Читать книгу Твоя жестокая любовь - - Страница 5

Может, притвориться, что я заболела, и не выходить на работу? Хотя, нет, Влад просечет это, ведь маму не навестить я не смогу.

Вычислит, и снова явится, чтобы… чтобы что? Нагрубить, а затем криво извиняться, будто заставляя выдавливать из себя неприятные слова?

Нет уж, придется идти завтра в этот чертов офис на чертову работу к чертову Владу.

Спать я легла уверенная, что не смогу заснуть, но я, как всегда, ошиблась, и отключилась, едва голова моя коснулась подушки. И снилась мне Вероника.

Она всегда приходит, когда мне плохо. Чтобы утешить, или чтобы добить.

– Ника! Ну пойдем, а? Там, говорят, привидения. Пойдем, пожалуйста!

Я прыгала рядом с подругой, которая казалась мне взрослой – почти подростком. Веронике восемь, она одета в куртку небесного цвета – чистую, без дырок, без масляных пятен. На губах розовый блеск, и она улыбается этими своими ягодными губами, глядя на меня сверху-вниз – недосягаемая для шестилетней девочки, которая считает ее богиней.

– И кто так говорит?

– Как?

– Что там привидения.

– Мальчишки сказали, что там женщина в белом, – зашептала я. – Эта конюшня – она каким-то богатеям принадлежала, и хозяйка в ней угорела. Если увидим ее – заберет с собой. Пошли посмотрим!

– Зачем, Вера? – рассмеялась Ника, и протянула мне конфету. – Глупости это все: привидения, женщины в белом. Детские страшилки. Но если правда, то не стоит нам туда ходить, или ты хочешь, чтобы этот призрак тебя забрал?

Я хотела. Не всегда, но иногда очень хотела. Раньше мама улыбалась по-доброму, она смеялась вместе со мной, но, когда мы сели в поезд, увозящий нас из Владивостока, она перестала радоваться.

Сначала она грустила, а затем снова начала улыбаться, только неприятно. Зло как-то. И все эти люди, которых мама водила к нам – они страшные, и от них плохо пахнет. И есть всегда нечего, лишь вонючая сухая рыба бывает, которую приносят мамины друзья.

– Так любопытно же. Ну давай сходим, Ник, – потянула старшую подругу за руку по направлению к старой конюшне – огромной, стоящей на пустыре у развалин дома. – И с тобой не страшно. Чего нам бояться?

– Нечего, ты права. Давай сходим, раз уж ты, малявка, не боишься, то мне и вовсе не стоит.

И мы пошли по короткой дороге, а затем свернули на тропинку, срезая путь. Я перепрыгивала через огромные булыжники, радуясь нашей странной дружбе – старшие девочки предпочитали не водиться с теми, кто даже на год младше, а мне вот повезло. Ника и конфеты мне приносила, и бутерброды. Куклу свою отдала, и кое-что из одежды. С другими девочками она не общалась, только со мной, и это прекрасно.

Пусть она будет только моей подругой – самой лучшей. Такой, чтобы на всю жизнь!

– Пришли, – прошептала она, и выкрикнула: – Ау! Женщина в белом, выходи!

– Выходи на честный бой! – поддержала я, и…

… проснулась от звона будильника с застывшим криком, рвущимся из груди.

– Прости! Прости, прости, прости, – зашептала я, обхватив колени. – Боже, если бы я могла все исправить… прости!

Вечно этот проклятый сон – снится мне в укор, в напоминание об ужасной ошибке, которую я не в силах исправить, ведь в прошлое дверь закрыта. Пожалуй, Вероника будет преследовать меня до конца моих дней, и будет ждать там, за гранью.

Где я, наконец, смогу молить простить меня за тот день, ставший последним.

– Документы принесла? Трудовую, ИНН, СНИЛС, – этими словами встретила меня вездесущая Лариса.

Протянула ей полупрозрачную розовую папку, в которую с вечера сложила документы, благо, из салона не пришлось ничего забирать, так как я там и не числилась официально.

– Хорошо, жди.

И как только я присела на полюбившийся мне красный диван, лифт открылся, и из него вышел Влад – одетый, как обычно, не в деловой костюм, а в футболку и джинсы.

– Пришла все-же. Я был уверен, что притворишься умирающей.

Была такая мысль.

– Будто у меня был выход, – проворчала.

– Пойдем, что сидишь?

