Читать книгу Бражник - - Страница 3

За свою жизнь я твердо усвоил одно правило: когда кто-то хочет забрать деньги, которых у тебя нет – это паршиво.

А идти в центр занятости паршиво только в первый раз. К моменту второй явки я уже морально перегрыз себя до смерти, так что относился ко всему почти философски, как Лаврентий. Ко всему – это в том смысле, что упади мне на голову кирпич и пробей мне череп насквозь, я бы не сильно расстроился. Почти философски – в смысле, просто не мог реагировать уже ни на что. Эмоции свернулись в трубочки и сложились в поленницу где-то на дне пустого желудка.

Но в первый раз я чуть не испустил дух от вопроса о заработной плате.

Я вообще не думал, что меня о таком будут спрашивать. Думал, отправят на адскую каторгу, платить будут едой и договор я подписывать буду кровью, а уйти смогу не раньше, чем через десять лет, причем с клеймом на заднице.

Но оказалось, что работы для меня не бывает. Она, можно сказать, настолько редкая, что хоть в красную книгу вносить.

Про заработную плату я ничего не знал. В смысле, я знал, сколько получали мои родители, знал, сколько получали некоторые из моих знакомых, но хватало ли им этого? Какой у них был уровень жизни? Сколько хватило бы мне? Сколько бы я хотел? Все эти вопросы меня пугали почти до слез.

Я не хотел их решать.

Родителям казалось, что образование – это финал, после которого мне откроется счастливая и успешная жизнь. Что это конец борьбы за платиновый статус успешного человека. Так казалось им, то же самое они рассказали мне.

А потом я получил высшее образование и получилось то, что получилось.

После триумфального окончания учебы началась жизнь и закончилось общежитие, пришла ответственность и ушел позитивный настрой по поводу моего будущего – это было оправдано, потому что я впервые оказался с ним один на один, без четкого плана.

Прежде я всегда знал, что мне делать, а тут вдруг мне в морду въехала свобода выбора.

Так я узнал, что не хочу делать ровным счетом ничего.

Но из этого не получилось никакой трагедии. Оказалось, что мир идет своим ходом вне зависимости от того, участвую ли я в его движении.

Жизнь проста до тошноты. Раньше казалось, что я в ней чего-то не понимаю, а на деле все даже проще, чем я думал. Такое разочарование здорово меня подкосило. Думаю, не каждый переживает такие вещи. Я вот не пережил.

Но я все еще жду, что меня настигнет мотивация. Какая-нибудь бывшая появится в моей жизни и скажет мне, что я бездельник. Ушедшие друзья обернутся в последний раз – сказать, что я обречен. Родители начнут выговаривать за то, сколько всего в меня вложили. Тогда мне придется вставать на ноги назло всем.

Но вот незадача: меня окружают прекрасные люди. И все они не хотят иметь со мной ничего общего.

Я никогда не любил центр занятости потому, что в нем приходилось отвечать на вопросы. Когда я отвечал на вопросы, я думал про свою жизнь. Неважно, честно я отвечал или не очень: про жизнь все равно вспоминать приходилось.

А подъезд в центре занятости был такой же, как у меня дома! Как будто эта волчья контора напялила на себя волчью шкуру; и за это лицемерие я её не любил вдвойне.

Бурый кафель с кляксами тающего снега на полу, перила, миниатюрный горный ландшафт из слоев зеленой краски на стенах. Все это в желтоватом свете лампочки под потолком. Такая картина меня грела, как будто я почти добрался до теплой квартиры после мороза: осталось только влезть на нужный этаж и открыть дверь ключом, который давно – с самого двора! – зажат в замерзших пальцах.

Это, пожалуй, даже приятнее, чем тепло после холода. Предчувствие ярче чувства.

В кабинете моего инспектора на стенах висели рамочки с какими-то грамотами. Я понятия не имел, за что могут дать грамоту работнице центра занятости – за выполнение плана, что ли? Еще у нее со шкафа круглый год свисала рукодельная ёлочка из чего-то бурого и мягкого. Я твердо убежден, что это был носок.

Тогда мне повезло прийти в то время года, когда эта ёлочка актуальна. Зимой.

Занятым я видел всего один стол из четырех. Никаких инспекторов, кроме моей грузной тетки в узких очках. Я думал, что других и вовсе не существовало, а рабочий беспорядок на свободных столах просто регулярно перебирался в новые композиции.

Чтобы сохранить видимость, чтобы все было не так уныло, чтобы места все еще значились рабочими.

