Читать книгу Синдром изоляции. Роман-судьба - - Страница 6

– …Я согласна! – выпалил родной голос, и Олег Барский мгновенно проснулся. Он засмеялся, нажал отбой и вскочил с кровати. Такую новость нельзя переваривать лежа.

Интересно, о чем это она, подумал, зевая. Мы ведь обо всем договорились. Дети спокойно доучиваются и летом… Все вместе… дай-то Бог!

Он подошел к окну и посмотрел на миннесотское небо: черная бархатная бумага, на которую усердный второклашка наклеил слишком много блестящих звездочек. Одна из них неожиданно подмигнула Олегу. Да нет, просто показалось. Самолет, наверное…

Я согласна. Хотелось бы знать, что за этим стоит.

В то, что Юрьич дал добро, он ни капельки не верил.

Что бы это ни значило, ты не пожалеешь, девонька.

Олег еще раз взглянул на россыпь звезд, пытаясь разглядеть мигающие самолетные огни. Не веривший ни в какие счастливые знамения, он вдруг страстно захотел, чтобы ему подали сигнал оттуда.

В конце концов, он честно впахивал и заслужил тот самый шанс, что выпадает каждому хотя бы раз в жизни.

* * *

Звонок жены поднял его задолго до будильника. Что ж, не будем терять время, все равно не уснуть.

Он послюнявил палец и, как заправская хозяйка, проверил утюг. Стрелка на брюках – безукоризненная прямая, какой должна была стать жизнь Олега Николаевича Барского, будущего, по задаткам, гения ракетостроения. Четкая, не искривленная судьба, построенная по добротным советским схемам: в двадцать шесть – кандидатская, в сорок – докторская, черная «волга», пятьсот рублей – оклад, плюс тринадцатая, плюс прогрессивка, плюс сороковник за рацпредложения (а уж они бы у него точно были). И если бы не пришли к власти уроды, похерившие космос, да что там – практически все отрасли, не начинал бы он сегодня с нуля в американском захолустье.

Для домашней лапши потребуется хорошая курица и немного терпения. Чего-чего, а этой добродетели у Барского хватало с лихвой, на двоих с Галей. Терпения, как и точности, жене недоставало: так и не добился четкого ответа, как переводится фраза «муки – сколько возьмет» в лаконичные граммы. Если бы на «Энергии»[23] оперировали приблизительными данными – хана советским ракетам.

Яйцо, соль, мука. Главное, никакой воды. В речугах начальников по космосу, вчерашних филологов-философов, вода была главным и единственным компонентом. Они вещали из телевизора, что наши ракеты – самые баллистические из всех баллистических, самые гипер-, сверх- и супер-пупер звуковые. Олег не поленился проверить биографию недо-королевых и недо-келдышей. Так и есть: Институт марксизма-ленинизма да филфак МГУ; там им точно не преподавали технологию обработки металлов давлением. Эти шапкозакидатели понятия не имели, сколько пролито пота в создание РДТТ, ПВРД, ЖРД[24]…

Зато краснобаи из телика плели обворожительные кружева, из которых следовало, что в скором будущем, не позднее пятницы, россияне надерут задницу недоумкам из НАСА.

Суки. Только щеки надувать они – мастера!

Олег тщательно сгреб мучную пыльцу со стола в мусорное ведро. Уникальное научное наследие СССР вот так же вынесли на помойку. До спазмов сердца было жалко Петровича и Васильича, последних из королевских апологетов. Он работал с ними бок о бок на «Энергии», жадно впитывая опыт, бесценный и бесполезный. Всего ничего продержался там, где мечтал работать с восьмого класса. Родина щедро поила его напитком «Женьшеневый», верное средство для вывода токсинов, которые вдыхались с парами ракетного топлива. Лаборатории закрыты, техническая база разворована-уничтожена, аспирантура отложена на год, а потом – навсегда. И как ни сладостны были споры с Петровичем и Васильичем, не мог он кормить семью идеями да волшебным напитком. Пряча глаза, кинулся искать места пожирнее. Святые подвижники жали ему руку, наказывая жить радостно. Так провожают с подлодки гражданских, отдавая им свои дыхательные аппараты. Лучились стариковские глаза, не верящие в стойкость юных…

И поплывут в его снах нескончаемые расчеты, формулы, озарения. Все, что не отдал стране героев, стране мечтателей, стране ученых.