– Лариса…

– Здесь пока я хозяин, а не Лариса, – рассмеялся он, и кивнул. – Идем.

– Да, хозяин, слушаюсь, – передразнила его тихо, надеясь, что Влад не услышит, но он, разумеется, всегда слышит то, что не нужно.

– Мне нравится. Так и называй меня – хозяином.

Надо же, он пытается шутить! Непривычно, и не сказать, что у него получается. Особенно после того, как он вломился в мой дом, и довел до белого каления.

– Влад, может, не стоит меня оформлять? Поработаю неофициально, зачем…

– Затем, – перебил он, и открыл передо мной дверь в свой кабинет. – Не надейся слиться, и… черт, Вера, что за дешевые тряпки на тебе? Ты про дресс-код слышала?

– А ты? Где костюм, где галстук? – кивнула на «хозяина», выглядящего как угодно, но не как директор. Скорее, как спортсмен какой-нибудь, или грабитель с большой дороги.

– Не тебе указывать, Вера.

– И не тебе. Одеваться я буду так, как хочу, – с вызовом произнесла я, глядя ему в глаза.

Вот только, кажется, не впечатлила я Влада своей наглостью. Он лишь хмыкнул, еще раз оглядел мою голубую майку, темные обтягивающие джинсы, и видавшие виды балетки, и подошел к своему излюбленному окну.

– Ты умеешь варить кофе?

– Я умею кипятить чайник, и опускать в кипяток растворимый кофе. Иногда пакетик с чаем. По настроению.

Может, Влад сжалится надо мной и над собой, и выгонит с работы? Я ведь не врала, я правда не знаю, как варить кофе – мама не позволяла его пить. Купила Нескафе я лишь когда маму в больницу забрали.

А секретарша, которая даже кофе делать не умеет, это не секретарша, а позорище. А еще… еще я не понимаю ничего!

– Весьма полезные навыки, – скривился он.

– Влад, ты так и не объяснил мне… почему я? Ты ведь терпеть меня не можешь, так зачем все это?

– Не придумывай.

– Нет, правда, – подошла к нему, минуя стол. Встала вплотную, изучая его бугристую от мышц спину. – Я знаю, что ты меня ненавидишь, ты ведь не скрываешь это, Влад. Я не понимаю это, но принимаю – твое право. Но чего я не понимаю, так это того, зачем мучить и себя, и меня!

– Я не ненавижу тебя, Вера, – Влад обернулся, задев меня плечом, и резко отдернул руку.

Как от гадюки. Как я бы сделала, дотронься нечаянно до паука.

Вспомнила все наши немногочисленные совместные моменты: как он протягивает ко мне руку, и застывает. Как подходит близко, и не дотрагивается. И не то, чтобы я хотела его прикосновений… или хотела?

– Ты даже притронуться ко мне не можешь! Это ли не ненависть? – голос заклекотал от противоестественной обиды. Я ведь не помойная кошка, чтобы так брезговать, чтобы блох не подцепить и лишай.

– А тебе так нужны мои прикосновения? Думал, тебе своего любовника хватает.

– Кирилл не мой любовник! И я не то имела в виду, Влад. Ты же брезгуешь мной, но зачем-то заставляешь быть рядом. Я не понимаю, правда.

Обида разлилась во мне, по каждой клеточке тела, уничтожила самоконтроль, стерла в порошок все мои намерения держаться профессионально и приветливо. Как можно быть спокойной, когда не понимаешь, что от тебя нужно человеку, который, если захочет, сломает твою жизнь?

– Вера, а тебе не приходило в голову, что я просто хочу наладить наши отношения? Кажется, я уже говорил об этом. Да, семьей нам не стать, но добрыми друзьями – вполне. Ты сейчас придумываешь то, чего нет, приплетаешь какую-то брезгливость, ненависть…

– Так прикоснись ко мне! Если не брезгуешь – прикоснись! – я словно с ума сошла. Почему-то мне безумно важно, чтобы Влад доказал, что я ошиблась.

– Уймись! – нахмурился он. – Лучше работой займись, и выброси дурь из головы! Иди и свари мне кофе, тебе подскажут, как пользоваться кофемашиной.

