Читать книгу Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России - - Страница 15

Глава II
C ОКРАИНЫ – В ЦЕНТР: КРЫМ И КАЗАНЬ В СЕРЕДИНЕ XIX ВЕКА
УПРАВЛЕНИЕ ТАТАРАМИ В КРЫМУ И КАЗАНИ

Оглавление

Составляя около 30% населения в Казанской губернии и еще более значительный процент в Крыму, татары-мусульмане были самой многочисленной группой нерусского населения в обоих регионах347. В Крыму, который входил в черту оседлости, также проживали тюркоязычные евреи – называемые крымчаки (евреи-раввиниты) и евреи-караимы (независимое, неталмудическое религиозное течение в иудаизме). Кроме того, на полуострове также были сообщества армян, греков, неправославных русских и иностранных «колонистов» (особенно немецких и швейцарских протестантов, а также переселенцев с Балкан). В Волго-Камье это были ранее анимистические (но все чаще переходящие в православие) общины тюркоязычных чувашей и финно-угорских марийцев, а также немногочисленные общины кряшен (также известных как «крещеные татары»), мордвы, вотяков, поляков, евреев и немцев – вместе с татарами они относились к внутренним «другим» империи348.


Карта 4. Казанская губерния, начало 1880-х


В Крыму и Казани существовали разные модели расселения этнорелигиозных групп. Русские заселяли всю Казанскую губернию, составляя большинство или значительное меньшинство практически во всех уездах (см. карту 4)349. Татары составляли большинство населения в Мамадышском и Казанском уездах (за исключением самой Казани, которая была преимущественно русской), а также в Тетюшском уезде. Значительная доля русских и татар проживала в Чистопольском, Лаишевском, Спасском и Свияжском уездах. В западной части губернии, напротив, преобладали черемисы (Царевококшайский уезд) или чуваши (Ядринский, Цивильский, Козьмодемьянский и Чебоксарский уезды); русские составляли от 9% до 23% населения западной половины губернии, в то время как татары были заметно представлены (более 20%) только в Царевококшайске.

Большинство деревень были монорелигиозными и моноэтническими. К 1860‐м годам только 6% всех казанских татар жили в «смешанных» деревнях, и лишь в немногих из них проживали русские (татары чаще жили вместе с чувашами, черемисами, мордвой и другими)350. В Крыму смешанные деревни возникли в результате межэтнических браков, оттока татар (и периодического возвращения эмигрантов) и одновременной колонизации этих земель славянскими, немецкими и другими поселенцами351. В любом случае, хотя большинство татар и проживали в моноэтнических поселениях, в последующих главах показано, что они активно участвовали в социальном и экономическом обмене со своими соседями.

Татарские деревни были сосредоточены вдоль северных и восточных границ Казанской губернии, в густо заросших лесом районах, удаленных от основных городов, рек и других торговых путей. Татарские историки объясняют, что русское правление с 1552 года, по сути, превратило татар из разнородной группы в крестьянское население352. Действительно, ко второй половине XIX века 95% поволжских мусульман жили в деревнях353. Столица губернии и большинство других городов региона были в основном населены русскими, которые в то же время составляли значительную часть крестьянства. В Крыму, для сравнения, славянское население в основном проживало в трех городах – Симферополе, Севастополе и Керчи354. Татары же составляли большинство населения в небольших городах и в сельской местности. Как и в Казани, они были вытеснены с более плодородных земель, расположенных к северу и к югу от Крымских гор355. Евреи, караимы, греки и армяне также составляли существенную часть городского населения полуострова, в то время как в Поволжье нерусское население (за исключением небольшого числа евреев, поляков и немцев), напротив, старалось не селиться в городах.

Важно отметить, что эти два региона имели разные демографические траектории. То, что процент татар в Крыму сокращался, в то время как в Казани их численность оставалась стабильной, во многом связано с эмиграцией в Османскую империю, особенно после Крымской войны (1853–1856). И по мере того как многие татары уезжали, прибывало все больше русских, украинцев и представителей других этнорелигиозных групп. В Ялте, превратившейся из татарского центра торговли в курортный город, население становилось все более разнородным: в 1870 году мусульмане по-прежнему составляли более трех четвертей всех родившихся в Ялте (а православные – менее одной шестой); к 1901 году ситуация стала противоположной: теперь православные составляли 65% населения, а мусульмане – всего 6,2%; в городе также появились крупные общины евреев, протестантов, римокатоликов, армянокатоликов, армяно-григориан и караимов356.