Первый бульон безжалостно выливаем. Кастрюлю очистить от белесого налета, курицу – промыть, залить холодной водой и вновь – на плиту. Умягчение злых сердец – вот что такое Галюнин бульон.

Тесто раскатать до прозрачности, муку стряхнуть с обеих сторон, диктовала Галя по телефону с наработанной учительской чеканкой. Работа непременно тащится в дом; таким же металлическим голосом она отметала его идеи об эмиграции. С матерью на руках… кому мы там на фиг нужны… если поедешь один – развал семьи неминуем. Без семейных канатов и Швеция, и Канада, и Новая Зеландия выглядели тухло, а про Америку он и не думал. Скорее наши космические филологи экспедицию на Марс забабахают.

Где родился, там и пригодился, говоришь? Не-е-т… В том-то и дело, что не пригодился. Выплюнули всех, кто воровать не приучен и без мыла в жопу не влез. Выкинули и ластиком, нахрен, стерли. Значит, с Родиной квиты. Краями разошлись.

А потом и Саша… Задачка со звездочкой.

Тесто сложить восемь раз в полоску. Разрезать посередине наискосок и дальше, веселой елочкой, работаем ножом, справа-слева. Вжик-вжик. Авось, лапша выйдет не хуже, чем у Галки.

И так же весело, вжик-вжик, он закинул удочки в американский филиал своей компании. И заварил такую лапшу – мама дорогая! До сих пор за руку себя щиплет: не сон ли? Подмосковный мальчишка в легендарных декорациях; запретные плоды, которые нас учили презирать в «Международной панораме»…

В пережарку добавить пуговку сливочного масла. Без него вкус бульона не заиграет.

* * *

Его жизнь заиграла дунайскими волнами, засверкала майским салютом, когда в нее ворвалась Галюня. Стремительная и громкая, она вытащила Олега из меланхоличных дум и лелеемого одиночества. Недоверчивый к подаркам судьбы, он потянулся к феерии, как подсолнух к солнышку. Удивительно, что совсем не раздражал хаотичный калейдоскоп, которым Галка заполонила его жизнь по расписанию. Зато теперь никогда не скучно.

Когда их любовь только набирала соки, готовясь к цветению, он поминутно касался сдобного счастья и улыбался, как последний идиот. Его нежнейшая перина, булочка-калорийка манила гладкостью кожи и ванильным ароматом. В те годы Галя часто пекла и раскормила Олежку до сытых размеров; не узнавали бывшие одноклассники и хохотали армейские товарищи, охлопывая раздобревшего Тощего – его взводное прозвище.

Радость обладания лишала рассудка и ломала самолюбие: он согласился на диковатый обряд сватовства. Прошу руки вашей дочери. Михаил Юрьевич важно кивал, обещая подумать. Подумать! Будто если не разрешит Галке замуж, она сможет от него отказаться! Будто от суровых бровей отца зависит судьба его пышки, поразился тогда Олег.

Наивный.

Пять месяцев до свадьбы они шифровались от Юрьича, как озабоченные подростки. Благо, что Галя жила в ту пору с матерью в Мытищах. Олег добросовестно отчитывался перед будущим тестем: дочку проводил, еду к себе. Затем клал телефонную трубку и возвращался под одеяло, забирая в плен свою калорийку, радость нечаянную. Ты – чудо, знаешь?

Галка отмахивалась и перечисляла свои недостатки; нелепость в развернувшейся сцене. Да и в менее пикантные моменты она низводила комплименты до сарказма. Ни жеманства, ни кокетства, ни девчачьих капризов – по всему понятно, что Юрьич мечтал о сыне и растил из Галки настоящего мужика.

Невесту нельзя было опорочить даже намеком на радости земные. Для нее пампушка заготовил красненькую «Брачную энциклопедию». Отдаст после росписи в ЗАГСе, пусть осваивает женские науки.

Помнится, они прекрасно умещались на узенькой девичьей кровати с отломанной ножкой (ночью спешно подложили Большую Советскую Энциклопедию, англо-русский словарь Мюллера и пару томов Ленина). Утомленные, засыпали с рассветом.

