибаутки. А поскольку я был домашним ребенком, то вольно или невольно, чисто механически запоминал все эти песни. А потом распевал их, не понимая даже о чём они. И от этого получалось очень мило и смешно.

В детстве часто случалось так, что маму с сердечными приступами забирали по скорой в больницу. А поскольку я оставаться дома один не мог, то меня тоже забирали вместе с мамой. Вот там то, от нечего делать, я ходил по коридорам и распевал свои, совсем не детские песенки и частушки про жизнь и про любовь. Вскоре больные прознали про маленького певца и стали водить меня по палатам и просить спеть что-нибудь. Конечно, этого помнить я не мог, ведь мне тогда было три или четыре года. Впоследствии мама рассказывала мне, что успех был ошеломляющий! Я был нарасхват. Больные, слушая меня, не могли сдерживать эмоции и просили спеть ещё и ещё. Вот так целый день я курсировал по больничному корпусу и по-детски распевал свои частушки:

Подружка моя у нас Сашенька один,

Ты ревнуешь, я ревную,

Давай его продадим!

Или страдальческие:

Загорелся огонек на столбе колечком,

Неужели у тебя не болит сердечко!

И таких прибауток в моей маленькой головке было баз счётное количество. Распевать их я мог часами. А в палату к маме меня приносили уже сонного. Вот так, с раннего детства, у нас сестрой формировались способности к пению.

– Что-то ты какой-то кислый? – поинтересовалась сеструха.

– Будешь тут кислый! Сидишь тут как сыч, в этом подполье. И сколько ещё проторчим тут? Тебе хорошо, ты вылезешь – и свободная, а мне ещё сочинение всю ночь писать, будь оно не ладное.

– Ага, свободная? Мне тоже ещё пол в доме вымыть надо. Так, что часов до восьми придется убираться.

– Подумаешь проблема, пол вымыть? Я бы все полы за тридцать минут вымыл.

– Ух, какой ты шустрый, за тридцать минут он бы вымыл?!

– Да запросто! Хочешь на спор!

– А на что хочешь спорить? – Немного подумав, спросила она.

– Ну, на что, на что? – Я сделал небольшую паузу и сказал, почесав затылок.

– А давай на сочинение! У тебя это хорошо получается. А у меня – выше тройки всё равно не будет, и то в лучшем случае. Хоть день буду сочинять, хоть два, да ещё кучу ошибок наделаю. Так, что хороший вариант предлагаю.

Я, мою полы, а ты за меня сочинение пишешь!

– Ха, ишь хитрый какай?! Ты за тридцать минут полы вымоешь, а я до ночи твоё сочинение буду писать? Нет, так не пойдёт! Вот если ты за меня ещё картошку перебирать будешь, то я подумаю.

– Хм, подумает она? Это я должен подумать, стоит ли мне целый день сидеть в этом подполье!

– Ну, как хочешь? А на какую тему сочинение-то?

– Мой любимый поэт, чёрт бы его побрал. И о чём я должен писать, если нет у меня любимого поэта? А если нет любимого поэта, значит, я должен что-то врать и выдумывать? А это делать я совсем не люблю!

Втайне для себя, я даже обрадовался за свою сообразительность. Ведь это реальный шанс, не писать, это чертово сочинение, если согласиться на условия сестры. Взвесив все за и против, я подумал, что лучше уж перебирать картошку, чем пыхтеть над сочинением.

– Ну, давай договариваться, – скосив глаза в её сторону, промычал я.

– А что тут договариваться, – весело ответила сестра.

– Мы уже обо всём с тобой договорились.

– Если согласен, то я прямо сейчас вылезаю и берусь за твоё сочинение. Не хочется мне до самой ночи торчать дома.

– Давай, катись от сюда, и не трать зря время! А я тут до вечера, а вечером вымою твои полы. Но учти, я буду проверять, как ты пишешь, а то на двойку я и сам могу написать и при этом не надо твои полы драить!

– Еще чего, не надо меня контролировать. Я без таких контролёров обойдусь. Уговор – есть уговор! – весело возразила сестра, вылезая из подполья.

Я остался один. И снова бум – бум, картошка направо, картошка налево. От этой монотонности мысли сами полезли в голову. Я стал мечтать.

