Читать книгу Магические очки - - Страница 4

Изумлённый столь быстрым и необыкновенным путешествием, Розальм насилу мог перевести дух, и несколько придя в себя, спросил:

– Вот мы и здесь! Что же я должен делать?

– Приступить к испытанию, и на этот вечер весьма к небольшому. Теперь поздно; однако ж и в столь короткое время рассматривай всё философским взглядом, а впоследствии посещай бедные хижины, великолепные чертоги, рассматривай людей в настоящем виде, да слушай разговоры, сравнивай, согласен ли язык и наружные действия с побуждением сердца. Римский Фабий наблюдал шаги великого Ганнибала. Подобно ему ты наблюдай за людьми.

– Превосходно! Но ты забыл главное. Я ведь после суда был сослан в мою маленькую деревушку, сейчас нахожусь под надзором земской полиции; если меня узнают, то схватят и снова…

– Упрячут в тюрьму? Не беспокойся: я всё предвидел и устроил в твою пользу. Вот (дух вынул из кармана очки, оправленные в золото), возьми! В этих очках ты будешь невидим и неслышим, а если обратишь на кого взоры, украшенные этим талисманом, то мысли и чувства человека будут открыты перед тобою: ты прочитаешь их. Эту драгоценность изобрел один знаменитый оптик. Если же человек, которого ты хочешь рассмотреть, удалится, то в глазах твоих очутится запись его мыслей, и в итоге ты узнаешь всё. Этот оптик тридцать лет трудился над своими магическими стеклами и, завершив свой труд, поспешил воспользоваться им. Укрепив очки на маленький нос свой, побежал он в город, – смотрел, слушал, вникал в сердца людей, а устав, поспешил к своему дому; не дойдя двадцати шагов, он остановился, перевёл дух и стал рассуждать сам с собою. «Благодарю вас, чудные очки! Вы открыли мне много – какие люди, какие нравы! Везде лесть, обман, предательство! Там скупость, там роскошь, тут скрытный разговор, там явный; в одном месте нищета, в другом изобилие; в одном доме смеются, в другом плачут – а мужья? Бедные мужья! Какие жалкие роли вы играете. Благодарю судьбу! Я довольно счастлив, имея милую, верную жену, имея друга. Адольф предан мне, я взял его сиротой, воспитал; он заменил мне сына, помогает в трудах, и столь необходим в семействе. Жаль только, что в течение пятилетнего брака не имею детей. Поспешим, расскажем жене и Адольфу всё, что я видел и слышал; они посмеются вместе со мною.

Оптик в восторге бежит к дому, дергает шнурок, стучит в двери. Клара второпях отворяет и не видит никого: супруг её забыл снять очки и оставался невидим.

– Что это значит? – сказала жена. – Наверно кто-нибудь пошутил, дёрнул за шнурок и ушёл.

Она возвратилась в спальню; муж-оптик, не снимая очков, двинулся за нею.

– Кто стучался? – спросил Адольф.

– Не знаю.

– Досадно, – отвечал молодой человек, – однако ж, милая, возобновим начатый разговор: нам давно пора подумать о себе. Мне наскучило угождать вздорному старику. Кусок хлеба, который он дает, становится слишком солон! Знаешь что? Уедем на мою родину – в Саксонию. Там заведем свое хозяйство и станем жить припеваючи. Что ты на это скажешь, милая Клара?

– Что скажу! Это мысли – мои. Мне наскучило обманывать н ласкать человека, которого не люблю, и начинаю ненавидеть. Одно меня удерживает: а что, если ты увезешь меня, да там и оставишь?

– Никогда, моя милая, прелестная Клара! Никогда. Любовь моя окончится с жизнью! – Он страстно поцеловал верную супругу и прижал к груди.

Оптик остолбенел; стыд, досада, ревность сковали в нём чувства; он не имел силы пошевелиться и снять очки. Клара, затворив дверь, бросилась в объятия любовника; муж вздрогнул, бешенство овладело им; невольный крик вырвался из груди. Но этим не окончилось; в углу стояла половая щетка; он схватил её, подбежал к предателям, и стал наносить удары, не разбирая места. Представь, Розальм, ужас Клары и Адольфа: они услышали знакомый голос, увидели, что щетка сама собою над ними работала… Это случилось весьма натурально: муж невидимо размахивал руками, и виделась только одна щетка. Они со страху не могли кричать, и не видели перед кем защищаться. Несчастный муж, удовлетворив своё мщение, пошел в свою комнату, бросился в кресла, снял пагубные очки, и после недолгого молчания произнёс: «Дурак! дурак! работать тридцать лет, составить эти стекла… И зачем? Чтоб увидеть, как меня обманывает жена! Чёрт возьми, проклятые! Давно ли я с сам смеялся над мужьями, а теперь… Теперь что мне делать? Я жестоко поколотил их – они догадаются. Я открыл им мое изобретение; станут просить, а меня же обвинять, осмеют… Сделаем иначе – прекратим торжество злодеев; а небольшой достаток мой не пойдёт им на пользу…»