И все же, несмотря на происходящие изменения и не в последнюю очередь благодаря обратной миграции, численность крымских татар оставалась высокой. В период с 1866 по 1884 год численность татар в Крыму увеличилась с 109 305 до 151 204 человек357. К середине 1880‐х годов мусульмане по-прежнему составляли 42,7% населения полуострова: хотя среди городских жителей их было не более 18%, в сельской местности они представляли собой явное большинство (64%)358. К 1917 году численность мусульман сократилась в городах – до 12% и в деревнях – до 42%359. И хотя эти данные свидетельствуют о сокращении численности татарского населения, они также подчеркивают, что вплоть до конца имперского правления татары оставались основной этнорелигиозной группой в крымских деревнях и селах.

Культурные различия между казанскими и крымскими татарами заставляют усомниться в практике объединения этих двух групп общим названием «татары». Например, в то время как в Поволжье служилые татары начали добавлять русские суффиксы «ов» и «ев» к своим фамилиям вскоре после присоединения Казани, крымские татары никогда не меняли своих тюркских имен. Эти две общины были не просто частью одной этнической группы, рассеянной по всей территории Евразии. В значительной степени именно советская политика институционализировала упрощающий этноним «татары» для обозначения целого ряда различных групп, в том числе и для того, чтобы наказать крымских татар за их якобы сотрудничество с нацистскими оккупантами во время Второй мировой войны360. Крымские и казанские татары различались и продолжают различаться как языком, так и своим историческим опытом и культурными практиками361. Однако в данной книге речь идет не столько о таких различиях, сколько об изменении отношений между государством и обществом. Опыт крымских и казанских татар в России эпохи реформ, хотя и различался, тем не менее вполне сопоставим.

Несмотря на то что Крым и Поволжье были переданы под гражданское управление вскоре после их включения в состав Российской империи, к началу XIX века Крым все еще входил в состав генерал-губернаторства. Эти крупные территориально-административные единицы, состоявшие, как правило, из нескольких губерний, возглавлялись генерал-губернаторами, которые осуществляли военные функции и контролировали работу губернаторов вверенных им губерний. В результате крымские власти подчинялись не только симферопольскому губернатору (как главе Таврической губернии), но и Новороссийскому и Бессарабскому генерал-губернатору, находившемуся в Одессе362. Зависимость от процветавшего черноморского порта усилилась после включения Таврической губернии в состав Одесского учебного округа (1832), военного округа (1862) и судебного округа (1869). В то же время Симферополь напрямую управлялся из столицы: если губернская администрация, включая губернатора как главу администрации и полицию, подчинялась Министерству внутренних дел, то местная судебная система постоянно взаимодействовала с Министерством юстиции (хотя после судебной реформы в ведении этого министерства формально осталась только прокуратура). В результате лишь часть переписки между правоохранительными органами и министерствами проходила через Одессу. Хотя в Казани существовали аналогичные уровни управления и юрисдикции, большинство из них находилось в самой Казани. Поэтому ключевые вопросы решались либо в самом городе, либо непосредственно в Санкт-Петербурге.

В Крыму и Поволжье по-разному решались вопросы обустройства татарского населения. В Казани и Оренбурге и разных других городах татары были отделены от остального городского населения и проживали на окраинах, в татарских слободах, или в сельской местности. В период с 1780‐х по 1850‐е годы отдельные органы управления, известные как «татарские ратуши», обслуживали городское татарское население, занимаясь вопросами членства и регистрации в гильдиях, торговли и передвижения, сбора налогов, предоставления кредитов и погашения долгов363. В этих учреждениях также работали исламские судьи, рассматривавшие гражданские дела364. Но татары могли и отказаться от юрисдикции и услуг ратуши (в противном случае они должны были оплачивать их содержание), и тогда они оставались под прямым российским управлением. Между 1834 и 1855 годами местная администрация и вовсе запретила казанским татарам обращаться в городские магистраты по юридическим спорам, в основном в целях сокращения расходов, и передала все татарские дела в татарскую ратушу365.

