Читать книгу Вредитель - - Страница 1

Макс Томпсон жестом пригласил молодого человека присесть в кресло. Мужчина достал кубинскую сигару из ящика столь безупречно отполированной столешницы, что на дереве можно было легко разглядеть отражение его сдержанной, но несколько самодовольной улыбки. Привычным движением руки он вытащил из кармашка пиджака фирмы «Рик Оуэнс» позолоченную зажигалку и прикурил – искры от запала игриво скользнули по его европейскому маникюру.

Подержав некоторое время дым в лёгких, Томпсон шумно выдохнул и внимательно посмотрел на молодого человека, сидящего напротив.

«Дешевый одноцветный костюм, но дорогие туфли из натуральной кожи. Рубашка заправлена в брюки, последняя пуговица застёгнута, но галстук еле держится на хлипком узле. Хорошо выбрит – использует дорогой лосьон. Кожа чистая, гладкая, но эти усы…» – почти все эти совершенно непримечательные для «мещанского взгляда» черты своего гостя Макс Томпсон – управляющий самого дорогого частного музея-выставки в Канзас-сити, – подметил за несколько секунд и мысленно заключил: «Жена отвечает за его обувь и лицо, а остальным занимается он сам – с переменным успехом. Что ж, дадим ему шанс…»

– Как я понимаю, вы художник? – небрежно обратился к своему гостю Макс, скользнув взглядом по обручальному кольцу на пальце молодого человека. – И вас зовут…

Томпсон нарочито долго искал его имя в записной книжке. Обязанность управляющего, как об этом часто думал сам Томпсон, заключалась, скорее, не в том, чтобы смотреть на полотна, которые претендуют на выставочное право, а всё-таки на людей, которые их представляют. Логика была проста: если Максу Томпсону нравился человек, то и картины его, зачастую, оказывались достойными музея Гилберта-Честертона…

– Вас зовут Питер Уильямс?

Парень смущённо улыбнулся и кивнул головой.

– И вы пришли к нам, чтобы предоставить на выставку свои… – Томпсон подвигал губами, будто проверял на вкус то редкое слово, которым деловые люди предпочитают не разбрасываться попросту: – … свои картины.

Человек, сидящий напротив него, поёрзал в кресле и снова кивнул.

– Картины… – задумчиво повторил Томпсон, растягивая гласные. Он приложился к сигаре и выпустил облачко дыма в сторону своего гостя. – Надеюсь вы читали правила отборочного процесса для участия на выставке современного искусства? Нам требуются оригиналы ваших произведений. Можете продемонстрировать их?

Гость растерянно посмотрел через плечо на дверь, отделявшую кабинет от приёмного зала.

– Я вчера приходил к вам, и мне сказали отдать их секретарю…

– Прошу прощения, мистер Уильямс. Мне очень стыдно за работу моих подчинённых, – сказал Макс Томпсон, хотя по его виду он скорее испытывал досаду от того, что приём затянется дольше положенного. – Видимо, какой-то остолоп забыл доставить их в мой кабинет, – пояснил он.

Управляющий застучал пальцами по клавишам телефона, набрав номер секретарши, и прошипел ей, чтобы она немедленно принесла «картины мистера Питера Уильямса», а потом картинно вздохнул, обратив взгляд на своего гостя.

– Много претендентов на выставку. Вы должны понимать.

Бледная секретарша принесла стопку из трёх холстов, обёрнутых прозрачной плёнкой с печатью «Гилберта-Честертона», – и осторожно поставила их на стол перед Томпсоном.

– Благодарю, – недовольно ответил тот. – Мистер Уильямс, кофе? Печенье?

– Нет, спасибо. Если вы не возражаете, я бы хотел, чтобы вы посмотрели мои работы, – робко предложил Питер.

Макс придвинулся к столу и с серьёзным видом кивнул художнику.

– Мне нравится ваш деловой подход, мистер Уильямс. Если вы хотите разделаться с этим поскорее, то я обеими руками за… – он улыбнулся Питеру и странным тоном продолжил: – Вы произвели на меня хорошее впечатление. Надеюсь, что и вашими картинами я останусь доволен.

Разобрав стопку, он разложил перед собой холсты на столе, аккуратно раскрыл плёнку и начал внимательно рассматривать образы. Зашедшей с кофе секретарше он махнул рукой, указав на дверь. На его сосредоточенном лице выступили капельки пота. Какое-то время Макс молча разглядывал картины одну за другой, то по порядку рассматривая сюжеты, то перескакивая взглядом с одной на другую – и обратно.

Выполнив свою работу, Томпсон с усталым видом откинулся в дорогое кресло и снова поджёг погасшую сигару.

Некоторое время он молча сидел и курил, пока Питер, продолжая ёрзать в кресле, смиренно ожидал его решения. Когда мистер Уильямс потерял всякое терпение и сам решил к нему обратиться, Макс, будто какой-то телевизионный медиум, поднял пальцы к вискам, и гробовым голосом изрёк:

– Мертво.

– Извините, что? – Питер решил, что ослышался. – Что вы сказали, мистер Томпсон?

– Всё, что вы принесли мне сюда – мертво, – ответил Томпсон. – На этих изображениях НЕТ жизни, НЕТ динамики. Вот, например, это… – он брезгливо ткнул пальцем в одну из картин Питера, на которой был изображён замок-аббатство Паннонхальма, грозным монолитом возвышающийся над землями Венгрии. Это исполинское строение посреди глухого леса наполняло душу Питера труднообъяснимым мистическим чувством: он посетил древний монастырь на экскурсии около десяти лет назад, когда только приехал в Европу на обучение в художественной академии, и с того самого момента решил перенести, а точнее – запечатлеть на холсте то, что с необъяснимой силой тронуло его сердце…

– Мистер Уильямс, вы понимаете, что эта крепость на изображении статична? – прищурившись, спросил управляющий.

– Это аббатство, – с нескрываемым раздражением поправил его Питер. – И да, оно и правда стоит, а что, ему скакать надо, по-вашему? Послушайте, это же не просто какой-то пейзаж, а…

Питер резко замолчал, когда увидел какое выражение лица скроил Томпсон. Управляющий всем своим видом показывал, что в музее современного искусства Гилберта-Честертона может быть только одно правильное мнение – и естественно, это мнение управляющего Макса Томпсона. Он уставился на Питера таким взглядом, словно перед ним сидел не образованный художник, а безмозглый питекантроп, которому приходится объяснять прописные истины.

Опустив глаза, Томпсон вкрадчиво произнёс:

– Я пытаюсь помочь вам, Питер, указать на ошибки, которые вы в упор не хотите замечать. Крепость или монастырь, да хоть Сорбонна! Лично мне – без разницы. Рисуйте всё что угодно. Вы даже можете изобразить торговый центр Канзас-сити в лучах заходящего солнца, мистер Уильямс, однако…

– Да при чём тут торговый центр?! – вспылил Питер, но Макс поднял брови и покачал пальцем.

– Вы можете рисовать всё что угодно, – снова повторил управляющий, – однако это должно отвечать требованиям современного искусства. Вы спорите со мной, но совершенно не понимаете сути выставочного бизнеса! – Макс Томпсон звонко ударил своей пухлой ладошкой по столу и голосом полным негодования рявкнул: – Человек нашей эпохи являет собой сплав живых эмоций, кипение жизни, сосредоточие непобедимого круговорота Сансары, в конце концов, а у вас я вижу лишь… Мрачность и безысходную скуку! И вы предлагаете уважаемым посетителям нашей платной выставки созерцать вот это… Недоразумение! – он с чувством кинул холст с изображением монастыря поверх остальных картин.

Питер затрясся от ярости. Художника с самого начала бесил вид этого напыщенного критикана-сноба Макса Томпсона, который наверняка даже академического образования не получил, но имел наглость поучать его! Молодой человек честно пытался сдерживаться, но теперь, похоже, соблюдать приличия с этим павлином не имело никакого смысла.

Набрав воздуха в лёгкие, Уильямс приподнялся в кресле и медленно произнёс:

– Мне нравилось посещать ваш музей и мне казалось, что вы порядочный человек. Я надеялся, что вы оцените мои работы по достоинству, потому и решил попросить вас о встрече, а сейчас… – Питер иронично усмехнулся, почувствовав, что его щёки горят: так всегда происходило, когда он был на взводе. Голос поднялся на пару тонов выше, чем требовалось при деловой встрече, но он решил, что поздно останавливаться: – Сейчас я вижу, что вашему музею плевать на настоящее искусство. Вас интересуют только грёбаные деньги!

– Послушайте, Уильямс, вы выходите за рамки! – взвизгнул Томпсон, громко топнув под столом каблуками. – Немедленно прекратите этот дешёвый фарс!

– Нет уж, это вы послушайте меня… Томпсон. Вам никогда не приходило на ум, что ваши посетители за свои деньги хотят увидеть что-нибудь пристойное, действительно талантливое, а не авангардистское дерьмо, которое вы выдаёте за «современное искусство» – дешёвую смесь невежества и шизофренического БРЕДА ДЛЯ СЛАБОУМНОГО СКОТА?! – выпалил Питер, сорвавшись на крик, и упал обратно в кресло.

«Возможно, со «скотом» я явно перегнул палку… – флегматично подумал Питер. – Как бы этот пижон охрану не позвал…»

Макс Томпсон удивлённо вздёрнул брови и застыл в нерешительности. Вообще-то, он действительно подумал о том, что пора бы пригласить в кабинет охранника, однако… К нему часто заявлялись и не такие грубияны – ничего страшного. Свою работу управляющий на сегодня выполнил: не позволил очередному хвастливому обывателю под личиной художественного деятеля просочиться на главную выставку Канзас-сити.

– Знаете, мистер Уильямс, если бы такие, как вы, сюда не приходили, то мне бы стало смертельно скучно на этой работе, – он примирительно поднял руки, опережая гневную реплику Питера. – Я своё слово сказал – ваших картин здесь не будет. А с таким упрямством я думаю, что вам будут рады в квартале Кроссроудс: там любят бойких молодых людей.

Питеру хотелось рассказать этому дураку Томпсону, что он уже давным-давно исходил все тротуары района Кроссроудс и посетил около дюжины тамошних выставок.

Два года подряд Уильямс пытался прорваться на «Художественный Олимп», посылая письма на самые разные экспозиционные мероприятия по всему штату. В Кроссроудс съезжались художники со всей Америки и там они чувствовали себя как дома, вот только Питер был лишён такой привилегии. Он много раз просил владельцев частных выставок дать ему шанс, но получал лишь вежливый отказ. Пит даже пробовал обращаться в маленькие заведения, где работали люди попроще – там обращали внимание на его непревзойдённую технику работы маслом, однако его сюжеты… Одних людей картины Уильямса повергали в шок, другие же называли их слишком сложными для понимания, а для публичной экспозиции они казались чересчур вызывающими и депрессивными.

Иногда Питер выставлял полотна прямо на улицах квартала и находились заинтересованные люди, однако на те деньги, что они платили, Пит мог позволить себе лишь купить новые художественные принадлежности, чтобы было чем писать новые картины.

Это был замкнутый круг.

Уильямсу хотелось объяснить свою ситуацию, попытаться убедить управляющего, чтобы он повременил с суровым решением, вот только Макс Томпсон постучал сигарой о пепельницу, и положил пальцы на телефон. Это означало, что их разговор окончен. Томпсон нажал специальную кнопочку и бархатным голосом попросил секретаршу «проводить мистера Уильямса на выход». Убрав руку с телефона, он откинулся в кресле и больше не смотрел в сторону своего гостя.

Питер встал, взял со стола картины в прилипших останках разорванной плёнки и молча покинул кабинет.

***

Поёжившись от прохладного зимнего воздуха, Питер побрёл по тротуару в ближайший парк. Он чувствовал себя оплёванным и униженным – в который раз. Художник устал снова и снова показывать своё искусство непроходимым тупицам, ханжам в дорогих костюмчиках; безуспешно пытаться доказать право своих произведений на существование.

Ещё раз: Доказывать. Право. Своих. Картин. На существование.

Чёрт подери, да в художественной академии в Праге преподаватели были готовы взять его помощником на полную ставку, а он бросил всё ради переезда в Америку…

«Америка – страна возможностей, – раздражённо подумал Питер, шагая по набережной Миссури, – вот только где они? Где прячутся эти изумительные возможности, и как их найти? Почему на городских выставках в престижных районах Канзас-сити выставляют то, что даже на стенах в грязных трущобах люди считают неуместным изображать?»

Уильямс вошёл в парковую зону, обогнул старомодного вида фонтан с вензелями и завитушками. «Наверное, воду отключили с первыми заморозками, – подумал Питер глядя на высохшее дно, покрытое упавшими листьями. – И почему зимой в Канзас-сити всё начинает выглядеть таким покинутым, заброшенным?»

Он выбрал чистую от заиндевевших листьев скамейку, присел и, вытянув ноги, задумчиво разложил рядом с собой картины.

С первого холста на него испуганно смотрел молодой голый мужчина, свернувшийся в позе эмбриона на широких мраморных ступенях таинственной обители. Его лицо было искажено гримасой ужаса, а в глазах застыло предчувствие опустошающего кошмара.

Вторая картина представляла собой натюрморт – непропорционально большая плетёная корзина, до краёв наполненная увядшими красными розами, чьи острые шипы тянутся к вечному закату алого цвета.

«Поразительно, – подумал Питер, – сколько времени уходит каждый раз на то, чтобы нарисовать хороший пейзаж. Сначала ты мучаешься над сюжетом несколько недель, потом ещё столько же – воплощаешь в жизнь. Хочешь поделиться собственными переживаниями с людьми, а какой-то дорогой пиджак называет твою работу мусором и хлопает перед твоим носом дверью…»

Зимний промозглый ветер вяло погнал табун жухлых листьев через пустой парк. Откуда-то нагнало тучи и на улице заметно потемнело.

– Только дождя не хватало, – сказал Питер и выругался: – Ну что за дрянной день?!

Внезапно он вскочил со скамейки и яростно схватил картины.

«Вот, держи! Туда им и дорога!»

Прицелившись, Уильямс запустил холсты в большую каменную урну, чья пасть всегда была готова принять новую порцию отходов.

– Теперь всё на своём месте, не так ли, мистер Томпсон? Глупый Питер Уильямс получил по заслугам, – саркастично отчеканил Питер, – и больше он никогда не будет пытаться прыгнуть выше своей пустой головы!

Пит почувствовал, что внутри него всё сжалось при виде своих картин в мусорной урне. Он отвернулся, стараясь не думать о них, и быстрым шагом пошёл в сторону остановки общественного транспорта.

Через несколько часов он должен был встретиться в районе «Плаза» с одной обворожительной особой – страховым агентом по имени Кэндис Уильямс. Девушка славилась умением готовить блинные пироги невероятных размеров, могла продать апартаменты любому человеку в штате Канзас исключительно своей улыбкой, а по совместительству – являлась женой Питера.

***

Когда Уильямс увидел Кэндис в кафе, он ещё раз вспомнил их свадьбу. За пять лет совместной жизни Кэндис даже не поправилась, а вот Питер на «домашней диете» явно прибавил в весе. Некоторые вещи из тех, что он не так давно мог легко надевать на лекции в пражской академии – пришлось выкинуть. После переезда из Нью-Йорка гардероб Кэндис с каждым годом продолжал расти лишь за счёт увеличения разнообразия вещей, а не увеличения размеров одежды, как у Питера.

Перед тем как сесть за стол, Питер из-за плеча Кэндис посмотрел на блюда, которые успела заказать его жена. Не смотря на то, что миссис Уильямс действительно любила готовить, и дома готовила в старых добрых традициях Оклахомы, откуда она была родом, на людях она предпочитала питаться исключительно здоровой пищей: морепродукты, овощи, зелень, десерты с кусочками свежих фруктов – всё это обязательно должно было быть в меню тех ресторанов и кафе, которые самостоятельно выбирала Кэндис для них обоих.

В этом деле Питер не то чтобы совсем не имел голоса, но перечить жене не хотел по нескольким причинам. Во-первых, после академии ему было глубоко плевать, чем «набивать кишку» – он был не из тех изнеженных снобов, которые считают, что художник просто обязан быть гастрономическим извращенцем.

Во-вторых, он любил Кэндис.

Ну, а в-третьих…

«Впрочем, – подумал Питер, – сегодня наверняка они будут говорить именно об этой «причине номер три». За годы совместной жизни он привык называть эту причину «занозой в заднице их чудесного брака», который был хорош со всех сторон, кроме этой…»

Пит постарался скрыть своё разочарование от похода в музей – конечно, Кэндис была проницательной женщиной, но и Питер тоже дураком не был. Когда получаешь художественное образование волей-неволей учишься хитрить…

– Привет, милая, – он сел за столик и улыбнулся ей. – Как твои дела?

Кэндис улыбнулась в ответ и нежно придвинула к нему тарелку с безумным месивом из кусочков овощей, рваного зелёного салата и стебельков травы самого разного происхождения.

Внутри Питера что-то нервно вздрогнуло, но он не подал виду – вся эта овощная Пизанская башня уж больно смахивала на корм для премиальной говядины, которую в ускоренном темпе готовят на убой.

– Посмотри, Питер, – весело сказала Кэндис, – специально для тебя я заказала витаминизированный салат с кукурузой, обогащённой каротином, фермерскими овощами и… – она снова деликатно подвинула тарелку в его сторону. – Я даже попросила добавить твой любимый розмарин!

– Спасибо, дорогая… – вяло ответил Питер. Он почерпнул вилкой комок чего-то зелёного и невозмутимо принялся жевать.

«Что нужно сделать, – подумал Пит, – чтобы она раз и навсегда запомнила: он любит розмарин не как «самостоятельное блюдо», а в качестве ПРИПРАВЫ К МЯСУ и только так! Какое заклинание нужно произнести, чтобы Кэндис перестала додумывать в своей голове несуществующие вещи про вкусы или пристрастия своего мужа?..»

За эти пять лет Питер уже много раз имел возможность убедиться в исключительности памяти миссис Уильямс – эта особая мнемоническая способность позволяла ей держать колоссальный массив чисел и финансовых вычетов в своей голове, что позволяло ей год за годом оказываться в числе самых преуспевающих работников сферы со всего штата. Однако, был у этой способности и минус, о котором знал и чьё влияние регулярно испытывал на себе лишь Питер: жена сама выбирала, что запоминать из их личного общения. Что касается важности «полученных сведений», то Кэндис их распределяла, исходя из лишь ей понятных «бухгалтерских алгоритмов»…

– Что-то ты плохо выглядишь, Питер, – сказала Кэндис, озабоченно посмотрев на него. – Ты хорошо себя чувствуешь? Что-то случилось на выставке, да?

«От этой женщины ничего не скроешь…», – подумал Питер со смесью раздражения и странной гордости за свою жену. Может, эта способность выработалась за время работы в Нью-Йорке?

– Нет, в музее всё прошло хорошо, – соврал он. – Управляющий узнал меня, даже не пришлось рассказывать про картины. Мы побеседовали, выпили кофе… – Пит сделал вид, что припоминает что-то важное и задумчиво произнёс: – Кажется, от него у меня крутит живот…

– Боже мой, Питер, у тебя же больной желудок! – Кэндис прижала руки к груди и жалостливо посмотрела на него. – Сильно болит?

– Нет, дорогая, не сильно. Почти прошло…

Он отложил вилку и глотнул минеральной воды.

– День сегодня пасмурный. Настроения совсем нет, но ты не беспокойся, я…

– Прошу прощения, миссис Уильямс? – деликатно прервал их общение официант. – Вас к телефону. Звонок из компании «Уоллес Реалти Менеджмент».

– Питер, сможешь меня подождать, пожалуйста? Видимо, нештатная ситуация или какая-нибудь важная шишка оставила большой заказ. Я скоро вернусь, а ты пока возьми себе кофе или что-нибудь другое…

Оставив на столике свой изящный кошелёк, обложка которого была выполнена в строгом стиле «брест-воллет», Кэндис подмигнула мужу и направилась к барной стойке.

– Вам кофе, сэр? – услужливо спросил официант.

– Нет, чёрт возьми, вообще-то я чуть не отравился сегодня этим кофе… – недовольно проворчал Питер. – Принесите мне ещё минералки.

Через пару минут вернулась счастливая миссис Уильямс, села напротив Питера и, глупо улыбаясь, уставилась на него.

– Ну, что? Смотрю, тебе не терпится мне что-то рассказать, Кэндис? – флегматично произнёс Пит.

– Контора заключила сделку на сто тысяч! – Кэндис либо не заметила прохладный тон Питера, либо осознанно предпочла не обращать внимание на его плохое настроение. – Сто тысяч, Пит! Только подумай, какой у меня будет процент! Это моя первая крупная сделка со строительной фирмой… – Она бесцеремонно глотнула минералки из его бокала и, промочив горло, продолжила: – Здание пустовало уже несколько лет и нам поставили ультиматум: либо мы его продаём, либо придётся платить за снос, потому что оно числилось всё-таки за нашей компанией и меня попросили…

Питер откровенно любовался Кэндис. Когда она входила в свою роль, то становилась особенно сексуальной в деловом костюме. Он рассматривал её губы, приятные линии тела – вдыхал парфюм. Они не виделись всего-то пару часов, но он уже успел сильно соскучиться по ней. Шли годы, но она не менялась, оставаясь всё такой же красивой улыбчивой девушкой из маленького техасского ранчо под горами Уичито.

– Питер, – Кэндис щёлкнула пальцами перед его лицом. – Ты меня слушаешь?

– Да, дорогая, – ответил Питер. Кэндис чего-то ждала и после некоторой паузы он спросил: – Так что, тебя просят вернуться в контору?

Кэндис энергично закивала, виновато улыбнувшись.

– Извини, что мы совсем не поговорили о твоей выставке, Питер… – она достала из кошелька двадцать долларов и бросила на столик, кивнув официанту. – Давай тогда я тебя подкину домой, а когда вернусь, то мы непременно поговорим о том, как прошёл твой день?

– Правда поговорим? – бесстрастно поинтересовался Питер.

– Правда-правда, дорогой. Извини меня, мне правда нужно ехать, иначе кто ещё купит тебе твой любимый розмарин? – девушка весело хихикнула, потрепав Уильямса по щеке.

***

До загородного дома им пришлось добираться по платной магистрали: именно на сегодняшний день приходился судьбоносный матч между «Канзас-сити Роялс» и «Кливлендскими Индейцами» – основная трасса была забита болельщиками, в спешке прибывающими из близлежащих районов. Миссис Уильямс спешила вернуться на работу, так что, не долго мешкая, расплатилась картой у специального автомата и утопила педаль газа жёлтого «Шеви Блейзер», помчав в сторону съезда к Марш-хиллз.

Остановившись на подъездной дорожке, девушка взяла Питера за руку и притянула к себе. Они поцеловались, и Кэндис нахмурила лоб.

– Питер, не забудь заплатить за электричество. Я знаю, что тебе не особо приятно тратить свои деньги на такую рутину, но будь так добр – я уже вряд ли успею в районное управление, а ты едва ли обеднеешь от уплаты пары сотен баксов за наши кухонные лампочки…

Миссис Уильямс попыталась сделать серьёзное выражение лица, но вышло нечто среднее между няней и учителем младших классов, который обращается к ребёнку-непоседе.

– Ты точно не забудешь?

– Есть, мэм! – Пит дурашливо отдал честь.

Кэндис толкнула мужа локтем и засмеялась:

– Я приготовила тебе твою любимую лазанью, боец. Когда вернёшься домой, обязательно нормально пообедай, раз не успел салат поесть.

Питер кивнул и вышел из автомобиля, аккуратно закрыв за собой дверь. Кэндис часто ругалась на него из-за привычки хлопать дверьми «Блейзера». Он старался участливо относится к её машине, но, будучи сам пешеходом до мозга костей, никак не мог понять, на что влияет сила закрытия дверей – и стоило ли тогда вообще делать их такими хлипкими, если они с такой разрушительной силой влияют на ходовые качества автомобиля? Может, он бы и обнаружил ответ на свой вопрос, если бы воспользовался личным водительским удостоверением, которое уже несколько лет подряд лежало в прикроватной тумбочке…

Кэндис развернула «Шеви», помахала Питеру и уехала на работу.

«Наверняка по платной поедет», – подумал Питер с каким-то странным раздражением.

Кэндис даже и не догадывалась, что её муж уже полгода совсем не платит за электричество – несколько раз ему приходилось выкидывать бумажные предупреждения об отключении электроэнергии, благо приходили они всегда после того, как Кэндис уезжала на работу. Пит без проблем успевал перехватить бумажки на стадии «доставки до почтового ящика», чтобы потом безжалостно сжечь в янтарной пепельнице. По правде говоря, Пит не курил, но пепельница была одним из ранних подарков Кэндис, да и пригодилась совсем в неожиданном месте. Жена видела пепел, но вопросов не задавала – всё-таки она вышла замуж за человека творческого, и мало ли, что он делал с этой безделушкой.

Суть была в том, что Питер не просто жалел деньги – или тратил их куда-то ещё, кроме оплаты счетов…

У него попросту их не было.