Может, моя инспекторша получала зарплату за четверых. Может, она всегда была одна, а может, до этого было еще трое. Об этом думать мне было приятнее, чем о вопросах, которые мне задавали каждый раз.

«В поиске работы заинтересованы?»

«Хотите пройти курс переквалификации?»

Нет, нет. Оставьте меня в покое. Я пришел сюда, чтобы проиграть. Я хочу потерпеть неудачу. Я пришел только для того, чтобы потом сказать:

«Я сделал все, что мог».

И пожать плечами. Как герой.

В первый раз еще и анкету заполнять пришлось. Имя, адрес. Вся подноготная. Абсолютно безнадежный пропуск в графе «предыдущее место работы».

Я прошел через диспетчера, отсидел свою очередь, вошел в кабинет. Увидел давно знакомую ёлочку из носка, три пустых стола. Один занятый. Под стеклом на нем лежало фото: мужчина средних лет, рядом мальчик, одеты оба по моде десятилетней давности. Поверх него еще фото – из тех, что на паспорт, с той же физиономией, что на меня из-за стола смотрела.

Фотография с ней лежит как бы внахлест, на одном уровне с лицами мальчика и мужчины.

По идее мне должны были поставить отметку о том, что я по-прежнему живой, безработный и готовый к любой предложенной работе. Но в тот раз все пошло не так.

В тот раз центр занятости решил проверить меня на прочность. Они хотели, чтобы я доказал все это. Что я живой, безработный и готов к любым предложениям. Мне так и сказали:

– Есть для вас вакансия.

Ну не судьба ли? Да, я знал, что это судьба. Я узнал почерк этой злодейки. Ведь в любой другой день я бы мог отказаться с чистой совестью, а тогда? Тогда я отказался бы с чувством вины. К тому же, в глубине души у меня уже закралось вредное сомнение.

Что-то подсказывало: отказываться мне вовсе необязательно. Но я не слушал. Изо всех сил старался не слушать.

А что еще делать, когда до тебя пытается докричаться голос разума? Но, черт, он никак не думал затыкаться.

И я невольно начал прислушиваться.

Да, я бы мог сходить на собеседование – времени же у меня предостаточно! – но где гарантия того, что меня не возьмут? А не сходить на собеседование и остаться при этом на учете я не мог, это противоречило всем Великим Законам Трудоустройства. В целом я не был настроен против этих законов – они же справедливы и выполняют свою задачу, эти законы! – но только когда они не касались меня. Когда они меня не касались, я мог здравым умом и трезвой памятью осознать их значимость, а тут не оставалось ничего иного, кроме как позволить этим законам исполнить свой механический танец на моих костях. Вернее, костях моего привычного образа жизни. А моему привычному образу жизни кости еще пригодятся, равно как и мне – он сам.

В общем, все аргументы были против. Кроме одного.

Да, деньги. Нужда в деньгах вызывала ощутимое жжение у меня в заду. И с этим надо было что-то делать.

Едва зайдя в этот кабинет, я уже почувствовал на себе прицельный взгляд. Система взяла меня на мушку. И вот ее руки ухватили меня за плечи и уже готовились затолкать в свое жерло – в горящий ад с девяти до шести, с обеденным перерывом на полчаса. С графиком пять на два.

Я почти плакал.

Когда я бессовестно лгал на стандартный вопрос: «в поиске работы заинтересованы?», я и представить не мог, к каким ужасным последствиям это может привести! Подумать только. Мне предлагают работу. Это ужасно!

Я даже не расслышал, что именно мне предложили. Я осознал это как фактор. Как оглашенный приговор.

Инспектор выжидающе смотрела на меня, страдающего. И никакого сочувствия к моему положению!

– Молодой человек, – окликнула она, – у вас все в порядке?

А ведь в детстве я хотел стать рок-звездой.

– Нет, спасибо за предложение, но я откажусь.

Я сказал это и у меня похолодели пальцы, а сердце забилось быстрее. Я встал и вышел за дверь.

Как ни странно, за мной никто не погнался. Сдается мне, даже в той конторке, куда меня хотели отправить младшим специалистом, никто не обливался горькими слезами.

Просто я на пару минут забыл, что всем на меня плевать, и решил, что инспекторша погонится за мной с копьем и стрелами, чтобы насильно впихнуть в безжалостную систему наглого бунтаря.

Меня, в смысле.

На деле она, наверно, даже не смотрела мне в спину, когда я уходил. А уходил я как крутой парень, не оборачиваясь и не торопясь. От этого было еще страшнее. У меня даже ноги онемели, но до двери я на них добраться смог, и за нее выйти тоже. Закрыл или нет – не помню.