В Крыму не было светских учреждений, предназначенных для управления татарским населением, подобных казанским ратушам, и татарское население было частично предоставлено само себе. В 1787 году князь Г. А. Потемкин, генерал-губернатор Новороссии, как стали называть обширный степной регион к северу от Черного моря, поручил губернатору недавно образованной Таврической области принять срочные меры для того, чтобы столица бывшего ханства, Бахчисарай, оставалась исключительно татарским городом366. По словам губернатора, «от простых татар, а особенно живущих на плоской части полуострова, можно ожидать добрых хлебопашцев», однако он предупредил, что местные муллы ведут агитацию против новых властей367. Поэтому меры по умиротворению населения приветствовались. Любой нетатарин, желавший поселиться в Бахчисарае, должен был получить специальное разрешение от губернских властей. Несмотря на то что в течение XIX века эту исключительность не удалось сохранить, перепись 1897 года показывает, что в городе все еще проживало более 11 000 татар и чуть более тысячи славян368. В центрах торговли, Карасубазаре и Евпатории, также по-прежнему преобладали татары369.

Начиная с правления Екатерины II, империя стремилась институционализировать и контролировать, а не игнорировать или объявлять вне закона мусульманские религиозные институты. Эта политика затронула как Крым, так и Казань. Крымское духовное управление было заимствовано непосредственно из Османской империи и, как и его аналог в Оренбурге, возглавлялось муфтием (в неофициальном обиходе оно называлось муфтиятом)370. В обоих регионах духовные собрания отвечали за все религиозные вопросы и назначение исламских сановников. Они также были наделены юрисдикцией в решении вопросов семейного и наследственного права среди мусульман371. При этом большинство гражданских споров решалось имамами, избранными на уровне общин, а затем одобренными государством. Отношения между этими имамами, исламскими судьями районного уровня (обычно называемыми ахундами в Поволжье и кади в Крыму), духовными собраниями и муфтиятом регулировались лишь в некоторой степени, и формальная иерархия на практике часто игнорировалась372. Практически ежегодно лишь одна седьмая часть гражданских дел, решавшихся на основе шариата, рассматривалась Оренбургским магометанским духовным собранием373. Духовные собрания могли использоваться в качестве апелляционных инстанций теми, кто был недоволен решениями местных исламских судей. Учреждение духовных собраний также привело к тому, что мусульмане постепенно стали отождествлять шариат с их деятельностью374. Однако, по мнению российских критиков, подобные институты в основном укрепляли самосознание мусульман, а не помогали процессу культурной ассимиляции375.

Как и в других частях империи, в Крыму и Казани в дореформенный период существовала сложная система правовых институтов: некоторые из них предназначались для конкретных сословий, другие – для отдельных городов или религиозных общин; при этом, как и в случае с взаимодействием между исламскими правовыми институтами, зачастую их деятельность практически не регулировалась, а предписания не соблюдались. Особенно сложная ситуация сложилась в Крыму. Во-первых, Симферопольское духовное управление мусульман было официально создано только в 1831 году376. До этого российские власти просто использовали бывшие османские должности муфтия, кадиаскера и пяти кади, округа которых фактически сохранились со времен Крымского ханства377. Российские власти назначили им государственные оклады и поручили выполнение разнообразных административных задач378. Во-вторых, хотя изначально в России крымские мусульмане имели право владеть землей в соответствии с местными законами и имели доступ к арбитражу в судах кади (даже в спорах с переселенцами), большинство земельных конфликтов вскоре стали рассматриваться специальной государственной комиссией (см. ниже)379. В 1830‐х годах были предприняты попытки более четко определить полномочия различных судебных инстанций, но они принесли лишь частичные результаты: неформальные соглашения и нечетко определенные юрисдикции продолжали оставаться нормой. О’Нилл, безусловно, права, отмечая, что к этому времени крымская правовая культура впитала в себя многочисленные элементы различных правовых и культурных традиций, в том числе османский канун-наме, шариат и обычаи, заимствованные из степных культур380. В-третьих, другие религиозные общины имели свои собственные административные органы. Таврическое и Одесское духовное управление караимов было открыто в Евпатории в 1837 году и взяло на себя задачи по регистрации рождений, смертей и других важных для караимов жизненных событий от имени государства, а также по разрешению споров в религиозных и семейных вопросах381. Католики и армяно-григорианцы не имели своих органов управления в Крыму: католики подчинялись епархии, расположенной в Саратове, а армяно-григорианцы находились под юрисдикцией Кишиневской епархии.