Он встал, вынул из комода банковые билеты, ассигнации, золото и серебро; первые сжёг, вторые же отнёс в свою мастерскую и, раздав жалованье работникам, возвратился к себе. На камине стояло несколько пузырьков со спиртами, он выбрал самый крепкий, налил стакан, выпил и сказал: «Теперь жене не нужно отпирать дверь в прихожей – пускай отопрёт эту.» Он положил очки за пазуху и присовокупил: «Чёрт мне помог выдумать вас! Так пойдемте же к нему вместе!» Он лег на софу и весьма скоро с изобретением своим пожаловал к нам.

– Вот, друг-Розальм, какую я тебе доставил драгоценность. Пользуйся ею, ступай в город, не снимай очков – и всякая дверь незаметно перед тобой отворится, а если я тебе буду нужн, то произнеси только мое имя, и я мгновенно явлюсь пред тобою.

* * *

Розальм вошел в город и при виде первого же встреченного им дома сказал:

– Что это? Дом освещён! Везде люстры, свечи! Кажется, играют на инструментах… Фонарь при самом входе… А – а! это трактир! Прочитаем название: «Европа»… Европа! – повторил Розальм. – Небольшое ж она занимает пространство! Войду – и, судя по вывеске, увяжу людей различных наций…

Невидимка – испытатель очков, очутился в трактире и первый свой взор обратил на маркитанта. Этот человек, высокий, плечистый, рыжий, имел засученные рукава, стоя за столом, в красной рубахе, он большим ножом проворно отрезал куски ветчины, телятины, дробил дичь и укладывал на тарелки порциями, а мальчишки-половые проворно разносили их посетителям.

«Тут нет ничего любопытного, кроме неопрятной маркитантской и рыжего мужика; пойдем к буфету». Здесь показался ему низенький человек с приглаженными черными волосами; он проворно клал на блюдечки маленькие куски сахару, передавал служителям с чайным прибором. в большом стеклянном шкафу стояло множество штофов, графинов, бутылок с водками и винами.

– Подай настойки и селянку, перехватим, а там спросим пунша, – Розальм обратил внимание на голос и увидел, что стройный молодой мужчина в прекрасном фраке готовился угощать приятелей. Этот человек, судя по наружности, не должен бы находиться в такой беседе. «Нy, очки! Откройте-ка мне мысли и чувства людей, которых я здесь вижу!» И в несколько секунд очутились пред его взглядом исписанные строки; он сел в угол и стал читать…

«Наружность весьма обманчива, – решил он, прочитав, – этот молодец не тот, чем кажется; он дворовый человек; три дня тому назад обокрал своего помещика, бежал, а теперь проматывает здесь деньги, пока не истощит кошелек свой. Два оборванных негодяя, с которыми он познакомился, стараются опорожнить карманы вора. – На правой стороне у окна сидят важно четыре человека; они промышляют сочинением бумаг; за рубль готовы писать всем и на всех, не спрашивая о существе дела. – На левой стороне, за чайным столом, покрытым грязною скатертью, несколько человек шепчутся между собою – это мелочные торговцы ветошью: они собираются в харчевни и трактиры, узнавать, нет ли какой покупки, и платят за нее десятую часть цены. Должно отдать справедливость этим артистам: у них всякая вещь в два или три часа переменяет свой вид.» Розальм, продолжая читать, увидел в отворенную дверь новую сцену: два пьяные канцеляриста потузили выгнанного из службы секретаря; за него вступились несколько бродящих мещан и лакеев – он писывал им просьбы. Сторону канцеляристов держали трое бродяг, а вторую нисколько извозчиков. – «Тут нет ничего любопытного, подумал испытатель, и вполне прилично месту, где происходит действие. – Он прошёл в третью комнату и увидел совсем другое: музыкант лубочного театра играл на скрипке, другой на балалайке, человек десять им припевали, хлопая в ладоши, крича «Славно! Славно! Красавица! Продолжай! – Они аплодировали смугловатой девчонке, плясавшей по-цыгански.

Розальм оглядывал этих людей, и вдруг человек, опрятно одетый, с важностью вошел в комнаты; служители трактира кланялись ему, почтительно спрашивая, не угодно ли ему чего-нибудь выкушать.