За стеной храпела Алевтина Михайловна, которая за утренним чаем добродушно комментировала кроватный грохот и разнузданный шум. Брякала, что едва не отправилась дочку спасать. И хорошо, что в костылях нет ее былой прыти, вот смеху-то было бы. Прочапала полкомнаты и спохватилась: может, у Гальки и не приступ вовсе, может, ей очень даже хорошо.

Поженившись, они все время хохотали. Даже когда родился крикливый Гришка, грянул дефолт и сухари из батона стали десертом. В мельтешении капельниц, уколов и больниц, куда бесперебойно попадали то теща, то сюрпризный малыш, шутили назло докучливой черной полосе.

И только когда увязли в омуте аутизма и пропели «Вечную память» Алевтине Михайловне, сгинули скопом и хохот, и песни жены, и ее неистребимый свет…

Мы это поправим, кисунь, вот увидишь!

* * *

– Поедешь со мной в Америку?

– Да хоть в Африку, – откликнулась Галя шуткой из фильма.

Оба расхохотались.

Турецкое солнце устраивалось на ночлег в разомлевшем море; хотелось валяться на лежаках, цедить коктейли и наблюдать за грандиозной сменой декораций. Спорить не будем. Просто дай слово, что эта попытка будет последней. Тебе уже сорок пять, пора угомониться и повесить ружье на стенку; то была славная охота.

Олег поклялся детьми: Америка – финальный выстрел.

И оказался снайпером.

…Аренда таунхауса оттяпывала половину зарплаты. За дубовый стол, три кровати с матрасами и простецкий диван просили наглую цену. Выбранный Галкой район задирал нос, как Рублевка: школы имели высочайшие рейтинги. Торг неуместен – у детей будет все самое лучшее. Он отправился на ознакомительный школьный тур, конспектируя подробности в блокноте. Хорошо, что записал: Галка была в смятении, как и он; слышал ее ошеломленный голос. Будто не униженный папаша с особенным ребенком молил о зачислении, а опытные торговцы-директора хватали за глотку: «Выбери нас!». Гришкина престижная хай-скул подавляла масштабами (четыре спортзала! театр на тыщу мест!) и техническим оснащением. «Началка» для Саши оставила в сердце глубокую борозду изумления.

И потом, очнувшись от первого шока эмиграции, они твердили слова директора Брина, как заклинание, как заговор на счастье.

Главное, чтобы ваш сын…

Ласковый директорский голос действовал не хуже цыганского гипноза: развеялась вмиг знаменитая критичность Олега. Он бродил по классам, кивая Брину и шалея от счастья. Директор нервно поправлял галстук, не снимая улыбки. От его вкрадчивых интонаций хотелось чудить с бесшабашностью пьяного покупателя. Жестами ярмарочного зазывалы Брин призывал пощупать первоклассный товар – образовательные услуги. Обратите внимание на цифры, господин Барский: наши ученики – лучшие по чтению и математике на всем юго-западе Миннесоты! Посмотрите направо: школа примыкает к городскому кладбищу. Как, вы не видите явственной выгоды? У нас же тихие соседи, на прогулке можно не волноваться.

Извольте проверить комнаты психологической разгрузки. Наши ученики могут в любой момент потребовать перерыва, если устанут. Подержите одеяла с утяжелителями, потрогайте сенсорные игрушки, понюхайте гипоаллергенные фиджеты[25], опробуйте веревочные батуты, кресла-качалки… смелее, смелее!

Кстати, мы находимся в классе мистера Таллаксена, здесь будет учиться ваш замечательный Алекс. Что вы сказали? Аутичный ребенок? Во-первых, договоримся о терминологии. Таких учеников мы называем ASD kids[26] или дети в спектре. Во-вторых, по закону «No Child Left Behind»[27] ни одному ребенку не может быть отказано в обучении! Мы радостно приветствуем и учим всех, кто приходит в нашу школу!

И вот она, соломинка, Псалтирь Неусыпаемая:

– Главное, чтобы ваш сын был счастлив!

* * *

– Поедешь со мной в Америку?