Во многом благодаря сохраняющейся численности татар, евреев, греков, армян и других меньшинств государственные и церковные власти в Крыму придерживались более прагматичного и примирительного подхода, чем в Казани382. Таврическая и Симферопольская епархия была учреждена только в 1859 году383. Уже тогда, в отличие от Казани, управляющий Таврической губернией предостерегал от православного прозелитизма, а представители церкви в Крыму, как правило, воздерживались от прямой миссионерской деятельности (несмотря на периодическое давление со стороны архиепископа в Одессе или митрополита в Москве). Таким образом, религиозная автономия крымских татар соблюдалась в большей степени, чем в Поволжье. Во время Крымской войны (1853–1856) к крымским мусульманам относились как к потенциальным предателям, побуждали к отъезду или даже насильственно переселяли384. Этот опыт в очередной раз заставил тысячи людей бежать, привел к опустению целых деревень и, несомненно, помог вписать в коллективную память крымских татар страдания и лишения, связанные с ним. Однако, несмотря ни на что, к началу века татары по-прежнему составляли крупнейшую общину в четырех из пяти крымских уездов. Возможно, имперские власти извлекли важный урок из военного периода и с 1860‐х годов вновь предпочли более примирительный подход – это может быть одним из основных факторов отсутствия в Крыму эпохи реформ массовых беспорядков, которые подробно обсуждаются в шестой главе385.

Различные подходы к миссионерской работе отражали более широкие различия в отношении к этнорелигиозным меньшинствам в обоих регионах. В Поволжье большинство оставшихся там представителей меньшинств были из числа бывших или по-прежнему практикующих анимистов, к которым власти продолжали относиться либо с жалостью, либо с пренебрежением. Российские элиты отвергали их веру как «грубые суеверия» или относились к ним как к «детям природы», которых империя должна была приручить и цивилизовать. Возможность распространения на них политики веротерпимости, не говоря уже об институциональной поддержке, даже не рассматривалась386. И в Крыму не все меньшинства были поставлены в равные условия. На еврейское население формально распространялись те же ограничения и дискриминационные меры, которые существовали по всей империи. Караимы, настаивающие, как правило, на своем отличии от иудаизма, в 1837 году были официально признаны религиозной группой, в результате чего было учреждено Таврическое и Одесское духовное управление караимов. Как и мусульманам, армянам, грекам и европейским «колонистам», караимам была предоставлена автономия в религиозных и некоторых административных и юридических вопросах, однако некоторые ограничения продолжали действовать вплоть до их полного отделения от еврейской общины в 1863 году387. Многочисленные запреты, напротив, были наложены на считавшихся евреями крымчаков (раввинитов). При этом местные чиновники зачастую не представляли, как их можно распознать и как с ними обращаться, поскольку многие из крымчаков говорили и одевались как татары, особенно в таких городах, как Карасубазар388.

