Читать книгу Любовь по правилам и без - - Страница 8

КАТЯ

Я оделась. Покрутилась у зеркала, которое встроено в оборотную дверцу старого шкафа. Мама сказала, что шкаф этот Чехословацкий, и бабуля за ним гонялась. Шикарная мебель для своего времени.

Маме не нравится такая мебель. Мама вообще не понимает, почему мы не полетели на отдых.

А мне здесь понравилось! Да, не как дома, где светлый пол, дорогая обивка у мебели, и бельё с монограммами. Здесь даже лучше! Пол деревянный, поскрипывает при каждом шаге. И шкаф скрипит, и двери.

Я встала на носочки, опустилась на пятки, и снова на носочки встала, прислушиваясь к скрипу дерева под ногами.

Нра-вит-ся! Мне вообще нравится в последнее время слушать – птиц, звук шагов, скрип мебели. Я слушаю, и не вспоминаю о папе.

Уютно здесь! И в доме, и за его пределами.

Ой, мама!

Вспомнила, взглянула еще раз в зеркало, и вышла из комнаты. Хм, мама наверное так и не накрасилась, а это не дело. Раньше она всегда с макияжем ходила. Я даже с ней у стилиста была, мама разрешила побыть с ней. И я знаю про дневной, вечерний, домашний, офисный макияж. Знаю и про парфюм: на лето и на зиму они по этикету должны быть разными.

Мама всё это соблюдала, а сейчас позволяет себе ходить без косметики, да еще и скрутив волосы в неаккуратную шишечку. Мама и так самая красивая, даже без прически, косметики и парфюма, но я-то знаю, почему она перестала всем этим пользоваться.

Потому что маме плохо.

Вниз я спустилась с маминой косметичкой и духами, и помахала этим добром перед ней.

– Коть, – покачала она головой.

А я кивнула. Так надо, мама!

– Снова жестами общаемся? – в глазах мамы грусть.

Нужно собраться. Маме важно, чтобы я говорила. Но я боюсь! Начинала говорить, и задыхалась, сразу плакать хотелось. А когда молчу – слёз нет, я не расплачусь, и маме не будет больно.

– Котька…

– Давай накрасимся, – выдавила я через силу.

И мама в очередной раз обрадовалась что я говорю! Я не могу объяснить ей свое молчание, она огорчится еще сильнее. Нужно постараться разговаривать с ней… и не плакать!

– Ладно, но только губы. И не помадой, а блеском. Накрасишь? – мама села на стул, подставляя лицо под макияж.

Я кивнула, и мама обхватила мое запястье, останавливая.

– Кать, раз начала говорить, то не кивай, пожалуйста, а отвечай словами. С Егором же ты говоришь! Я тоже хочу твой голос слышать!

– Хорошо, – ответила я.

– И все же, почему с Егором ты болтаешь, а со мной, с психологом – нет? Почему, Котька?

Я пожала плечами, и открутила крышечку от персикового блеска для губ.

Психолог напоминает про папу. Мама напоминает про папу. Даже когда они говорят не о нем, а обо мне – напоминают, и мне хочется плакать. А дядя Егор – не напоминает. И при нём мне легко говорить. При нём я не могу молчать.

Но это тоже маме не объяснить. Она расстроится. Может, даже, плакать будет ночью. Мама думает, что я не слышу, но я не ребёнок уже. Слышу. И понимаю.

– Ну как? – мама улыбнулась мне.

Я достала тушь, и протянула ей.

– Мы на блеск договаривались. Сейчас еще контурирование меня заставишь делать, да, Катенок? Думаешь, дядя Егор, если меня без макияжа увидит, перекрестится, и пожелает сгинуть нечистой силе?

– Хи, – прыснула я от смеха.

Мама ущипнула меня за нос, встала, и подошла к маленькому зеркальцу рядом со шкафом. И начала красить глаза.

– Можешь моим блеском воспользоваться. Ты же любишь. Только немного, – разрешила она.

Я достала палетку маминых теней, там зеркальце есть, и принялась красить губы.

Мама начала шутить. Наконец-то! Вообще, она у меня крутая! На радио работает ведущей, и хвасталась рейтингами – сейчас же все в интернете, радио в основном пожилые слушают, но мамины программы и подкасты любят все. Из-за красивого голоса и из-за юмора. Ей даже отпуск с трудом дали, я слышала как она его выбивала, и грозилась вообще уволиться. Только поэтому и отпустили – знают, что маму давно зовут снимать ролики с интервью.

Может, уговорить маму уволиться, и быть блогером? Её и так знают, а так вообще звездой станет. И папа поймёт, как ошибался! Увидит маму на красной дорожке или в рекламе, и обязательно рядом с красивым мужчиной. С дядей Егором, например. И пожалеет!

– Теперь твоя душенька довольна, модница ты моя? – мама обернулась ко мне, и смешно захлопала ресницами, надув при этом губы.

Я покачала головой, и подошла к маме. Потянула ее за майку, но мама не поддалась.

– Попроси словами, Кать.

Не могу сейчас говорить! Вспомнила! Расплачусь же, и никуда мы тогда не пойдем. Я буду плакать, мама будет меня утешать, и тоже плакать. И никакого дяди Егора…

Я дернула за мамину одежду еще раз, и еще. Мама не поддается. А я ей волосы хочу распустить, но для этого нужно чтобы мама наклонилась.

– Словами, Екатерина! – повторила мама.

Я ногой топнула от злости. Но плакать, вроде, передумала.

– Наклонись, мам. У тебя на голове какашка.

– Это дулька.

– Это ужас, – скривилась я, но мама присела, и позволила мне снять резинку, и распушить её волосы. – Вот так! Теперь берем пирог, и идем к дяде Егору.

– Идем. При нем хоть мне не приходится выбивать из тебя слова, – со вздохом заметила мама, и пошла в коридор.

Оделась, взяла пирог с кухонного стола, и снова пошла в коридор, махнув мне рукой:

– Идём, Котька! Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро, – пропела она. – Хотя, я бы утренних непрошенных гостей прогнала или сделала вид, что никого нет дома.

– Дядя Егор будет нам рад!

– Уверена? – спросила мама, обуваясь.

– Да!

А как иначе-то? Это же мы! Как нам можно не радоваться?!