Последний заработок художник потратил на рассылку бумажных анкет для выставочного зала с приложением в виде распечатанных фотографий своих картин, и было это около полугода назад. Теперь же он был вынужден очно посещать такие места, как музей Гилберта-Честертона, на которых его талант могли смешать с грязью, а его творения назвать…

«Мусором, – подумал Питер. – Скажи прямо – назвать мусором, и, как оказалось, это сущая правда…»

Своей жене Уильямс каждый раз говорил, что вкладывает вырученные деньги в принадлежности для рисования, которые он привык заказывать исключительно из Европы. Она никогда не проявляла особого интереса к его творчеству, хотя и уважала его, как творца – самая удобная для Питера черта подобного отношения заключалась в том, что его жена НИКОГДА не заходила в мастерскую Питера, а значит и понять, где новые инструменты, а где старые – не могла. Новые кисти, к слову, он последний раз покупал в магазине «Вондер Фэйр» за пару долларов – стыдно говорить, но это были «детские кисточки для школьников». Зато, по хорошей скидке.

«Да, – подумал мистер Уильямс, раздеваясь в коридоре, – ложь стала для меня привычным делом. Что будет, если нам вдруг обрубят провода? Быть может, они решат известить нас о суде лично – через своих сотрудников, – выбрав для посещения нашей семьи ближайшие выходные, когда Кэндис точно будет дома? Что я ей скажу?»

С тяжелым сердцем Питер поставил обувь на стеллаж, надел тапочки и зашёл в гостиную. В комнате его равнодушным взглядом встретил настоящий хозяин их дома – кот по имени Сименс. Питер не особо жаловал домашних животных, в породах не разбирался, но Кэндис с самого детства была кошатницей, так что и тут он не возражал: от него требовалось иногда гладить Сименса по гладкой шёрстке, наливать ему в поилку фильтрованную воду и кормить пушистого, когда Кэндис была на работе.

– Что, если бы ты умел разговаривать, сдал бы меня ей? Я ведь кормлю тебя, пока Кэндис на работе… – он погладил кота и тот довольно растянулся на диване, затарахтев.

– Конечно, сдал бы как миленький… – убеждённо сказал Питер, потрепав Сименса за маленькое ухо.

Художник поднялся на второй этаж, открыл дверь к себе – в мастерскую-кладовку.

Уильямс старался не захламлять рабочее помещение, как это любили делать почти все его знакомые художники в Америке: типичной для них обстановкой были башни из грязных холстов, разбросанные по углам слипшиеся кисточки, банки с мутным маслом времён Гражданской войны – и, конечно же, целая коллекция самых разных мастихинов, среди которых обязательно должен найтись золотой, марки «Ликвайтекс».

В свою очередь, Питер обходился достаточно небольшого размера помещением, в центре которого он поставил железный мольберт-этюдник, а по бокам установил пару старомодных тумбочек для хранения принадлежностей. И хотя Кэндис настаивала, чтобы он занял свободную комнату на первом этаже, Пит был непреклонен – его мастерская должна быть обращена на восток таким образом, чтобы утром он мог видеть солнце, а размер помещения его совсем не смущал. Эндрю Уайет до того, как обрёл заслуженную популярность, тоже рисовал на чердаке, а потом и вовсе начал творить на морозе, посреди голого леса.

Питер считал, что главенствующее место в работе художника должно занимать одиночество, чтобы живописца никто не трогал – и от предложения «переместить из этого жуткого чердака мастерскую вниз» решительно отмахивался.

Уильямс посмотрел на пустой, белоснежного цвета холст и вздохнул.

Обычно мужчина не сразу рисовал то, что приходило ему на ум, но занимал выжидательную позицию, и дело тут было далеко не в прокрастинации. Сначала он вынашивал идею для новой картины в голове, засыпал и просыпался с ней, смакуя в своём воображении новое «видение». В качестве шутки, Пит сравнивал свой подход с работой профессионального сомелье, который должен пробовать незнакомое вино с особой осторожностью для того, чтобы точно прочувствовать и понять весь тонкий букет напитка.

Через некоторое время, когда в его разуме полностью созревал уникальный концепт, Уильямс начинал подготовку: первым делом, он наносил угольными карандашами образы, соединяя малозаметные для постороннего человека линии на холсте между собой, потом осторожно добавлял сепию, и корректировал всё ластиком-клячкой. Далее он выставлял холст с «заготовкой» для будущей картины прямо посреди мастерской, делал несколько шагов от мольберта – и смотрел на него. После всех манипуляций очертания будущей картины складывались на глазах у Питера в единое целое – холст становился готовой оболочкой, в которую можно было вдохнуть жизнь

Художник часто мог провести несколько дней в напряжённом созерцании, прежде чем стереть все аккуратные наброски и начать настоящую работу. Картина ведь уже была готова в его голове; оставалось лишь добавить краски, вот только… – так было прежде.

Сейчас Пит смотрел на абсолютно пустой холст, которого даже карандаш не касался. На его поверхности не было ничего, потому что «ничего» – стало для Питера привычным состоянием. Этюдник давно покрылся слоем пыли. Ящики застыли в боевой готовности дать хозяину всё, что потребуется, но команды так и не поступало месяц за месяцем, так что они, наверное, уже и не надеялись, что художник в кой-то веке решит открыть их…

Некоторое время назад, он пытался для каждой выставки предоставлять что-нибудь новое – готовился, писал сразу несколько работ, однако он бросил это бесполезное дело: куда легче заранее выбрать несколько сюжетов и ходить всегда с ними. Именно эти три «сюжета» сегодня отправились в мусорный бак в парке, смешавшись с пустыми жестяными банками, упаковками чипсов, окурками и прочими отходами человеческой деятельности.

Иногда Питеру казалось, что он вот-вот поймает идею для новой картины, но это оказывался лишь очередной мираж – он подходил к холсту, тянулся к ящику с инструментами, но в ту же секунду понимал, что не сможет ничего из себя выдавить.

– А, что толку тут крутиться… – пробубнил Питер и вышел из мастерской, так ни к чему и не притронувшись.

Холст продолжил неподвижно стоять посреди кладовки, сохраняя положение шестимесячной давности.

Мужчина поплёлся на кухню, налил Сименсу воды из фильтра в мисочку, а себе взял бразильский «Копо», куда плеснул щедрую порцию виски. Разбавив алкоголь водой из-под крана, Пит залпом выпил содержимое стакана. А потом повторил – и ещё парочку.

Устроившись на кушетке, художник поставил рядом пустой стакан и окунулся в липкий послеполуденный сон. Ему снова снилась Прага, академия, преподаватели. В снах Питера Уильямса происходило одно и то же раз за разом: его ждал бархатный конверт в красном дипломе – подарок от его художественного руководителя, профессора Миллера: приглашение на практику в академию. Он смеётся над предложением патрона, идёт пить с друзьями вино на кухню, а потом возвращается в свою комнату со стаканом терпкого напитка и долго смотрит на этот конверт. Приложившись к стакану, Уильямс случайно заливает конверт красным вином, однако это его не особо расстраивает. Ещё на последнем курсе он решил, что работать на кого-то, кроме себя – непростительно для настоящего художника. Он начинает глупо смеяться, но вдруг реальность сна начинает меняться прямо на его глазах – пол под ним плывёт, превращаясь в нечто жидкое и отвратительно вязкое. Питер пытается перебирать ногами, но его ступни крепко обхватывает странная липкая жидкость. Несмотря на попытки сопротивления, жижа упрямо продолжает обволакивать ноги мужчины, всё сильнее сковывая движения; слой становится толще с каждой секундой.

Потолок здания с громким треском разверзается, накрывая молодого человека ослепительным светом и строительной пылью, а изящная женская рука протягивает ему спасение – сверкающую золотую трость и…

Обычно, на этом моменте Питер просыпался, но сегодня явно что-то было не так.

Питер попытался ухватиться свободной рукой за трость, но пальцы обожгло раскалённое до красна золото – он с криком отшатнулся, упав прямо в объятия отвратительной жижи. Молодой человек снова попробовал освободиться, но безуспешно – теперь все его конечности глубоко увязли в субстанции. Омерзительная жижа подбирается к его подбородку – Питер Уильямс из последних сил хрипло кричит от невыносимой боли, кричит насколько хватает воздуха в сжатых чудовищной силой лёгких… Субстанция, кажется, поддаётся, чуть-чуть ослабив давление на грудь. Широко открыв рот, Питер пытается позвать женщину с золотым жезлом на помощь, но жижа будто этого и ждала – издав отвратительное чавканье, она кошмарным потоком начинает заливаться в его глотку, облепляя своей жидкой паутиной все внутренности.

Зрачки Уильямса бешено крутятся, пытаясь сопротивляться чёрному месиву. Сквозь громкое хлюпанье пробивается громкий треск рёбер и Питер с ужасом понимает, что всё конечно. Его раздувшийся от субстанции живот готов лопнуть. Жижа разъедает слипшиеся глаза Питера, так что он уже не может видеть, как его распухший уродливый живот с отвратительным хлопком взрывается, вываливая прямо к его ногам дымящиеся кишки и тысячи мелких гноящихся личинок…

Мужчина быстро открыл глаза и какое-то время тупо смотрел перед собой.

Сердце бешено колотилось внутри его груди. Уильямс положил руку на живот и осторожно приподнял рубашку – пуп, небольшие волоски, родинка – всё оставалось таким же, каким было до этого ужасного сна, но пробуждение не принесло ему чувство облегчения. Некоторое время он тихо дышал, продолжая держать руку на животе. Наконец, чувство нереальности происходящего покинуло его, и художник с облегчением выдохнул.

– М-да, это что-то новое… – сонно промямлил Питер.

С трудом поднявшись, он обратил внимание на Сименса – животное неотрывно следило за молодым человеком, широко раскрыв глаза. Пит размял затёкшую шею, и решил, что ему надо открыть окно на проветривание – так он и поступил, стараясь не смотреть на кота. Временами, это маленькое существо наводило на него смутное чувство беспокойства.

Глянув на циферблат в гостиной, Уильямс обомлел – шёл седьмой час вечера. Питер сам не ел, но и для Кэндис ничего не купил в магазине.

«Что-то я часто напиваюсь в последнее время…», – подумал он, тяжёлой поступью зашагав на кухню.

– Она же всё приготовила! – Пит обнаружил на кухне накрытый полотенцем противень с высоченной лазаньей и хлопнул себя по лбу: – После такой бредятины можно и собственное имя забыть… Умница, Кэндис!

Подняв полотенце, мужчина взял со столешницы вилку и хотел было залезть туда без всяких церемоний – прямо здесь и сейчас, – но вспомнил про обещание миссис Уильямс: днём она говорила про совместный ужин, а он совсем позабыл об этом.

– Ладно, подождём… – сказал Пит и сел у окна, подперев кулаком подбородок.

Ждать пришлось не долго – через полчаса у их подъездной дорожки раздался характерный басовитый выхлоп «Блейзера». Мистер Уильямс накинул халат и пошёл встречать жену…

***

– Так что, к твоим работам снова не было вопросов, дорогой? – Кэндис отрезала большой кусачек лазаньи и лукаво посмотрела на Питера. – Мы ведь договаривались поговорить о твоих делах, так ведь?

Питер медленно прожевал тесто, прокрутив в голове несколько вариантов ответа на вопрос. Остановившись на самом подходящем, он проглотил пищу и сказал:

– В Нью-Йорке сидели педики, Кэндис, которые ничего не понимали в искусстве. В Канзас-сити, конечно, тоже люди умом не блещут, но они хотя бы проще относятся к моему стилю…

– Питер, ты чего… – Кэндис испуганно посмотрела на своего мужа.

– Да, милая, – покивал ей Питер, и с ещё большей уверенностью в голосе продолжил: – У критиканов в больших городах слишком большие претензии, а у парня из музея даже нет академического образования. О каких вопросах тут может идти речь?

В годы обучения в академии Уильямс обожал читать детективы. Кто-то брал в библиотеке биографии известных художников и их сочинения, а Питера всю студенческую жизнь преследовали две фамилии – Чейз и Чандлер. Благодаря этим двум романистам Питер Уильямс, находясь на расстоянии шести тысяч миль от США, всем сердцем полюбил Нью-Йорк с его опасными районами, шумными улочками и гангстерскими разборками, а также загорелся желанием побывать на побережье Лос-Анджелеса, потрогать пальмы и выпить стаканчик классического Мартини. Мечты постепенно забылись, уступив вакантное место будням художника в американской глубинке, однако кое-что, связанное с долгими вечерами в библиотеке академии, он взял на вооружение и использовал до сих пор.

Читая суровые детективные истории, художник приметил одну любопытную вещь: чем грубее и небрежнее будет сказана ложь, тем больше шансов, что в неё поверят. Так делали многие мафиози – разумеется, правда всплывала лишь когда за них брался главный герой произведения, смышленый детектив-сыщик, однако на счастье Питера его супруга работала не полицейским, а посредником финансовой компании. Пит считал, что его план по сокрытию постыдных неудач с выставками безупречен, поскольку он использовал все исходные для создания «идеального обмана»…

– У меня есть к тебе одно дело, – сказала Кэндис, задумчиво посмотрев куда-то в сторону миски Сименса, – ты не мог бы…

Питер напрягся, перестав жевать.

– Ты не мог бы завтра зайти в аптеку «Уолгринс», к Дороти? Я заказала нам лекарственные травы из Камбоджи…

– Лекарственные травы? – с набитым ртом переспросил Пит, – Дороти и ТАКИМ торгует?

– Что значит ТАКИМ, дурачок? – Кэндис засмеялась. – Она просто помогает своему отцу продавать бергамот…

– Без проблем, – ответил Питер, чувствуя кожей смутную опасность, исходящую от этой, казалось бы, невинной просьбы. – Только не забудь оставить мне наличку и предупреди её, что я зайду. Вряд ли она узнает меня таким побритым.

Кэндис отрицательно покачала головой и улыбнулась Питеру, погладив его гладкую щеку.

– Не всё так просто, медвежонок. Дороти заболела, и мы с ней правда договаривались на наличный расчёт. Меня задержали из-за той крупной сделки, я совсем замоталась, спешила к тебе на ужин, и вот забыла снять наличку. Завтра, скорее всего, я тоже задержусь… В общем, ты зайдёшь к её сестре – Марго, заплатишь ей своими деньгами.

Миссис Уильямс подняла правую руку и торжественно произнесла:

– Обещаю вернуть тебе всё до единого цента!

Теперь настала очередь Питера качать головой – он сделал это ещё энергичнее, чем девушка.

– Кэндис, я бы с радостью зашёл, но у меня завтра выставка.

– Ещё одна? – недоверчиво пробормотала Кэндис. – Ты мне не говорил…

– Ещё одна, – ответил Питер и решил добавить: – Я говорил тебе сегодня за обедом, с которого нам пришлось в срочном порядке эвакуироваться, но ты, похоже, забыла…

Кэндис внезапно побледнела. Закрыв лицо руками, она согнулась над кухонным столом и тихо заскулила. Питер с самого их знакомства заметил, что Кэндис не умеет нормально плакать, как хаски не умеют нормально лаять – эту аналогию он услышал в Чехии, и едва ли смог бы перевести её на английский. Поговорка всегда казалось ему странной, но прекрасно передавала особенность его жены: вместо привычных звуков плача Кэндис всегда издавала что-то странное, похожее на собачий скулёж.

В такт его мыслям девушка снова заскулила. Уильямс встал из-за стола и нежно обнял её.

– Ну, что случилось? – прошептал он, погладив её по голове.

– Я… Питер, я снова всё забыла… – всхлипнув, она прижала его руку к своей мокрой от слёз щеке. – Я совсем не хотела тебя обидеть сегодня! Просто заказ от конторы, это здание – мы давно не могли его продать, и я… Прости меня за то, что я совсем не уделяю тебе времени и плачу тут как дура какая-то…

Кэндис посмотрела на него таким взглядом, что Питеру стало дурно от своей выходки. А ведь она даже не догадывается, сколько месяцев подряд он врёт ей прямо в глаза… И виноват в её слезах только он один. Тем не менее, каким бы виноватым Питер себя не чувствовал в этот момент, он сказал следующее:

– Я совсем не обижаюсь на тебя, Кэндис… – наклонившись, художник поцеловал её в солёные губы.

– Правда не обижаешься, Питер? – она шмыгнула носом и заулыбалась, – Правда, да?

– Правда, – кивнул Питер. – Я постараюсь завтра забрать твои… Наши травы. Что-нибудь придумаю, может, попрошу перенести встречу на выставке.

– Нет-нет, не бери в голову, – Кэндис вытерла слёзы тыльной стороной ладони, – на перерыве я сама съезжу к Марго, а потом вернусь. Я же знаю, что ты очень долго шёл к тому, чтобы твои картины начали публиковать. Я не хочу мешать твоей карьере…

Питер с благодарностью кивнул и протянул Кэндис мизинец – их секретный призыв к супружескому миру. Она издала смешок и обвила его мизинец своим. Они ещё раз поцеловались и, обнявшись, пошли в спальню.

Питеру спалось спокойно – этой ночью кошмары не мучили его.

***

На следующий день Пит терпеливо дожидался момента, когда Кэндис закончит сборы и отправится на работу.

Поначалу он из постели наблюдал за тем, как жена красится. Потом Уильямс спустился на кухню и задумчиво попивал латте, пока девушка неторопливо завтракала хлопьями и смотрела мультики на «Фокс Кидз». Наконец, Кэндис поцеловала его и пошла прогревать машину. Слушая удаляющийся звук двигателя, Питер напряжённо размышлял о том, как лучше провести этот день.

В конечном итоге, он не придумал ничего лучше, чем пойти наверх, в мастерскую, и сесть перед пустым холстом. Кажется, вчера он что-то почувствовал – оставалось лишь «поймать за хвост» эту идею!

Пару часиков Пит сосредоточенно смотрел перед собой, а потом спустился на кухню, налил себе чистого виски – несколько раз, – и отправился обратно в спальню. Плотно занавесив шторы, он упал в кровать и отрубился.

Его разбудил звонок телефона в гостиной комнате.

Телефон трезвонил без конца, так что Питер просто был вынужден подойти и снять трубку, иначе его голова бы взорвалась от повторяющейся глупой мелодии.

Звонила Кэндис.

– Питер, дорогой, с тобой всё в порядке? – Кэндис была по-настоящему взволнована. – Я звонила тебе уже раз шесть, но ты не отвечал!

– Да, я был занят, милая. Недавно вернулся с выставки…

Кэндис некоторое время помолчала, а потом осторожно заметила:

– Сейчас пять вечера, Питер.

– Послушай, мне что-то нездоровится… – художник попытался изобразить голосом недомогание. – Возможно, снова хронический гастрит открылся из-за вчерашнего отвратного кофе. Если ты звонишь по делу, то говори скорее, а то я в туалет хочу…

– Ко мне приходили на работу сотрудники из отдела коммунальных услуг, спрашивали про наш участок.

– И? – Питер старался сохранять невозмутимость. – Чего они хотели?

«Пришли сказать, что Питер Мэтью Уильямс – самая ленивая задница в чёртовом Канзасе, конечно», – подумал Пит.

– Кэндис?

– Знаешь, Питер, они сказали странные вещи: будто у нас задолженность по оплате электроэнергии на полгода, и они уже давали нам неделю на погашение долга… Ты что-нибудь об этом знаешь?

Уильямс кивнул, потом спохватился и сказал вслух:

– Нет, первый раз слышу. Видимо, это какая-то ошибка. Газировку пролили на записи или куда-нибудь чек запихали… – Питер вдруг вскипел и проскрежетал в трубку: – Послушай, Кэндис, в этой тупой конторе сидят старые бабушки и постоянно сочиняют всякую чушь. Я сегодня же схожу туда и устрою такой скандал, что им мало не покажется!

– Пит… Может, не стоит туда ходить? Если это ошибка, то они сами увидят, наверное, и исправят задолженность…

«Ага, как же… Увидят, что мистер Питер Уильямс шесть месяцев подряд водит свою коммунальную компанию за нос, а за душой у него на самом деле ни цента. Впрочем, они всё это и так прекрасно знают…»

– Нет, милая, – процедил мужчина, – я всё-таки схожу, чтобы к нам не было претензий на будущее.

– Только прошу тебя, Питер, давай без глупостей. Просто узнай в чём дело, а мы…

– Посмотрим, – бросил Пит и отключился.

Он оделся, с суровым выражением на лице зашёл в мини-маркет и купил бутылку красного вина, пачку чипсов и упаковку сладкого картофеля – на ужин. После чего художник вернулся домой и заперся в своей мастерской.

Ближе к шести часам ему снова понадобилось спуститься в гостиную – звонил мужчина из обслуживающей компании. После непродолжительного обмена любезностями, мистеру Уильямсу сообщили, что завтра их дом отключат от общей электрификации. Питер крикнул, что они нарушают его гражданские права и он будет жаловаться на них в ВЫСШУЮ ИНСТАНЦИЮ. На самом деле, Пит не имел никакого представления о том, как устроена судебная система в Соединённых Штатах, но ему подумалось, что «высшая инстанция» будет звучать угрожающе…

«Нам жаль, мистер Уильямс, но если вы не уплатите долг…», – услышал Питер чей-то невероятно далёкий от его жизни голос и бросил трубку.

Когда вечером пришла Кэндис, Питер успел напиться и уже несколько часов сидел перед мольбертом. С отсутствующим взглядом он качался на деревянном стуле, зажав в правой руке пустую бутылку, а в левой руке – мастихин. В общем-то, мужчина уже и не мог припомнить, для чего он взял из ящика этот инструмент, да и вспоминать не было никакого смысла.

Сегодня у него снова ничего не вышло.

Разумеется, где-то на глубине своего подсознания Питер понимал, что он давно испытывает настоящий творческий кризис. Если раньше он хотя бы мог на полученные от уличной торговли в Кроссроудс гроши купить себе алкоголь, и за выпивкой скоротать время до следующей гениальной идеи, то что делать теперь, когда у него не было даже внятной идеи для картины – он просто не представлял.

Однако, как бы в эту дождливую ночь Питер не горевал, он ещё не догадывался о том, что настоящие проблемы у семьи Уильямсов появятся буквально на этих выходных, начиная прямо с субботы.

А виноватой окажется… – кухонная печка.

***

– Питер, проверь пожалуйста печку! – крикнула ему Кэндис из кухни. – Она совсем не кипятит воду!

Уильямс поднялся с дивана, неторопливо поставил коробку с пиццей на столик, а банку пепси отложил в сторону.

– Что случилось?

– Пит, я же говорю – вода в кастрюле не кипит! Я поставила её на конфорку минут двадцать назад, уже успела почистить и порезать все овощи, а она до сих пор – ничего… Проверь, а?

– Кэндис, если я обучался в Европе, это не значит, что я что-то понимаю в технике… – сказал Питер, переведя все ползунки печки в «ноль». Кряхтя, он отодвинул плиту и посмотрел на розетку – штекер был на месте, горелым не пахло. Саму плитку они покупали около года назад.

«В чём же тогда дело? – задумался художник, и сам же себе ответил: – Ты знаешь, старина – не прикидывайся дурачком…»

– Так, давай-ка я кое-что проверю снаружи, а ты пока постой тут, хорошо? – обратился он к Кэндис, почувствовав в районе шеи неприятный холодок.

Конечно же он догадывался, что именно произошло.

– Да, дорогой. Хочешь проверить предохранители? Будь осторожен, ладно?

– Окей, – беспечным тоном ответил Питер. Он подумал, что сейчас было бы весьма кстати, если бы его на улице встретила шаровая молния и наградила разрядом тока, достаточным для кратковременной потери сознания.

Мистер Уильямс вышел из дома и увидел, что электрический щиток на столбе рядом с их домом явно открывали – пломба была аккуратно снята.

«О нет…», – заныл Пит.

«О да! – воскликнул противный внутренний голос, – Открывай карман шире, старина!»

Они точно были здесь. Сотрудники муниципальной компании. И отключили дом Уильямсов от общей линии электропередач, как и обещали вчера. И теперь они, а в большей мере – Кэндис, – остались без электричества. В выходной день. В единственный выходной миссис Кэндис Уильямс, когда она намеревалась позвать в гости коллег с работы.

Кошмар из сновидения Питера стремительно воплощался в реальность, вот только теперь его сковывала не фантасмагорическая жижа, а вполне реальная сила – сила человеческого стыда. Он некоторое время стоял на лужайке, в оцепенении уставившись на длинный столб, от которого к их дому были протянуты толстые высоковольтные кабели, в мгновение ока ставшие бесполезными.

Что ж, теперь семья Уильямсов откатилась на полторы сотни лет человеческого прогресса назад – в век парафиновых свеч и масляных ламп. Внутренний голос пожелал Питеру приятных выходных и затих, уступив место тупой растерянности. Питер почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.

Он обернулся и увидел в окне Кэндис. Она смотрела на него, скрестив руки на груди. Естественно, она всё поняла.

Питер вернулся обратно в дом, зашёл на кухню. Он приготовился увидеть типичную для его жены реакцию на жизненные неприятности – плачь, скулёж или истерику, но увидел нечто совершенно другое. Кэндис стояла неподвижно, продолжая держать руки на груди. Девушка молча смотрела на мистера Уильямса и лишь её ноздри издавали возмущённое сопение – теперь, после отключения электричества, сопение Кэндис осталось единственным звуком в комнате.

Наконец, Питер решил прервать молчание:

– Кэндис, я…

Кэндис передёрнула плечами и продолжила холодно смотреть на своего мужа. Питер сел за кухонный стол, положил руки на столешницу и фыркнул.

– Что ты хочешь от меня услышать? Что я соврал тебе? Да, чёрт возьми, Кэндис, я тебе соврал! Ты довольна?!

Кэндис смерила его презрительным взглядом и ответила:

– Получается, ты уже давно меня обманывал?

Питер кивнул, понурив голову.

