Читать книгу Безродная. История семьи перформансистов - - Страница 6

Даже будучи на едине с самим собой, он никогда не позволял себе ярких проявлений эмоций. Пребывая в состоянии крайнего озлобления, он не разбрасывал вещи, не бил всё, что попадалось к нему под руку, не матерился, не кричал.

Просто замирал на несколько минут и дышал подобно притаившемуся тигру готовящемуся напасть на свою жертву, думая о том, что никому доселе не было известно.

Он слишком хорошо контролировал свои эмоции и своё тело, чтобы позволить себе как это делают незрелые подростки сжать руки в кулаки, чтобы в будущем воспользоваться ими будучи подчинёнными аут агрессией.

Он был хорош в вопросах контроля и подчинения. Но не смотря на все усилия, контролировать собственную жизнь у него выходило не очень-то и хорошо. Это, собственно, не на шутку злило его. Понять такую злобу можно.

Очередной звонок от жены обернулся скандалом. Ничего удивительного не произошло.

Вернув трубку от белого домашнего телефона на базу, Пэтер Харман прислушался к тишине, царившей в огромно особняке.

Он никак не мог понять, почему Глория не позволяет ему видеться с сыном? Он сменил уже десятерых психотерапевтов (а в России хороших психотерапевтов найти не так-то и просто) и все они сходились во мнении, что он совершенно вменяем, не имеет никаких серьёзных отклонений и не страдает раздвоением личности.

Правда они так же хором утверждали, что он опытный тиран и манипулятор, видимо именно это и пугает его пока-ещё жену.

Она так стремиться получить от него развод, словно, если они будут разведены, это что-то изменит. Семья никуда не денется даже если они будут жить отдельно.

Конечно, за многие-то годы, они могли устать друг от друга, но что мешает взять небольшой отдых друг от друга? Зачем запрещать общаться с сыном?

Эндрю не перестанет быть его сыном не смотря ни на какие их личные притирки с его матерью. Петер любит её. Не потому, что она подарила ему сына (хотя и за это тоже), а потому, что уже много лет они держались вместе, потому что она его понимает. Потому, что именно она ему нужна.

Петер понимал, что долгие годы работы бок о бок с таким как он утомили её, да и характер у него довольно трудный… но ведь обо всём этом она могла сказать ему лично! К чему эти лишние люди? Адвокаты и посредники, к чему это всё? Неужели, она настолько сильно боится его?

Таких страхов он понять не мог в силу того, что в собственной жизни ни с чем подобным не сталкивался. (Конечно, тирану не докажешь, что он тиран).

В этом огромном доме, который был построен по специально-разработанным планам Пэтера таилось множество воспоминаний.

Они были повсюду. Стол, за которым он пил чай был много лет назад перекрашен из чёрного в тёмно-бардовый и напоминал вишнёвую древесину. Перекрашен он был для того, чтобы скрыть капли крови… Столько крови.

На стенах практически всех комнат висели какие-нибудь украшения. В кухне сконцентрировались сборища разномастных коллекционных ножей, тогда как в гостиной на первом этаже, где он сейчас и находился, расположилась в огромном стеклянном стеллаже коллекция огнестрельного оружия (в этой стране пришлось очень сильно заморочиться с бумагами, чтобы эта коллекция смогла существовать вот так – открыто и на виду – всё было законно. И в эту законность были вложены не малые средства.)

На втором этаже, преимущественно стены, занимали картины. Мрачные по мнению Глории и «до дрожи притягательные» по мнению их сына.

В окружении воспоминаний, связанных с Глорией Пэтер чувствовал себя вполне уютно и спокойно, в то время как она вот уже третий год не заходила в этот дом дальше порога. Его это огорчало.

Это было их совместное прошлое, которое она предпочла забыть, как и того, кто охраняет его. Прошлым жить нельзя, конечно, но и забывать его тоже.

Заметив в зеркальном отражении задней панели стеллажа с пистолетами свою растрёпанную голову, он закатил глаза как делал, будучи чем-то недовольным и выходя из гостиной попутно выключая в ней яркий, режущий глаза свет, левой рукой пригладил растрепавшиеся в процессе беседы по телефону светло-русые волосы.

На стене в коридоре красовались однотонные бежевые обои, а поверх них, практически во всю пятиметровую стену, на специально заказанных крепежах покоились под наклоном в тридцать градусов разные шампура и иглы в длину руки взрослого человека от ладони до плечного сустава.

Это были особые экспонаты его коллекции. Петер гордился этими «иглами» гораздо больше, чем всей остальной коллекцией вместе взятой.

И это не потому, что среди них были иглы из золота серебра и титана не потому, что лезвия некоторых из них были тоньше и острее любой иглы этого мира, и не потому, что их рукояти украшали чуть ли не все драгоценные камни какие-только существуют в природе, а потому, что за всю историю своего существования эти шампура касались плоти и крови только одного человека – его жены. Его это будоражило и возбуждало.