Влад снова отвернулся… да что он там высматривает, в этом окне? А на меня что нашло? Я ведь спокойная обычно, неконфликтная, а сейчас сама нарываюсь, напрашиваюсь на грубость. Может, Влад и правда наладить все хочет? Он ведь решил помочь маме, пусть и говорит, что ему на нее плевать, но это ведь невозможно! Он до тринадцати лет жил с ней, и не мог так просто вычеркнуть ее из своей жизни. Любит, просто не хочет признаться себе в этом.

– Пока не поздно, наладь отношения с мамой. Она иногда приходит в сознание, и вполне может разговаривать. Знаю, Евгений Александрович настроил тебя против нее, но оставь все это, ты ведь ее сын. Не будь таким упертым, потом жалеть будешь, поверь! – прошу его тихо, оставив обычную ругань. О главном прошу, позабыв все остальное – мелкое и незначительное.

Я, как заколдованная, осторожно прикасаюсь к нему, невесомо опускаю ладонь на его спину, обтянутую светлой футболкой, чувствуя что-то невероятное – смятение, дрожь, взрыв. Прижаться хочу всем телом к нему – горячему и близкому, обнять, впитать его силу. Сбежать хочу как можно дальше, выбросить странные мысли и желания из головы и сердца.

И заплакать, разрыдаться от того, что сама себя не понимаю.

Влад замер, он почти не двигается. Спина напряжена под моей ладонью, и кажется, что сейчас он развернется, и ударит меня. Или вышвырнет прочь… хорошо бы!

– Отец не настраивал меня против матери, она сама прекрасно с этим справилась. Я больше не собираюсь обсуждать глупости, и отвечать на твои бесконечно повторяющиеся вопросы: «Почему ты хочешь, чтобы я работала у тебя?», «Почему ты не любишь мамочку?». Ответы лежат на поверхности, Вера, стоит лишь подумать. А теперь свари мне чертов кофе!

Отдернула руку, развернулась, и вышла из кабинета. У Влада талант все портить.

***

ВЛАД

– Вот, – Вера избегала моего взгляда, когда поставила передо мной чашку кофе. Встала, как примерная ученица, сделав два шага назад от стола, и даже голову опустила.

Ну чисто прогульщица в кабинете директора.

Поднес чашку к губам, смутно подозревая, что кофе ее – мерзость, но, на удивление, он оказался вполне сносным. Даже странно, я уже смирился, что придется пить дрянь каждое утро, а Вера оказалась не так безнадежна.

– Молодец, – похвалил девушку, и поймал резкий взгляд из-под ее длинных ресниц. – Надеюсь, ты ничего не подсыпала мне? Мышьяк, стрихнин?

– Какая жалость, но нет, не подсыпала… хозяин.

Язва. И откуда что взялось? Была ведь тише воды, ходила, паинькой притворялась, а сейчас вижу – она далеко не девочка-одуванчик, которой пыталась казаться в детстве. Та еще оторва, которая дерзит, даже находясь в заведомо проигрышной ситуации для себя.

– Я могу идти? Твоя бравая Лариса сказала, что я должна обратиться к программисту, чтобы он дал мне какой-то доступ.

– Иди.

Какой-то доступ… мда, секретарша моей мечты. Может, плюнуть на все, и выставить Веру вон? К черту месть, столько лет прошло…нет. Не смогу все оставить так, как оно есть.

Девчонка заслужила.

– Можно? – Лариса заглянула ко мне, и после кивка подошла к столу, протягивая лист. – Вот приказ, и, Владислав Евгеньевич, я не знала, что Вероника ваша сестра. Боюсь, я была резка с девушкой, надеюсь, она не жаловалась на меня? Если да, то я готова принести извинения.

Вероника. Имя бьет по нервам – имя моей настоящей сестры. И в приказе это же имя: Вероника Евгеньевна Гарай.

Какого, мать ее, хера?

– Паспорт ее дай.

– Вот, – Лариса торопливо протянула бордовую корочку, которую я открыл, и убедился, что глаза меня не обманывают.

Вероника Евгеньевна Гарай.

Я и не думал, что все зашло настолько далеко, что Вера и в документах присвоит имя сестры. Сминаю паспорт в ладони, и Лариса пятится к выходу – не привыкла она к моим вспышкам.

Бешенство накатывает волнами, бьется о скалистый берег и точит скалы. Убил бы суку!

– А дата рождения? Вера и ее украла?

Открываю измятый документ, и нервно смеюсь – нет, хоть день рождения моей сестры она не присвоила, хоть что-то у Вероники свое останется.