Она согласилась со смехом, и Великий Стрелочник перевел их поезд на другой путь…

И снова, как в Турции, раскинулась синющая гладь, шуршали небесные пальмы и жгло высокое солнце. Только теперь в обрушенном сознании не якорит обратный билет в Москву и не стихает утробный вой: «Это все-е-е! Все-е-е! Все-е-е!». Каждое утро приходится вспоминать, где ты…

Инопланетная декорация. Мираж. Чужой мир, который даже не прикидывается родиной.

Воссоединившись с Олегом, они первым делом удрали в Калифорнию. Смалодушничали из-за стремнины новых проблем. Вот уже неделю Галя пыталась продышаться в безмятежной деревушке Ла-Хойя, которую истинные калифорнийцы почему-то считают городом. В этом охристо-изумрудном районе Сан-Диего с одуряющими запахами океана и тропических цветов ее колотит озноб и душа съеживается от звериного страха. Тебе холодно, кисунь? Не может быть. В Ла-Хойе круглый год – безветренная теплынь; погода для богатых. Присядем на лавочку. Какие виды! Эту бухточку, восходящую к солнцу La Jolla Cove, обожают малыши морских котиков. Гляди, как во-о-н тот чихает, умора! Лучшие места в зрительном ряду, Галюнь! Репертуарчик не меняется веками, а спектаклей одинаковых не бывает, потому что представление называется «Тихий океан». Совсем он не бесшумный, правда. Разудалый и шальной. Зайдешь по колено – опрокинет, как щепку.

Вместо ответа Галя замирала, как цапля на болоте. Занавесилась волосами, не трещала, не балагурила. Странно глядела на мужа, не умеющего читать по глазам. Лучше бы уж снова донимала его расспросами о ценах на мясо и стонала: «Мы не потя-я-нем!». Лучше бы рассказала, что у них там произошло с Михал-Юрьичем. Почему она позвонила так внезапно?! Все две недели жена сидела скукоженная и нездешняя, изредка оживляясь, когда дрались Сашка с Гришкой.

Жемчужину Сан-Диего[28] населяли одинаковые синтетические люди с красивыми носами и задницами. Они ели мидии утреннего улова в ресторане «Эль Пескадор», носили подмышкой разукрашенные доски для серфинга и пританцовывали внутренним ритмам регги. Само пребывание в калифорнийском раю требовало перехода на расслабленный шаг.

Олегу хотелось подпевать сладостной Ла-Хойе. Оставить хотя бы на время нудную достоевщину и даже, прости господи, примкнуть к отряду зожников. А что? Заняться скандинавской ходьбой в Торри-Пайнс[29], например. Миролюбивый уклад аборигенов так заразителен, красота их тел заставляет втянуть живот и мужественно отказаться от десерта. Серфингисты, ученые-океанографы, студенты, продавцы марихуаны – местные выглядят, как атлетические жизнерадостные боги. Спроси их: «Как жизнь?» в любое время суток и услышишь растянутое: «Ска-а-зочно-о-о»…

Галя иногда подпевала мелодиям города.

Знание старых песен ей потом здорово пригодилось. В доме престарелых.

* * *

Миннесота их встретила левитановской осенью и картечью кортизоловых волнений. Ошпаренные потоком трудностей, они разлепились друг от друга, предпочитая выживать поодиночке. Даже Саша, кенгуренок в маминой сумке, отрекся от былого симбиоза. Галя не обратила внимание на отпадение пуповины. Дайте отдышаться! Дайте переварить унижение собственной тупостью! Дайте выйти из комы! Столько лет преподавать этот самый язык, чтобы мучительно краснеть от вопроса кассирши?! Цитировать километры текстов из «бонка»[31] и теперь изображать глухонемую? Галя выдавливала из себя «it’s OK»[32] и фальшиво улыбалась. Впрочем, кто знает «it’s OK», тот в Штатах не пропадет.

Языковой мир ревел гонками Формулы-1. Актерская страсть к подражанию кидала Гале подлянки. Американцы тараторили, глотая целые слова, она тарахтела в ответ и садилась в лужу. Галя мучительно пережевывала звуки, как человек после инсульта. Она ляпала a little bitch[33] вместо a little bit[34] и взамен подхваченного выражения property virgin[35] изо рта вылетало pretty virgin[36].