– Я не хотел…

– Значит, это была правда… Полгода, Питер! – истерично выкрикнула девушка. – На что ты тратил деньги долбанных шесть месяцев?! – она вдруг быстро приблизилась к Питеру, подняв руку… – Или мне стоит спросить на КОГО?! – …и ударила его тыльной стороной ладони по щеке.

Кэндис никогда не ходила в спортзал, но шлепок вышел крепкий – от затрещины у Питера зазвенело в ушах. Он весь покраснел, но сдержался – сжав кулаки, художник вкрадчиво произнёс:

– Ты дура, Кэндис. Я. Тебе. Не. Изменяю.

Миссис Уильямс замахнулась во второй раз, но Питер поймал её руку.

– Отпусти меня, – задёргалась Кэндис, – что ты скрываешь, Питер Уильямс?! Если ты мне не изменяешь, то почему нам отключили свет?! Ты же тратишь куда-то свои деньги!

– Кэндис, подумай сама, я же всегда дома сижу! – Питер отпустил её руку, и она отшатнулась от него, едва не упав. – Я перестал общаться к кем-либо, кроме тебя, с тех пор как мы переехали из Нью-Йорка в эту сраную дыру! Кому я тут нужен? Дороти с Марго? Тем более, без заработка… – вот тут Питер понял, что он проговорился. Теперь девушка иначе посмотрела на него – со смесью недоверия и интереса. Пит пригласил её сесть за стол и тяжело вздохнул, потрогав красную щеку.

– Да, всё это время я не платил не потому, что изменял тебе – я даже к почтальону боюсь выходить, за открытками от твоей родни, – а потому, что мне просто нечем было платить, Кэндис…

– Но ты ведь каждый раз соглашался, когда я тебя просила оплачивать наши счета… Почему?

– А ты ничего не замечала в последнее время? – ответил вопросом на вопрос Питер. – Может, я вдруг стал много пить? Или совсем не провожу времени в мастерской?

Настал черёд краснеть Кэндис. Она разгладила примятый от «потасовки» уголок на фартуке, и неуверенно сказала:

– Да, ты и правда редко поднимаешься в мастерскую, но я совсем не понимаю, какое это имеет отношение к…

Питер всплеснул руками, горько усмехнувшись.

– Конечно, какое тебе дело до моих «чудаковатых хобби», верно, Кэндис? Кого интересует, продаются мои картины или нет – главное, чтобы я присутствовал на каждом банкете вашей дурацкой фирмы в роли мужа-художника миссис Уильямс, нашей лучшей сотрудницы…

– Питер, я совсем так не думаю, – мягко сказала девушка, – ты же знаешь. Я горжусь тем, что мой муж – известный, пускай и в узких кругах, но – настоящий художник. Мы ведь можем купить тебе любые кисточки, любой мольберт, только скажи! Я ведь не заставляю тебя платить за всё, что мы едим, за одежду и остальное… Я просто хочу, чтобы ты мне не врал. А за электричество я бы и сама заплатила – моей зарплаты хватит, верно?

– Я хочу самостоятельно платить за себя и за тебя, Кэндис. В ресторанах, в магазинах, да хоть бензином тебя заправлять на рабочую неделю. Чёрт возьми, да хотя бы и за электричество платить, но… Либо я что-то делаю не так в своей жизни, либо вокруг меня сплошные идиоты, которые совсем меня не понимают. Эти умники только и могут говорить мне о том, что у меня самые бездарные картины в штате Канзас…

Кэндис коснулась его руки и покачала головой:

– Дорогой, я тебя понимаю… – Питер взглянул на неё, и она снова кивнула. – Да, я правда тебя понимаю. Понимаю, что тебе трудно пробиться среди такого количества критиканов. У меня ведь было точно также на работе, если ты помнишь…

– Да, – ответил Уильямс, – я помню. Они все думали, что ты очередная девчонка из деревни, которая закончила колледж для бедняков и пытается занять их место.

– Точно, – рассмеялась девушка. – Они так волновались, так увлеклись придумыванием различных козней и прозвищ для меня, – «Дуры-Из-Оклахомы», – что сами не заметили, как я потопила их, прежде чем они успели очухаться… Ты помнишь, почему так вышло?

– Ты работала. Много. Целыми днями сидела в офисе.

– Да, так и было. Работала не покладая рук, и вот – теперь я делаю кассу конторе, в одиночку закрывая сделку на сто тысяч баксов, а те неудачники к концу квартала отправятся в очередь за бесплатной похлёбкой… Питер, – она крепко сжала мужу руку, посмотрев ему в глаза. – Если бы не твоя поддержка тогда, у меня бы ничего не получилось. Ты взял на себя все домашние дела, ограничил деловые встречи и поездки после свадьбы, чтобы воплотить МОЮ мечту…

Вот тут Питер призадумался. Как же вышло, что он никогда раньше серьёзно и не размышлял об этом?

После переезда в США он действительно связался с некоторыми преподавателями-гастролёрами, представителями академической школы живописи, которые несколько раз в год посещали Прагу. Некоторое время на правах дружеского знакомства Уильямс предоставлял им картины для показа на частных выставках. Конечно, оплата тоже была, своего рода «дружеская», но это было пустяками в глазах молодого художника – на самом деле, Питер куда больше нуждался в признании своего творчества.

В свою очередь, высокая публика Нью-Йорка – читатели и критики – отнеслись к его творчеству весьма сдержанно, если не сказать враждебно. Одни воспринимали Питера, как последователя чешской школы живописи, скованной грузом традиций и жанровых клише, а другие видели в его творчестве, наоборот, низвержение основных правил, которыми определялась принадлежность художника к направлению реализма. В целом, оба лагеря «рецензентов» сходились в одном – искусство Питера чуждо для публики Соединённых Штатов.

Тем не менее, Питер Уильямс не терял надежды пробиться сквозь стену предвзятого отношения: за несколько лет жизни в Нью-Йорке он выслушал много критики в свой адрес, но не сдавался до последнего… Его бывшие преподаватели видели, как молодой человек буквально сгорает на их глазах, но ничего не могли сделать с этим – от их протекции Уильямс упрямо отказывался раз за разом.

С Кэндис они встретились на одной из выставок, когда Питер в последний раз выставлял собственные работы на общее обозрение, поддавшись уговорам одного из профессоров: пожилой преподаватель попросил Питера поучаствовать в благотворительном показе, который устраивал его знакомый бизнесмен. Кэндис единственная заметила, что картины Питера были на голову выше всех остальных работ, участвующих в показе, как по качеству выполнения, так и по эмоциональному накалу сюжетов. Питер и Кэндис обменялись номерами телефонов и стали проводить время вместе.

Кэндис снимала комнату в общежитии, а сам Питер перебивался то по квартирам знакомых художников-эмигрантов, которые закончили академию раньше него и трудились в основной массе на поприще редакторов модных журналов, то по разным встречам «творцов» сомнительного происхождения – по большей части, это были бездельники или наркоманы, слабо связанные с настоящим искусством, однако у Питера попросту не было выбора, как и денег для оплаты нормального жилья.

Питеру нравилась Кэндис – она тоже хотела занять место в этом изменчивом мире, и мечтала добиться успеха в финансовом бизнесе. Они оба были чужими в Нью-Йорке: после обучения в Праге он мыслил себя настоящим европейцем, а она становилась чужаком внутри собственной страны, когда сообщала людям, что родилась в маленьком бедном городке в штате Оклахома.

По началу Кэндис боялась пылкого нрава молодого человека – ей казалось, что он такой же, как художники из романов Анри Мюрже: вспыльчивый, безответственный, с «богемной придурью» и склонностями к дурным привычкам. Людей из маленьких городков всегда настораживали такие деятели… Вот только Уильямс никогда не придерживался «спутников творчества» писателей и художников XX века: ему было плевать на алкоголь, а наркотики он считал лишь пародией на то, какие вещи может вытворять воображение в трезвом уме человека. Однажды, он сказал Кэндис, что ведущая сила художника – в его внутреннем стержне, а не в дешёвых удовольствиях. Если этот стержень есть, то настоящего творца ничто не сможет остановить на пути к славе.

Этот ответ её устроил, и они стали парой.

На четвёртый год проживания в Нью-Йорке дела у Питера стали идти совсем плохо, и она предложила ему переехать к ней – он согласился. Чем больше она общалась с ним, тем больше восхищалась силой его характера: мужчина не обращал внимания на критиков, и не слушал тех, кто предлагал ему простой способ: например, рисовать в журналах. Уильямс привык во всём полагаться исключительно на себя, свои силы, и хотя временами ему было очень трудно придерживаться этого решения, он не оставлял попыток. Целыми днями он ездил по разным выставкам и общался с влиятельными людьми от мира искусства, которые легко могли дать ход его творчеству, однако многие из них представляли авторитетные журналы и аукционы живописи. Слишком велика была опасность навлечь на свою голову критику из-за мрачности произведений Уильямса…

В итоге, финансовая компания предложила Кэндис переехать в Марш-хиллз – пригород Канзас-сити, где «Уоллес Реалти Менеджмент» открыло новое отделение по продаже недвижимости. Она спросила Питера, согласен ли он. Конечно, если бы он был против, она терпеливо перенесла бы его отказ, но Питер и сам уже находился в тихом отчаянии: Нью-Йорк был закрыт для него, а пользоваться авторитетом других людей, его знакомых преподавателей или друзей в модных журналах – он решительно не хотел.

Взвесив всё, художник решил начать на новом месте. Уильямс был уверен, что в «периферийном штате» конкуренция в искусстве наверняка будет меньше – тогда он думал, что ему будет легче построить карьеру вдали от интеллектуалов, способных только критиковать то, что они не понимают. Короче говоря, он положительно отреагировал на предложение Кэндис, и они без сожалений покинули мегаполис, переехав в сонный Марш-хиллз.

Спустя некоторое время, Питер и сам не заметил, как с головой погряз в хозяйственных делах. В неторопливой жизни пригорода он наконец получил больше свободного времени для творчества, избавившись от назойливой необходимости постоянно искать заработок – Кэндис получала достаточно, чтобы не беспокоиться как минимум о пропитании. Вот только его положение на сцене современных художников не изменилось; былое рвение превратилось в то, что офисные клерки называли «рутиной» – сам же Пит предпочитал называть свой быт другим литературным словом: застой.

«Канзасский-Застой» плохо влиял на настроение Питера, а вот у его жены тут конкурентов не оказалось – с теми знаниями, что она получила в Нью-Йорке, ей открылись многие двери. Никто не ожидал от обычного конторского служащего, менеджера среднего звена, такой настойчивости в ведении финансовых дел организации. Подобный подход для компании «Уоллес Реалти» был чем-то новым – и Кэндис разрушала шаблон за шаблоном.

Она была из глубинки, но разговаривала строго, по существу, грамотно определяла цели и потребности клиентов. Она была женщиной, но имела по-мужски твёрдую волю, не поддавалась на уговоры конкурентов. Она стала зарабатывать приличные деньги, наравне с другими конторскими служащими, но ни капли не изменилась – со всеми разговаривала так же вежливо, как и в начале своей карьеры.

А Питер… А что Питер? Всё это время он сидел дома, променяв своё призвание на удел домохозяина.

– Знаешь, Кэндис, – промычал Уильямс, разом вынырнув из глубоких раздумий, – я всё это время сидел дома только ради тебя… Но я художник, а не прислуга. Я мужчина, в конце концов!

– Дорогой, – ласково обратилась к нему девушка, – сколько раз я тебе говорила, что прекрасно понимаю – быть художником это твоё призвание, но призвание не приносит денег, по крайней мере в наши жестокие времена…

– И что ты хочешь этим сказать? – Питер криво усмехнулся. – Что я должен пойти работать в эти картонные коробки? Может, мне заправщиком стоит устроиться?

– Послушай, ты прекрасно понимаешь о чём я говорю. Взять хотя бы Гарри Дэвидсона…

– О, – вскинулся Пит, – этот Гарри Дэвидсон! Улыбка на миллион долларов! Ты постоянно приводишь в пример этого говнюка, который брызгается женским парфюмом.

– Питер, он не говнюк. Ну, – Кэндис сделала неопределённое движение рукой, – может, совсем немножко выпендрёжник. Но дело же не в этом! Он работает со своей женой в нашей фирме. Они вместе ездят к клиентам, взяли ипотеку на большой дом и готовятся завести ребёнка…

– Опять ты про это?! – Пит картинно начал загибать пальцы: – Гарри, работа в вашей конторе, большой дом, ребёнок. Ты же знаешь, что я пока не готов к детям.

– Да, я знаю, – у Кэндис заблестели глаза. – А ты знаешь, сколько мне лет, Питер?!

– Тридцать, – сухо ответил он. – В прошлом году тебе исполнилось тридцать лет, и что? Мне двадцать восемь, и я совсем не…

– ТРИДЦАТЬ! – выкрикнула Кэндис и, срываясь на плач, всхлипнула: – Мне уже тридцать, а ты… Ты… Тебе легко говорить!

Питер попытался взять её за руку, но она одёрнула пальцы, резко отвернувшись. Её лицо покраснело, а худые плечи затряслись в приступе истерики.

– Почему ты не можешь быть таким, как все?! Найти себе хорошую работу, а не ходить на эти чёртовы выставки, с которых тебя каждый раз выгоняют, – произнесла Кэндис сквозь слёзы. – Я люблю тебя, но не понимаю, почему ты никогда меня не слушаешь… Ты продолжаешь рисовать эти дурацкие картины, хотя прекрасно знаешь, что они нужны только ТЕБЕ ОДНОМУ!

Питер медленно отодвинулся от стола.

Сощурив глаза, он сжал зубы и почувствовал, что находится на грани. Ещё чуть-чуть и он выскажет Кэндис всё, что думает об этой ситуации прямо здесь и сейчас. Художник молча смотрел на то, как Кэндис плачет, как она обхватила себя руками, в попытке показать Питеру, как ей плохо и какой он ужасный человек, раз довёл её до такого состояния. Что ему сделать? Утешить её, согласиться с тем, что весь смысл его жизни – его творчество, то, откуда он черпал силы всю свою жизнь, все мечты его несчастного детства о славе непревзойдённого живописца – всё это бред?! Увлечение, недостойное правильного с позиции социальной ячейки мужчины? Согласиться с тем, что большую часть своей жизни он выводил на холсте глупые писульки и кривые завитушки, которым, в конечном итоге, место на помойке?

Уильямс вспомнил, как пару дней назад в порыве разочарования выкинул картины в мусорный бак и настолько сильно прикусил губу, что, кажется, пошла кровь. Ему стало так тошно – от самого себя, от Кэндис, от Гарри Дэвидсона и от конторы «Уоллес Реалти».

– Что ж, дорогуша, – упавшим голосом произнёс Питер, – наконец-то ты сказала мне правду. Тебе всегда было плевать на то, что я делаю. На мои увлечения, на то, что мне нравится. Я всегда лишь позорил тебя, не так ли?

– Нет-нет, Питер, постой… – промямлила Кэндис.

– Верно, я всегда был только обузой для тебя. На самом деле ты бы и сама тут прекрасно справилась. Жаль, что тебе всегда приходилось умалчивать о том, что твой муж, на самом деле, не таинственный творец, а вонючий бездельник… – Питер облизнул губы, зло бросив ей: – Можешь радоваться, больше я тебя позорить не собираюсь.

Кэндис подняла голову, в попытке взглянуть мужу в глаза, но он встал и, не оборачиваясь, вышел из кухни. Быстро переодевшись, художник вышел на улицу, напоследок громко хлопнув дверью.

***

На улице Питер встретил чету Дэвидсонов.

Лили и Гарри были единственными, кого знал Питер из коллег Кэндис, и они часто ужинали вместе – в основном, по инициативе жены. Честно говоря, Питер искренне недоумевал, как такая женщина, как Лили может быть замужем за таким самовлюблённым кретином, как Гарри. Всегда такая добрая, милая – и немного грустная, – она нравилась Питеру, но больше в качестве собеседника. Как ни парадоксально, но Питер терпеть не мог разговор на высокие темы: он требовал уважения к своему делу, но особенно не настаивал на том, чтобы люди пытались изображать из себя знатоков искусства. На совместных встречах они говорили с Лили о разном: о фильмах, о новых детективах-бестселлерах, иногда – о разных курьёзах в риэлторском ремесле, но никогда их разговор не перетекал в вялое перебрасывание фразами а-ля: «О, так вы художник? – Ну, да. – И что рисуете? – Картины. – И как, получается?». Словом, Питеру нравилось в Лили то, что в разговоре они всегда придерживалась нейтральных тем, однако сказать такого о Гарри Дэвидсоне он никак не мог…

– Ох, старина Питер! – Гарри натянул приветливую улыбку, поймав руку Пита, и с таким энтузиазмом затряс её, что казалось, будто он здоровается не с мужем коллеги по работе, а с самим президентом Соединённых Штатов или первым астронавтом, недавно побывавшем на Марсе.

«Вот потому-то он и делает такую кассу, жополиз…», – раздражённо подумал Питер.

– Привет, Пит, – сказала Лили, искренне улыбнувшись. – Рада тебя видеть.

– Привет, Гарри, – Питер постарался скрыть недовольство, пока Гарри продолжал трясти его руку, – Привет, Лили.

– Смотрю воздух нашего маленького городка пошёл тебе на пользу, – с притворным восхищением сказал Гарри, похлопав Питера по спине. – Ты будто бы набрал вес, дружище. Как твоё высокое ремесло?

Гарри подмигнул Уильямсу и неприятно ткнул кулаком в плечо.

– Гарри, тут скорее Кэндис со своими салатами постаралась, – весело поправила мужа Лили.

– Ага, – вяло ответил Питер, пытаясь игнорировать Дэвидсона. – Кэндис делает всё, чтобы я чувствовал себя здоровым.

– Кстати говоря, по поводу Кэндис. Мы думали, что будем ужинать все вместе, – заметила Лили, вопросительно посмотрев на Питера. – Куда направляешься?

– У меня встреча.

– В такую темень? – Лили посмотрела на наручные часы и недоверчиво произнесла: – Поздновато для деловых встреч…

– Позвонили по поводу новой выставки и мне пришлось сорваться… – махнул головой Питер. Им было ни к чему знать о размолвке с Кэндис. Художник виновато развёл руками и сказал: – Так бывает, Лили, когда имеешь дело с творческими людьми…

Гарри снял очки, потёр переносицу, и жестом попросил Питера уединиться. Они на пару шагов отошли от Лили, и Гарри наклонился к Уильямсу.

– Вы повздорили с Кэндис, верно? – Питер собрался открыть рот, но Гарри прервал его, понимающе закивав головой. – Можешь ничего не говорить, я ведь сам женат уже лет шесть…

– Лили, – деловито обратился он к жене, – отпустить Питера одного гулять в таких потёмках будет не по-джентельменски. Пожалуй, вы с Кэндис устроите маленький девичник, а я провожу Питера на его деловую встречу, ладно?

Лили многозначительно посмотрела на Гарри, сделала движение губами, будто хотела что-то возразить, но передумала и просто кивнула головой.

– Хорошо, не задерживайтесь допоздна. Я переночую у Кэндис, если что.

Гарри с благодарностью кивнул ей в ответ и поклонился. Лили улыбнулась и помахала им рукой.

– Итак, дружище, что ты задумал? – спросил Гарри заговорщическим голосом, когда Лили скрылась из виду. – Куда пойдём?

Недолго думая, Питер ответил: «В бар»

***

Бар «У Джо» располагался на выезде из города и пользовался не самой хорошей репутацией. Вообще-то, Гарри предпочитал посещать более гламурные заведения, преимущественно располагавшиеся в «Мидтауне» Канзас-сити: клубы для белых воротничков, где можно было раздобыть разные «штучки», как называл их Гарри. «Штучки» не были его пристрастием, а, скорее, тем, чем он изредка баловался ещё со времён обучения в престижном университете. Тем не менее, он считал себя настоящим мужчиной, который может и в клубе потанцевать под электронную музыку, и в баре пива попить. Словом, он подозревал, что Питер считает его неженкой и решительно хотел доказать обратное.

Они уселись за пустой деревянный столик, с грохотом водрузив перед собой две здоровенных кружки пенного.

– Старое доброе пиво, да? – с напускным пренебрежением сказал Гарри, приподняв бровь. – Будем?

– Будем, – выдохнул Питер.

Они чокнулись и Гарри небрежно отпил из высокого стакана. Как бы ни хотелось ему выглядеть брутально в своей лиловой вязаной жилетке поверх рубашки от «Ральф Лоран» за сто баксов, но он не смог скрыть чувство отвращения – всё-таки его напитком была Пина, а пиво он всегда считал дешёвым пойлом для реднеков. В свою очередь, Питер ничего подобного не испытывал и был готов пить что угодно ещё со времён безумного выпускного в художественной академии, когда они с однокурсниками исходили пешком всю Прагу в поисках самого вкусного Эля…

Гарри отрыгнул, застенчиво прикрыв рот ладонью, и покраснел.

– Ну, как? – насмешливо спросил его Питер, который исподлобья внимательно следил за ним. – Хорошо пошло?

Гарри снова отпил и поднял большой палец.

Питер вытер усы и огляделся. В баре было мало народу, видимо из-за прохладной погоды. Кому охото справлять нужду после доброй бочки выпитого пенного на холодном воздухе? Обычно тут частенько останавливались байкеры, но сезон шальных заездов ещё не успел начаться – можно было не беспокоиться о том, что кому-нибудь не понравится выражение на лице Питера или запонки Гарри… В помещении помимо них находились лишь бармен, да несколько мексиканцев подозрительного вида – они угрюмо играли в карты, попивая скотч.

– Так что, Пит, – обратился к нему Гарри, выдохнув хмельной дух через нос, – что у вас стряслось?

– Знаешь, Гарри, я бы не хотел выносить сор из избы, если ты понимаешь о чём я…

Гарри замотал руками.

– Слушай, Питер, я – лицо непредвзятое. Точнее, предвзятое, но совсем не в том смысле, о котором ты подумал. Мы давно знакомы, и неужели ты ещё не понял, что я – лучший собеседник в этом захудалом городишке для такого интеллектуала, как ты? – Гарри кивнул бармену, показав пальцем на их успевшие ополовиниться кружки. – Разговор останется между нами, обещаю тебе.

Питер сходил за новой порцией пива, и, вернувшись к Гарри, внимательно посмотрел на него.

– Гарри, не думаю, что ты поймёшь меня. У вас с Лили, наверняка, никогда не бывает размолвок. Она выглядит такой… – счастливой.

– Да, – гордо ответил ему Дэвидсон, – она чудесная женщина. Но всё-таки ты не прав…

Питер вскинул брови и вопросительно посмотрел на собседника.

– Что ты имеешь в виду?

Достав из наружного кармана железный портсигар, Гарри выудил сигарету.

– Ты не против?

Питер одобрительно кивнул. Дэвидсон прикурил от блестящей зажигалки и выпустил облако дыма.

– Давным-давно я кончил Оксфорд. Думаю, ты наслышан о том, какие там суровые порядки… – Для приличия Питер покивал головой и жестом руки подбодрил Гарри. Тот снова затянулся, и продолжил: – Так вот, порядки там что надо. По сути, ты ещё до выпускного должен прекрасно понимать, кто ты такой и куда направляешься…

– То есть, ты должен заранее знать, где будешь работать? – уточнил Пит.

– Да-да, верно. Я так и знал, что ты в теме, – рассмеялся Гарри. – Собственно, вашему покорному слуге отец приготовил местечко в своей компании. Я ему говорю: «Пап, но я хочу путешествовать, встречаться с женщинами!», а он мне: «Гарри, разговор окончен», и всегда уходил. Вот так он уходил-уходил, а потом я взял, закончил университет – и сам ушёл. Много где побывал, много чего видел. Много с кем успел повстречаться – короче говоря, жил на полную. А потом встретил Элизабет…

Гарри надолго замолчал, уставившись куда-то в своё пиво тупым взглядом, так что Питеру пришлось прервать молчание:

– И что? Лили, в смысле, Элизабет, она… Повлияла на тебя?

– Да, хорошее слово ты выбрал, дружище, – вздохнул Гарри. – Она изменила меня. Казалось бы, что в ней такого? Дочка какого-то владельца сети «мясных супермаркетов», но её глаза… Я посмотрел в них и сказал себе: «Гарри, пришло время меняться!»

Пока Гарри рассказывал про «Элизабет-Лили», Питер заметил, что его собеседника с каждым глотком всё больше и больше развозит: ему будто всё труднее становилось выговаривать слова, словно язык во рту постепенно выходил из-под его контроля.

«Надо его поторопить, а то такими темпами придётся этого хлюпика на себе тащить до дома», – подумал Уильямс и тронул Дэвидсона за рукав.

– Послушай, но ты сказал, что и у вас бывают ссоры, да?

Гарри оторвался от пивной кружки и нахмурился.

– О, конечно бывают. Но я всегда знаю, что если бы не она, то я бы так и остался самодовольным мажором, прожигающим деньги своего богатого папаши… – он икнул и продолжил: – Она уже работала в «Уоллесе», и только благодаря её рекомендации меня взяли на руководящую должность!

«Конечно, Оксфорд тут совсем не при чём, Гарри…» – мысленно возразил Питер, с сомнением посмотрев на своего собеседника, но вслух ничего не сказал.