– Алло, Виктор, Влад Гарай. Можешь узнать про мою приемную сестру все, что нароешь? Раньше носила имя Вера, сейчас Вероника Гарай, – быстро проговариваю я в трубку знакомому эсбэшнику. – Паспортные данные нужны?

– Добрый день. Нет, не нужны. Время терпит, или срочно?

– Терпит, но желательно поскорее.

– Принято.

Коротко и ясно. Скоро я узнаю о Вере все, правда, я не думаю, что жизнь ее была богата событиями – не в этом городе. Я даже могу предположить, что прочту в досье: родилась в семье маргиналов, затем ее либо отдали в приют, либо изъяли из семьи, а затем Веру удочерила Надежда Гарай.

Но имя? Имя зачем было менять? Это ее идея, или безумной мамаши?

Или какой-то новый вид жестокости – брать имя той, в чьей смерти виновна. Сама Вера убила Нику, или помог кто из той банды, с которой она с малолетства ошивалась – мне плевать. Но одно я знаю точно: никогда не смогу забыть тот день, в который и отец и мать были на нервах, и врали что сестра уехала к бабке, чтобы я не волновался о ее пропаже. А затем нашли мертвую – на той конюшне, со следами удушья на шее, и следы эти были от детских ладоней.

А по всему телу ссадины и грязь.

– Чертова сука! – смахнул чашку недопитого кофе на пол, и уставился на осколки и брызги, которые Вере и убирать. И план формируется в голове:

Я приближу ее к себе. Узнаю так хорошо, как смогу – что любит, что ненавидит, о чем мечтает и к чему стремится. Как и слабости ее пойму, а затем уничтожу.

Заслужила.

– Вера, зайди, – включил громкую связь, и через долгую минуту она вошла. Торопиться даже не думала, посмотрела с явным неудовольствием мне в глаза, а затем с возмущением на осколки. – Рукой махнул, и разбил. Нечаянно. Будь другом, приберись.

– Думала, что секретарем буду.

«Я тебе не уборщица» – кричит вся ее поза, хотя сомневаюсь, что Вера белоручка.

– Пожалуйста, – улыбнулся самой милой улыбкой, которую смог из себя выдавить, и девушка вдруг смягчилась.

Ее как подменили. Улыбнулась в ответ робко, опустила глаза, и кивнула.

– Сейчас. Влад, – обернулась, прежде чем выйти, – надеюсь, ты не каждое утро будешь колотить посуду. Говорят, это на счастье, но думаю, счастье битая посуда приносит лишь ее продавцам – чаще покупают.

Вера вернулась через пару минут, держа в руке маленький таз с водой и резиновые перчатки. Наклонилась над полом, и начала собирать осколки – крупные и мелкие, приглушенно ругаясь, когда не удавалось ухватить их из-за неудобных перчаток.

– Почему разбушевался?

– Нечаянно, Вера, я же сказал.

– Да, так нечаянно, что чашка отлетела чуть ли не на противоположную сторону кабинета. Верю-верю… ай!

Вера вскрикнула, сжала ладонь в кулак, а я подскочил, как кретин, от ноток боли, прозвучавших в ее голосе.

– Порезалась, – Вера, морщась, начала стягивать перчатки, и я заметил небольшую капельку крови на большом пальце. – Черт, ненавижу все это.

– Кровь?

– Да, – кивнула она. – Кровь.

– Оставь это, я сам уберу. В приемной должна быть аптечка, обработай рану.

Вера с сомнением, даже с иронией посмотрела на меня, но спорить не стала, как сделала бы другая. Тихо, неслышно почти, вышла из кабинета, оставив меня одного.

Опустился на пол, и сам принялся собирать осколки, пачкая руки кофейной жижей. Докатился совсем и окончательно, но мне нужно было остаться одному. И подумать как следует.

Вере было шесть, Нике восемь. Как Вера могла задушить сестру? Как? Она совсем ребенком была, да и слабее Ники. Что-то не сходится, не складывается в единый пазл, и я снова жалею, что не проследил в тот проклятый день за ними. Шел за сестрой и этой малявкой до поворота на пустырь, а затем обратно повернул – противно стало слушать глупый треп и детские страшилки.

Но ушли они вдвоем, а нашли Нику через сутки, заваленную кирпичами и со следами удушения, а Вера, маленькая лгунья, врала всем, что не видела сестру. А значит… значит, это она.

И хватит об этом думать.