– Вот бы получить четвёрку за это сочинение! Тогда в четверти по русскому и литературе у меня бала бы твердая тройка, без всяких дополнительных занятий. И без всяких проблем я закончил бы девятый класс. Взял бы справку об окончании школы и был бы готов к переезду в небольшой городок Киренск. Он находился где-то на севере области, у слияния двух рек – Лены и Киренги. Папу перевели туда для дальнейшего прохождения службы по его просьбе. И он находился там уже около года. Наш переезд был намечен на сентябрь, когда завершится строительство дома и папа получит в нём трёхкомнатную квартиру.

Так я сидел и мечтал, а руки машинально выполняли привычную работу.

Где-то к вечеру, я перебрал уже большую часть картошки и собирался подниматься из подполья. Предстояла ещё одна работа. Но это была мелочь. Помыть полы легчу легкого! Это вам ни тачки с навозом возить в парники, после которых на руках появлялись мозоли, а руки ещё долго пахли чем-то непонятным, напоминающим навоз.

В общем, с мытьём полов я управился быстро, как и обещал сестре. Солнце ещё не село за горизонт, а я уже был свободен как птица! Правда, предстояло ещё переписать сочинение своей рукой. Ведь наша училка опытная, и знает наизусть почерк всех своих учеников. Так я думал тогда. Вот только не учёл то обстоятельство, что Тамара Павловна прекрасно знала не только наши почерки, но и кто на что способен из нас. Особенно те, с которыми приходилось заниматься дополнительно. Вот это обстоятельство впоследствии сыграет со мной злую шутку.

Но это всё будет потом. А пока я наслаждался вдруг нахлынувшей на меня свободой, от необходимости выполнения домашнего задания, камнем лежащего на моей душе вот уже несколько дней.

– Ну что, писательница? Как успехи с любимым поэтом? Успели полюбить друг друга? – с издёвкой в голосе спросил я сестру, которая ещё что-то писала в тетради, изредка заглядывая в какую-то толстую книгу.

– Ты случайно не поэму сочиняешь, – продолжал я издеваться над сестрой.

– Только учти, что мне ещё переписывать это всё придётся!

– Санька, не мешай мне, а то напишу что-нибудь не то и получишь пару.

– Пиши, пиши! – Поняв, что перебрал со своими придирками, быстро ретировался я и удалился на кухню. Минут через тридцать сестра позвала меня.

– Санька, иди, читай своё сочинение и пододвинула ко мне тетрадь, исписанную аккуратным, явно девчоночьим почерком. Мой же подчерк был больше похож на каракули, старательно уложенные в тетрадные линии.

Справедливости ради, надо сказать, что в первом и во втором классе мои тетради часто выставлялись на стенде, как пример правильного и красивого почерка. Но со временем, моё правописание постепенно изменилось далеко не в лучшую сторону и стало таким, как есть.

Я взял тетрадь со стола и первым дедом пересчитал исписанные страницы. Их было пять.

– Ты что, обалдела, столько написать? И когда я успею это всё переписать?

– Санька, ты сначала почитай, что написала, а потом уж критикуй, показывая на исписанную тетрадь, обиженно сказала сестра. А и в правду, что это я накинулся на несчастную сестру? Она для меня такое доброе дело сделала, а я ещё фыркаю!

Я лиру посвятил народу своему,

Быть может, я умру неведомый ему,

Но я ему служил и сердцем я спокоен.

Элегия. Н. А. Некрасов

Так начинался эпиграф к моему сочинению. От неожиданности у меня даже что-то в горле перехватило. Пришлось несколько раз сглотнуть слюну, чтобы продолжить чтение. Я с нетерпением начал читать дальше.

– Ну как, понравилось?! – торжествуя спросила меня сестра. Несколько секунд я сидел в оцепенении, не зная, что ей ответить и, одновременно, примеряя всё написанное сестрой к своим писательским способностям.

– Здорово, выйдя из оцепенения промолвил я! – Я так хорошо ни за что бы не написал.

– Вот то-то же, победно воскликнула сестра! – Слушай старших и всё будет хорошо!

В этот момент меня охватило двоякое чувство гордости: во-первых, за сестру, потому что она такая умная и талантливая, а во-вторых, за себя, потому что я такой способный ученик, смог «написать» такое прекрасное сочинение. Наверное, самое лучшее в классе! Вот удивится -то Тамара Павловна?! И вправду подумает, что я талантливый мальчик! С этими мыслями я приступил к переписыванию сочинения, стараясь не наделать ошибок.

Часа два – три я старательно переписывал свое сочинения, представляя тот фурор, который наделает оно, зачитанное учительницей при всём классе.