– Послушай, – Гарри будто услышал его мысли и вздёрнул подбородок, – можно подумать, будто там смотрели на моё образование, но это не так! Я просто решил, что я мужик. Решил, что твёрдо хочу зарабатывать самостоятельно, без отцовской помощи. Конечно, он был в большом удивлении, что его сын решил поселиться вдали от городского шума, да и к тому же начал работать в сфере недвижимости, но я думаю, в глубине души папаша всегда хотел, чтобы я стал самостоятельным… Собственно, к чему я веду?

– И правда, к чему… – буркнул Питер, помассировав виски. Вся эта пустая бравада начинала напрягать его.

– Именно в браке я понял, кем я хочу стать! И я не про работу в «Уоллесе», Питер, – Гарри заулыбался, хлопнув Уильямса по плечу, а потом снова принял серьёзный вид и сказал: – Я понял, что мужчина – это в первую очередь тот, на кого можно положиться. Мог ли я, будучи с ветром в голове, содержать свою семью? Что ж, да пожалуйста: вот вам мешок денег и отстаньте от меня, но так не пойдёт. На меня бы нельзя было положиться, а деньги решают не всё в этой жизни, старина Питер! – Дэвидсон резко закончил свою мысль, будто Пит вконец утомил его расспросами.

Опустошив вторую кружку, Гарри щёлкнул пальцами бармену, на что тот с неприкрытой враждебностью покосился в его сторону.

– Сначала деньги.

Гарри похлопал себя по карманам и виновато обратился к Питеру:

– Выручишь?

Уильямс прикусил губу, что не могло скрыться от взора Гарри и бармена – бугай опустил на стойку огромные татуированные руки с пудовыми кулаками и красноречиво хрустнул костяшками пальцев. Громко засмеявшись, Гарри сказал им обоим:

– Да ладно, я же прикалываюсь!

Оплатив ещё парочку стаканов пива, Дэвидсон принёс кружки и сел обратно за стол.

– Ладно, давай поговорим о чем-нибудь другом. Хочешь услышать историю о старике-параноике, который недавно купил у нас апартаменты?

– Параноике? – переспросил Питер и нахмурился. Ему совершенно не хотелось услышать новый поток разглагольствований от пьяного Дэвидсона, потому он сразу предостерёг его: – Послушаю, но только если это будет интересно, договорились?

Довольно кивнув, Гарри достал новую сигарету и полез в карман за зажигалкой. Питер решил, что к Кэндис ещё рано возвращаться – вряд ли она уже успокоилась, так что стоит задержаться на лишние два стаканчика. Тем более, настолько пьяного Гарри Дэвидсона он ещё не видел никогда.

– Кэндис в последнее время начала приносить большую выручку нашей компании, – начал Гарри издалека, – но к особым клиентам «Уоллеса» всё-таки посылают меня. Я, как начальник отделения, давно привык к экстравагантным просьбам и чудаковатым выходкам, а Кэндис всё-таки не хватает опыта в общении с подобными господами, без обид, Питер, – Гарри покрутил в руке дымящуюся сигарету и загадочно посмотрел на Уильямса. – Даже с моим солидным опытом продаж, такое я видел впервые…

***

В тот день Гарри послал Кэндис оформлять сделку на огромный пустующий комплекс, который выкупила под свои нужды известная фармакологическая компания, а сам занялся особым клиентом. Некий пожилой богатей запросил самого опытного сотрудника фирмы, чтобы тот провёл ему консультацию по поводу дорогих апартаментов в районе «Плаза». Гарри по телефону назначил ему встречу, и в назначенный час прибыл на Гарден Стрит, 24.

У парадной двери его ожидал импозантный джентльмен в длинном пальто и широкополой шляпе – он был одет по моде 30-х годов, да и сам выглядел, будто родился ещё до Великой депрессии…

– Меня зовут Виктор Далка, – вкрадчиво произнёс незнакомец.

– Мистер Далка, приятно познакомиться, – ответил Дэвидсон и продемонстрировал фирменную улыбку. – Можете звать меня Гарри.

– Хорошо, мистер Гарри. Жаль, что я вам такой услуги оказать не смогу. В моих краях принято соблюдать дистанцию между партнёрами, особенно, если один покупает, а другой – продаёт.

– Не совсем понимаю, о чём вы, сэр, – задумчиво потёр лоб Гарри, – но давайте перейдём в квартиру. Ближе к полудню обещали дождь, так что не будем задерживаться на улице…

Виктор взглянул на него и глубокомысленно протянул:

– Я думал, в этих широтах дожди идут не так часто.

– О, ещё как часто, мистер Далка… Прошу проследовать внутрь, – мужчина открыл чипом дверь подъезда и протянул руку. – После вас.

Далка поклонился ему и зашёл внутрь. «Чудной старикан, – подумал Гарри, крепко обхватив толстую папку с документами. – С иностранцами нужно быть повнимательнее, иначе они в миг начнут из тебя верёвки вить…»

– Откуда вы приехали? – попытался перехватить инициативу Дэвидсон. – У вас такой любопытный акцент…

– Я приехал из Восточной Европы, мистер Гарри, – загадочно ответил Виктор, и добавил: – Это далеко отсюда.

– А страна? – Гарри почувствовал, что начинает злиться на этого старого умника. Неужели они в своей Европе воображают, что каждый американец знает только путь от собственной кровати до ближайшего автомата с чипсами и пепси-колой? В Оксфорде Гарри был круглым отличником и не только знал где располагается Польша, но мог без труда отличить Латвию и Литву, что особенно ценилось на гуманитарной кафедре.

Виктор оценивающе посмотрел на Дэвидсона и странным тоном ответил:

– Румыния, мистер Гарри.

– Я знаю такую страну, – пытаясь скрыть раздражение, Гарри через силу улыбнулся. Он хотел добавить, что не все американцы страдают географическим кретинизмом, и он прямо сейчас может изложить этому пижону всю историю его крохотного клочка на карте за последние сто лет, и займёт это у него ровно пять минут, но вовремя догадался прикусить язык.

«Может, он просто хочет показаться дружелюбным, или проверяет меня…», – подумал он и открыл красивым позолоченным ключом тяжёлую дверь.

– Защита класса А62, как вы и указали в требованиях к апартаментам.

– Прекрасная работа, – довольно кивнул Виктор.

Жестом пригласив клиента внутрь, Гарри расстегнул папку и начал перебирать документы.

– Я всё подготовлю к сделке, а вы пока ознакомьтесь с квартирой, пожалуйста…

Мистер Далка снял шляпу, небрежно положил её на стеклянный журнальный столик с логотипом «Джек&Бетсон», и пошёл осматривать владения.

Компания «Уоллес Реалти Менеджмент» предлагала клиентам довольно большой перечень недвижимости, практически на любой вкус и кошелёк, но уже в офисе Гарри показалось, что этот мужчина особенно не мучился при выборе квартиры: он просто запросил самые просторные апартаменты в их каталоге и сразу же забронировал их, без предварительного просмотра. Потому-то Гарри и послали прямо в квартиру – подписать договор на месте.

Отделка богатого по меркам Канзас-сити пентхауса обходилась в десятки тысяч долларов: тут были и баснословной стоимости репродукции картин, мебель старейшей американской фирмы «Стикли», выдвижные шкафы, королевских размеров кровать, и самая красивая фурнитура, что была в каталоге «Уоллеса». Некоторое время назад, эту квартиру готовили для высокопоставленного чиновника из городской мэрии, однако он так и не смог её выкупить – пал жертвой скандала о коррупции в кабинете мэра. С тех пор, эти люксовые апартаменты показывали многим бизнесменам, но никто не решался: слишком дорогая сумма была вложена в оформление и материалы.

«Здесь отделка практически из чистого золота сделана, в переводе на денежные знаки, а этот… старикашка ходит с таким выражением на лице, будто ему тошно смотреть на всё это…», – подумал Гарри, наблюдая за Виктором. «Неужели ему и этого мало? Может, он ожидал, что внутри будет ещё дороже?!», – вдруг забеспокоился Гарри и нервно затеребил документы в руках. Внезапно мистер Далка остановился напротив блестящей решётки вентиляции.

– Мистер Гарри, кажется, я просил фирму позаботиться о вентиляции? – он испытующе посмотрел на Дэвидсона и кивнул в сторону решётки. – Что это?

Гарри стушевался и выронил документы на мраморный пол. Пока он собирал их, трижды успел назвать себя идиотом и словами посерьёзнее. Подобрав с пола бумаги, он выпрямился и проблеял:

– Сэр, фирма учла ваши пожелания. За этой хромированной решёткой скрывается вентилятор от немецкой фирмы «Фрише-Люфт» последнего поколения. Лопасти выполнены из авиационного сплава, а новейший механизм разработки берлинских инженеров позволяет максимально снизить шумовой диапазон работы и… – Далка разгневанно замахал на него руками и Гарри осёкся: – Что вас не устраивает, я не понимаю…

Виктор скорчил недовольное лицо и снова показал на вентиляцию:

– Молодой человек, вы, наверное, не в курсе, но я просил вашу компанию, чтобы мой заказ вёл самый компетентный сотрудник, понимаете? – Гарри хотел что-то ответить, но Далка властным жестом показал ему помалкивать. – Когда я сказал, чтобы ваши люди позаботились о воздушном проходе, я имел в виду, чтобы они… – он сделал многозначительную паузу, упрямо показывая пальцем в сторону решётки, – … залили ВСЮ вентиляционную шахту БЕТОНОМ.

– Простите? – Гарри решил, что он спит. Иного объяснения у него не находилось. Либо он спит, либо этот старик сошёл с ума. – Бетоном? Залить вентиляцию?

Виктор посмотрел на него, как на умственно-отсталого. Вздохнув, старик за руку подвёл Дэвидсона к самому отверстию и прошептал:

– Смотрите…

Гарри подчинился, хотя ему было понятно, что сквозь решётки мало что можно разглядеть. Он аккуратно приблизился к крохотным вертикального расположения разрезам, сквозь которые дул приятный свежий воздух.

– Я ничего не вижу, мистер Далка, – осторожно сказал Гарри.

– Вы и не должны, Гарри, – ответил Виктор. – Даже человек с идеальной остротой зрения не смог бы разглядеть тут ни черта. Однако, в том-то и дело, дорогой друг. Я просто не знаю, кто может там скрываться, вот что я имею в виду.


«Так, теперь понятно, – про себя заныл Дэвидсон, – Этот человек – сумасшедший. И никаких денег у него нет… Кажется, меня просто надули!»

– Вы удивлены, мистер Гарри, – будто бы прочитал его мысли Виктор, – но я сейчас всё вам объясню.

– Надеюсь на это, – упавшим голосом ответил Гарри и внимательно на него посмотрел. – У вас, наверное, должна быть серьёзная причина для таких… – требований.

– Безусловно. Если вы не против, мне будет легче объяснить, не вдаваясь в подробности. В 1986 году полиция задержала серийного маньяка. Его звали Остин Чапман, по прозвищу «Хоум Сталкер». Слышали про такого?

Гарри отрицательно мотнул головой.

– Я не увлекаюсь таким, мистер Далка.

– Разумеется, – кивнул Виктор, – а вот я увлекаюсь, хотя «тру крайм» это не главное моё увлечение. Собственно, этот подонок забирался к одиноким людям в дома и прятался в скрытых полостях между помещениями, комнатами. А знаете, как он следил за ними, когда эти люди оставались дома одни – наедине с этим кошмарным извращенцем?

– Н-нет, даже не представляю, – промямлил Гарри. От этой истории или от жуткого Виктора Далка, резидента Румынии, – у него зашевелились волосы на теле, а к горлу подступил ком. В Оксфорде он пару раз терял сознание, когда ему показывали трупы голубей, отравившихся чей-то брошенной жвачкой, так что Гарри считал себя очень впечатлительным человеком, и старался избегать подобных историй, однако сейчас было не выкрутиться…

Виктор выдержал необходимую для нагнетания саспенса паузу и сказал:

– Он следил за ними через ВЕНТИЛЯЦИЮ.

Гарри отчётливо показалось, как что-то за решёткой осторожно двинулось к нему, и он отпрыгнул от вентиляционного отверстия на добрых пару футов, чудом удержавшись от падения на холодный мраморный пол.

– Простите за грубость, мистер Далка, – отдышавшись, раздражённо выпалил Гарри, – но это полная чушь. Как вам не стыдно пугать делового человека такими баснями?!

Казалось, слова «партнёра по сделке» совсем не задели Виктора – наоборот, он выглядел так, словно добился нужного эффекта этим рассказом. Он дружелюбно похлопал Гарри по спине и сказал:

– Мистер Дэвидсон, это реальная история. И поймали его только благодаря нелепой случайности, хотя это уже совсем другая история… Короче говоря, залейте мне эту чёртову дыру бетоном – и я от вас отстану.

Гарри взял себя в руки и протянул старику смету.

– Простите, но оборудование дорогостоящее и уже включено в стоимость жилья. Я не смогу возместить вам его стоимость… – он развёл руками и пугливо покосился в сторону вытяжного отверстия.

– Вы так меня и не поняли, мистер Гарри? – засмеялся Далка. – Если я буду выбирать между жизнью и какой-то железной рухлядью из Германии, я лучше поставлю себе дешёвый громоздкий кондиционер с выводом на улицу. Можете взять вентилятор к себе домой, можете выбросить его на ближайшую помойку, но чтобы ко дню сдачи моих апартаментов его здесь не было и точка. Теперь понятно?

– Теперь понятно, – тупо повторил за ним Гарри. – Что-то ещё?

– Да, пришлите ко мне бригаду мусорщиков, грузчиков и строителей. Я хочу убрать здесь все перегородки между комнатами и весь этот безвкусный аляповатый хлам, – он обвёл рукой всё внутреннее пространство квартиры.

– Но… – Гарри выпучил глаза, – Всё это стоит…

– Здесь будет библиотека, а не дворец африканского диктатора. Делайте всё, что от вас требуется, мистер Гарри, – Виктор пожал ему руку, взял шляпу со стола и ушёл.

Через пару дней Гарри всё подготовил под сдачу квартиры – оставил голые стены, выдал грузчикам мистера Далка пропуск в апартаменты и самолично проверил работу строителей: вытяжку наглухо залили самой прочной смесью бетона из имеющихся в продаже. Соседи были в некотором замешательстве, но Гарри заверил их, что у них с Виктором две разных системы вентиляции, которые не будут пересекаться.

Финальная встреча с клиентом была назначена у Гарри на половину четвёртого, но он пришёл в квартиру заранее – уж больно ему не терпелось посмотреть на то, что принесли грузчики в апартаменты. Он не терял надежды на то, что Виктор пошутил по поводу библиотеки. Ну, не мог ведь он на полном серьёзе сморозить такую бредятину! Пентхаус в самом престижном районе Канзас-сити используют для хранения плесневелых книг – эта безумная картина не давала покоя сознанию Дэвидсона…

Открыв незапертую после грузчиков дверь, служащий «Уоллес Реалти» потерял дар речи. В просторном помещении вдоль стен, вплоть до самых окон, стояли длинными рядами шкафы, битком набитые разной литературой. Были тут и маленькие буклеты в картонных ящиках, и здоровенные фолианты, воздвигнутые на самый верх массивных железных шкафов. Посреди комнаты стояло несколько тяжеленных дубовых столов, доверху заполненных целыми горами хаотично лежащих на поверхности трубочек, похожих на древние египетские свитки.

Когда Гарри оторвал взгляд от книг, его ждало не менее шокирующее зрелище. Сначала он не поверил глазам, так что пришлось подойти поближе – в стеклянной высокой коробке стояло чучело саблезубого тигра в натуральную величину.

– Хотя, постойте-ка… Это не тигр… – с содроганием в голосе прошептал Гарри.

Он пригляделся и увидел, что покрытое густой шерстью тело принадлежало обезьяне, у которой прямо изо рта высовывались клыки-бивни, а из пальцев росли длинные острые когти, больше похожие на обломанные школьные указки. Это создание смотрело на мир остекленевшими, широко раскрытыми глазами, в которых Гарри с ужасом заметил навсегда запечатлённый след кровожадного безумия. Он с отвращением отвернулся и увидел, что за его спиной всё это время стоял Виктор, пристально наблюдая за гостем.

– Как вам моя коллекция?

– Шокирует, мистер Далка. Позволите личный вопрос? – неуверенным тоном спросил его Гарри, поправив галстук.

– Для вас я сделаю исключение. Задавайте.

Гарри медленно обвёл всё помещение взглядом и остановился на Викторе.

– Чем вы вообще занимаетесь? И почему приехали в Америку вместе с… этими книгами? – он махнул рукой на чучело: – И что это такое?

– Вы хотели задать один вопрос, мистер Гарри, – улыбнулся Далка, – но так и быть, я отвечу на все. Вижу, вы заинтересованы моим экспонатом? – он кивнул в сторону загадочного создания. – Тогда начнём с конца. Это индийский оборотень-обезьяна, Бхута… Существо поймали при свете луны в цепкие сети буддистские монахи и три дня окуривали священными травами, в попытке спасти её душу от проклятия. Обряд лишил создание жизни, а само тело осталось в качестве оболочки. Предупреждая ваш вопрос, нет – я не убивал Бхуту лично, а купил на специальном аукционе у людей, которые занимаются охотой на подобную живность.

– Живность… – как завороженный протянул Гарри.

– Да, именно так. Мой род деятельности предполагает интерес к особым видам. Я – криптозоолог.

– Извините, мистер Далка, но я не совсем понимаю…

– Мальчик мой, я изучаю окружающий мир и древних животных. Некоторые из таких животных незаслуженно считаются официальной наукой либо вымершими, либо продуктом человеческого воображения, однако мой экспонат – прямое доказательство обратного, – с нескрываемой гордостью пояснил Виктор. – Я щедро плачу тем, кто готов пошатнуть человеческие взгляды на обывательский мир. Иногда, участвую в международных конференциях, посвященных паранормальному, в общем смысле этого слова. Моё призвание заключается в том, что я готов продемонстрировать каждому простую истину – наш мир совсем не такой, каким люди привыкли его видеть на страницах школьных учебников и в документальных фильмах по телевидению.

Гарри заморгал, пытаясь согнать оцепенение. Старик говорил складно, но умом Дэвидсон понимал, что что-то тут не так… Краем глаза он заметил, как нечто блеснуло за стеклянной стенкой – в районе головы этой причудливой мумии. Он подошёл и стал пристально рассматривать таинственное создание.

– Виктор, а что это у… Бхуты… – на шее?

Мистер Далка наклонился к Дэвидсону и посмотрел на то место, куда он указывал. Невооружённым взглядом можно было заметить тоненькую металлическую скобку, похожую на аналогичную от канцелярского степлера, только покрупнее. Присмотревшись, Гарри различил как минимум ещё дюжину таких скобок. В один миг то, что вызывало у него ужас, превратилось в дешёвую куклу из детских музеев чудищ. А загадочный мистер Далка теперь выглядел в его глазах не иначе, как очередной старый чудак, помешанный на мистике.

– Вероятно, при транспортировке могла отвалиться голова, – неуверенно произнёс Виктор, – раньше я такого не замечал…

Гарри Дэвидсон притворно покивал головой и цокнул языком.

– Мистер Далка, у вас интересное увлечение, но давайте-ка завершим наше общее дело.

Виктор как-то странно нахмурился, почувствовав насмешку в голосе Гарри, но ничего не сказал. Взяв бумаги, он не глядя оставил красивую подпись на каждом листочке, обращая внимание лишь на галочки, возле которых надо было оставить согласие на принятие заключительных работ от фирмы.

Проверив документы, Гарри удостоверился, что всё в полном порядке, спрятал их в кожаную папку и протянул руку Виктору.

– Было приятно иметь с вами дело, мистер Далка.

Пожилой коллекционер ответил на рукопожатие, и вкрадчиво произнёс:

– Гарри, если вас заинтересует что-нибудь из того, чем я занимаюсь, вы знаете мой номер телефона.

– Вряд ли, мистер Далка, – Гарри попытался выдернуть руку, но старик крепко вцепился в его пальцы.

– Вы далеко не первый, кто мне так говорит.

Сверкнув золотыми коронками, Виктор улыбнулся и, отпустив руку Дэвидсона, поклонился ему.

– Всего хорошего, – поправив свой галстук, Гарри не стал отвечать на поклон.

***

Питер никогда не подозревал, что Дэвидсон обладает талантом рассказчика. Он чокнулся с ним, отпил пива и восторженно резюмировал:

– Безумная история, Гарри, но про «бивни» мне понравилось. Оказывается, чтобы ты перестал болтать про недвижимость без умолку, тебе надо всего лишь три стаканчика пива.

Гарри застенчиво посмотрел на художника: служащий явно не ожидал такой реакции. Они с минуту молчали, а потом громко засмеялись.

– Вот скажи мне, Пит, – обратился к нему Гарри, положив окурок в пепельницу, – откуда у таких сумасшедших берутся деньги?

– Ну, почему сразу «сумасшедших»? – возразил Пит, – Старик наверняка вдовец. Или дети выросли и разъехались по миру. Вот он и увлекается на старости лет всякой чепухой… Что ещё делать богатому пожилому человеку?

– Будем надеяться, что мой папаша не затянет нас с Лили в какую-нибудь секту, когда сравняется по возрасту с этим джентельменом, – рассмеялся Гарри. Посмотрев на часы, он тоскливо вздохнул. – Ну вот, уже полночь… Питер, я ведь обещал Лили не засиживаться. У нас завтра поездка на пикник в национальный парк, мне нужно будет утром заказать такси.

– Да ладно тебе, Гарри, останься, – начал упрашивать его Питер, – посидим ещё полчасика и разойдёмся?

– Нет, не могу, извини, Пит, – Дэвидсон отрицательно покачал головой, выложив на стол портсигар и пригоршню долларов, – Это в честь нашей встречи. Покури, если захочется, или выпей ещё.

– Вообще-то я не курю, но спасибо. Может, когда-нибудь и пригодится…. – ответил Питер. От алкоголя он совершенно раздобрел и сказал то, чего никогда бы не позволил себе сказать в трезвом уме: – Удачно вам провести время с Лили.

Гарри широко улыбнулся и ответил:

– Спасибо. Не расстраивайся так. Надеюсь, вы с Кэндис скоро помиритесь, – он похлопал Питера по плечу и шатающейся походкой вышел из бара, напевая что-то из восьмидесятых.

Питер отхлебнул пива. Возвращаться домой решительно не хотелось.

Хоть он и чувствовал себя обновлённым духовно – видимо, ему давно нужна была такая вот разгрузка, в стиле его пражских посиделок с однокурсниками, – но он ещё был обижен на Кэндис. Он делал для всё неё, занимался ремонтом в их доме, ходил с ней на корпоративные ужины, а она… Художник покосился на группу мексиканцев, вяло перекидывающихся картами – «А ведь когда-то и я хорошо умел перекидываться в покер», – подумал он и встал из-за стола. Пит спрятал сигареты в один карман, а в другой засунул деньги, вычтя из «пачки Дэвидсона» одну купюру.

– Четыре пива на тот стол, пожалуйста, – сказал он, положив хрустящую банкноту на стол скучающему бармену. Тот кивнул и пошёл за чистыми стаканами.

Питер приблизился к мужчинам и неловко откашлялся.

– Можно с вами сыграть?

Самый здоровенный из мексиканцев с вызовом посмотрел на Питера.

– Хочешь обыграть нас, парень?

– Хочу выпить с вами, – ответил Пит и тут принесли пиво.

Мексиканцы заулыбались.

– Тогда, будь как дома, амиго! – сказал их предводитель и рыгнул.

Они загремели кружками, сделав четыре добрых глотка. Несколько минут за столом раздавалось лишь сосредоточенное сопение взрослых мужчин. Который раз за этот вечер, Питер потянулся вытирать усы от пены. Остальные мужчины тоже закончили сопеть и вопросительно посмотрели на Уильямса.

– Во что играть будем, амиго?

– Покер, – не задумываясь ответил Питер и положил на стол деньги, оставленные Гарри. – Столько хватит для игры?

– Конечно, – ответил здоровяк. – Парни, ну-ка показывайте, что у вас есть.

На стол быстро посыпались мятые банкноты и покатились ржавые центы.

– Учти, жуликов мы не любим, – серьёзно сказал главарь Питеру и кровожадно улыбнулся. – Лучше тебе играть по-честному, а иначе пеняй на себя…

Питер кивнул и взял в руки карты. Первый раз за два года брака с Кэндис Уильямс художник играл в карты – да не просто играл, а с опасными незнакомцами, чьи деньги на столе – наверняка украдены у порядочных людей. Глубоко внутри Питера звенел колокольчик опасности, но его сердце заглушило этот навязчивый звук: он испытывал самое настоящее наслаждение от того, что совсем не боится этих громил.

Он намерен показать класс, и он это сделает, несмотря ни на что!

– Начали, – сказал Пит, и каждый из мужчин взял себе по две карты.

Спустя двадцать минут на их столе покоилось шесть кружек пива, а спустя час – уже восемь.

– Фулл-хаус, – с ухмылкой произнёс здоровяк. Двое мексиканцев вышли из игры. Остался только Питер. Главарь кивнул ему: —Вскрывайся.

Питер посмотрел исподлобья, нагло оглядев всех присутствующих.

– Флеш-Рояль, господа, – он выбросил на стол пять карт одной масти и победно хлопнул ладонями по коленкам. – Попрошу ваши денежки… – Уильямс потянулся рукой к груде купюр и монет, но здоровяк бахнул по столу тяжёлым кулаком.

– Мучачо жульничал!

– Это не правда! – выкрикнул Питер, – Я вообще первый раз играл за несколько лет! Чушь!