Больше всего она ненавидела телефон.

Если нужно было записать детей к врачу или самой, наконец, попасть к парикмахеру, Галя готовила речь на бумажке, чтобы потом кидать в стену скомканную шпаргалку. Живой диалог отличался от книжных, как американский ванилин – от русского. Однажды она разговаривала с директором школы целых пять минут, пока не сообразила, что беседует с роботом. Школа рассылала голосовые сообщения.

В конце концов Галя перестала отвечать на звонки.

Помимо языка и слуха, лишилась и зрения. Однажды, проходя мимо зеркала, она натурально удивилась, разглядев незнакомую бабу в пижамных штанах с неряшливым сальным пучком. Хотелось плюнуть в отражение, но она почувствовала взгляд Олега. Расправила плечи и пробормотала текст умученного экскурсовода:

– Обратите особое внимание на лицо: сетка тончайших трещин выполнена в технике двухшагового кракелюра. Художник намекает на былую привлекательность портретируемого. Пройдемте в следующий зал…

В тот день, когда хаотичное сознание совместилось с увиденным отражением, Галя размазала себя по асфальту, придумав тетке из зеркала новую кличку. Похоронив в сейфе с документами дипломы, сертификаты и грамоты, она зачехлила итальянский костюм и решила, что попросту умерла. А та, в зеркале, грязный жиртрест, будет зваться Мариванной; именно так – в одно слово. Отныне можно спокойно заниматься детьми, ты же для этого взошла на костер?

Сумбурно, но доходчиво разъяснила Грише новые правила. «Чтоб не вздумал жить там сдуру, как у нас»[37].

Итак, политику и религию не обсуждаем; говорим о погоде и не дай тебе Бог затеять разговор о деньгах. Понятие прайвеси – священно: никаких личных вопросов, непрошеных советов и сокращения дистанции. Стой на расстоянии вытянутой руки, а если спросят о второй поправке – улыбайся и мычи. Носить оружие или нет – это их, сугубо американские заморочки.

– Понимаешь, Гриш, они во всем индивидуалисты! – Галя в спешке пересказывала свою диссертацию. – Здесь другу в два часа ночи не позвонишь, а душу изливают только психологам.

Гриша мрачно заметил, что в этой дурацкой стране он не станет откровенничать даже с бродячим псом.

Саше было сказано просто: у американцев другой язык. По-русски никто не понимает.

Он поразился:

– Я видел их языки. Они такие же, как наши – красные.

Само собой, она первой угодила мордой в грязь.

Раз – и шокировала соседку. Увидела, как ее ребенок поминутно бегает к пруду – справлять нужду, и поспешила вправить мозги горе-мамаше. Плевать на экологию, мальчишку спасать надо. Чужих детей не бывает. Забарабанила в дверь американки, которая мирно готовила сэндвич с тунцом под телевизионное шоу для домохозяек. Открыла дверь и обомлела: русская объяснялась пантомимой, делая непристойные движения в районе живота и бессвязно крича. Фарс под названием «Дура, у твоего сына цистит!» прошел без оваций. Вот тебе, пожалуйста, тихий благополучный район, респектабельные соседи… и русские гангстеры. Иди-ка домой, Крис, мало ли что эта сумасшедшая выкинет.

Два – и напугала Марка. Приятного и дружелюбного мужчину, который по-соседски выручал Барских садовым инвентарем, Галя выбрала в качестве финансового гуру. Пусть разъяснит все про 401(k)[38]. В Америке ее охватил страх обнищания. Это на своей земле можно побегать по урокам, набрать переводов и перехватить у друзей тысяч пять до зарплаты. Письма из пенсионного фонда она раньше выкидывала, а здесь, ощутив вязкую трясину, представляла, как пойдет с протянутой рукой. Ну уж нет, надо вникнуть в систему и помочь Олежке хотя бы в этом! Галя штудировала книги о фондовых рынках, слушала по телеку известных финансистов и бесилась от своего кретинизма. Мир богачей заперся на сто восемь замков. Ничего, люди пропасть не дадут, решила Галя. Подкараулила Марка, сгребавшего в кучу пламенное золото листьев, и завела разговор о погоде. Когда тема была исчерпана, непринужденно бухнула:

– Кстати, где храните деньги?