И вот всё закончено, сочинение аккуратно переписано в новую тетрадь.

– Валь, проверь, пожалуйста, а то может опять ошибок там понаделал, передавая тетрадь сестре, – с мольбой в голосе произнёс я.

– Давай уж, двоечник, – с явным снисхождением произнесла сестра и взялась перечитывать мою писанину.

Спать в этот день я лег поздно, с явным душевным успокоением от законченного до конца дела. Но сон почему-то не шёл. Взбудораженный мой ум представлял, как завтра приду в школу, как самый первый сдам сочинение, и как на следующий день за него меня при всем классе похвалит учительница. На этих приятных видениях, наконец-то я провалился в мягкий, лёгкий туман крепкого детского сна.

Утром, как ни странно, я проснулся легко, в хорошем настроении, несмотря на то, что заснул очень поздно. И дорога в школу была не так утомительна. Хотя ходить приходилось по три километров в одну сторону, шесть раз в неделю. Три туда и три обратно. Итого – тридцать шесть километров каждую неделю, двести шестнадцать – в месяц!

В школе с нетерпением я ждал урок литературы, когда можно будет сдать своё сочинение.

Томительно тянулись уроки алгебры, затем геометрии.

И вот, наконец, прозвенел долгожданный звонок на урок литературы. Тамара Павловна вошла в класс своей неторопливой плавной походкой, присела на стул, открыла журнал и спросила дежурного, кого нет в классе. Записав что-то в журнале, поднялась со стула, как-то подозрительно посмотрела на нас и произнесла:

– К сегодняшнему уроку вы должны были написать сочинение на тему: «Мой любимый поэт».

– Надеюсь, все это сделали?! – она ещё раз осмотрела класс. В воздухе повисла напряжённая тишина. В этот миг мне казалось, что вот сейчас, весь класс услышит, как громко и часто стучит моё сердце.

– Попрошу сдать свои работы, – своим, не терпящим возражений, голосом произнесла учительница.

– Дежурный, собери тетради.

Дежурный прошёл по рядам, и через минуту стопка тетрадей с нашими сочинениями лежала с левой стороны учительского стола. А я, в это время не отрываясь, следил за процессом сбора, мысленно стараясь угадать, где в этот момент находится моя тетрадка. И точно ли она попала в стопку лежащих на углу учительского стола тетрадей.

– И так, поскольку вы написали домашнее сочинение, спрашивать вас я сегодня не буду, а перейдем сразу к новой теме: «Творчество великого русского поэта – Николая Алексеевича Некрасова».

От неожиданности я выронил из рук учебник литературы, и он с громким шлепком упал на пол.

– Тфу, раззява, напугал! – вскрикнула моя соседка по парте Наташка и стукнула меня в плечо.

– Ты что? – спросил я и удивленно посмотрел не неё, не понимая, за что попал в такую немилость.

– Нечего книгами разбрасываться! – прошептала она.

– Так я же нечаянно.

– Вот и получил отчаянно! – Ладно, проехали, – прошептал я, переводя разговор на другую тему.

– Ты знаешь, я кажется, влип с домашним сочинением?

– Почему? – не поворачивая ко мне головы, спросила Наташка.

– Как почему? – Мы только сейчас начали изучать Некрасова, а я уже закончил, и сочинение по нему успел написать! Целую неделю старался! Даже эпиграф подобрал!

– Ну и что с того?

– Как что? – разозлился я. – Получается, что я как-бы вперёд паровоза влез!

– А кто – паровоз-то? – удивленно спросила Наташка, переписывая в тетрадь домашнее задания по алгебре.

– Да это я так, образно выражаюсь.

– Ах, образно?! – Ну, тогда не парься! – Написал, так написал, все равно теперь уже ничего не исправишь. – А раз не исправишь, так и нечего переживать! Завтра нам вернут сочинения, и всё узнаешь!

– Так-то оно так, но всё равно на душе тревожно, – задумчиво произнёс я.

Оставшееся до звонка время я просидел в каком-то отрешённом от реальности состоянии. Окружающее воспринималось мной как бы со стороны. Будто всё, что я вижу и слышу, происходило на большом экране.

Такое состояние неоднократно наступало у меня и раньше, в моменты больших эмоциональных перегрузок. Оно, как кокон, защищало мою неокрепшую психику. Поэтому не случайно, в четвёртом классе учительница написала в моей характеристике, что мальчик замкнут в себе.