– Первый раз, говоришь, – зловеще произнёс громила и положил на стол монструозных размеров нож с деревянной рукояткой. Питер обратил внимание, что на рукоятке (уже) было несколько пугающего вида зазубрин. Что они означали – и дураку было понятно.

– Так ты хочешь наши деньги, жулик? – вторил ему низкий коротышка, криво ухмыльнувшись, – Попробуй, возьми.

Питер встал из-за стола. Весь алкоголь куда-то резко испарился, уступив место адреналиновой дрожи.

– Что ж, пожалуй, я откажусь от своего выигрыша, – сказал художник, подняв руки. – Вы не будете против, если я сейчас уйду?

Главарь мексиканцев прекрасно понимал, что Питер честно выиграл деньги, но уговора о том, что он позволит их забрать какому-то белому – не было. В принципе, можно было бы преподать этому незнакомцу хороший урок, но мужчина был искренне поражён игрой Уильямса и недоумевал, как этому человеку удалось обыграть его и двух братьев, которые с детских лет непрестанно упражнялись лишь в двух вещах: игре в карты и сражениях с другими бандами.

С самого детства громила испытывал суеверный страх перед перед такими людьми, на которых он видел отпечаток удачи – несомненную длань Божественного провидения.

– Ладно, парень, – сказал он, благосклонно махнув рукой, – я вижу, что Всевышний благоволит тебе, а мой народ это уважает. Ступай с миром и не вздумай возвращаться сюда.

Питер с благодарностью кивнул, и быстрым шагом двинулся в сторону выхода из бара, стараясь даже не смотреть по сторонам.

– Амиго, – окликнул его прямо перед дверью здоровяк, – попробуй сыграть в Блэкджек. На углу Долорес-лэйн и Марш-роуд есть заведение, где твой талант оценят по достоинству.

Питер промямлил нечто невразумительное и быстро выбежал на свежий воздух.

***

Весь последующий месяц они с Кэндис практически не общались, изредка перебрасываясь общими фразами. Она больше не просила его ходить за покупками, а он молча смотрел телевизор целыми днями.

Уильямс решил больше не заходить в свою мастерскую, а когда приходила Кэндис – отправлялся гулять на набережную реки Браш-крик. Несколько раз они выпивали с Гарри – тот прекрасно понимал, что проблемы в семье Питера никуда не исчезли, но больше советов не давал, благоразумно решив не лезть в чужие дела. Иногда Дэвидсон рассказывал Питеру про то, какие блестящие сделки заключала под его руководством Кэндис, на что Питер лишь безразлично кивал – и продолжал пить своё пиво.

В тот бар они больше не заходили, выбрав для встреч благообразный ресторан «Марш-хиллз Кантри Клаб». После встречи с Дэвидсоном Пит возвращался домой поздно ночью, раздевался и засыпал на кушетке в гостиной. Чем чаще он гулял один, тем сильнее его манило волшебное заведение на углу Долорес-лейн и Марш-роуд. Он пару раз проходил мимо него вечером, и сразу же приметил яркую неоновую вывеску «Роял Америстер» – это было то самое место, которое ему рекомендовал тот жуткий мексиканец.

Питер садился на скамейку рядом с остановкой общественного транспорта и наблюдал.

Он завороженно глазел на прозрачные двери, за которыми кипела таинственная жизнь. Туда непрестанно заходили люди в красивых смокингах с прекрасными женщинами в вычурных платьях. Иногда эти люди выходили раздосадованными, лишившись не только денег, но и своих женщин, чаще – с равнодушной миной, но иногда… О да, иногда он видел тех, кому повезло – и это было незабываемое зрелище! Счастливчики выкатывались из дверей – с взъерошенными волосами, расстёгнутыми пиджаками до самой рубашки, со съехавшими набок галстуками… Главное: они несли в руках пакет с логотипом клуба. И этот пакет знатно отягощал их руки – его содержимое сводило Питера с ума.

Впрочем, как бы ему не хотелось принять участие в карточных состязаниях, проводимых элитным клубом, у него и близко не было необходимой для игры суммы. Временами, когда Гарри был занят, Питер целыми вечерами сидел напротив игорного заведения и мечтал…

В один из таких вечеров, художник как обычно собирался понаблюдать за игорным клубом, но как только он добрался до своей «смотровой площадки», начал накрапывать дождь. Небо затянуло свинцовыми тучами, где-то вдалеке прозвучали раскаты грома. Расстроившись, Уильямс решил пойти домой – укрыться в клубе не представлялось возможным: в такой одежде его бы даже не порог не пустили.

Он быстрым шагом добрался до дома, заметив, что машина Кэндис стоит на дорожке. В прихожей горел свет – «Наверное, она только что вернулась», – подумал Питер. Ему совсем не хотелось пересекаться с женой, но выбора не было.

Он медленно открыл дверь.

– Питер, у меня кое-что есть для тебя, – к нему из гостиной торопливо вышла Кэндис в домашнем халате. На её лице читалось выражение крайнего беспокойства. – К нам на работу заявился какой-то странный тип, весь в татуировках – на шее золотая цепь, пальцы в перстнях…

– Очередной твой клиент? – мрачно спросил Питер.

– Нет, – ответила Кэндис, в замешательстве посмотрев на него. – К нам такие не приходят. Ему нужен был ты.

– Я? – переспросил Питер. – Может, ты что-то перепутала? Или он…

Кэндис замотала головой:

– Нет, он искал именно тебя. И ко мне обратился, потому что знал, что мы женаты. Это по его лицу было видно, я догадалась. В общем… – она порылась в нагрудном кармашке фартука, – … он просил передать тебе это.

Уильямс взял у неё из рук белоснежный конверт и прошёл в гостиную.

– Пит, нам сейчас нелегко, но прошу тебя, скажи мне во что ты ввязался на этот раз?!

Художник отмахнулся от неё, усевшись на краешек кушетки.

«Ни отправителя, ни адресата… – заметил Питер, рассматривая пустое место для контактов и сведений. – С первого взгляда видно, что бумага снаружи, как и, наверняка, внутри – дорогая. Следовательно, это частная служба доставки, но… Кто это может быть?»

Он задал Кэндис этот вопрос, на что она постучала по подбородку указательным пальцем и ответила:

– Он сказал, что это от его босса или что-то в этом духе…

«Прекрасно, – флегматично подумал Пит. – Это начинает напоминать дурной сюжет из детектива…»

Уильямс осторожно снял силиконовую ленту, и достал письмо, сложенное вдвое. «Удивительно, на бумаге не осталось ни одной вмятины. А какой запах от самого письма… Будто побрызгали туалетной водой!» – Питер усмехнулся своему глупому предположению, вспомнив, однако, рассказ Гарри о безумном богаче-франте из Румынии и его причудах…

Аккуратным, красивым почерком в письме было написано следующее:

«Дорогой мистер Уильямс, ваши картины оставили неизгладимое впечатление на меня!

Мы не знакомы, но я видел ваши работы. Нью-Йорк, благотворительная выставка живописи «Квестура Файн Арт». Я был приглашён моим старым знакомым, вашим бывшим преподавателем, – профессором Миллером, – присутствовать на данном мероприятии. По правде говоря, я не питал особых надежд на счёт этой выставки, однако же, к своему удивлению, я обнаружил настоящую жемчужину – ваши работы двухгодичной давности. Сначала я задался вопросом, почему их никто не стал покупать, предложил самую высокую цену, но мне объяснили, что на благотворительных выставках картины участников не продаются.

Какая жалость!

Вы – человек, который прозрел самую суть этого мира, и я восхищаюсь этим.

Мрачность предопределения, жестокость окружающих к слабым. Человеческое безумие и красота жертвенного порыва. Суровое испытание судьбой одинокого человека, вынужденного противостоять нерушимой стене догматизма и нравственной апатии нашего общества! Мои попытки понять своим умом то, что было изображено на этих картинах – не увенчались успехом. Оставалось лишь гадать, где вы сейчас находитесь и что успели написать за два года затворничества…

Наконец я узнал, что вы живёте в Марш-хиллз! Для меня было бы просто кощунством не воспользоваться таким подарком судьбы.

Наверняка Вам знакомо наименование «частный музей Гилберта-Честертона». Я купил это заведение ровно два дня назад, с намерением полностью поменять его концепцию. И знаете что? Проводя ревизию экспонатов и живописи, к своему крайнему разочарованию, я не обнаружил ваших работ там! У меня в голове не укладывается, как такой человек, как вы, может обделить своим вниманием единственное достойное ваших работ место в данном городе?

Я приглашаю вас на торжественное открытие обновлённого «Гилберта-Честертона»!

Отныне музей станет благотворительным учреждением. Покорно прошу вас откликнуться на моё приглашение и взять с собой столько ваших работ, сколько вы сможете. Я хочу понять сюжеты ваших картин, вникнуть в стиль волнующих меня произведений, что написаны вашей рукой.

Уповаю на то, что вы простите меня за небольшое вмешательство в вашу личную жизнь: я не имею права докучать вам, отвлекать вас от работы, потому пошлю моего гонца к вашей жене, с нижайшей просьбой передать вам это письмо.

Буду ждать вас через три дня. Искренне ваш, Гай Кастелло-младший.

P.S. Приводите с собой жену. Будет весело!»

Питер несколько раз перечитал письмо. Он не мог поверить своим глазам – ему пишет какой-то богатей и просит снова посетить музей Гилберта-Честертона.

Это…

«Это просто чей-то глупый розыгрыш… – мысленно решил Питер. – Такого просто не может быть…»

Ему столько лет подряд доказывали, что его творчество недостойно показов публике, что его картины – лишь отпечаток больного ума владельца. Он выслушивал столько критики и тут… Заявляется какой-то «Гай-младший», который пишет, что его заинтересовали сюжеты ранних картин Питера. Честное слово, это действительно походило на неумелый розыгрыш!

Художник отдал письмо Кэндис и стал ждать, пока она его прочитает. Он чувствовал, что это момент, когда все их разногласия в прошлом должны отойти на второй план. Больше ему не к кому было обратиться за советом.

– Ну, что скажешь? – встревоженно обратился к ней Пит. – Розыгрыш, да?

– Дорогой, мистер Кастелло – один из самых богатых инвесторов в штате Канзас. Ты понимаешь, что он написал тебе?! Личное письмо Питеру Уильямсу! – она захлопала в ладоши, но посмотрев на Питера опустила руки и нахмурилась. – Почему ты не радуешься?

– Что-то не особо верится мне в такое совпадение… – ответил Питер. – Такое мог написать кто угодно… Как мне понять, что это не какой-нибудь выживший из ума сосед-пенсионер подбросил нам эту бумажку?!


Закусив губу, Кэндис задумчиво посмотрела на Питера и решительно направилась за своей сумочкой в прихожую. Оттуда она достала маленький блокнот с розовым сердечком.

– Эту сделку Гарри попросил не афишировать. Нам пришлось оформлять всё максимально быстро, чтобы избежать огласки – не совсем чистая сделка, но деньги он заплатил большие… – Она порылась в блокноте и показала Питеру небольшую записку. – Вот, погляди. Это нам передал директор в понедельник.

«Здание «частный музей Г.Ч.» передано в собственность мистера Г.К-мл., главный – Дэвидсон. Два дня на оформление всех документов. Отвечаете головой!!!» – прочитав загадочную «шифровку» Уильямс, вопросительно посмотрел на Кэндис. Она закатила глаза и медленно произнесла:

– Гэ, Кэ, Эм и Эл – ничего тебе не говорят эти буквы?

Пит задумчиво повертел записку в руке. Получается, этот человек действительно купил частную выставку-музей, с которой его выгнали больше месяца назад? Жуткое совпадение… Да и совпадение ли? Он поделился своими соображениями с Кэндис:

– Выходит так, что он купил музей, который я недавно посещал. Тебе не кажется это странным?

– В этом нет ничего странного, Питер, – Кэндис развела руками. – Судя по тем документам, которые он нам предоставил, он скупает много недвижимости по всей Америке. Он же бизнесмен, всё-таки, с главным офисом в Нью-Йорке…

Первый раз за долгое время они поужинали вместе и провели ночь в спальне вдвоём.

***

Всю пятницу Питер провёл в мастерской.

Он снимал мешковину с картин, которые перевёз из Нью-Йорка, сдувал пыль с написанного в Канзасе. Выставив на полу кладовки все картины в ряд, мужчина долго решал, какие из них взять с собой. Конечно, Кастелло прямым текстом написал, что хочет видеть большую часть, но всё-таки Питеру принадлежало право выбора – пока их ещё никто не купил. Впрочем, где-то на глубине подсознания Уильямс ещё не верил в то, что через два дня ему предстоит явить свои работы общественности.

С одной стороны, это пугало художника – никто и никогда прежде не просил его о том, чтобы он сам принёс свои полотна, и весь его предыдущий опыт пребывания на подобных мероприятиях носил исключительно негативный оттенок, а с другой – он был попросту рад. Если это действительно правда, если мистер Кастелло купит хотя бы одну из его картин и выставит в художественной галерее, это будет крупнейший успех для Уильямса за последние несколько лет безрезультатной борьбы. Он всегда чувствовал, что место под солнцем в этом мире уже было занято другими: более хитрыми, более богатыми, теми, кому повезло родиться в обеспеченных семьях…

Возможно, именно такой ответ стоило дать мистеру Кастелло на вопрос о содержании его картин – большая часть из них именно про это. Про борьбу за своё место среди детерминированных обстоятельств и безразличия.

В субботу вечером у дома Уильямсов остановился чёрный блестящий фургон немецкой фирмы. Раздался звонок в дверь. Питер был в своей мастерской, а Кэндис готовила ужин на кухне – она отодвинула шторку и увидела высокого мужчину в строгом костюме, который производил не совсем приятное впечатление. Ладони сжаты в кулак, на толстую переносицу надеты солнцезащитные очки, сквозь которые можно было увидеть страшного вида шрам, проходящий наискосок через бровь до самого рта. Было в том, как этот мужчина держится что-то зловещее – будто сначала он стучался к вам, а потом происходило нечто из разряда того, что показывают в криминальной хронике вечернего выпуска новостей…

Девушка постаралась отогнать тревожные мысли, и подошла к двери, постаравшись тихо надеть цепочку на специальный крючок. Приоткрыв дверь ровно на положенную длину защитного приспособления, Кэндис улыбнулась незнакомцу.

– Здравствуйте, – сказала она, стараясь сохранять безмятежное выражение лица, – вы что-то хотели?

– Добрый день, миссис Уильямс, – улыбнулся ей в ответ мужчина. У него был странный акцент, а от его растянутых губ у Кэндис по коже прошёл холодок. Она набрала воздуха в грудь и постаралась улыбнуться ещё шире. Хорошо, что этому громиле не были знакомы приёмы профессиональных риелторов, иначе он бы понял, насколько ей было страшно с ним разговаривать. Ещё ничего не произошло, а от него уже потянуло…

«Могильным холодом», – услужливо подсказал ей внутренний голос.

– Позволите увидеться с мистером Уильямсом? – продолжил человек в костюме. – У меня для него послание от мистера Кастелло.

«Натуральный гангстер, – подумала Кэндис. – И словечки у него такие, будто из фильмов про мафию…»

– Да, – сказала она, решив, что если Питер не выйдет, то этот мОлодец выбьет дверь с ноги и самостоятельно поднимется к нему. Обычно такие люди особо не церемонились, если нужно выполнить указание начальства. – Я сейчас позову его…

Она отвернулась и крикнула Питеру, чтобы он спустился на первый этаж.

Они ждали художника уже несколько минут. Незнакомец, не меняя своей позы, стоял перед дверью и пристально смотрел на Кэндис: девушка догадывалась об этом, несмотря на то что взгляд «гангстера» был спрятан за солнцезащитным очками, а голова была как бы слегка повёрнута в сторону соседского дома.

– Хорошая сегодня была погода, верно? – спросила она его, просто чтобы прервать тягостное молчание.

– Да, миссис Уильямс. Люблю работать в такую прохладу, – бесцветным голосом ответил он.

Вскоре, Питеру удалось совладать с рубашкой и линялыми джинсами – он громко зашагал по ступенькам, кивнул Кэндис, чтобы она шла обратно на кухню, снял цепь и распахнул дверь. Она пыталась подать ему пальцами знак, чтобы он этого не делал, но Питер подумал, что она спрашивает его про чай для их гостя.

– Будете чай? – в каком-то смысле бесцеремонно спросил мужчину Пит, а потом спохватился: – Прошу прощения, засиделся в мастерской. Я – Питер Уильямс, а вы, как я понимаю, от мистера Кастелло?

– Мистер Уильямс, мне поручено забрать у вас картины, – сухо ответил человек в костюме. Поправив галстук, он вздёрнул бровь. – Они здесь, в доме?

– Да, конечно, они здесь. А почему так рано? Я думал, что сам завтра отвезу их на выставку… – сказал Питер и тут же понял, какую чушь он сморозил. Ведь он был приглашён на престижную художественную выставку в качестве участника, а не набивался в очередной раз коммивояжёром к незнакомым менеджерам.

– Мистер Кастелло поручил мне подготовить всё к завтрашнему дню. Вам потребуется моя помощь или мне подождать вас у фургона?

Питер неопределённо махнул рукой и закрыл дверь перед носом «посланника мистера Кастелло», крикнув, что сам всё спустит.

Ещё вчера он приметил на чердаке большой плоский чемодан времён хаотичного переезда из Нью-Йорка, и сложил туда все холсты, предварительно обернув их свежей прозрачной плёнкой, которую ему недавно купила Кэндис. С трудом притащив тяжеленный чемодан, он заметил, что жена неотрывно стоит у окна и смотрит на улицу. Пит помахал ей и улыбнулся, однако она лишь покачала головой.

«Потом спрошу» – решил Пит и вышел из дома.

– Всё готово? – поинтересовался человек со шрамом, добродушно улыбнувшись. – Вижу, вам тяжело. Давайте помогу?

Под удивлённое присвистывание Питера мужчина одной рукой поднял чемодан на уровень груди, а второй открыл багажник автомобиля. Осторожно положив чемодан на специально расчищенную поверхность, он разогнул руку и закрыл багажник. Повернувшись к Питеру, он одобрительно кивнул:

– Хороший у вас чемодан. Мы пользовались такими в 80-х годах, однако перешли на новые модели из-за некоторых особенностей конструкции.

– Просветите?

– Понимаете, стенки у него прочные, – деликатным тоном пояснил незнакомец, – туда много чего можно… уместить. Вот только есть у него одна серьёзная проблема: при контакте с водой он становится совсем ненадёжным. Практика показала, что сильное течение может сорвать замки с этой модели и… – Он некоторое время выбирал слово, а потом продолжил свою мысль: – …содержимое может выпасть из него, а это совсем не хорошо. Словом, в нашем деле на модель с такими хлипкими замками рассчитывать не приходится. До скорой встречи, мистер Уильямс.

Они пожали руки, мужчина хлопнул водительской дверью, развернул автомобиль и, приспустив стекло, сказал Питеру на прощание:

– Мистер Кастелло будет ждать вас с женой, не забудьте!

Питер кивнул незнакомцу, и проводил фургон взглядом, пока тот не завернул за угол.

Дома его ждала Кэндис. По её лицу Питер понял, что она чем-то встревожена.

– О чём вы говорили? – спросила она.

– Да, так… – рассеяно развёл руками Пит, – Он похвалил наш чемодан. Сказал, что Гай будет ждать нас с тобой на выставке…

Кэндис поёжилась. Питер обнял девушку и посмотрел ей в глаза.

– Мне что-то уже не хочется туда, Питер, – тихо сказала она. – Этот человек производит неприятное впечатление, а ведь он только работает на этого Кастелло. Какой же тогда он сам?

– Кэндис, не бойся… – Питер ласково погладил её по голове. – Меня первый раз после Нью-Йорка пригласили на большую выставку. Это же мой шанс вернуться… НАШ шанс на перемены… – художник немного помолчал и добавил: – Если тебе не понравится, мы уладим с Кастелло наши вопросы и уедем оттуда… Думаю, он не будет против.

Кэндис кивнула и прижалась к Питеру, прошептав:

– Давай поужинаем и пойдём спать, любимый. Завтра у нас важный день.

Питер поцеловал жену, и они вместе отправились на кухню. Он рассказывал ей, какие картины выбрал для выставки, а она не переставала думать о том, кто же такой этот загадочный Гай Кастелло-младший и почему его подчинённый так смахивал на типичного гангстера из дешёвых детективов?

***

Питер посмотрел на время – до выставки оставалось всего несколько часов. И хотя музей располагался не так далеко от их дома, художник переживал, что они не успеют прибыть вовремя. Кэндис гладила Питу рубашку, пока он примерял брюки и выбирал себе обувь.

Когда их старинные часы пробили три по полудню, Питер в полной боеготовности стоял перед зеркалом и смотрел на своё отражение. Кэндис помогла ему подобрать правильный тон для мероприятия, завязала галстук, хотя Питер их терпеть не мог – и теперь он чувствовал себя как-то непривычно.

Из зеркала на него смотрел какой-то совершенно другой человек, другой Питер: успешный, гладко выбритый, с укладкой по моде. Пока он придирчиво рассматривал свой галстук, тайно мечтая о том, чтобы вещица куда-нибудь потерялась по пути на выставку, Кэндис успела пару раз побрызгать ему шею женским парфюмом. Уильямс хотел было возразить, но увидел с какой глуповатой улыбкой жена носится по дому и понял – миссис Уильямс тоже давно ждала этого момента.

– Вот, теперь ты точно готов, – с крайним возбуждением в голосе заметила девушка. – Кем бы ни был этот мистер Кастелло, он точно будет без ума от того, как ты сейчас выглядишь!

Питер кивнул и вспомнил, что в Нью-Йорке, на заре его «художественной карьеры» ему приходилось ходить в настоящем тряпье. В то время он носил помятую синтетическую водолазку со следами от подтекающего утюга, ходил в мешковатых штанах, подпоясанных отцовским кожаным ремнём с нелепой бляшкой посередине, а на его ногах красовались потрепанные «Стэн Смит». Несколько лет назад он выглядел как уличный артист или торговец марихуаной из бедных районов, но теперь – в этом отражении – он видел нового Питера Уильямса, перед которым наконец открылись врата удивительного мира высокого искусства.

Кэндис подошла к Питеру со спины, положила ему руки на плечи и прошептала на ухо:

– Пит, а ты… – она спустила руку на его грудь и чувственно провела ладонью по его торсу, – … ты почистил зубы?

Он резко развернулся, легонько шлёпнул её по заднице, и, сделав суровое выражение лица, грозно рявкнул:

– Женщина, ты имеешь дело с известным художником! Хватит валять дурака! – обхватив жену за талию, он сильно прижал её к себе.

– Ох, Питер, нам и правда пора, – томно выдохнула Кэндис, – но, если бы не выставка… – Она игриво повела плечом и высвободилась из объятий мужа.

Район был тихий, потому Кэндис никогда прежде не закрывала дверь на ключ, да и обычно Питер был дома, но после визита человека со шрамом и его таинственной «ремарки» про их чемодан (значение которой Кэндис так и не поняла), она всё-таки решила запереть все двери – на всякий случай не только входную, но и выход на задний дворик и даже небольшую створку технического назначения на их чердаке: конкретно её она заперла рано утром, пока Питер брился. Она специально сделала это, пока муж был занят, чтобы он не подумал что она…

«Наверняка, он бы подумал, что я пересмотрела ужастиков по телевизору, – предположила Кэндис, пока искала в сумочке ключи от дома, – и сам бы испугался. Зачем мне лишний раз его нервировать… Я же вижу, насколько он сам взвинчен, хоть и пытается скрывать это от меня…»

Наконец-то она нащупала ключи на самой глубине и вытащила их на свет. Закрыв последнюю незапертую дверь в их доме, она поменяла большой ключ от дома на связку из одного миниатюрного брелка сигнализации и ключика для её жёлтого «Блейзера». Она нажала кнопку на брелке и замки щёлкнули – все, кроме переднего пассажирского.

– Опять заело, заноза… – проворчала Кэндис, опустившись на водительское место. Она с силой надавила на замок, а потом резко вытащила из гнезда – он поддался, вылетев с такой жизнерадостной пружинящей силой, будто бы никогда и не застревал там. Кэндис с упрёком покосилась на него и открыла дверь Питеру.

– Чувствуй себя как дома, – сказала она ему, когда он плюхнулся на шершавое кожаное сидение, – но не забывай, что в гостях!

– Кэндис, я давно не ездил с тобой… – лукаво ответил Питер и замолчал.

Кэндис вопросительно на него посмотрела, нахмурив лоб.

– И?

– И я надеюсь, что водить ты умеешь лучше, чем шутить.

Она толкнула его локтем в бок и ласково сказала:

– Не принимай близко к сердцу, малыш.

Девушка повернула ключ зажигания, погазовала, чтобы выровнялись обороты на капризном двигателе, а потом они двинулись по выездной дорожке из пригорода под заводную музыку кантри 70-х годов, которую просто обожала слушать Кэндис – и терпеть не мог мистер Уильямс.

Питер показательно закрыл уши и скорчил недовольную гримасу.

– Мадам, вы из какой деревни сбежали?! – попытался перекричать музыку Питер, но Кэндис прибавила громкость, и они помчались по главной дороге в район «Плаза», в то время как из колонок «Блейзера» гремел старина Дэвид Хьюстон со своими лихими гитарными рифами…

***

Через час они подъехали на парковку музея.