347

Согласно переписи 1897 года, этнический состав Казанской губернии был следующим: 38,4% русских, 31,3% татар, 23,1% чувашей, 5,7% черемис, 1% мордвинов, 0,4% вотяков и 0,1% поляков, евреев и немцев (соответственно). В религиозном отношении мусульмане составляли единственное значительное меньшинство: 68,9% местного населения были русскими православными, 29,1% – мусульманами: Первая всеобщая перепись населения Российской империи, 1897 г. СПб.: ЦМВД, 1904. Т. XIV: Казанская губерния. С. V, VII. Поскольку примерно 35 лет назад процент мусульман составлял 27,1, их доля в общей численности населения, по-видимому, оставалась относительно стабильной в течение длительного времени: Памятная книжка Казанской губернии на 1861 и 1862 год. Казань: Губернская тип., 1862. С. 23. Этнический состав Крыма определить сложнее, поскольку большинство данных переписи относятся к Таврической губернии. Тем не менее перепись дала абсолютное число носителей разных языков по уездам. В пяти уездах Крыма 45,4% населения говорили на русском или украинском языке как на родном; 35,5% – на татарском (что включало не только татар-мусульман, но и караимов и часть греков); 5,8% – на немецком; 4,4% – на «еврейском», 3,1% – на греческом, 1,5% – на армянском, 1,4% – на болгарском, 1,3% – на польском, 0,4% – на эстонском, 0,3% – на турецком, 0,2% – на чешском, и еще меньший процент – на «цыганском», молдавском и других языках. См.: Первая всеобщая перепись населения Российской империи, 1897 г. СПб.: ЦМВД, 1904. Т. XLI: Таврическая губерния. С. 2–3.

348

Начиная с советского периода черемисы стали называться марийцами, а вотяки – удмуртами.

349

В период с 1861 по 1897 год точные цифры изменились незначительно. Для сравнения: Лаптев М. Материалы для географии и статистики России: Казанская губерния. С. 160–162; Первая всеобщая перепись населения Российской империи, 1897 г. Т. XIV: Казанская губерния. С. VI.

350

Для всестороннего обзора такого смешения в сельской местности Казанской губернии см.: Kappeler A. Russlands erste Nationalitäten. S. 489–494.

351

Utz V. Die Besitzverhältnisse der Tatarenbauern im Kreise Simferopol // Zeitschrift für die gesamte Staatswissenschaft. 1911. B. XLI. S. 69. Об обратной миграции см.: Ibid. S. 70–71, а также: Римский-Корсаков Н. И. Сельскохозяйственное обозрение: II. Хозяйство южного берега Крыма // Русское сельское хозяйство. 1876. № 1. С. 115. О смешанных браках см.: Воропонов Ф. Среди крымских татар // Вестник Европы. 1888. № 3. С. 151, 157, 166. Хотя существует много анекдотических свидетельств обратной миграции, это явление трудно измерить: Meyer J. H. Immigration, Return, and the Politics of Citizenship: Russian Muslims in the Ottoman Empire, 1860–1914 // International Journal of Middle East Studies. 2007. Vol. 39. № 1. P. 15–32.

352

Гилязов И. Политика царизма по отношению к татарам Среднего Поволжья во 2‐й пол. XVI – XVIII в. // Материалы по истории татарского народа / Ред. С. Х. Алишев. Казань: Академия наук республики Татарстан, 1995. С. 243–256; Загидуллин И. К. Перепись 1897 года и татары Казанской губернии. С. 82.

353

Noack C. Muslimischer Nationalismus im russischen Reich: Nationsbildung und Nationalbewegung bei Tataren und Baschkiren 1861–1917. Stuttgart: Franz Steiner Verlag, 2000. S. 49.

354

Kozelsky M. Christianizing Crimea. P. 23.

355

Utz V. Die Besitzverhältnisse der Tatarenbauern im Kreise Simferopol. S. 134–135. О Казани: Воробьев Н. И. Казанские татары: этнографическое исследование материальной культуры дооктябрьского периода. Казань: Татгосиздат, 1953. С. 56–57; Гилязов И. Политика царизма по отношению к татарам Среднего Поволжья во 2‐й пол. XVI – XVIII в.

356

ГААРК. Ф. 2. Оп. 1. Д. 130. Л. 2, 11, 14; Д. 418. Л. 1; Завадовский А. Г. Сто лет жизни Тавриды, 1793–1883. Симферополь: Таврическая губернская тип., 1885. С. 90.

357

Таврические губернские ведомости. 1884. № 113.