Неожиданно раздавшийся громкой звонок, вернул меня в существующую реальность, и известил об окончании урока.

Чтобы как-то отвлечься от дурных мыслей о сочинении, на переменке я пробежал два круга вокруг школы. Но нехорошие предчувствия никак не покидали меня.

Вечером, после ужина, заметив мою неразговорчивость, сестра с иронией в голосе пропела, – Что, Сашулечка, не весел, что головушку повесил?!

– Отвали, мне сейчас не до шуток, – выходя из кухни, парировал я на ходу.

– Ну ладно, не обижайся, расскажи что случилось, – переходя на серьёзный тон, спросила сестра. И я рассказал ей, что на уроке по литературе мы только сегодня начали проходить творчество Некрасова, а я уже сочинение о нём написал.

– Ну и что с того, – выслушав меня, возразила она. – А тебе в детстве папа с мамой разве не читали стихи Некрасова?! А в начальной школе разве ты не учил его стихи наизусть?! А подаренная тебе книга «Мороз красный нос», которую ты несколько раз читал, не Некрасов разве написал?! И не ты ли, братец, потом говорил, что стихи Некрасова очень душевные и легко запоминаются?! Тебе ещё привести аргументы, или достаточно?!

– Да ты всё правильно говоришь! Всё так! Но ведь училка этого всего не знает, да и зачем ей это надо знать?! – соглашаясь с сестрой, всё же неуверенно возразил я.

Умом я понимал, что сестра была права, да и Наташка правильно сказала «не париться», но состояние тревоги целый день почему-то не отпускало меня.

На следующий день моё волнение по поводу сочинения, вопреки ожиданиям, пропало. Я стал чувствовать себя как-то спокойнее. Ко мне вернулась прежняя уверенность в себе. Очевидно, доводы сестры окончательно развеяли все мои сомнения относительно «моего любимого поэта».

На следующий день урок литературы был по расписанию вторым и начался как обычно.

Тамара Павловна спросила кто дежурный, затем кто отсутствует, записала что-то в журнале и достала из своей сумки стопку тетрадей.

– Дежурный, раздайте тетради, – не отрывая взгляда от журнала, произнесла учительница.

– Сегодня разбирать сочинения не будем, вместо этого займёмся повторением пройденного материала, а если у кого-то будут вопросы, разберем их на следующем занятии.

– А сейчас, чтобы удовлетворить ваше любопытство, даю вам три минуты!

Боже! Когда же, наконец, я получу свою долгожданную тетрадь?! Не успел я закончить свою мысль, как дежурный Генка Ивачёв протянул мою тетрадь. Взяв её в руки, я вдруг вновь ощутил сильное волнение. Сердце начало так колотиться, что казалось, вот-вот выскачет из груди. Пересилив волнение, начинаю перелистывать страницы. Первая – чисто, вторая – тоже чисто, третья – одна ошибка, четвёртая – чисто. А на пятой странице…, не верю своим глаза. Посередине, старательно выведенная учительской рукой, красовалась жирная двойка с припиской: «Не пиши, чего не знаешь»!

Через много-много лет, вспоминая этот курьёзный эпизод, я написал:

Как часто в жизни ты не знаешь,

Где что найдёшь, где потеряешь.

И получил я «два» за опус сей

С припиской «не пиши, чего не знаешь»!

А тогда, мне было не до шуток. Я потерял не только дар речи, но и способность к осмыслению случившегося. Тупо созерцал всё происходящее в классе и ничего не мог понять. Состояние отрешенности снова ненадолго охватило меня, и я спрятался в свой защитный кокон.

Очнулся я только тогда, когда почувствовал лёгкий толчок в бок.

– Эй, ты где?! – услышал я шёпот Наташки.

– Чего замер как истукан?! Я молча пододвинул к ней свою раскрытую тетрадь.

– Вот тебе и паровоз!? – тихо, в пустоту, произнёс я.

– Да, не повезло! – с сочувствием произнесла Наташка.

Пройдёт какое-то время, прежде чем я усвоил одну важную для себя вещь о том, что из любого, даже отрицательного, результата можно сделать полезные выводы. Это как в науке – «метод проб и ошибок»! Ошибаясь, ты неизбежно приближаешься к правильному выводу!

И этот, правильный, для себя вывод я тогда сделал. Впоследствии, он стал моим жизненным принципом, которому следую я и по сей день.

Суть его проста: «Если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо, сделай его сам»!

Апрель 2020 г.