Читать книгу Море - - Страница 5

Первым словом, которое пишет любой человек, нашедший себя и свой ритм – ритм жизни, всегда будет ДА! И все, что будет им написано потом, – это Да, Да, Да! – Да, сказанное миллионами и миллионами способов

Генри Миллер. Тропик Козерога

***

Мне приснилась Ира Х. Мы просмеялись полночи.

До самого завтрака я пытался вспомнить, о чем шла речь в ночной беседе, но так ничего и не вспомнил. Зато вспомнил «Парус», вспомнил Вову Б., себя прежнего и – непонятно почему – девочку, в которую влюбился в десятом классе.

Как получилось, что огромный кусок моей жизни вместился в неполный год? На эти дни наслоились другие события, мысли, чувства, временные и пространственные несовпадения, но для меня они так и остались связанными с «Парусом».

Вот и не было же, вроде, ничего особенного, но люди, слова, поступки то и дело встают перед глазами, позволяя заново вступить в давно обмелевшую реку. Ведь что такое прошлое и что такое вся наша жизнь, если не то, что осталось?

***

– Ты вовремя! – обрадовался Вова, бородатый парень лет тридцати. – Чайник только что закипел…

– Хорошо, – ответил я, пожимая протянутую руку. – С чаем и работается веселей.

– Зелёный? – он передал жестянку с листовым чаем.

– Ага…

– А я в последнее время к красному пристрастился… Конфету будешь?

– Давай. Надеюсь, не из тех, что дядька Алесь из Риги привез? – улыбнулся я.

– Что за конфеты из Риги?

– А ты не знаешь?

– Не-а.

– Ну, помнишь, пару месяцев назад в редакции была налоговая проверка?.. Они ещё в приёмной сидели…

– Что-то припоминаю, – кивнул Вова.

– Нам ещё тогда дядька Алесь сказал, чтобы не ржали в приёмной…

– А, ну да.

– Так вот, в один из дней дядька Алесь и говорит, мол, придётся им пару дней поработать без него, а они с главредом10 собираются в Ригу, по издательским делам. Те отвечают: вот здорово! Привезите Рижского бальзама и конфеток с коньяком… Не вопрос, отвечает, конечно, привезу. Поехали. Всё сделали, дядька Алесь говорит главреду: надо ещё бальзам налоговичкам купить и конфеты. Тот отвечает: бальзам купи, а конфеты не бери – у меня под столом целая коробка из-под бананов стоит – выберешь, какие нужно… Ладно, соглашается дядька Алесь, меньше везти. Вернулись в Минск. Приносят налоговичкам подарки: вот бальзам, вот конфеты, угощайтесь! Те, радостные, заваривают чай и открывают коробку – а внутри конфеты белые от старости. «Вот блин, – вырывается у дядьки Алеся, – а продавщица говорила: свэжий, свэжий! Видно, нарочно такие дала, из-за того, что я на русском разговаривал…»

– Что ты, – засмеялся Вова, – у меня конфеты так долго не лежат…

– Надеюсь…

Я взял конфету, чай и пошёл к столу. Мой стол стоял слева от входной двери, Вовин – справа. Ближе к окну были столы Иры и Оли. Дамы задерживались.

Вова сел за свой стол. Я посмотрел на Вову, потом на бабочек за его спиной: алую, малиновую и лимонную – огромных, почти метр каждая, пёстрых бабочек, нарисованных на стене. Я любил смотреть на стену за Вовиной спиной. Хотя правильнее было бы сказать, за Вовиной и Олиной спинами.

Пришла Ира, высокая крашеная блондинка лет двадцати пяти.

– Привет, чай будешь?

– Давай! Подожди, у меня душица есть. Кто-нибудь хочет с душицей?

– Нет, не будем смешивать…

– Какие мы капризные… Ну, ладно.

Вова поднялся, чтобы положить Ире конфету: «Угощайся».

– Шпасибо… – шутливо прошепелявила она.

Помолчали, прихлёбывая чай. Потом Ира обвела нас взглядом:

– Хотите, прикол расскажу. Знаете одностишия Владимира Вишневского?

– Слышали, да.

– Так вот, сидели мы в баре в компании. Общались, веселились, трали-вали, кошки драли… А ко мне то один знакомый выпить подойдет, то другой… В конце концов Вишневский не выдержал и говорит: «Я про тебя одностишие написал: На смех любимой фермеры сбежались…» Ржачно, правда?..

– Ага, – согласились мы с Вовой. – В тему…

Взялись работать: Ира раскрыла ноутбук, Вова стал читать какую-то рукопись с пожелтевшими листами, слегка постукивая торцом карандаша по столу. Мне нужно было ответить на письмо читателя. Минут через двадцать Ира оторвалась от ноутбука:

– Я рассказывала, как мы с Машей собирались в Сочи?

– Нет, – отозвался Вова. Я тоже посмотрел на Иру.