«Это чиновник! – подумал невидимка. – Как ему не стыдно находиться в таком месте? Посмотрим!» Он обратил к нему взор и, скоро прочитав его мысли, уверился, что звание не препятствует ему посещать трактиры и многие другие подобного рода заведения и дружить с содержателями их. – Невидимка прошел все комнаты второго этажа, и услышал шум многих голосов в нижем, спустился с лестницы, отпер первую дверь и увидел, так называемое «чёрное отделение». Тут несколько человек подёнщиков и толпа пьяных женщин пили, шумели и дрались. Это зрелище ему не понравилось. Он оставил трактир, и едва очутился на улице, как увидел множество карет и колясок, направлявшихся за город.

«Любопытно знать, куда спешат эти экипажи? Теперь уже десять часов.» И в эту минуту новая надпись очутилась перед его глазами. Он читал:

«Эта компания торопится на бал к одному фабриканту, живущему на даче. Он построил заведение в долг, заложил в частные руки, и вдруг фабрика сгорела. С великим трудом открыли, что пожар случился нечаянно и честный фабрикант разорился совершенно. Совестливый немец отдал залогодателю пустую землю и обгорелые бревна, и имея на руках значительную сумму денег, теперь угощает своих покровителей и тех добрых людей, которые помогали ему в этом невинном приобретении».

«Признаюсь, – сказал испытатель, – это удивительно, и новое средство к обогащению. Однако ж мне странно, что пирушка начинается так поздно. Если гости соберутся к десяти часам, то наверное поедут домой лишь в восьмом часу утра. Впрочем, тут нечему удивляться: есть люди, подобные летучим мышам; последние, чтоб скрыть свою гнусность, избегают света, и показываются только в темноте. Пойдем далее в город… А! я слышу с левой стороны улицы множество голосов; точно басы, тенора и дисканты поют застольную песню.» – Он подошел ближе, увидел винный погреб; дверь перед ним отворилась, и Розальм остановился в удивлении.

Человек до тридцати различных сословий находились в погребе; дюжина из них вокруг стола, наполненного бутылками и стаканами, пели и пили, шестеро в разных местах сидя и лёжа спали, двое плясали, трое дрались, а четверо играли в кости.

– Чёрт меня возьми, – кричал первый, – если осталась хоть одна полушка – все проиграл. Ну. Пахом Понкратьевич! Вот табакерка – мечи кости!

– Выдумка не дурна, – отвечал второй, – на эту дрянь ставить чистые деньги.

– Лжешь! – табакерка не дрянь. Точно, она роговая; однако ж все стоит для меня много: я получил ее в наследство от покойного дяди. Помнишь, он упился в этом погребе.

– А хотя бы от бабушки-ворожеи, не стану рук марать. Мне нужны чистые деньги. Моя Параша не любит, когда я прихожу к ней с пустыми руками.

– Провались ты с нею в адское дно! Я хочу отыграть мои деньги, или услужить тебе табакеркою. Она с табаком. Понюхай. Чистый березинский!

– Что за шум, господа, за табакерку и за деньги! – произнёс басистый голос. – Завтра докончим!

– Правда! правда! – повторило несколько голосов. – Мы – люди трудящиеся. Завсегда сможем иметь копейку. Эй, приказчик! Вина! Завтра вечером заплатим.

– Я не могу быть там, где обещал. Меня звали на богатые похороны. Как же пропустить такой случай?

– А кто этот покойник, которого ты станешь оплакивать за жирным обедом и хорошими винами?

– Известный богач – купец Добрынин.

– А, знаю! Он надсматривал за домами, управлял имением сирот и, кажется, счета выводил исправно. Покойник оставил коко с соком.

– Не в том дело! Вы забыли зачем пришли сюда. Антон Ивановнч дал честное слово прочитать нам историю своей жизни – она весьма любопытна; он мельком рассказывал.

– Да! да! Куда ж он девался? А вон он, в углу дремлет. Верно, хватил порядком.

– Товарищ, вставай! Пора приняться за рукопись!

Человек лет шестидесяти, плотный собой, краснощёкий, с багровым носом и волосами с проседью, встал с места и, подойдя к приятелям, начал говорить:

– Я сдержу слово, прочитаю происшествие моей жизни. Я теперь весел, и в таком расположении духа, что готов исповедаться публично. Впрочем, скажу предварительно: повесть моя не выдумка, я записывал каждый случай из моей жизни, соединил и написал поучительную книгу, чтоб оказать потомкам моим значительную услугу.

Он вытащил из-за пазухи большую тетрадь, сел на бочку верхом, надел очки, придвинул к себе столик, наполненный бутылками и стаканами; товарищи в различных видах уместились вокруг повествователя. Розальм словно воочию увидел дядьку сына Юпитера и Семелы, окружённого сатирами и фавнами. К ним не доставало одних только вакханок.

В углу Розальм увидел не занятый стул, сел и все внимание обратил к повести Антона Ивановича.