После моего бунтарства и в коридоре жизнь продолжалась, и в каждом кабинете тоже. Это было странно.

Я всю жизнь думал, что за смелость буду огребать по полной. Потом все страдания, разумеется, будут вознаграждены титулом «того самого». А тут оказалось, что ни подвига, ни торжества мне не полагается. И от этого мне стало грустно.

Ну, а что еще я должен был сделать? Мне всегда казалось, что, когда людям нужны деньги, они устраиваются на работу. Я попытался, все.

Да, так я и решаю все свои проблемы. Конечно, это никому не идет на пользу. Особенно мне.

После того треклятого подъезда на улице дышалось легче. Я прошел по длинному коридору, в котором располагалась очередь, прошел мимо диспетчера, прошел по лестнице вниз и вырвался на свободу. В красивый зимний день. Солнечный.

День правда был красивый, но уже клонился к закату. Небо все еще безоблачно синело, а солнце махало ручкой от горизонта: освещало только верхние этажи домов и крыши. Кое-где попадало и деревьям – их ветки так золотились на синем фоне, аж глаза резало.

В такие дни что угодно можно испортить и ничуть этим не расстроиться. Я вдохнул морозный воздух по самые пятки.

И вдруг у меня зазвонил телефон.

Конечно, дело не серьезное – телефоны ведь для того и придумали, чтоб на них звонить. У каждого человека бывает такое, что ему звонят. Мне звонят редко. Не скажу, что никогда, такое все же случается, прям как в тот день. Но случается настолько редко, что каждый раз это меня выбивает из колеи. И сразу думается: звонок нехороший.

Я шел по заснеженной улице, холодный воздух щипал нос и веки и вдруг у меня завибрировала куртка. Сначала я даже испугался, а потом достал телефон. Увидел на экране незнакомый номер.

Незнакомые номера, они всегда не к добру. Это либо коммунальщики, либо реклама, либо черт знает, кто – может, соседка снизу как-то узнала мой номер и хочет… точно не на свидание позвать.

А телефон неумолимо продолжал вибрировать у меня в руке. Это нервировало. В конце концов, я сказал себе: «ну, сейчас на меня будут орать». И принял вызов.

– Здорово, – бойко поприветствовал меня голос с незнакомого номера.

И голос этот был мне неприятно знаком.

Я остановился посреди улицы, даже не соображая, что делаю. Просто встал столбом. Подкашлянул и сглотнул – в горле пересохло.

– Ну привет, Ярослав.

Ярослав. Боже мой.

В последний раз я видел Ярослава, когда учился на последнем курсе. Я тогда приезжал к родителям в родной город, погостить. Как Лаврентий в деревню к бабушке.

Ярослав встретил меня у станции. Обнял, как родного брата, и проводил до дома. Родители встречать меня не пошли, а он…

Это была моя последняя встреча с родителями, после этого они разве что звонили. Чертовски давно. Последний раз, когда я видел своих родителей и последний раз, когда я видел Ярослава. И если с родителями встретиться снова я не против, то Ярослава был бы рад не видеть больше никогда.

– А чего так официально? – он заговорил шутливым басом, растягивая слова. Потом смягчился: – ну ладно, хоть узнал. Сто лет не созванивались.

Да, сто лет. Он-то мне звонил, но я не брал трубку. А теперь сменил номер.

Подлый трюк.

Я молчал, мне сказать было нечего. Но Ярослав продолжил сам:

– Короче, у нас тут встреча выпускников намечается…

– Я не приду, – с железной решимостью перебил я.

Слушать истории одноклассников? Ну нет. Свою жизнь я ненавижу, что уж там говорить о чужой.

– Послезавтра.

– О таких вещах заранее предупреждают, блин, а не за полтора дня! – возмутился я, уже забыв, что отказался. – Мне до вас добраться – не в ларек за пивом сгонять, это почти путешествие!

– Не бойся, на твой поезд разве что упадет самолет с таким же идиотом, как ты, на борту. Хочешь, я тебя встречу?

– Боже упаси.

– Бог тебе не поможет, – вздохнул Ярослав в трубку. – В общем, подходи к нашей школе часам к пяти вечера, все наши будут.

«Да уж, конечно, только мне ты самому последнему позвонил. За полтора дня», – злобно подумал я и промолчал, а он продолжил:

– Пивко, шашлычок – все, как надо. Ты же у нас веганство еще не принял?

– Я, вообще-то, уже отказался, – вспомнил я о том, что уже отказался.