358

Вернер К. А. Памятная книжка Таврической губернии. С. 32–33.

359

Бодарский Е., Елисеева О. И., Кабузан В. М. Население Крыма в конце XVIII – конце XX века. М.: РАН ИРИ, 2003. С. 131.

360

После войны «крымские татары» больше не рассматривались как национальная группа. Заклеймив их как предателей, Сталин депортировал почти все крымскотатарское население полуострова в Среднюю Азию. Крымские татары были реабилитированы, первоначально без материальной компенсации, и получили разрешение вернуться в Крым только во время перестройки.

361

Для аргумента о том, что казанские и крымские татары представляют собой два разных народа, но, как часть более широкой тюркской общности, могут считаться одним народом, см.: Rorlich A.-A. One or More Tatar Nations? // Muslim Communities Reemerge: Historical Perspectives on Nationality, Politics, and Opposition in the Former Soviet Union and Yugoslavia / Ed. E. Allworth. Durham: Duke University Press, 1994. P. 61–79.

362

Об общем развитии этого региона см.: Lynch D. F. The Conquest, Settlement and Initial Development of New Russia (The Southern Third of the Ukraine): 1780–1837. PhD Dissertation. New Haven, 1965.

363

Губайдуллин Г. А. Из прошлого татар // Материалы по изучению Татарстана. II. Казань: Бюро Краеведения при Академическом Центре Т. Н. К. П., 1925. С. 97–99; Хасанов Х. Х. Формирование татарской буржуазной нации. С. 58–59; Khäyrutdinov R. The Tatar Ratusha of Kazan: National Self-Administration in Autocratic Russia, 1781–1855 // Islam in Politics in Russia and Central Asia: Early Eighteenth to Late Twentieth Centuries / Eds S. A. Dudoignon, H. Komatsu. London: Kegan Paul, 2001. P. 27–42.

364

Khäyrutdinov R. The Tatar Ratusha of Kazan. P. 27–42.

365

Ibid. P. 35–36.

366

Предписание, направленное Григорием Александровичем Потемкиным Таврическому губернатору В. В. Каховскому 16 августа 1787 года: Правителю области Таврической Господину Действительному Статскому советнику и Кавалеру Каховскому // Известия Таврической ученой архивной комиссии. 1889. № 8. С. 10.

367

Письмо, написанное 7 февраля 1788 года: Письма правителя Таврической области В. В. Каховского правителю канцелярии В. С. Попову, для доклада Е. С. князю Г. А. Потемкину-Таврическому, 1784–1791 // Записки императорского Одесского общества истории и древности. 1877. Т. 10. С. 294.

368

Первая всеобщая перепись населения Российской империи, 1897 г., т. XLI: Таврическая губерния. С. 214–215.

369

В 1897 году татары составляли чуть менее двух третей жителей Карасубазара и почти 50% жителей Евпатории: там же. С. 216–217, 232–233. О татарском характере Бахчисарая и Карасубазара см. также: Seymour H. D. Russia on the Black Sea and the Sea of Asof. London: John Murray, 1855. P. 37, 241. При советской власти Карасубазар был переименован в Белогорск.

370

Об изменении и сложности использования этих терминов см.: Spannaus N. The Decline of the Ākhūnd and the Transformation of Islamic Law under the Russian Empire.

371

Fisher A. W. Enlightened Despotism and Islam under Catherine II. P. 547–553; Азаматов Д. Д. Оренбургское магометанское духовное собрание в конце XVIII – XIX в.

372

Юзефович Б. М. Христианство, магометанство и язычество в восточных губерниях России. Казанская и Уфимская губернии. С. 38–51; Spannaus N. The Decline of the Ākhūnd and the Transformation of Islamic Law under the Russian Empire. P. 219–234.

373

Юзефович Б. М. Христианство, магометанство и язычество в восточных губерниях России. Казанская и Уфимская губернии. С. 44.

374

Spannaus N. The Decline of the Ākhūnd and the Transformation of Islamic Law under the Russian Empire. P. 206.

375

Например: Юзефович Б. М. Христианство, магометанство и язычество в восточных губерниях России. Казанская и Уфимская губернии. С. 40.