– Ну что, ты готов? – спросила Кэндис.

Уильямс кивнул.

– Да. Пора возвращаться в большую игру.

Питер взял жена за руку и взглянул на неё – в вечернем платье она выглядела восхитительно. Таким образом, взявшись за руки, они прошагали ко главному входу – Питер заметил, что вывеска осталась прежней за исключением того, что куда-то делось слово «музей», а буквы в названии поменяли шрифт. Раньше это была неоново-гламурная «Готика», а теперь – сдержанный, но по-своему элегантный «Сэриф».

– Прошу, – мужчина открыл дверь для Кэндис, невольно вспомнив, как пару месяцев назад сам заходил в это здание – и что из этого вышло…

Заходя следом, Уильямс почувствовал, как Кэндис обхватила его ладонь – её пальцы вдруг сильно сжались. Он выглянул из-за её плеча, и понял в чём дело. В аванзале их встретил старый знакомый – мужчина со шрамом. На этот раз, как ни странно, он был одет более фривольно: на плечи накинут лёгкий спортивный костюм, а на переносице красовались «Полароид» жёлтого цвета. Теперь уже Питер обратил внимание на жестокий шрам, который можно было разглядеть сквозь полупрозрачные очки мужчины.

– Снова вы? – улыбаясь, обратился к нему Питер и протянул руку.

Мужчина улыбнулся в ответ, проскрипел по новому паркету кроссовками, подойдя к Питеру, и ответил на рукопожатие.

– Рад видеть вас, мистер Уильямс. Миссис Уильямс, моё почтение – он элегантно поклонился ей и застыл в такой позе с протянутой кверху ладонью.

Питер незаметно толкнул Кэндис, и она подала ему свою руку – мужчина едва коснулся губами её пальцев, но Кэндис чуть не передёрнуло.

– Долгая дорога? – спросил незнакомец, заметив странное выражение на лице гостьи.

– Ага, – Кэндис постаралась сохранить невозмутимый тон, – это всё пробки. Пару раз я пропустила повороты, но в целом у вас довольно удобное расположение.

– Странно, – задумчиво ответил тот. – Я думал мистер Уильямс подскажет вам, куда поворачивать. Он ведь не так давно посещал это заведение, когда…

– Когда у него был другой хозяин, – подсказал Питер. Он заметил, что жена с опаской поглядывает на руки незнакомца. Присмотревшись, он понял в чём дело – две малозаметных татуировки на запястьях, обе – с изображением масти «крести» почти выцвели от времени.

– Владелец, – поправил его мужчина. – Кстати говоря, в прошлый раз я вам не представился. Меня зовут Марко Мура. Мистер Кастелло поручил мне сопровождать вас. По крайней мере, до того момента, как я передам вашу пару – в его руки.

– Прозвучало зловеще, мистер Мура, – сказал Питер.

– Не пугайтесь, – ответил Марко. – Вы – особые гости в этот вечер, и к вам нужен особый подход. Так считает мистер Кастелло…

– Марко у вас очень интересная фамилия, – заметила Кэндис.

– В начальной школе приходилось тяжко, – шутливо развёл руками Марко, – меня часто звали «Китти», по аналогии с мяуканьем кошек. Но предупреждаю, – он выставил вперёд указательный и большой пальцы в виде пистолета и направил их на Кэндис, – вам так делать не стоит.

Они посмеялись – Марко и Питер искренне, а вот Кэндис оставалась настороже. Девушка улыбнулась губами, хотя её глаза оставались холодны. Миссис Уильямс твёрдо решила заболтать этого странного человека, чтобы он потерял бдительность и… Проговорился? «Да, – мысленно согласилась она, – он должен проговориться и выдать ей, кто он такой на самом деле…»

– Предлагаю заглянуть в главный зал. Мистер Уильямс, надеюсь вы будете приятно удивлены изменениям, – сказал Марко, жестом руки приглашая их пройти дальше.

Супруги двинулись за провожатым, вновь взявшись за руки. Пара почти дошла до входа в главный зал, огороженный красной лентой.

– А для чего здесь лента? Разве не сегодня день открытия выставки? – недоуменно поинтересовался Пит.

– Верно, – через плечо ответил Марко, аккуратно сняв один конец ленты с оградительного столбика. – Сегодня день открытия выставки для гостей мистера Кастелло, а через некоторое время – для остальных. Ремонт находится на финальной стадии завершения.

– Мы с тобой, оказывается, особенные, Питер, – шепнула мужу Кэндис с сарказмом.

– Непривычно, согласен, – тоже шёпотом ответил Пит, – но не стоит волноваться. Думаю, он хочет поговорить со мной с глазу на глаз.

– Я не хочу отпускать тебя…

– Если понадобится, составишь компанию мистеру Мура, – ответил художник и пощекотал её запястье, пальцами изобразив подобие паучьих лапок.

– Дурак… – обиженно прошептала Кэндис и дёрнула рукой.

Супруги вошли в главный выставочный зал за мистером Мура.

– Представляю вам обновлённый комплекс «Гилберта-Честертона», – торжественно произнёс Марко и отошёл в сторону.

Питер ахнул, и даже Кэндис забыла, что ей надо следить за таинственным помощником мистера Кастелло – затаив дыхание, девушка молча созерцала великолепный вид, который им открылся.

Разительный контраст между аванзалом и главным помещением сразу бросился Питеру в глаза. Просторное помещение выставки больше не было разделено на отдельные части – теперь перед ними буквально раскинулся длинный холл в «современной аранжировке» античной римской капеллы.

– Питер, ты только посмотри, – Кэндис завороженно показала пальцем на специальные гранитные стенды, на которых были установлены держатели для холстов. Небольшие лампы подавали мягкий свет на картины, а ненавязчивое освещение через скрытые в потолке прожекторы старалось поддерживать естественную красоту представленной живописи.

– Я вижу, Кэндис, – Пит поспешно опустил её руку. – Не веди себя так, будто мы из глубинки приехали…

– Обратите внимание, – громко обратился к ним Марко голосом музейного экскурсовода, – на целостность нашей экспозиции. В этом сезоне мы выбрали стиль художественного реализма. Мистер Кастелло предпочитает смешение драматичности и эпоса в искусстве, однако на дух не переносит беспорядочный подход современного выставочного дела. Таким образом, было решено убрать все эти безвкусные музейные перегородки, сосредоточившись на общей панораме.

– Понимаю. Вы хотите, чтобы у посетителя выставки сложилась единая концепция. Выставка, как одно цельное произведение. Раньше музей не мог похвастаться таким продуманным дизайном, верно?

– Хорошо сказано, мистер Уильямс, – ответил Марко.

– Мистер Мура, а где все картины? – робко спросила Кэндис. – Я вижу, много рамок пустует…

Марко улыбнулся и кивнул куда-то в глубину зала:

– Спросите у него сами.

Питер с Кэндис синхронно посмотрели туда, куда указывал Марко, и увидели, что к ним издалека неспешно идёт мужчина высокого роста. По мере его приближения, они заметили, что он тоже одет довольно странно для такой обстановки, но, надо признать – в этом чувствовался особый стиль: бардового цвета поло «Ральф Лорен» с поднятым воротничком он надел вместе с шортами телесного цвета; на его голове небрежно сидела восьмиклинка, а шею опоясывал изящный шёлковый платок; композицию завершали лёгкие тенниски.

– Это мистер Кастелло? – прошептала Кэндис.

– Да, миссис Уильямс, это он.

Мистер Кастелло подошёл к троице и медленно закивал головой.

– Да, – сказал он с неподдельным восхищением в голосе, – я именно так себе и представлял вас, мистер Уильямс. Ваша супруга очаровательна, – он поцеловал ей руку и протянул свою Питеру для рукопожатия. – Меня зовут Гай Кастелло-младший, и для меня большое удовольствие познакомиться с вами.

– Зовите меня Питер, – Уильямс ответил на крепкое рукопожатие и смутился: – Мы совсем не попали в сегодняшний дресс-код…

– Ох, не волнуйтесь, мистер Уильямс, то есть, Питер. Можете звать меня Гай, – он махнул рукой. – По правде говоря, это моя затея. Мне ужасно хотелось испытать вас…

– Испытать? – переспросила Кэндис. – Что вы имеете в виду, мистер Кастелло?

– Понимаете, я мельком видел Питера два года тому назад, и далее мне приходилось общаться по долгу службы с большим числом проходимцев, которые хотели продать мне все эти овощные натюрморты, эскизы комнатных горшков, филейные части их знакомых женщин… – Питер не смог сдержать смешок и прыснул в кулак. Мистер Кастелло тоже расплылся в улыбке, похлопав Уильямса по плечу. – Да-да, Питер, со стороны это выглядит довольно забавно, но, когда тебе нужно разбирать весь этот хлам в поисках жемчужин – становится не до смеха. Всё должно подчиняться двум величинам: эстетике и практичности. Мистер Марко, вы согласны? – вдруг обратился он к скучающему подчинённому.

– Верно, сэр, – зевнув, ответил Марко. – Вы же в курсе, мистер Уильямс, что много людей хотят быть похожими на настоящих художников, предпринимают различные уловки, чтобы казаться таковыми, но когда они приходят к нам, мы смотрим лишь на две вещи – то, как этот человек выглядит, следит ли он за собой, ухаживает ли за ногтями, и второе – что именно он к нам принёс…

Питер подумал, что где-то он уже слышал нечто подобное, но не подал виду.

– К сожалению, – продолжил Гай, – хотелось бы сначала смотреть на картины, но у нас часто бывает слишком мало времени на одного человека. В итоге, мы придерживаемся именно такой последовательности. Если человек прилично одет и почтителен к нам, то мы просто обязаны рассмотреть его творения. Конечно, бывают исключения, но не в наше время, мистер Уильямс… – Гай сокрушённо покачал головой: – «Гениальные бродяги» давно ушли в прошлое. Словом, ваши картины на меня произвели большое впечатление, и я рад, что вы оказались именно таким, каким я вас и представлял.

– Это заслуга моей жены, Кэндис. Если бы не она, я бы пришёл к вам в охотничьих сапогах и дождевике.

От души посмеявшись, компания прогулялась вдоль выставочных стендов.

– Гай, кстати говоря, а почему на выставке нет картин Питера? – снова спросила Кэндис.

– Кажется, я совсем забыл ввести вас в курс дела. Я решил продать их на аукционе, – сообщил им Кастелло.

Резко остановившись, Питер возмущённо сказал:

– Я думал, что вы выставите их на публику, разве вы не об этом писали мне?

Мистер Кастелло поднял губу, обнажив пару зубов, и вдруг ядовито произнёс:

– Потрудитесь дослушать меня, Питер…

Мистер Уильямс покраснел, будто его облили кипятком и отвёл взгляд, а Кэндис сильно сжала его руку. Казалось, один мистер Мура остался спокоен – он сосредоточенно разглядывал витиеватые пятна на гранитном полу, будто всё происходящее вокруг не особо-то его и интересовало.

– Прошу прощения, – сконфуженно ответил Пит, покрутив пуговицу пиджака, – продолжайте.

– Спасибо, – Кастелло вернулся к деловому тону. – Я решил выставить ваши картины на особый аукцион формального характера. Объясните им, Марко.

– Участники будут торговаться исключительно из уважения к большому искусству, – ответил мистер Мура, указав рукой в сторону строительных инструментов и следов реконструкции: – Это сделано для того, чтобы все вырученные деньги направить на развитие нашей выставки, за исключением вашей доли, мистер Уильямс…

– Я хочу сделать искусство доступным для всех сразу! – триумфально выкрикнул Гай с таким задором, что Кэндис вздрогнула, а голос мужчины эхом разлетелся по пустому помещению, несколько раз отразившись от стен длинной галереи.

– В своём бизнесе мистер Кастелло большой упор ставит на благотворительность. Иными словами, мы планируем сделать эту выставку к моменту открытия абсолютно бесплатной для посещения, – флегматично пояснил Марко, когда в зале снова повисла тишина. Он пожал плечами и добавил: – Чтобы каждый смог наслаждаться достойными картинами современных американских художников требуется собрать большой капитал. Вот мы и придумали, как заинтересовать наших друзей предпринимателей.

– Гай, это так благородно с вашей стороны… – с придыханием произнесла Кэндис. – Неужели вы настолько верите в преображающую силу искусства?

Кастелло важно кивнул.

– Миссис Уильямс, я верю в то, что у вашего мужа большой талант. И точно знаю, что сегодня вы не уйдёте с пустыми руками, – твёрдо произнёс он. – С вашего позволения я заберу большую часть картин в свою личную резиденцию в Нью-Йорке, а самую лучшую на мой взгляд картину помещу здесь, в центральном зале.

– Почему только одну? – спросил Питер, сжав губы.

– Понимаете, – наклонился к нему Кастелло, – у нас довольно строгие правила. Я хочу, чтобы в экспозиции было представлено как можно больше американских художников, но это благородное здание было построено давно – стоит ли его портить нелепыми пристройками, как это часто делают в мегаполисах? Если мы хотим сохранить дух аутентичности этого места, то у нас просто нет иного выхода: приходится ограничивать каждого автора исключительно одним местом на выставке. Картина должна поражать с первого взгляда, а не представлять собой лишь «одно-из-прочего», как на какой-нибудь турецкой ярмарке…

– В любом случае, мы с Кэндис приехали не за этим, – откровенно соврал Питер. – Вы заинтриговали меня своим письмом. У вас до сих пор остались вопросы по поводу моих работ?

Гай Кастелло-младший с интересом посмотрел на Питера.

– Вы не так просты, как кажетесь на первый взгляд, мистер Уильямс, – с уважением произнёс Кастелло. – Торги начнутся с минуты на минуту, а пока я предлагаю всем нам удалиться в зону отдыха.

– На выставке есть зона отдыха? – Кэндис захлопала глазами. – Первый раз слышу про такое!

– На нашей выставке – есть, – с достоинством произнёс Марко.

– Миссис Уильямс, джентельмены, – Гай обвёл троицу внимательным взглядом, – следуйте за мной, пожалуйста.

***

Они вошли в боковую комнату, скрытую за большой мраморной колонной; на двери висела лаконично оформленная табличка серого цвета – без надписи.

В центре просторного помещения располагалась пустующая барная стойка, а возле стен архитекторы мистера Кастелло расставили миниатюрные столики с кожаными диванами. Гай забавной походкой прошёл на место бармена, нагнулся и вытащил из холодильника четыре стальных герметичных стакана.

– Наш бармен начинает свою работу завтра, однако я попросил его приготовить для нас кое-что особенное.

Кастелло мастерски взболтал содержимое шейкеров, а Мура расставил перед ним высокие бокалы, предварительно наполнив их кубиками льда до краёв. Гай принялся разливать красноватого цвета жидкость, которая при контакте со льдом громко зашипела.

– Вау! – Кэндис заулыбалась, глядя на эту алкогольную алхимию в интерпретации мистера Кастелло. – Как называется этот коктейль?

– Гарибальди, – с итальянским акцентом произнёс Гай, поставив на столик подставку с трубочками, – его обожал мой дедушка, не так ли, Марко?

Марко улыбнулся – Питер единственный из всей компании обратил внимание на то, как глаза мужчины недобро свернули.

– Ну, как говорят на моей родине – за знакомство!

Кастелло первым взял свой бокал и поднял его – его примеру последовали остальные. Они звонко чокнулись и погрузили трубочки в рот. Питер с Марко спокойно отпили из бокалов, а Кэндис успела приложиться самую малость, тут же закашлялявшись.

– Мистер Кастелло, что вы добавляете туда?! – с трудом произнесла она, отдышавшись. – Такой крепкий!

– Традиционно в этом напитке смешиваются самый обычный ликёр и свежевыжатый апельсин, однако я попросил добавить сюда ещё и мой любимый джин «Амальфи». Терпкий вкус, не спорю, но ведь вкусно?

– Очень вкусно, мистер Кастелло, – покивал Питер, выпустив трубочку из губ, – но я бы не сказал, что Кампари – «обычный ликёр». Заказываете из Италии?

– Пи-и-тер, – медленно пропел мистер Кастелло, – а я и не знал, что вы знаток крепких напитков. В следующий раз буду советоваться с вами, когда понадобится напоить Марко!

Они вчетвером дружно засмеялись. Кэндис обратила внимание, что смех Марко выглядит натянуто, будто он пытается выжать улыбку из себя, а вот сам думает о чём-то другом. «И чего я к нему привязалась… – подумала она. – Наверняка этот богач Гай просто загонял его поручениями…» – девушка впервые обратила внимание на глубокие круги под глазами мистера Муры, на морщины в уголке рта, и ей от чего-то стало так жалко этого сурового человека. Кэндис прекрасно знала ещё со времён работы в Нью-Йорке каково это – быть на побегушках у взбалмошного работодателя, и какие бы уточнённые манеры не демонстрировал им новый владелец «Гилберта-Честертона», миссис Уильямс была уверена: Гай именно такой – сумасбродный толстосум, волею судьбы ставший почитателем картин её мужа…

– Вы, наверное, хотели бы пообщаться с моим мужем наедине, Гай? – спросила Кэндис. – Мне показалось, что я пропустила нечто интересное в главном зале… Мистер Мура сможет мне провести повторную экскурсию?

Марко настороженно посмотрел на девушку, потом перекинул взгляд на своего босса – тот благодушно пожал плечами.

– Пожалуйста. Только ничего там не трогайте, Марко.

Мистер Мура кивнул и поманил рукой Кэндис – она погладила Питера по спине и направилась за провожатым.

– А мы останемся с вами наедине, как двое напивающихся мужчин, – с притворной тоской в голосе обратился Кастелло к Питеру: – Один на один с жесткой судьбой, мистер Уильямс. Кажется, именно так называется одна из ваших ранних картин?

Питер польщённо кивнул и подвинул свой напиток, когда Кастелло сел на стульчик рядом с ним.

– Я помню это произведение. Работа написана в Нью-Йорке, и она… Она крайне личная, мистер Кастелло.

– Все ваши картины производят такое впечатление, Питер, – ответил Гай, легонько стукнув себя в грудь кулаком. – Поверьте мне, я сразу увидел в вас тот огонь, через который проходят все талантливые люди… Кто-то талантлив в живописи, кто-то в бизнесе, но нас с вами объединяет одно – мы знаем цену своему таланту.

– Мистер Кастелло, у меня складывается такое впечатление, что вы знаете обо мне всё, – Пит направил на собеседника оттопыренный указательный палец, – а вот я о вас – практически ничего. Всё-таки вы первый человек, который с таким жаром хвалит моё творчество, и хотелось бы узнать вас получше…

– Мой дорогой друг, я мало что могу рассказать о себе, – вздохнул Кастелло, помешав трубочкой свой коктейль. – Меня с самого детства учили, что о тебе должны говорить лишь твои дела…

Он отпил из стаканчика, оперевшись подбородком на свой кулак.

– Без зазрения совести, могу вам признаться, что я лишь продолжатель дела своего дедушки, почтенного Гая Кастелло-старшего. Он прибыл в Америку в середине шестидесятых, будучи эмигрантом из бедной итальянской семьи. На своей родине он потерял всё, абсолютно всё, понимаете, мистер Уильямс? – Пит сделал серьёзное лицо и закивал, а Кастелло-младший продолжил: – Дедушка прибыл в Америку без единого гроша в кармане, с надеждой на новую жизнь… Извечный сюжет, который живёт в мировой живописи и искусстве веками! Когда я последний раз видел его на моей родине, он выглядел несчастным человеком, раздавленным тяжёлой пядью судьбы, однако когда же я сам, волею моей матушки приехал к нему в Нью-Йорк, мне представился совсем другой мужчина: статный, в дорогом костюме и при больших деньгах.

– Как же он так быстро разбогател, мистер Кастелло? – с интересом спросил Пит, улыбнувшись. – Если это, конечно, не секрет вашей семьи.

– Тут нечего скрывать, Питер. Мой дедушка много работал – вот и всё… Такой секрет вы ожидали услышать?

– И что, по-вашему, американская мечта действительно существует? Достаточно делать своё дело, и ты достигнешь желаемого? Я ведь тоже эмигрант, но что-то успеха пока не достиг…

– Питер, я думал, вы уже догадались, – разочарованно протянул Кастелло. – То, что вы сейчас сидите со мной – ваш главный успех!

– Кстати говоря, а как вы узнали, что я живу в Марш-хиллз? Неужели в современном мире так легко найти человека, где бы он ни находился?

Гай отрешённо постучал пальцами по стойке, отряхнул свой платок, поправил очки на переносице – и коротко ответил:

– Вас нашёл Марко.

Нахмурившись, Пит недоуменно покосился в сторону выхода из зоны отдыха и наклонился к Кастелло.

– Он что… Следил за нами?

– Я бы не стал это ТАК называть… – сказал Гай, поморщившись. – У нас не сыскное агенство, Питер. Его задачей было уточнить, в каком состоянии находится здание, которое я собираюсь выкупить. И так уж совпало, что вы недавно посещали это место – всего лишь работа с документами, не более того.

– Кажется, у вас большие планы на бывшее здание музея… – произнёс Пит, покрутив усы. – Мне вот интересно, что именно вы собираетесь делать с экспонатами?

– Экспонаты? – Подняв брови, Гай развёл руками и рассмеялся. – Питер, здесь было настоящее старьё, о каких экспонатах речь?!

– Ну, как же… – Уильямс поднял руку и начал загибать пальцы: – Египет, Каир, Сирия, письменные источники прошлого столетия… Там было много чего интересного.

– Нет-нет, Питер, – замахал на него руками мистер Кастелло, – вы действительно находите интересным созерцание древних ваз, ржавых вилок и осколков мотыг? Послушайте, Марш-хиллз перспективный пригородный район, и «МУЗЕЙ», как в какой-то захолустной дыре на отшибе? Когда мне показали всё, что долгие годы собирал местный владелец, скажу честно – я чуть не помер со скуки! Чудовищная коллекция всякого хлама… Я сказал своим помощникам, что музеи должны остаться в 80-х, уступив дорогу новому веянию. Искусство должно вдохновлять, давать силы человеку. А что было здесь? Кусочки глиняных горшков в тысяче экземпляров!

– Я иногда проводил здесь время… – тихо ответил Питер. – И от некоторых вещей веяло стариной, чем-то таким… Таинственным.

– Слушайте, давайте я уже развею этот дурацкий налёт «таинственности», – Гай шумно крякнул от крепкого напитка и, сощурив глаза, просипел: – Всё это барахло от прошлого владельца: съеденные червями книги, погремушки и бижутерия якобы принадлежащая «древним», кем бы они ни были, – всё это подделки, Питер. Самый настоящий хлам, да и только.

– Никогда бы не подумал…

– А почему, как вы полагаете, они так быстро продали мне это заведение? – Кастелло резко вскинул кулак в воздух, будто поймал назойливую муху. – Я нанял профессионалов, они провели экспертизу. После предоставления результатов владельцу, я настоял, что никаких торгов не будет – ему лишь оставалось согласиться, иначе возник бы скандал… Теперь, мистер Уильямс, я открою благотворительную выставку живописи, и ваши картины будут в числе первых – зададут тон всей дальнейшей экспозиции!

– Поддельные экспонаты… – глубокомысленно протянул Уильямс и высосал остатки коктейля. Отдышавшись, он обвёл рукой помещение: – Мне всегда казалось, что здесь работают честные люди, даже несмотря на то, что с руководством мне довелось поспорить…

– Честные люди не стали бы так обходиться с талантливым художником, Питер, – учтиво сказал Кастелло, положив художнику руку на плечо. – Это несправедливо, если хотите знать моё мнение.

– Со мной обошлись так, как считали нужным, – махнул головой Питер. – Может, это и правда было бестактно, но я совсем не в обиде.

– Так или иначе, они несправедливо обошлись с вами, – Гай зловеще усмехнулся, – а мы несправедливо обошлись с ними.

– С кем это – «с ними»?

– С кем? Ну, например… – с мистером Томпсоном.

– Вы… Уволили его?

– Да, – зевнув, ответил Гай, – его уволил мистер Мура. В частном порядке.

Питер прокрутил в голове воспоминания последней встречи с этим напыщенным индюком и подумал, что сейчас самое время позлорадствовать. Однако, наоборот – ему вдруг стало жаль Томпсона: волею судьбы ему на собственной шкуре пришлось испытать разрушительную силу бизнеса, о котором он толковал Уильямсу на их встрече. Из управляющего Макс в одно мгновение превратился в безработного – раньше выносил решения, а теперь «решение» вынесли по нему.

Кастелло поднялся со стульчика и забрал их стаканы. Открыв дверцу холодильника, он обернулся.

– У меня тут ещё три шейкера, Пит. Сомневаюсь, что миссис Уильямс и мистер Мура сильно расстроятся, если мы с вами опрокинем ещё парочку, верно? – Гай лукаво подмигнул Уильямсу, а тот лишь развёл руками.

– Вы здесь хозяин, мистер Кастелло. Тем более, вы пообещали заплатить мне. Я в вашей власти, – шутливо закончил он фразу, однако Гай серьёзно посмотрел на него.

– С такими вещами не шутят. В мире бизнеса одно единственное слово может как освободить вас, так и обречь на вечное рабство. Рабство – в финансовом смысле, разумеется, – поправился он, увидев тень испуга на лице художника.

– Вы меня напугали, – честно признался Питер. – Мне всегда казалось, что бизнес – не мой удел… Если предпринимателю постоянно нужно следить за языком, то я пас – мне трудно обходиться без юмора.