– Решили мы съездить на море. Купили билеты, заказали гостиницу, все дела… Собрали чемоданы, уже хотели выезжать, как звонит главред и просит, чтобы я ему что-то там распечатала. И подождать никак не может. Блин, говорю Маше, ты поезжай, а я возьму такси, заеду в редакцию. Встретимся в аэропорту… Поехала. Вместе с чемоданом… Приехала такая в редакцию, чемодан за собой качу, тут звонок… А Маша та ещё клизма без механизма, кипешит по любому поводу. Что такое, спрашиваю. А она: это знак, знак! Какой-то боб с горохом насобирала и сопли в трубку пускает… Так, говорю, найди место, посиди где-нибудь и ничего не делай. Я скоро приеду. Распечатала материалы для главреда, взяла такси и в аэропорт… Приехала. Смотрю, Маша моя босиком по аэропорту бегает, вся в соплях, шлёпки под мышкой, глаза, как у какающей булочками, и не понимает происходящее вокруг… Не полечу, скулит, у меня шлёпок порвался. Значит, дороги не будет… Прямо конец света!.. Ну конечно, говорю, мы из-за порванного шлёпка отпуск отменим. Раскрывай чемодан, доставай кроссовки и полетели! А то бред какой-то, знаки-шмаки…

– Ну ты даёшь, – восхитился я.

– Ну а что, отменять всё из-за порванного шлёпка? Я не такая богатая, чтобы верить в знаки…

– Думаю, нет никаких знаков, – согласился Вова. – События просто происходят, сами собой. А мы интерпретируем эти события так или иначе…

– А я о чём, – кивнула Ира.

Вернулись к работе. В комнате стало тихо, как бывает тихо в школьном классе, погружённом в послеобеденную дрёму, как раз перед тем, как Билли опрокинет спичечный коробок над партой соседки, высыпая пригоршню кузнечиков, и тишина взорвётся криками, смехом и дружным поиском стрекочущих зелёных беглецов. Но вот Ира захлопнула крышку ноутбука и поднялась:

– Ну что, пора заканчивать? И так большой кусок работы сегодня сделала… Андрей, – обратилась она ко мне, – помоешь мою кружку?

– Конечно, – кивнул я.

– Хорошо, я на обед.

Мы с Вовой переглянулись. Обедала Ира у бабушки и после обеда на работу никогда не возвращалась. Да этого от сотрудников и не требовалось: главное, чтобы материалы готовились в срок. Поэтому после обеда в редакции было тихо, а если кто и оставался, только те, кому надо было закончить работу, или кому, как нам с Вовой, нечем было заняться. Без семьи, без детей, мы порхали и кувыркались по жизни, точно колибри, и время для нас не имело значения.

Ира ушла. Вова отложил карандаш и потянулся за сигаретами. Карандаш прокатился по инерции по столу и замер, остановленный ладонью.

– Пойдём покурим?

– Пойдём, – согласился я.

Я не курил, но делать все равно было нечего. Вышли на улицу.

– Слышал новость, – проговорил Вова, закуривая, – Стив умер.

– Какой Стив?

– Ну, Стив Джобс, тот что Apple.

– А, – кивнул я, – бывает…

– Точно, бывает, – повторил он. – Ответ в дзенском духе.

– В дзенском?

– Ну да.

– И что это значит?

– Как тебе сказать…

– В двух словах.

– Ну, если в двух… Ни к чему не привязывайся: всё приходит и уходит само собой.

Помолчали.

– Сходим в туалет? – предложил Вова.

– Подожди, кружки помыть возьму.

Мы зашли в комнату за кружками и отправились в конец коридора к туалету.

– Ну, хорошо, – рассуждал я. – А что даёт эта непривязанность?

– Да много чего. Прежде всего свободу: от прошлого, от авторитетов, от всего, что мешает каждый день открывать мир заново.

– …

– Дзен-буддисты смотрят на мир как на ларец с чудесами. В любой момент может случиться всё, что угодно…

– Класс!

Я покрутил головой по сторонам, словно ожидая, что вот-вот произойдёт что-то чудесное. Ничего не увидел, кроме небольшой надписи на плитке над умывальником: «Привет, Санбой!»

– Кто это? – показал Вове.

– Ходил тут странный чувак, – отмахнулся он. – Играл на гитаре и сам себе приветы подписывал. Не знаю, куда пропал…

– Сам себе?

– Ну, ты же видишь…

Мы засмеялись.

– Вот они где, – неожиданно прозвучал голос дядьки Алеся, ответственного секретаря журнала. – Ржут так, что на полкоридора слышно.

Высокий, элегантный мужчина, неизменно одетый в красивый костюм, – он выглядел словно артист в нашей редакции. Между собой мы называли его Маэстро. Маэстро уходящей эпохи.

– Что, правда слышно? – удивился Вова.

– Честно? – улыбнулся Маэстро. – Я не прислушивался. Так, покурить вышел…

– Дядька Алесь, – спросил Вова, – а вот скажите, что вы думаете о дзен?

– В каком контексте? Сидеть спокойно и ничего не делать?.. – он закурил. – Или о дзен, как о практике по разгадыванию коанов?