376

Bobrovnikov V. O. Islam in the Russian Empire. P. 209.

377

Завадовский А. Г. Сто лет жизни Тавриды, 1793–1883. С. 93; см. также: O’Neill K. A. Claiming Crimea. P. 55.

378

Например, в 1798 году муфтия попросили представить обзор земельных прав и крестьянских обязанностей при татарском правлении: Лашков Ф. Ф. Исторический очерк крымско-татарского землевладения. Симферополь: Таврическая губернская тип., 1897. С. 139.

379

O’Neill K. A. Claiming Crimea. P. 82, 179, 181.

380

Ibid. P. 173.

381

Во времена татарского владычества караимы жили почти исключительно в скальном городе Чуфут-Кале под Бахчисараем. После российской аннексии, в результате отмены требований к проживанию, они рассеялись по всему полуострову, многие поселились в Евпатории и ее окрестностях. Тем не менее некоторые из них призывали Духовное правление вернуться в Чуфут-Кале в начале 1870‐х годов: ГААРК. Ф. 241. Оп. 1. Д. 165.

382

Kozelsky M. Christianizing Crimea. P. 17, 32–37.

383

Завадовский А. Г. Сто лет жизни Тавриды, 1793–1883. С. 88.

384

Kozelsky M. Casualties of Conflict: Crimean Tatars during the Crimean War // Slavic Review. 2008. Vol. 67. № 4. P. 866–891; см. также: Fisher A. W. Emigration of Muslims from the Russian Empire in the Years after the Crimean War // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 1987. Vol. 35. P. 336–371.

385

О численности крымских татар в 1897 году: Первая всеобщая перепись населения Российской империи, 1897 г. Т. XLI: Таврическая губерния. С. VIII.

386

Юзефович Б. М. Христианство, магометанство и язычество в восточных губерниях России. Казанская и Уфимская губернии. С. 18, 21, 28–29, 35. Для обсуждения взглядов того времени см.: Kappeler A. Russlands erste Nationalitäten. S. 482; Geraci R. P. Window on the East. P. 75. Инфантилизация колонизированных народов рассмотрена в: Pagden А. The Fall of Natural Man. The American Indian and the Origins of Comparative Ethnology. Cambridge, UK: Cambridge University Press, 1986, особенно P. 57–108.

387

Werth P. W. The Tsar’s Foreign Faiths. P. 140–142.

388

Завадовский А. Г. Сто лет жизни Тавриды, 1793–1883. С. 91. О попытках караимов дистанцироваться от еврейства см.: Kizilov M. National Inventions: The Imperial Emancipation of the Karaites from Jewishness // An Empire of Others: Making Ethnographic Knowledge in Imperial Russia and the USSR / Eds R. Cvetkovski, A. Hofmeister. Budapest: Central European University Press, 2013. P. 369–394. Некоторые из отдельных правовых норм, регулирующих деятельность караимов, приведены в: Устав о паспортах и беглых // Свод законов РИ. Т. 14. Особенно: ст. 38, 291. О том, что путаница в отношении различных еврейских групп продолжала оставаться проблемой, свидетельствует переписка между губернской администрацией, крымской полицией и Министерством внутренних дел между 1891 и 1893 годами (ГААРК. Ф. 27. Оп. 1. Д. 8758): Осенью 1891 года губернатор поручил полиции следить за тем, чтобы, в соответствии с законом, евреи не носили в Крыму отличительную одежду. В ответ исправник сообщил администрации, что большинство жителей города Карасубазар – караимы и крымчаки, которые носят отличительную одежду. Поэтому ему нужно было знать, считаются ли эти группы евреями (л. 3). Ситуация прояснилась только в 1893 году, когда министр внутренних дел попросил Таврического губернатора сообщить всей местной полиции, что караимы находятся под защитой общих законов империи и пользуются всеми правами, предоставленными русским подданным в соответствии с их сословием; крымчаки же, напротив, лишь незначительно отличаются от «польских евреев» и поэтому подлежат тем же ограничительным постановлениям (л. 4–5).

Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России

Подняться наверх