– У меня есть чувство юмора, Питер… – Кастелло сжал в руках по два шейкера и сосредоточенно затряс ими. – А по поводу того, что бизнес для вас представляется чем-то страшным… Думаю, вы должны отбросить это заблуждение после разговора со мной.

Гай по-хозяйски достал новые бокалы и разлил коктейли, положив рядом трубочки.

– Так вы всё-таки разбираетесь в крепких напитках?

– В некоторым смысле, – ответил Пит. – Я пил с друзьями в художественной академии хороший алкоголь, а вот когда приехал сюда… Знаете, когда нет денег даже на шоколадный батончик, ты готов радоваться и вонючей браге, которую гонят какие-нибудь старухи в трущобах…

– С первого взгляда по мне не скажешь, но я прекрасно понимаю вас, – хмыкнул Кастелло. – Первое время я тоже… Испытывал трудности с деньгами.

– Но ведь вы приехали к дедушке, который, насколько я понимаю, к тому моменту выбился в большие люди – почему тогда он не позаботился о вас?

– Напротив, Питер – он позаботился. Только забота у него оказалась особенная: он хотел, чтобы я понял на своей шкуре, через что он прошёл в незнакомой стране.

– Суровый подход к воспитанию… – сочувственно заметил Уильямс.

– Я часто думал об этом в прошлом, но только сейчас вижу некоторые прозаические причины… – такого решения. Он владел большой фирмой – она требовала непрерывного контроля, у него было много женщин – они требовали много времени, у него была жена-американка, но и она тоже только и делала, что требовала у него… И вот, представьте, что тут заявляюсь я и тоже начинаю требовать – как бы вы отреагировали?

Художник промолчал, продолжая тихо посасывать напиток через трубочку. Не дождавшись ответа, Кастелло продолжил:

– Вы бы отправили этого сорванца в самостоятельное плавание, что он и сделал. Возможно, я бы и сам сейчас поступил так же, но к своему счастью я – человек нового поколения и спокойно могу воздержаться от всего, что в прошлом так и не дало моему дедушке спокойно отойти от своих дел…

– Болезнь?

– Нет, – замотал головой Гай, – если бы. Это был несчастный случай. Он ехал на свадьбу одной из своих внебрачных дочерей, но водитель… – Кастелло в бессильной ярости стукнул кулаком по столу. – Этот сраный остолоп не справился с управлением и на 80 милях врезался в бетонный отбойник.

– Сочувствую вам.

– Спасибо, Питер. Машина была расплющена и сгорела дотла. От моего дедушки остались только «биологические материалы», как мне сказала полиция. У него не было прямого наследника, зато был я – работник обувной компании в пригороде Нью-Йорка…

– И вы в один миг стали богаты, – закончил за него Питер.

– Верно, – сухо ответил Гай и криво улыбнулся: – Пришлось взять в обувной длинный отпуск, чтобы ознакомиться с делами дедушки. Вот, до сих пор знакомлюсь помаленьку.

– У вас нет семьи?

– Нет, я не женат и не собираюсь. У меня нет любовницы и детей тоже нет, и никогда не будет, – ответил Кастелло, раздражённо махнув рукой. – Понимаете, когда я стал чертовски богатым молодым человеком, то решил, что всё свободное время буду посвящать искусству. Твоя женщина, твои дети, да и сам ты – вы все в конечном итоге умрёте, превратившись в пепел и напоминать о вас будет лишь фотография на надгробии, но есть кое-что, действительно неподвластное времени… – Кастелло выдержал паузу и поднял палец вверх: – Искусство. Оно обладает всем тем, чем обладает реальная жизнь, только в искусстве всё будто бы по ту сторону зеркала: оно так же реально, как и наше изображение в зеркале, но если вы исчезнете, то исчезнет и ваше отражение, а искусство останется не только после вашей смерти, но и после смерти сотни, а может и тысячи поколений… Что это вы так на меня смотрите? – смущённо спросил Гай, заметив на себе взгляд Уильямса.

– Послушайте, вам говорили раньше, что вы – романтик? – захмелевшим голосом поинтересовался Питер.

– Признаться честно, вы – первый, кому я рассказываю свою… Теорию. Я часто продаю хорошие, действительно хорошие картины, но никого не подпускаю к себе ближе, чем на расстояние финансового договора.

– Мне повезло пообщаться с вами, – искренне ответил Уильямс. – Люблю разговаривать с людьми, у которых философский склад ума.

– Философский?! – Кастелло громко захохотал: – Боже мой, Питер, да я же бизнесмен! Какой из меня философ?

– А звучите вполне по-философски, – возразил ему художник, подняв свой стакан. – За искусство!

Мистер Кастелло кивнул, поддержав его тост. Они прикончили коктейли и с грохотом опустили стаканы на столешницу.

– А вот теперь расскажите мне про ваши работы, мой дорогой Питер! – направившись за новой порцией Гарибальди, Гай развязным тоном добавил: – Точно не помню, но я будто бы вас именно за этим и приглашал на мою выставку…

Ещё некоторое время они разговаривали про полотна Питера, про способы живописи, которыми пользуются современные художники, а потом надолго замолчали, чтобы в тишине медленно пить алкоголь. Вдруг им обоим захотелось оказаться наедине со своими мыслями, чтобы обдумать услышанное за этот приятный вечер.

***

Кэндис и Марко расположились на скамейке под большим полотном с пустой табличкой для пояснительной информации. На картине была изображена большая деревянная лодка с рыбаками, которую захлёстывают воды чудовищного по размаху шторма.

– По-моему, я уже где-то видела эту картину, мистер Мура. Это подлинник?

– Не могу знать, миссис Уильямс, – развёл руками Марко, – я плохо разбираюсь в искусстве. На мой скромный взгляд, если это и репродукция, то очень качественная. У мистера Кастелло нет привычки экономить на экспонатах музея…

– Это видно, – согласилась Кэндис. – Скажите, мистер Мура, а вы давно женаты? – она кивнула на обручальное кольцо, непроизвольно скользнув взглядом по его татуированному запястью.

– На работе – намного дольше, миссис Уильямс, – рассмеялся мужчина. – Это старомодный брак, если его можно так назвать… Вас заинтересовала моя татуировка?

Кэндис испуганно замахала головой.

– Я случайно заметила её, – ответила девушка, стараясь не смотреть в глаза Марко, и зачем-то шмыгнула носом. – Простите, я не хотела…

– Можете не извиняться. Это – напоминание о прошлом, не более того, – сухо ответил Марко, грустно улыбнувшись ей. – Наши деловые партнёры часто пугаются, когда видят её. Приходится постоянно повторять, что это всего лишь одна из многочисленных ошибок моей юности.

– Мистер Кастелло выглядит моложе вас… Намного моложе, – заметила миссис Уильямс и осторожно добавила: – Просто непривычно видеть, когда заместитель старше начальника…

– Я не замещаю мистера Кастелло-младшего в нашей компании, миссис Уильямс, – ответил Марко с некоторым раздражением в голосе. – Единственное, что меня отличает от остальных служащих в нашей фирме – опыт. Можно сказать, что моё главное преимущество перед остальными работниками заключается в том, что мне больше всех повезло…

– В каком смысле?

– В смысле, я дольше всех в этом бизнесе, – сдержанно пояснил Мура и замолчал.

Кэндис кивнула и призадумалась. Ей необходимо было разговорить этого загадочного человека; тем более, что они остались одни, без этого артиста – Кастелло-младшего. После разговора в баре, миссис Уильямс поняла, что предприниматель любит играть на публику и узнать от него правду, касательно его истинных замыслов – попросту невозможно. Такие люди часто встречались ей в Нью-Йорке, и на фоне подобных «типажей» мистер Мура выглядел хоть и чересчур серьёзным, но он хотя бы не играл роль…

Девушка продолжала перебирать в уме варианты, каким именно образом ей разговорить Марко, какую тему для разговора лучше выбрать, чтобы понять, чем конкретно занимается эта загадочная парочка – ничего не приходило в голову. Казалось, мистер Мура совершенно отгородился от неё куполом из безразличного молчания…

Внезапно Марко сам пошёл ей навстречу.

– Миссис Уильямс, могу я задать вам личный вопрос?

– Да, – вздрогнув, ответила девушка. – Я вот думала о том, что без картин в этом зале довольно скучно…

– Согласен, но так будет, пока мы не закончим подготовительные мероприятия. Я хотел спросить вас о другом… – Марко покрутил кольцо на безымянном пальце и отвёл взгляд. – Каково вам жить с художником?

– А почему вас интересует… Это?

– Ну… – Марко замялся и почесал шрам возле глаза. – Я сам мало что понимаю в искусстве, но мистер Кастелло был уверен в том, что за работами из галереи в Нью-Йорке обязательно должен стоять человек исключительной духовной силы. Мне всегда было интересно узнать, действительно ли творческие люди в реальной жизни занимаются всеми теми вещами, что о них пишут в книгах, если вы меня понимаете…

– Дело в том, что до того, как мы… – Кэндис осторожно подбирала слова, – … в общем, до свадьбы я смотрела на художников, как на небожителей. Ну, как на своего рода жрецов от мира искусства. Они всегда мне представлялись такими загадочными… Ван Гог, Рембрандт… – они ведь заглядывали в такое место, которое закрыто для взора простых смертных. Уильямс мне представлялся европейским Уайетом – только картины Питера намного мрачнее, с какой-то душевной тайной, скрытой от посторонних глаз…

– Даже на мой неискушённый взгляд у него довольно необычные… произведения. Я предполагаю, что за такими странными пейзажами должна скрываться загадка – нечто личное… А возможно, даже трагическое.

– И я так подумала, когда впервые увидела его. Мне захотелось во что бы то ни стало разгадать эту загадку… Моя бабушка всегда говорила мне, что только глупые женщины могут выйти замуж за деятелей искусства: это событие обязательно становится роковым в их жизни. В школе я любила читать романтические книги про творческих людей, вот только в них всегда говорилось лишь про измены, страдания – у женщин там вообще сплошная чёрная полоса, одни мучения… Странно подумать, но меня как магнитом тянуло к Питеру, хотя я примерно представляла, чем это может обернуться…

– Романтичная история, как в классической итальянской драме… – глубокомысленно изрёк Мура.

– Романтично, да. Первое время я была поражена тем, что Питер оказался совершенно не таким, каким я себе его представляла в своих опасениях: он совсем не пил, не бегал по женщинам – конечно, искусство в значительной мере занимало его, но он никогда не забывал уделять внимание мне. Когда я уговорила его переехать из Нью-Йорка в пригород Канзас-сити, то думала, что уединение благотворно на него подействует. Вы ведь знакомы с хаотичным ритмом жизни в больших городах; Пит очень переживал из-за того, что у него совсем нет времени на творчество… После переезда он много творил, постоянно рассказывал мне о своих планах, вот только когда он закончил с дюжину картин и попытался с ними выйти на публику, а ему каждый раз отказывали, вот тогда начались проблемы. Представляете, мистер Мура, – обратилась она к Марко, вытянув ладонь, – ни одна выставка в штате после переезда из Нью-Йорка не согласилась взять его картины!

– Я знаю, миссис Уильямс, – кивнул Марко.

Кэндис прервалась, на мгновение задумавшись о том, откуда ему может быть это известно, однако продолжила свой рассказ:

– Это ужасно его расстроило. В Нью-Йорке ему помогали его преподаватели, профессора художественной академии, где он учился, а в Марш-хиллз он остался совсем без друзей. И он с каждым отказом становился всё ближе к депрессии: Пит ведь совсем не привык делиться

переживаниями с кем-либо… – Кэндис задумчиво покрутила своё обручальное кольцо. – Мы с ним через многое прошли, и я искренне рада, что его нашёл мистер Кастелло. Мой муж наконец перестанет грустить, и мы оставим все разногласия позади, чему я несказанно рада, мистер Мура, – выдохнула Кэндис и улыбнулась. Она увидела, как нахмурился её собеседник и осторожно спросила: – Что-то не так?

– Я не так уж и часто общаюсь с молодыми людьми, – неторопливо проскрипел Марко, – но в качестве назидательной истории могу рассказать вам, каково было моей Эмми с таким человеком, как я… Если вам интересно, конечно.

– Интересно, – сразу ответила Кэндис. – А Эмми – это ваша жена, мистер Мура?

– Да, она была моей женой. Какое-то время…

Марко положил ногу на ногу, удостоверился, что Кэндис приготовилась слушать его и заговорил:

– Я познакомился с Эмми в 1986 году, в Бостоне. Она работала в больнице, а я мотался по Атлантическому побережью – выполнял поручения Гая. В больницу, где она работала, я загремел по чистой случайности: подрался в баре с одним дерзким ирландцем. Обычно я стараюсь не отвлекаться, когда я на работе, но этот подонок начал оскорблять меня из-за моей национальности, вот мне и пришлось проучить его. Жаль, что все посетители бара оказались его дружками и мне здорово наподдали тогда… – Марко улыбнулся, погладив обручальное кольцо. – Эмми ухаживала за мной всё время, пока я торчал в той дурацкой палате… Хотелось бы, чтобы наша история была такой же романтичной, как у вас с Питером, миссис Уильямс, но мы просто стали встречаться, а потом поженились.

– Всё равно романтично… – сказала Кэндис.

– Да, – рассмеялся Марко, – вот только работа моя совсем не располагала к романтике. Мне приходилось подолгу пропадать в командировках, часто задерживаться в нашей штаб-квартире в Нью-Йорке, если меня вызывало начальство. Когда возвращался домой я – жена была в больнице, а когда возвращалась она – забирали меня. Вот так мы и жили, перебиваясь ожиданием то её, то моего отпуска. Понимаете, в нашем бизнесе на мне всегда лежала достаточно большая ответственность за некоторые… – аспекты. Вот за такими аспектами я и не заметил, как Эмми стала увядать: она часто просыпалась разбитой, уставшей, даже когда была в отпуске. Я видел, как она посреди дня могла вдруг стать белой, как мел, а потом она даже перестала есть при мне, мол, на работе наедалась… Я не обращал на это внимания: думал, что это просто усталость от тяжелой работы в больнице… – Марко сжал кулаки и тяжело вздохнул. – Я слишком поздно узнал, что она тяжело больна. Неизлечимое заболевание, терминальная стадия. Мы много ругались, я не отпускал её на работу – уговаривал её, чтобы она записалась на терапию, а Эмми совсем не привыкла сдаваться, прямо как я. Она решила, что будет спасать людей, выполнять свой долг – до последнего… До последнего вздоха, – сдавленно произнёс мистер Мура и снова потёр свой шрам.

– Не корите себя, Марко, – мягко произнесла Кэндис. – Это был её выбор…

– Нет, – покачал головой Марко, – я должен был заметить раньше, но опоздал. Единственное, что я тогда сделал: попросил начальство, чтобы меня отпустили на заслуженный покой – проводить мою жену… – мистер Мура набрал воздуха в лёгкие и шумно выдохнул. – В тот день вернулся из магазина и нашёл её тело в нашей спальне. Она лежала головой к окну, где стояла наша общая фотография. Такая красивая, даже в этой нелепой ночнушке, которую она любила надевать, когда я был дома… В её разжатой руке я нашёл пустую упаковку обезболивающих – они помогли ей в последние минуты… Уйти.

Пока мистер Мура рассказывал про смерть своей жены, часто прерываясь на паузы, Кэндис заметила, как он резко постарел: под глазами выступили внушительных размеров мешки, на лбу обострились морщины, а уголки рта размякли и опустились. Она вдруг увидела в его глазах горе безутешного старого человека, который привык показывать свою силу, но не в этот момент.

– Мистер Мура, – произнесла Кэндис, но запнулась. Что ему сказать… Она просто не находила слов для этого сурового мужчины, испытавшего большое горе.

– Это было давно, миссис Уильямс. Я уже… Привык. Возвращаться в пустой дом стало легче, да и теперь я так же редко там бываю, как и до встречи с Эмми…

– Мне так жаль, мистер Мура, – искренне сказала Кэндис. – Я верю, что Эмми была хорошей женщиной, хоть и не знакома с ней лично.

Мура с благодарностью посмотрел на Кэндис и кивнул:

– Спасибо за тёплые слова, миссис Уильямс. Я давно ни с кем не говорил так… – откровенно. Наверное, моя история утомила вас?

– Нет-нет, что вы, – замахала руками Кэндис, – это совсем не так. Общаться с людьми – всё-таки моя работа, мистер Мура, – она скромно улыбнулась и поправила юбку, – Признаться честно, я с самого начала хотела немного разговорить вас…

– Разговорить?

– Не поймите меня неправильно, но Питеру ведь не каждый день приходят приглашения на выставку от загадочных бизнесменов… Мне хотелось узнать побольше о вас и о мистере Кастелло.

– Понимаю, вы заботитесь о муже. Надеюсь, я удовлетворил ваше любопытство – в благородном смысле этого слова.

Кэндис немного покраснела, а Марко отвернулся. Они посидели молча какое-то время, а потом зуммер на пейджере известил мистера Мура, что аукцион окончен, о чём он сообщил Кэндис:

– Миссис Уильямс, аукцион прошёл успешно. Мне нужно известить мистера Кастелло и мистера Уильямса. – Он немного помедлил и негромко сказал: – Спасибо за беседу, миссис Уильямс.

Они встали со скамейки и отправились в комнату отдыха.

***

– Ну, Марко, как там наши друзья? Ставки были хорошие? – спросил его с порога Гай.

– Да, мистер Кастелло, картины мистера Уильямса были проданы все до единой. Мы завтра же выставим их в вашей резиденции, – отчеканил Марко.

– Неужели настолько всё хорошо?! – с горящими глазами воскликнул Пит: – Признаться честно, я и не думал, что вам удастся продать всё, что я принёс…

– Питер, на свете есть много людей неравнодушных к настоящему искусству, – ответил Кастелло, – просто вам они не попадались до этого дня – по чистой случайности. Кстати об искусстве… – мужчина развязно похлопал Питера по плечу, – … раз уж все в сборе, я просто обязан сделать вам деловое предложение.

– О чём это вы?

– Наша выставка ещё находится на реставрации, как вы заметили, однако мы уже строим грандиозные планы на будущее. Я хочу, чтобы вы работали у меня, мистер Уильямс!

– Не совсем понимаю, как я могу пригодиться вам, Гай…

– Речь не про выставку, мой дорогой Питер. Я хочу предложить вам работу лично на меня. Расскажите ему, Марко.

– Мистер Кастелло вдохновился примером наших партнёров из Италии, – деловито пояснил мистер Мура, – и решил создать по всей Америке сеть магазинов сертифицированной репродукции известных художников.

– Вы решили продавать копии картин? – нахмурился Пит, и повернулся в сторону Гая. – Но это абсолютно такие же «музейные подделки», которые вы сами недавно высмеяли при мне…

– Нет, мистер Уильямс, – Марко покосился на Кастелло, мирно посасывающего свой напиток, – вы не поняли замысел. Мы хотим продавать нашим клиентам не просто кустарные реплики – это не наш уровень. Новаторская идея мистера Кастелло заключается в том, чтобы вы писали для нас с точностью, максимально близкой к авторскому повтору.

– Ну, это довольно сложно… – неуверенно произнёс Питер, покосившись на Кэндис. – И требует достаточно большого количества времени для выполнения.

– Питер, ну что вы как маленький?! – выпалил Кастелло, вскочив со своего места. – Я готов предоставить вам столько времени, сколько потребуется. Поймите, это ваш шанс поучаствовать в настоящем бизнесе! С достойной, нет – шикарной оплатой вашего труда. Неужели вы думаете, что я оценю ваши способности горстью медняков?!

– Послушайте, я не говорю о том, что вы мало предлагаете, дело совершенно в другом! – ответил Питер и скрестил руки на груди.

– И в чём же? – Кастелло уставился на него и тяжело засопел. – Что мешает вам принять моё предложение, Питер?

Уильямс отвёл взгляд. Он с разочарованием подумал, что снова ошибся: мистеру Кастелло на самом деле были интересны не его картины, не он сам, как художник, а всего лишь техника живописи маслом, которой в совершенстве владел Питер. Среди тех картин, которые он написал в Нью-Йорке, действительно были несколько репродукций – их попросил предоставить профессор Миллер. Разумеется, в качестве помощи благотворительной выставке Пит легко срисовал парочку картин Джеймса Уистлера: исключительно из уважения к бывшему преподавателю и человеку, который вдохновил его закончить академию на красный диплом…

Видимо, именно эти холсты и попались на глаза мистеру Кастелло.

Проклятье, как же он не понял этого сразу! Ничего, может быть в прошлом Питер Уильямс – безработный художник, который не имел за душой ни гроша, – и согласился бы, но теперь была совсем другая ситуация.

– Гай, со всем уважением, но я не могу принять ваше предложение, – твёрдым голосом ответил Уильямс. Подняв голову, он взглянул мистеру Кастелло прямо в глаза. – Я свободный художник и я считаю, что моя единственная и самая главная способность – честно передать то, что рождает моё сердце. И я не смогу бездумно копировать чужие произведения для воспроизведения какой-либо конвейерной деятельности. Если вы действительно уважаете мой талант, то должны принять моё решение.

– Вот как… – Кастелло покивал головой, зловеще прищурившись. – Я-то думал, что нам с вами удалось найти общий язык, но увы, ошибся. Очень жаль, что моё щедрое предложение выглядит для вас, как «конвейерная деятельность», мистер Уильямс.

Гай Кастелло поклонился миссис Уильямс, пожал руку Марко и шатающейся походкой направился к выходу, гневно бросив через плечо:

– Прошу меня извинить, но в таком состоянии я вряд ли должен попадаться кому-либо из наших благотворителей. Мистер Мура передаст вам оплату за картины…

Кастелло распахнул дверь и запел что-то себе под нос. Застыв на мгновение, он обернулся и холодным тоном сказал:

– Мистер Уильямс, я уважаю ваш талант, но вам пора повзрослеть.

Питер покраснел и хотел было огрызнуться в спину владельца «Гилберта-Честертона», однако Кэндис резко дёрнула его за рукав пиджака. Красноречиво посмотрев на мужа, она обратилась к Марко:

– Нам очень жаль, что мы расстроили вашего босса…

– Не думаю, что мистер Кастелло сильно расстроился, – ответил Марко, и усмехнулся: – Сейчас для него самое главное: успеть спрятаться до того, как начнут выходить из зала аукциона наши гости. Увидеть хозяина выставки пьяным – явно не самый лучший ход для начала просветительской деятельности… Вы хорошо проводили время до нашего прихода, мистер Уильямс, не так ли?

Питер смущённо посмотрел на груду пустых шейкеров и ничего не ответил.

– Значит так, если здесь вы закончили свои дела… – мистер Мура поправил очки, заодно почесав пальцем вечно зудящий шрам, – … тогда я с радостью отведу вас в специальное помещение, где мы выдадим вам причитающуюся оплату.

Кэндис кивнула и взяла Питера под руку, недовольно прошептав ему на ухо:

– Сколько вы выпили, дорогой?

Уильямс отмахнулся, что-то неразборчиво пробурчав.

Супруги пошли за Марко в главный зал, откуда можно было попасть в помещение, где проходил аукцион. Навстречу им попадались спешно покидающие выставку люди в самой разной одежде: тут были и строгие мужчины в смокингах, и расслабленные женщины в спортивных костюмах, которые будто сошли с типичных постеров, густо развешанных по всем спортзалам Канзас-сити, а потом троица пересеклась с настоящими «кадрами»: двое мужчин в потрёпанных толстовках и грязноватых брюках шли, задумчиво волоча за собой ноги; глубоко засунув руки в карманы, они решительно не замечали ничего вокруг себя. Едва избежав столкновения с ними, Кэндис недовольно поморщилась и тронула Марко за плечо:

– Кто эти люди? – Ей хотелось дать им несколько другое название, не совсем уместное для обстановки, но она удержалась. На сегодняшний вечер хватило того, что Питер нагрубил мистеру Кастелло…

– Эти джентельмены – братья Хамфри, – ответил Марко. – Они занимаются разработкой программного обеспечения для банковской сферы.

– И они тоже пожертвовали денег выставке? – со скепсисом буркнул Пит.

– Добро пожаловать в мир выставочного бизнеса, мистер Уильямс, – криво усмехнулся мистер Мура. – Право выставляться может получить далеко не каждый, а вот покупать – любой, кому позволяет размах кошелька. Даже люди, которых вы на улице приняли бы за бандитов или уличных грабителей, здесь имеют право приобщиться к великому. Такова идея мистера Кастелло.

– А ваш начальник полон идей… – с издёвкой произнёс Питер и тут же чуть не споткнулся от того, что Кэндис сильно дёрнула его за рукав.

– Мы на месте, – Марко открыл перед ними двери, пропуская Кэндис зайти первой.

Они вошли в широкую комнату, центральную часть которой занимали расставленные в определённом порядке стулья дорогой обивки зелёного цвета. Остальное пространство занимала кафедра с высоким постаментом для демонстрируемых картин: подставка была окружена маленькими прожекторами, а пару миниатюрных камер выводили изображение на большой экран сзади кафедры – по задумке нового владельца, профессиональные линзы позволяли гостям разглядеть изображение даже с задних рядов.