– Так я тебя и не спрашивал, – напомнил Ярослав.

С непривычки я даже оторопел от такой наглости.

– Я не приеду, – медленно повторил я.

А Ярослав плевать хотел, что я там говорил.

– Еще как приедешь. У меня к тебе есть предложение.

– Я отказываюсь.

– Нет, не отказываешься. Это сюрприз. Приятный.

Да, мы с Ярославом вместе учились в школе. Он мой одноклассник. И когда мы с ним учились в школе он тоже часто говорил, что у него есть для меня сюрприз.

Я заранее знал, что моих родителей вызовут к директору.

О приятности вещей у нас с ним были очень разные представления. Ему было приятно, например, вылезти на крышу школы через пожарную лестницу, а мне – неприятно, что меня на этой пожарной лестнице замечала завуч.

Так или иначе, за нас обоих отхватывал всегда я.

– Нахрена мне твои сюрпризы, а?

Я понял, что говорю, как обиженный ребенок.

– Не телефонный разговор. Дельце перспективное. Жду тебя, – отчеканил Ярослав и бросил трубку.

И ведь он, зараза, свято верил, что я к нему примчусь по первому же зову!

Все-таки беда не приходит одна. Мало того, что соседку затопили и работу я не получил, так еще и Ярослав. Ярослав – это не просто беда, это катастрофа. И он, как главный босс, подтянулся после всякой мелочи.

По крайней мере, после Ярослава все остальное действительно казалось мелочью.

Все это напоминало одну большую шутку. Звонок, долбанный Ярослав, школа. Такие вещи не случаются внезапно. Я даже чуть не предался воспоминаниям о своем детстве и одноклассниках, но быстро отогнал эти сентиментальности и заменил их беспокойством о финансовом положении. Стал думать взрослые мысли, а не глупые детские обиды.

Лед под ногами обкидали комьями желтого песка, обкатали множеством подошв и спрессовали до кондиции катка. Я шел медленными, микроскопическими шажками, чтобы не упасть. Мне приходилось думать. Когда идешь по льду медленными, микроскопическими шажками, у тебя образуется уйма свободного времени, которое ты никуда не можешь потратить.

Ярослав, выскочив, как чертик из табакерки, вытащил меня из впечатлений о подвиге в центре занятости. Благодарить его было не за что: чертова реальность снова накинулась на меня с кулаками! Я вспомнил, как инспектор спросила меня: «у вас все в порядке?», и от этого стало невыносимо обидно. Неужели у меня на лице написано, в каком ужасном я положении?

Мало того, что денег нет, так еще и перспектив никаких. Здорово в юности: денег нет точно так же, но вот в будущем обязательно появятся, и вообще все будет хорошо. Когда-нибудь.

Но у меня уже появился бесценный опыт взрослого человека, и я знал: ничего никогда не будет хорошо. Точка.

Я сам не заметил, как ускорил шаг, все больше распаляясь от внутренних переживаний.

В голову снова влез Ярослав. Какой радостный у него был голос! Уж этот прохвост наверняка устроился хорошо. Я прямо через трубку чуял смрад его преуспевания. Конечно, для него купить билет на поезд – это все равно, что купить самую дешевую газету и завернуть в неё селедку! А для меня – непозволительная роскошь.

Я снова утвердился в том, что не поеду на эту долбанную встречу выпускников. А потом все-таки поскользнулся и упал.

***

Лаврентий в определенном смысле был гением.

По возвращению домой я всегда находил там Лаврентия. В любое время дня и ночи. Можно сказать, я приходил в его царство – в царство уныния, пассивности и интеллектуального самоудовлетворения.

Я старался нигде не задерживаться и всегда приходил домой как можно скорее. Черт знает, что там учудит Лаврентий, пока меня нет. Как минимум прокурит всю квартиру до самой штукатурки. Пока я был дома, я отгонял его курить к окнам или на балкон. Но выход на балкон находился в моей комнате, и мне приходилось вести эту набитую табаком куклу вуду через место, в котором я спал. После таких променадов я мог кашлять всю ночь, а то и не одну.

Да, Лаврентий никогда не выходил из дома. Но иногда он просто не выходил из дома, а иногда, как и подобает настоящему гению, разводил бурную деятельность. В такие моменты находиться рядом с ним становилось невозможно, поэтому я искал способы убить время вне своего дивана.

Когда я растерял всех своих друзей, таких способов у меня почти не осталось. Особенно тяжело становилось зимой, когда выйти посидеть на лавочке у подъезда – не вариант.