Сосед попятился, вспомнив про срочные дела. Галя поспешно исправилась:

– О нет, не бойтесь. Я же про пенсионную программу. Куда посоветуете вкладывать деньги? Где их лучше держать?

Марк промямлил спасительную американскую мантру: твоя жизнь – твой выбор.

Галя не отступала. Приблизившись, ласково взяла соседа за плечо:

– Ну-ну, не скрывай… поделись… Я совсем одна, понимаешь?

Марк по-партизански мотал головой: не знаю-не участвовал-не местный. Он так и не сдал ей биржи и трастовые фонды, капиталист проклятый.

Господи, она еще и в биржи полезла!

И только через год ее накроет запоздалый стыд: бедняга удирал не столько от запретной темы, сколько от ужаса ее прикосновений. Чего доброго, пришьют сексуальное домогательство! Шестидесятилетний Марк подолгу выгуливал своих седеющих подруг, прежде чем решался на поцелуй.

Апогеем провала оказалось приглашение на вечеринку, где Галя простодушно напилась и впервые почувствовала себя легко и непринужденно. Обрадовавшись исчезновению барьера, она вернулась в себя прежнюю и живо защебетала. Счастье-то какое: американский дом, в котором полным-полно сербов! У нас же все общее: вера, язык, еда. Это по-сербски написано? Да это же по-русски! Да, мы тоже готовим голубцы, передай мне тарелку, дорогая. Да, привыкаем, хотя мне очень тяжело. Вы тут двадцать лет? Ну вот, а я – второй месяц только… Нет, мама умерла, а вот папа остался в России. Нет, он никогда не приедет сюда, потому что ненавидит Америку и американцев.

Она прикусила язык, осознав, что за ее спиной стояли американцы с тарелками и напитками. Выдавила, краснея:

– Надеюсь, я никого не обидела?

Сербские женщины рассмеялись:

– О, не волнуйся, дорогая. Мы тоже их ненавидим. После Белграда… в девяносто девятом…

Галя перехватила ошеломленный взгляд хозяйки вечеринки.

Прочь, прочь из радушного дома. Надежно запрись и не вздумай упоминать о своей профессии! Отныне и навсегда – ты просто Мариванна. Мама-клуша с особенным ребенком.

* * *

Гриша уворачивался от разговоров по душам, односложно отвечал на вопросы и подолгу сидел в своей комнате, уставившись в стену. Лишь однажды, когда получил F[39] сразу по пяти предметам, разразился горьким монологом. Посмотри на эти лица, мама! Мы же не сможем здесь жить! Я понимаю, у Сашки – шанс стать счастливым, но зачем вы мне-то врете?! Америка – для моего блага? Серьезно?! Жизнь среди людей с кругозором муравья? Какую тут можно девочку найти, не смеши! Жирные прыщавые лохушки; их мечта – потискаться на заднем сиденье «шеви» и отведать стейк в «Кэпитэл Грилл»[40]. Ты для этого мне подсовывала Карамзина и Шмелева? Для этого везла сюда Шолохова, Толстого, Достоевского?!

Мое место – в Москве. И школа, и друзья, и Катька, и булочки «Кремико»… Ты хлеб здешний пробовала?! А дед?! Что с ним будет?!

Нет здесь никаких друзей, никакой девушки, никакой жизни, понимаешь? Они спрашивают, есть ли в России цветные телевизоры и интернет! Они ржут над акцентом и зовут меня товарищем и коммунистом. Я уж молчу о том, что и фашистов они одолели. Вишенка на торте для победителя олимпиад по истории. И ты думаешь, я могу стать одним из них?!

Моих одноклассников видела? Они красят волосы в цвет махагон. Они носят шорты с ботфортами! Они бреют ноги! Я запутался в количестве их полов. Я насчитал то ли пять, то ли восемь вариантов. Скоро к ним примкнут обезьяны. Такое друзьям из Москвы не расскажешь.

В общем, родители, не обижайтесь. Стукнет восемнадцать – улетаю в Россию. Дед меня ждет.

