Читать книгу О любви по-разному - - Страница 2

– Я не хочу! Мама! Зачем?! Зачем ты это делаешь?! Я не пойду за него, я лучше в речке утоплюсь! Вот пойду сейчас, – Анна рывком поднялась с колен, утерла слезы рукавом простой домашней рубахи и, шмыгнув носом, посмотрела в глаза матери, – и утоплюсь!

– Утопится она, вы посмотрите на неё! – Емельян, повинуясь материному кивку, схватил сестру и повалил её на кровать, пытаясь силой унять длившуюся последние несколько часов истерику. – О семье подумай, дура!

– Семья?! – продолжала кричать Анна, пытаясь вырваться из почти богатырских объятий брата. – А что мне семья, которая продаёт меня, словно кобылу какую?! Словно свинью на рынке в базарный день! Не спрося меня продаёте ведь! Не спрося… – Анна внезапно перестала вырываться, вся словно бы обмякла и заплакала в голос. – Старику продаёте. За что? Матушка? Емелюшка? За что?

Ольга Николаевна поднялась из кресла, в котором сидела всё то время, пока у дочери была истерика, подошла к её кровати и, присев на край, погладила Анну по голове.

– Ты не серчай, доченька, – проговорила она, отодвигая сына так, чтобы он не мешался, – мы не со зла. Но ты должна понять: генерал Прокофьев – человек с деньгами и связями, а мы после смерти твоего отца, упокой Господь его душу, разве что на паперти не побираемся. Емеля вон не по чину своему простым писарем служит, но денег всё равно не хватает. Доченька, – она снова погладила всхлипывающую Анну по голове, – прими моё материнское благословение и мой совет: иди под венец, а там сама увидишь, что не всё так плохо. И приданого за тобой Иван Трофимович не просит, ты ж у нас девушка видная, первая красавица. Всё будет хорошо, дочка, вот увидишь. Всё будет хорошо. Не такой уж он и старик-то…

Анна слушала материн голос и думала лишь о том, что семье её, конечно, будет хорошо. А вот она… Мысль свою Анна не додумала, уснула с тем, чтобы проснуться рано утром от суеты в доме, готовящемся к предстоящему венчанию генерала Прокофьева Ивана Трофимовича семидесяти восьми лет от роду и дочери погибшего от лихорадки восемь лет назад писаря при местной канцелярии Ольгина Самсона Григорьевича семнадцати лет от роду.

***

Венчание было пышным. Анну нарядили в шелка и золото, покрыли голову белою фатою и подвели к разодетому в парадный фрак жениху, в нетерпении ожидавшему её у алтаря. Батюшка читал молитвы, служки держали венцы, кто-то из гостей всхлипывал, кто-то громко сморкался, были и те, кто шептался, но ни один не высказался против.

– Ты, дочка, – мать подошла к Анне, как только её допустили к нововенчанным, – не бойся, не перечь мужу своему, всё как скажет, так и делай, – зашептала она, пока генерал отвернулся, – глядишь, и сладится всё.

Анна только поджала губы и опустила взгляд вниз, так, чтобы видеть только подол своего подвенечного платья. Смотреть на мать, а уж тем более говорить с ней сейчас не было духу. Всё вокруг словно бы происходило не с ней, она будто бы со стороны смотрела на то, как их вывели из церкви, посадили в коляску, запряженную тройкой белоснежных лошадей, и они отправились в имение. Теперь уже и её имение.

Как сообщили ей ещё во время сборов, здесь – в Новоцерковске, праздника не предполагалось, свадьбу планировали отметить через пару недель в Санкт-Петербурге, сейчас же был организован только небольшой вечер на двести гостей: самых близких друзей и знакомых семьи генерала. Анна тогда только и успела подумать, что двести человек – это огромное количество народа, что же будет в столице? Но приготовления замотали её, и она забыла о своём вопросе, вспомнив о нём только сейчас.

Бальный зал особняка Прокофьевых был огромен, так что гостей и не казалось так много. Было просто слишком ярко от блеска хрусталя и шумно от бесконечных тостов за молодых. Тосты произносились с улыбкой, но в глазах тостующих Анна видела лишь печаль или злорадство. И это делало вечер еще невыносимее.

В конце концов, Анна встала и, с разрешения супруга, вышла в сад. Здесь было прохладно, пели вечерние птицы, и сам воздух словно пел ей песню о свободе. О той самой свободе, которую она потеряла сегодня. Она шла по тропинке и вспоминала, как утром, случайно проходя мимо батюшкиного кабинета, заметила, что брат с адвокатом генерала подписывали какие-то бумаги. «Наверное, – подумалось тогда ей, – списывают долги наши. И хорошо. Пусть…»

Поднялся ветер, потянул за собой фату, срывая с головы Анны венок невесты, и она невольно улыбнулась: «Ну вот и всё, не невеста я больше! Не невеста!», – и побежала по тропинке вглубь сада.

***

Анну искали всем собранием. Долго. Обшарили каждую комнату, каждый закуток дома, посмотрели под каждым кустом, но не нашли.

– Сбежала! – кричал генерал тем зычным голосом, который сложно представить у столь пожилого человека. – Искать! С собаками искать!

Собаки привели лишь к небольшой дверце в ограде сада, которой пользовались, когда нужно было сократить пеший путь до города да в лес по какой надобности сбегать. Утром мальчишки нашли фату Анны, зацепившуюся за ветку ивы над рекою, девушку же так и не отыскали.

***

– Сегодня, – кричал мальчишка, стоящий у театра со стопкой листовок в руках, – состоится премьера пьесы Александра Островского «Бесприданница». В главной роли несравненная прима нашего театра Анна Новоцерковская. Не пропустите! Сегодня…

Емельян прошел бы мимо, но что-то дёрнуло его, и он подошел к мальчишке.

– Анна Новоцерковская? – спросил он.

– Да! Она такая красавица! И такая талантливая! – затараторил мальчишка. – Вот, возьмите, – он сунул Емельяну в руки одну из листовок. – Тут её изображение есть.

– Спасибо! – Емельян взял листовку, присмотрелся к портрету девушки и улыбнулся. Что ж, не там, так тут её эта пьеса попалась, не в реальной жизни, так на театральных подмостках. Хотя…

– Где можно купить билет? – снова обратился он к мальчишке, который продолжал кричать, зазывая прохожих в театр.

– Там, – мальчишка махнул в сторону здания позади себя, – касса на входе. Вы приходите!

Емельян кивнул.

– Обязательно приду. Я должен это увидеть.