Квартира принадлежала Лаврентию и за нее никто не платил, поэтому вопросы правовые стояли под вопросом. Вернее, мы решили, что раз уж квартира принадлежит ему, то платить за нее буду я – вроде как, почти снимать, но бесплатно. А денег у меня, как известно, не водилось. То есть, моё право жильца стояло на том, что я по идее должен платить, хоть этого и не делал.

Звучит глупо, но Лаврентий это право уважал.

И все же, несмотря на то, что Лавр считал меня полноценным жильцом, я не осмеливался просить его о чем-то. Ну, работать тише или не курить совсем. Это, по моему мнению, вопиющая наглость, просить кого-то не курить в своей же квартире.

Стук молотка я услышал еще на подходе к дому, когда возвращался из центра занятости. Этот стук меня дико деморализовал.

С каждым шагом стук становился все ближе: такой ясный, весомый, густой стук. Стук молотка.

А мое настроение падало все ниже. Вероятность того, что стучат из нашей квартиры, была слишком велика.

Я надеялся, что это соседка снизу выломала дверь и уже добивает Лаврентия тапком. Я правда надеялся.

Я зашел на кухню, потирая ушибленный зад. У Лавра в руках был тот самый чертов молоток. Перед ним лежал школьный учебник труда, деревянные доски и ящик с инструментами, на дне которого валялись гвозди.

– Поставите на моей могиле скворечник, пускай меня хоть кто-то навещать будет, – царственно продекламировал он, живой и невредимый, в момент нашей встречи.

Лавр, конечно, гений. Но как же тяжело с этими гадами жить!

Оказалось, он не смастерил скворечник на уроке труда, когда учился в школе. Болел. Он осознал этот огромный пробел в своем образовании и сильно расстроился. А потом сильно расстроил всех окружающих, когда решил его восполнить.

Где эти чертовы соседи, когда они так нужны? Нет, конечно, они все уважают право человека на ремонт. Стук молотка не нарушает общественного порядка. Это естественная потребность жильца многоквартирного дома, молотком что-то забивать.

Впервые я увидел Лавра в компании студентов, моих сокурсников. Молодых, беззаботных и по большей части тупых, как пробки. В головах у нас гуляли ветра и пары этила. Мы были той еще шайкой.

И тут он – такой важный, как будто всех присутствующих купить может.

Уже потом я узнал, что Лаврентий просто не умел одеваться для выхода в общество. А тогда к нам его привела девушка, которую я любил больше жизни.

И вот я молча пялился на это чудо и молоток в его руках. Конечно, теперь Лавр был не в костюме, но те самые очки все так же сверкали на его носу, как напоминание о славных временах, когда он еще выходил из дома.

Кто бы мог подумать, что моя жизнь сложится именно так!

Дело в том, что меня сызмальства учили решать вопросы силой. Когда я вырос, решать вопросы силой мне стало лень, поэтому теперь я не решаю их вовсе. Так что я оставил Лавра и его скворечник в покое. Оставил свои жалкие попытки сделать хоть что-то. Оставил свое мнимое бунтарство. Оставил все это на кухне, а сам прошел к себе в комнату, на диван.

Свет не включал. На кухне уже возобновились строительные работы, и я накрыл голову подушкой.

Номер Ярослава я так и не сохранил – не думал, что он мне когда-нибудь понадобится. Но в истории звонков он был единственным за день. Единственным за много дней, если точнее.

– У аппарата, – мгновенно ответил Ярослав.

За стенкой раздался удар лаврового молота. На всякий случай я уточнил:

– Ярик, ты?

Молоток стукнул еще раз. Я надеялся, что Лаврентий попадет себе по пальцу, но он, вроде, промахнулся.

– Я, родной.

Все затихло. Может, Лавр листал учебник труда или искал новый гвоздь.

– Насчет встречи – ты серьезно?

Ярослав усмехнулся мне в ухо, а молоток на фоне застучал с неунывающей бодростью.

– Ну да. А ты не поверил, что ли? Да если бы я захотел тебя надуть, я бы поинтереснее чего придумал!

Я промолчал, набираясь сил перед решающим ударом. Сглотнул и сжал кулак. По телу пошла нервозная дрожь.

– Я приеду, – наконец выдохнул я. Вот он, удар под дых. Мне же. От меня.

Ярослав удивлен не был.

– Приедешь, приедешь. Ну давай, до встречи.

Я посмотрел на часы. Часы показывали половину восьмого вечера.

Лавр неустанно работал молотком.

И почему самые паршивые ночи всегда оказываются самыми длинными?