Саша назвался Алексом в первый день школы и стал американцем – на третий. Выучил клятву флагу и, не понимая ни слова, декламировал ее с одноклассниками после первого урока. Он прижимал руку к сердцу, как истинный патриот. В выходные слонялся по дому с тусклым лицом, апатично пережевывая сырники. Стряпня Галины не могла конкурировать с высокой американской кухней. Как-то она разогрела сыну банку грибного супа «Кэмпбелл», и он с восторгом сказал:

– Наконец ты научилась готовить, ма!

Куда ей до наггетсов, палочек «моцарелла» и крахмалистой мясной подливки, которой сдабривали не только картофельное пюре из пакетов, но и безвкусные, солоноватые булки, именуемые бисквитами.

Сын воспринимал семейные субботы-воскресенья как вынужденную плату за веселье с понедельника по пятницу. Запуск ракеты из пластиковой бутылки, соревнования по бегу, репетиция к Рождеству (я же скрипач, мам!), прогулки в школьном дворе, который так удачно соседствует с кладбищем, уборка листьев (я делаю вклад в коммьюнити!) и, наконец, изумительный школьный ланч…

Учитель мистер Ти, молодой кудрявый весельчак в огромных очках, разговаривал с Алексом с помощью Гугл-переводчика и мерился бицепсами. Он придумал пятиклашкам забаву: вместо ябед на странного русского парня давайте ему помогать! Будете наставниками Алекса. Ребята с радостью включились в игру.

Сын теперь часами сидел в ванной, повторяя конгломераты услышанных фраз:

– Bathroom break. What’s up, dude? Choice time. That’s inappropriate. Good job! Private space[41].

* * *

День катастрофы выдался идиллическим.

Галя сдала теорию по вождению с первого раза. Гордо смотрела на Олега, который сдавал экзамен дважды (сгубил вопрос о дистанции машины и велосипедиста). На ее губах мелькала рассеянная улыбка.

Григорий стал вице-президентом школьного правительства. Предыдущий месяц ушел на встречи с избирателями, раскрашивание плакатов и расписывание футболок (Я выбираю Грега!). Его пухлая конкурентка Шейла очень своевременно передразнила русский акцент. И делать ничего не пришлось. Гриша состроил серьезное лицо и громко спросил дуру:

– Ты хочешь пошутить насчет моей национальности?

Трехтысячная столовка прекратила жевать.

Покрасневшая Шейла ретировалась:

– Что ты! Прости, если я задела твои чувства! Я не хотела… Я не расистка и не националистка!

Гриша вздохнул. На всем белом свете лишь один человек (мама) знал, что скрывается за его игрой. Гриша вздохнул от удовольствия. С волками жить… Как вы там говорите – and justice for all[42]? Ну, извольте.

Дома он сказал, что теперь является эпицентром политической клоунады, и впервые рассмеялся.

Саша-Алекс получил первую пятерку по математике. Мистер Ти решил, что событие нужно отметить всем классом. Дети пили колу под соленые крохотные печенья и подписывали открытки для Алекса. Галя зачитывала их вслух: «Ты забавный, Алекс! Мне нравится, как ты повторяешь одно и то же. Мне нравится, что ты постоянно улыбаешься. Ты вежливый и вообще – nice. Отличная работа, Алекс! Молодец».

– В это стране крайне важно быть nice and friendly[43], – сказал Гриша брату. – Запомни, Санек!

Радость Олега требовала легкомысленного кутежа. В ресторане, куда они завалились семейством, он заказал лобстеров и разноцветные коктейли. Сколько стоит – не твоя забота, кисунь. Гуляем!

Официанты безостановочно носили им чесночные булочки с сыром, пока Галя не взмолилась о пощаде. Так мы до лобстера не дойдем, сказала она, потрепав мужа по затылку. Вечер проходил без неловких пауз. Галя острила с Гришей и не выпускала из рук Сашину ладонь.

Она возвращается, подумал Олег с благодарностью. Слава тебе, Господи. Спасибо за все! Теперь заживем… Как и должны были с самого начала. Полной грудью…

Галя еще смеялась, когда нажимала кнопку «ответить» на бесцеремонном телефоне.

Пять слов – и лобстер остался нетронутым.

Вылетай в Москву. Папе плохо.