– Пусть будут коаны, – настаивал Вова.

– А что, хороший способ поломать голову, чтобы в результате не получить ничего.

– Ну, почему ничего?.. – Вова выглядел слегка растерянным.

В наступившей тишине было слышно, как журчит вода в туалете.

– Мы пойдём поработаем, – сообщил я начальству, чувствуя, что пауза затягивается.

– Можно, – кивнул он, – только без фанатизма…

– Что вы, дядька Алесь, – пошутил Вова в ответ. – Такие страсти нам не знакомы.

– Надеюсь…

Мы с Вовой шли по коридору и шероховатые серо-голубые стены казались волнами моря.

– Что за коаны, о которых вы говорили? – вспомнил я, подходя к двери.

– А ты не знаешь?

– Нет, проверяю, знаешь ли ты, – парировал я, копаясь в замке. – Конечно, не знаю.

– Я думал, все знают.

Мы поставили кружки (Ирину я поставил ей на стол) и сели за столы, оставив кресло для гостей свободным.

– Смотри, – объяснил Вова, – коаны – это такие ловушки для логики, вопросы, на которые любой логический ответ будет неправильным.

– Например…

– Ну, например, коан Хакуина: «Все мы слышали звук хлопка двух ладоней, а каков звук хлопка одной ладони?» Врубаешься?

– Да что-то не особо, – ответил я, переводя взгляд с Вова на бабочек за его спиной и обратно. – И каков ответ?

– Фишка в том, что каждый должен найти ответ самостоятельно.

– Ага, как же его найти, если логика не подходит?

– Ищи за пределами логики.

– Знать бы как…

– Тут я тебе не помощник, – Вова покрутил карандаш между пальцев и положил обратно. – Идешь – и иди себе, сидишь – и сиди себе, ответ появится сам собой.

Он принялся рисовать на полях пожелтевшего от времени письма. Я посмотрел по сторонам в поисках чего-нибудь, что можно взять в руки, похлопал по карманам, заглянул под стол. Ничего, кроме потрёпанной стопки старых писем (некоторые из них так и остались не отвеченными). Что ж, взял письма и пересел в кресло для гостей с потрескавшейся красной обивкой из искусственной кожи. Письма были всё те же, ничего нового.

Я посмотрел на Вову, оглянулся на бабочек, потом скучающе нагнулся посмотреть под Олин стол. О, здесь книги! На истёртой подошвами полочке со следами песка по краю лежали «Письма к Луцилию» Сенеки и «История русского гламура от А до Я». Потянулся за Сенекой.

Дверь отворилась, Сенека выскользнул из моих рук и шлёпнулся на пол, подняв небольшое облачко пыли. Мы посмотрели на вошедшую. Малиновые, медные, тёмно-рыжие, желтые пряди красиво лежали на хорошенькой головке. Казалось, что девушка с такими волосами должна быть необычной, особенной… Я поднялся, освобождая кресло, но она прошла на середину комнаты и остановилась.

– А что, – произнесла девушка, – типа здесь редакция «Паруса»?

– Типа да, – в тон ей ответил Вова. – В общем и целом.

Меня всегда восхищала Вовина манера подстраиваться под собеседника, подобно тому, как налитая куда-нибудь вода принимает форму сосуда.

– Короче, у меня есть рассказ, вернее начало, – продолжала девушка, доставая из сумки помятую ученическую тетрадь в 36 листов. – Типа «Дневник Бриджит Джонс». Хочу, чтобы вы его напечатали.

– Напечатали? – повторил Вова. – Типа на пишущей машинке? Для чего?

Она нагнула головой, словно собиралась боднуть, и топнула ножкой:

– Во-первых, хочу гонорар…

– Во-первых? – удивился я, снова присаживаясь в кресло для гостей. – А что во-вторых?

Девушка посмотрела на меня, как на тупого. Первого для нее было вполне достаточно.

– Ну, хорошо, – кивнул Вова, – оставьте рукопись, мы почитаем.

Она положила тетрадь на Вовин стол и вышла, оставив запах недорого парфюма и открытую дверь. Некоторое время я сидел, обалдело глядя в проем. Потом поднялся, чтобы закрыть.

Вова раскрыл оставленную тетрадь. Некоторое время читал молча, потом начал посмеиваться. Когда он заржал в полный голос, я не выдержал:

– Смешно?

– Что ты, словами не передать. Просто шедевр куртуазного романтизма…

Он все хмыкал, и ржал, и хрюкал от удовольствия. Я взял чье-то письмо и пытался читать, но никак не мог сосредоточиться. Наконец Вова подал тетрадку.

– Держи… Приятного чтения!

– Спасибо.

Весь в предвкушении, раскрыл тетрадь… И чуть было не захлопнул обратно. После Вовиного ржачного ржача, после всего, что я ожидал увидеть, читать настолько неряшливый текст казалось невероятным.

– Да, блин же!..

– Это только начало…

Рукопись называлась «Каролева красоты», и она была полна стилистических и грамматических ошибок. Итак (авторская речь сохранена):