– Мистер Кастелло попросил наших гостей прийти на выставку с чековыми книжками, – обратился к супругам Марко, – чтобы никого не обременять подсчётами и прочими финансовыми проволочками…

Мистер Мура прошёлся по рядам, проверяя, чтобы никто не забыл свои вещи – завершив осмотр, он быстрым шагом поднялся на кафедру и взял белоснежный конверт. Издалека казалось, будто мистер Мура поднял в воздух кусочек облака – настолько сияющую бумагу Кэндис увидела впервые. С интересом проследив за движениями Марко, она заметила, что мужчина мельком посмотрел на содержимое, кивнул, и взял с кафедры карандаш с клейкой жидкостью. Запечатав специальную линию, мистер Мура спустился к супругам.

– Пожалуйста, – протянул он белоснежный конверт Уильямсу, – на сегодня это ваш гонорар.

– Гонорар? – переспросил Пит, закатив глаза. – Я же сказал вам, что отказываюсь работать на мистера Кастелло…

– Мистер Кастелло сделал вам предложение, только и всего… – развёл руками Марко. – Что бы вы там ни думали, он действительно ценит ваше творчество, мистер Уильямс, уж поверьте мне. И если вы напишете ещё что-нибудь интересное, в чём я ни капли не сомневаюсь, то обязательно позвоните мне. Я помогу вам с продажей…

– Я не… – Пит покосился в сторону Кэндис и, смягчившись, ответил: – Благодарю вас, мистер Мура.

– Принимайте оплату, – ответил тот и передал художнику конверт. Питер взялся за краешек бумаги пальцами, собираясь ознакомиться с суммой, но Марко жестом остановил его. – Мистер Кастелло пожелал, чтобы вы ознакомились с чеком дома.

– Ладно. Дома так дома, только не пойму, что за секретность…

– Спросите в следующий раз, – учтиво ответил мистер Мура, – а теперь нам пора прощаться. У меня ещё много дел. Вы напоили моего босса и теперь мне придётся встречаться со всеми этими людьми и делать вид, что я разбираюсь во всём этом… Высоком искусстве.

Улыбнувшись, Питер взял Кэндис за руку – попрощавшись с Марко, пара направилась к парадному выходу.

Уильямс устроился в кожаном кресле «Блейзера» и сразу же задремал. Конверт он расположил на коленях, для надёжности прижав его ремнём безопасности – это развеселило Кэндис и она целую дорогу думала о том, что будет, если разыграть Питера и спрятать конверт от него… Или забрать оттуда чек, и положить туда магнитик с изображением «золотого подсолнуха» – она представила себе лицо своего мужа и глупо захихикала…

Дома миссис Уильямс помогла мужу раздеться в прихожей и подняться наверх, а в постель он рухнул самостоятельно. Конверт она заботливо положила рядом: на тумбочку возле Питера.

***

Проснувшись, Пит испытал жуткую головную боль и потянулся к тумбочке – там с некоторых пор лежала пачка «Алка-Зельцера».

– А это что… – промямлил он сонным голосом.

На мгновение Уильямс испытал некоторое замешательство: что это за странный конверт лежит на его тумбочке? Письмо от родни Кэндис? – Почему на его тумбочке? Счета? Рекламная рассылка? – Нет, такую чушь Кэндис сразу выбрасывала в мусорку… А счета обычно попадали в специальную папку, которая находилась среди важных документов семьи Уильямсов.

Открыв ящик, он наощупь нашёл пачку, выдавил таблетку, почувствовал сильную головную боль – и выдавил ещё одну. Уильямс кинул взгляд на настенные часы: полдень. Выходит, Кэндис сейчас на работе.

Подмоги ждать неоткуда.

Убедившись, что рядом нет воды, художник со вздохом закинул две таблетки в рот, сморщившись разжевал, и проглотил горький порошок. Откинувшись на подушку, Пит закрыл глаза и решил ещё подремать, однако вдруг вспомнил, что конверт, тихо примостившийся у него на тумбочке, должен хранить внутри чек. А чек можно обналичить в банке и получить мягкие, хрустящие, зелёные…

– Доллары, – сказал Питер и открыл глаза. Он резко поднялся в постели, от чего в глазах потемнело. Дождавшись прояснения, Уильямс осторожно спустил ноги на пол, взял конверт и трепетно поднял его на свет – внутри можно было разглядеть какой-то документ.

«Мистер Кастелло вчера сказал открыть его дома, – подумал он, – вот, сейчас самое время…»

Убедившись, что никто в спальне не возражает, Питер отодрал клейкую ленту и запустил руку внутрь. Из конверта он извлёк ЧЕК.

– Я сплю… – прошептал Уильямс, глупо замотав головой. – Это мой… ПЕРВЫЙ ЧЕК?

Мужчина с жадностью принялся пожирать глазами буквы, начав с формальностей: наименование поручителя, номер лицевого счёта, название и адрес банковской конторы. С особым наслаждением он несколько раз перечитал данные получателя – своё имя и свою фамилию. Осторожно погладив бумажку указательным пальцем, Уильямс медленно опустил взгляд к самой важной графе в этом документе: «Сумма выплаты».

– Нет, я точно сплю, – громко сказал Уильямс, пожирая глазами цифру с тремя нолями, и хлопнул себя гладким чеком по щеке. Ноздри пощекотал специфический запах чернил бухгалтерской конторы мистера Кастелло. «А говорят, деньги не пахнут…», – подумалось Питеру, от чего он рассмеялся до хрипоты в голосе.

Художник встал и принялся расхаживать по комнате взад-вперёд, болтая чеком из стороны в сторону, и улыбаясь, как умалишённый. Чёрт возьми, да это же был его первый заработок в жизни!

Словно в трансе Уильямс несколько минут подряд нарезал круги вокруг кровати, боясь даже приблизиться к окну – никто не должен знать о его радости, о его персональном моменте славы. Запыхавшись, художник упал лицом на кровать, продолжая сжимать в побелевших пальцах драгоценную расписку от мистера Кастелло.

Так Питер пролежал некоторое время, а потом поднялся и снова почувствовал нудящую головную боль – надо было поесть и выпить минералки, желательно холодной. Он порылся в тумбочке своей жены и выудил пятьдесят долларов – она давно оставила ему эти деньги на проезд, но сегодня стоит употребить их на другие нужды…

Осторожно помассировав затёкшую шею, Питер поплёлся вниз – в руках он всё так же крепко сжимал чек. Открыв массивный справочник, он прошёлся по нескольким наименованиям и набрал курьерскую службу супермаркета «Прайс Чоппер».

– Здравствуйте… Будьте добры ящик «Бад-лайт», три минералки «Канзас-Аква» и… – Питер призадумался, что лучше взять для Кэндис, и продолжил: – … и две бутылки Шардоне «Сан Гейт»… – он прохрипел домашний адрес в трубку и, не удержавшись, дважды уточнил, что оплата будет наличными. – … Нет, сдача не потребуется. Да, я в курсе, что доставка в Марш-хиллз по особому тарифу. Всего доброго!

Положив трубку, художник прошёл на кухню. Распахнув холодильник, Уильямс вздохнул и разочарованно хлопнул дверцей: там была только Кола, но ему-то хотелось именно минералки. Пит никогда не понимал любви американцев к сладким напиткам. Пиво – другое дело, но постоянно пить газировку по любым поводам…

– У меня наконец появилось столько денег, а горло прополоскать нечем… – в задумчивости пожаловался художник кружащему возле него Сименсу, и пригрозил кулаком кому-то за окном: – Это ненадолго… Скоро я им всем покажу!

Пит уселся за кухонный столик, включил телевизор и сосредоточенно принялся листать буклеты ресторанов «Мидтауна» Канзас-сити, в которых была указана доставка – он решил дождаться курьера и пойти обналичить чек. Ближайшее банковское отделение было в городе, однако художнику было всё равно: за своими деньгами он был готов ехать хоть на край света.

***

Кэндис открыла дверь, устало стянула туфли и верхнюю одежду, стараясь не издавать лишнего шума: она ещё на работе решила, что Питер наверняка будет спать после вчерашнего. Надев тапочки, девушка зашла на кухню с намерением перекусить – и обомлела. Питер в шёлковом домашнем халате сидел за столом, который норовил прогнуться от тяжести представленных к ужину блюд.

– Питер, что это…

– Похоже на еду из твоего любимого ресторана «Мильсон», но я не уверен… – ответил Пит и глупо улыбнулся.

– Она настоящая? – поддержала шутку Кэндис. – Можно попробовать?

– Не стесняйся, – сказал Пит, ухмыльнувшись, – Сегодня ужин за мой счёт.

Он налил жене вина, а себе поставил пузатую кружку с пивом. Было трудно дотерпеть до приезда Кэндис, но Уильямс решил, что выпьет только тогда, когда они будут ужинать вместе. Сегодня был особенный вечер, как ни крути.


Изобразив нечто аристократическое на лице, Кэндис приблизила свой бокал к губам, почувствовала сладкий запах, и с изумлением посмотрела на Питера.

– Шардоне? Ты помнишь?

– Ещё на свадьбе в Нью-Йорке запомнил твой сорт, когда родственники из Оклахомы привезли с собой целый ящик, а ты и бровью не повела. Только дурак бы не сделал из этого выводы….

– Питер Мэтью Уильямс, ты хочешь сказать, что до переезда в Нью-Йорк я была алкоголичкой? – притворно обиженным тоном спросила Кэндис, надув губы.

– Только в компании, – парировал Пит.

– Ладно, мистер Уильямс, мы наконец выяснили, что шутить ты умеешь явно не лучше меня… – девушка сделала хороший глоток вина, по которому стало видно – сегодня Кэндис отработала добрую восьмичасовую смену. Оторвав клешню лобстера, она лукаво взглянула на мужа: – Кстати говоря, ты не хочешь мне рассказать, сколько тебе заплатил мистер Кастелло, м? Это же всё не с неба свалилось…

– Вот за что я тебя люблю, Кэндис, – ответил Пит, поддразнивая жену, – ты всегда переходишь к главному делу, причём в любой ситуации. Когда меня никто не приглашал на выставки, тебя не очень-то интересовали мои финансы, не так ли?

– Тогда ты и одевался иначе, парнишка, – ответила она с южным акцентом, особенно растягивая гласные. – Да и парфюмом не пользовался.

– Богатая жизнь меняет людей, Кэндис, – продолжил паясничать Пит.

Конечно, художник не мог упустить шанс похвастаться перед своей женой – она была его единственным по-настоящему близким человеком… Уильямс изменился в лице, и девушка заметила это.

– О чём задумался? – встревоженно спросила она.

– Ты знаешь… – Пит задумчиво поковырялся вилкой в остывшем ризотто. – Я тут подумал об отце.

– Почему сейчас? – осторожно спросила Кэндис.

Питер сжал губы. Стоило ли ворошить заново этот гнилой стог воспоминаний…

– Он настаивал, что я должен стать кем угодно, но не художником. Мэтью называл меня… – Уильямс фыркнул и начал перечислять: – Никчёмным сосунком, бездарным неумёхой, тупорылым мечтателем…

Кэндис перестала жевать, нежно посмотрела на мужа и накрыла своей ладонью его руку.

– Тебе не обязательно это вспоминать, любимый. Ты же прекрасно знаешь, что он был не прав… Вчерашний день тому явное доказательство.

– В том-то всё и дело, что я «прекрасно понимаю» это только сейчас, когда у нас наверху валяется чек на чертовски большую сумму!

Кэндис поперхнулась, но быстро восстановила дыхание. Изумлённо посмотрев на Питера, она спросила:

– Безумно большую? Ты это серьёзно?

– Когда последний раз меня смешали с дерьмом, я подумал, что никогда больше не стану рисовать, – Пит пропустил её вопрос мимо ушей, задумчиво посмотрев на еду, в которой он уже устал ковыряться. – Я ведь действительно хотел попробовать себя в чём-то новом… – Он покосился на Кэндис, раздумывая, стоит ли признаваться ей в такой глупости.

– Что ты имеешь в виду? – с интересом спросила она. – Решил служить на флоте? Добывать золото?

– Ну, почти… – ответил он, прикусив губу. – Помнишь, я рассказывал тебе про то, как у меня хорошо получалось играть в карты, когда я учился в академии? Так вот, я захотел снова попробовать – сыграть по-настоящему. В том большом клубе.

– Ты про…

– Я про «Роял Америстер», – нехотя подтвердил Пит.

– Дорогой, об этом месте ходят ужасные слухи! Как хорошо, что ты туда не пошёл… – Кэндис выпила вина и добавила: – Ты же много раз мне рассказывал, до чего твоих однокурсников в Праге доводили карты, а сам…

– Послушай, ты помнишь, сколько раз мои работы заворачивали? – резко ответил он. – Что мне было делать?

Уильямс ожидал, что Кэндис сейчас вспылит, но она тихо ответила ему:

– Тебе надо было поговорить со мной…

– Кэндис, всю мою жизнь меня пытались убедить в том, что я ничего самостоятельно не могу, что я обязан каждый мой шаг сверять с очередным надзирателем. Сначала моим надзирателем был отец, потом – староста в академии, потом очередными надзирателями возомнили себя мои бывшие профессора, к которым я обратился за помощью. Я так давно хочу почувствовать свободу: от критиков, от финансов, от контроля, от… – художник резко остановился, прикусив язык.

– И от меня? – со слезами на глазах произнесла Кэндис. – Ты и во мне видишь «очередного надзирателя»?

– Нет, я не это хотел сказать, Кэндис… Почему ты всегда думаешь, что я хочу оскорбить тебя или как-то обидеть?

– Я… – Кэндис потёрла глаза, отчаянно стараясь не заплакать. – Просто ты – самое дорогое, что у меня есть, Питер… И я совсем не хочу, чтобы ты считал меня за какую-нибудь старую няньку или что похуже…

Задержав дыхание, девушка посчитала шёпотом до десяти, а потом выдохнула. Она положила нож с вилкой на тарелку и замахала ладошками себе в лицо, громко выдыхая воздух.

– Ну вот, я опять расплакалось… Как дура…

– Кэндис, ты не дура, – Уильямс вытер её слёзы и растёкшуюся тушь тыльной стороной ладони.

– Я знаю. Просто иногда не могу контролировать свои эмоции… Знаешь, о чём я сегодня думала на работе? – сказала она, немного успокоив нервы ещё одним бокалом вина. Не дав Питеру ответить, она сказала: – Я думала о том, куда мы потратим наши деньги…

Питер нахмурился, но ничего не сказал: он набрал в рот маленьких креветок в кляре и запил всё большим глотком пива. Заранее подготовившись, мужчина все изысканные на его взгляд блюда подвинул ближе к половинке Кэндис, а на своей сосредоточил большую часть лёгких снеков – ближайших соратников пивного гурмана.

– Так вот, – продолжила Кэндис, – я подумала, что у нас есть два варианта. Мы можем выплатить кредит за наш дом – там осталось совсем немножко, или… – она загадочно посмотрела на мужа.

– Или? – произнёс Пит ртом, набитым маринованных яиц. – Што за второй вариант?

– Ну… Мы могли бы вложиться в новую квартиру. В Канзас-сити.

– Канзас-сити? – сморщился Уильямс. – Что мы забыли в этой дыре?

– Питер, во-первых, в этой дыре я работаю – и чертовски устала два года подряд стоять в пробках каждый вечер и каждое утро, если ты хочешь знать… – сердито ответила девушка. – А во-вторых… Нам стоит подумать о том, что скоро у нас появятся дети… Где они будут учиться? Школу в Марш-хиллз построят не скоро, да и по словам Гарри сейчас у мэрии нет подобного бюджета, и в ближайшее время таковой не появится…

Уильямс молча смотрел на неё, играя желваками.

– Что? – спросила Кэндис, – Я сказала что-то глупое?

– Дети, – спокойно ответил он. – С чего это ты решила, что у нас скоро появятся дети?

– Пит, но ты же сам мне обещал! Ты сказал, что как только у нас появятся хорошие деньги, мы сможем завести ребёнка, разве не так?!

– Проклятье, Кэндис, ну вот опять… – рассерженно проскрежетал Уильямс. – Каждый раз одно и тоже… – предупреждая очередную истерику жены, он примирительно поднял руки: – Хорошо, правда твоя – теперь у меня есть спонсор и он готов платить за мои картины нормальные деньги. Давай сначала посмотрим, насколько серьёзны его намерения на счёт моего творчества, а потом будем планировать переезд.

– И сколько это займёт времени?

– Я напишу для него несколько картин, и если он будет платить за них такие же большие суммы, то летом мы продадим этот дом и переедем в Канзас-сити. По рукам?

Кэндис в нерешительности помяла в пальцах салфетку и равнодушно ответила:

– Хорошо. Но если ты снова мне лжёшь, Питер…

Он нагнулся через стол и поцеловал её.

– Знаешь, я хочу показать тебе кое-что интересное, – сказал он, встав из-за стола, – но придётся подняться наверх, в спальню.

– А как же ужин? – Кэндис кивнула в сторону роскошного стола. – Кто будет всё это убирать?

– Все вопросы потом…

Девушка встала из-за стола, и художник неожиданно подхватил её, подняв на руки.

– Питер, хватит! – она пыталась сопротивляться, но мужчина крепко держал Кэндис за талию. Миссис Уильямс вспомнила их свадьбу в Нью-Йорке и весело рассмеялась.

Они поднялись в спальню и Питер за руку подвёл её к конверту с деньгами, который он оставил на своей тумбочке – специально для этого момента.

– Мой первый серьёзный заработок, – с мистическим благоговением в голосе произнёс Уильямс.

Кэндис открыла конверт и принялась быстро перебирать пальцами купюры. Такие денежные пачки она видела на своей работе достаточно часто – для того, чтобы посчитать всю сумму ей потребовалось пару минут. Она зачем-то покрутила конверт в руках, снова прошлась по содержимому, и её брови поползли вверх.

– Пит, я не понимаю… – медленно произнесла она. – Тут, вероятно, какая-то ошибка…

– О чём ты? – Он аккуратно взял у неё конверт и пожал плечами. – Днём я снял пять тысяч долларов… Что не так?

– Боже мой, Питер… – Кэндис опустилась на кровать и закрыла лицо руками. Сквозь пальцы донёсся её приглушенный голос: – Ты хоть знаешь, сколько денег у этого человека? И он заплатил тебе долбаную пятёрку за ВСЕ твои картины?!

– Ну… – Питер повертел конверт в руках. – Это ведь мои первые деньги, Кэндис…

– Ты правда не понимаешь?! – Кэндис убрала от лица руки и вскинула подбородок. – Если ты и дальше планируешь заниматься живописью, то мы накопим на переезд после выхода на пенсию, не раньше! Знаешь, – она пригладила прядь волос ладонью и взглянула на него, – твой мистер Кастелло – настоящий жмот!

– Какого чёрта, Кэндис?! Мистер Кастелло – единственный человек в этой долбанной Америке, которому понравились мои картины, а ты его оскорбляешь?! Да, он заплатил мало, но он ЗАПЛАТИЛ, а не стал читать мне вонючие нотации… – Уильямс плюхнулся на кровать рядом с женой и положил руку на её колено. – Я пока не так знаменит, чтобы мои работы продавались за сотни тысяч… Пока я никому неизвестный художник, он волен платить за мои полотна сколько захочет, но я чувствую, что скоро прославлюсь…

Кэндис убрала его руку и поправила чулки.

– Ты давно говоришь мне о том, что скоро прославишься. Питер, я правда готова ждать сколько угодно, но, когда мистер Кастелло предложил тебе настоящую работу, а ты отказался, знаешь как мне стало неприятно?

– Неприятно? – переспросил Питер, тупо уставившись на неё. – Это как понимать?

– Ты как будто не видишь, что я одна тащу всю нашу семью на себе… Моя работа сложная, иногда скучная, глупая – по твоим меркам, как я думаю, – но она приносит деньги, реальные настоящие деньги, которые можно потрогать! И на которые мы покупаем еду, на которые я могу заправить свой автомобиль, на которые ты посещаешь все эти выставки… Куда ты? – Уильямс встал с постели и Кэндис успела схватить его за руку. – Что ты собираешься делать?

– Мне надо проветриться, – холодно ответил ей Питер, дёрнув запястьем. Он кинул конверт на пол и отвернулся, бросив через плечо: – Я не хочу снова сорваться, Кэндис…

– Давай поговорим, Питер, ну пожалуйста! – крикнула ему в след Кэндис, торопливо собрав разлетевшиеся купюры. – Скажи мне, неужели я не права?!

Питер чувствовал себя ужасно. Он быстро переоделся: дёрганными движениями натянул на себя чёрную водолазку и твидовый пиджак, сунул в карман свёрток со сдачей, оставшейся после оплаты заказа в ресторане, и вышел на улицу.

Под холодным светом фонарей Уильямс принял решение – раз Кэндис так нужны эти чёртовы деньги, он попробует сыграть в «Роял Америстер».

***

В Канзас пришла весна. Сквозь облака всё чаще пробивалось осмелевшее солнце и даже в Марш-хиллз можно было наконец сбросить надоевший пуховик – погода всё чаще радовала теплом и реденькой травой на газонах соседних домов.

Вернувшись домой, Питер не стал говорить Кэндис, что в очередной раз он проиграл все деньги в казино. По крайней мере, сам художник себя проигравшим точно не считал. Целую ночь он бился как лев, но фортуна явно была не на его стороне – пару раз он был так близко к тому, чтобы отыграться, однако каждый раз терпел неудачу. Несмотря на то, что Пит вернулся из казино с изрядно поредевшей пачкой своего «гонорара», мужчина был уверен, что играл достойно: по крайней мере, он не сдался в первом же раунде, а это чего-то да стоило…

За пару месяцев Уильямсу удалось продать мистеру Кастелло ещё несколько картин. Каждый раз его не покидало странное чувство, что он будто бы пишет на заказ – пишет для того, чтобы выручить денег и показать Кэндис, что он способен зарабатывать на своём творчестве.

Разумеется, он и не думал каким-либо образом угождать вкусам мистера Кастелло, но всё чаще и чаще его посещала мысль, что его «благодетель» с каждым разом всё холоднее и холоднее относится к нему. Последние несколько раз Кастелло и вовсе ссылался на большую занятость, посылая за картинами представителя «Гилберта-Честертона»; обещанная оплата теперь приходила Питеру через несколько недель – всё так же чеком, без сопроводительных писем или впечатлений от холста.

Первоначальная стадия: наброски, общий план, предварительная разметка – всё это стало занимать намного больше времени в творчестве Питера Уильямса, чем раньше. Он тщательно обдумывал то, что собирается написать – и чем больше он размышлял, тем больше сомневался. Причина сомнений Питера была убийственно простой: если потратить время на серьёзное произведение, а Гай вдруг откажется его публиковать, Пит снова наступит на собственные грабли! Да, он снова может попытать счастье на других выставках, размером поменьше, вот только всё это он уже проходил. Мистер Кастелло был единственным человеком, который разглядел в его работах потенциал, и Уильямс отчаянно цеплялся за этого человека, как за последнюю возможность продолжить дело всей его жизни. Без помощи Гая все его начинания вернутся на прежнее место, а опять входить в круговорот «выставка-отказ-выставка» точно не имело смысла – Питер знал, к чему это приведёт…

Всё-таки, несмотря на некоторые ограничения в собственной работе, Питеру таки удалось довести до конца несколько хороших, на его взгляд, и достаточно самобытных картин. Он мастерски постарался совместить на холсте ту оригинальную мрачность и гнетущую атмосферу, которая нравилась в его творчестве мистеру Кастелло и некоторые принципиально новые для такого направления идеи, которые Уильямс давно хотел вложить в произведение – понравятся ли они Гаю или же нет. Как бы он не боялся того, что его патрону может не понравиться несколько иной подход к изображению волнующих их обоих вещей, Уильямс был художником – и был обязан творить так, как велит ему сердце.

В атмосфере тихой мастерской, он вставал перед белоснежным, после окончания первой стадии холстом – и полностью отключал разум. Холодная голова сделала своё дело, теперь наставал черёд поработать его воображению, в котором хранилась цельная перспектива изображения, отчаянно желающая выбраться в материальный мир.

Установив на специальный штатив палитру, Питер брал в руки кисть и погружался в особое место, откуда он черпал свои сюжеты. Оно было подобно мутному озеру, на поверхности которого клубился лёгкий туман. Скалистые горы окружали это место высокой стеной – тут не было ни ветра, ни посторонних запахов. Полная тишина и спокойствие.

Присмотревшись, посторонний человек различил бы в серой дымке лишь озорные блики на воде от лучей солнца; причудливую игру отражений или мерно набегающие волны, время от времени накатывающие на береговую линию. Однако, Уильямс знал, что это всё предназначено для отвода глаз: настоящий секрет хранился глубоко на дне. Ему не особенно нравилось то, что он должен будет сделать сейчас, но иного выхода у него не было.

С самого детства он понимал, что только так может сотворить то, что другим – неподвластно.

В реальной жизни или в фантасмагорическом видении-трансе Уильямс делал глубокий вдох, закрывал глаза, – и прыгал прямо в мутные воды этого таинственного водоёма. Он не знал, сколько обычно длится бесконечное падение – ни в реальном мире, ни в трансе, однако рано или поздно оно заканчивалось, и он оказывался в каком-либо из своих детских воспоминаний. Почему именно детских, он не знал, да и не думал никогда об этом. Питер просто отрешённо смотрел на то, что происходило с ним в таком далёком прошлом. И в этот раз он увидел маленького себя в разодранной рубашке кремового цвета и своего отца, в расстёгнутой полицейской форме и помятых брюках…

***

– И что ты сделал на этот раз?! – разъярённо прорычал Мэтью Уильямс.

В «видениях» Питера отец был всегда недоволен им. Он развалился в продавленном кресле из парчи с узором в виде цветочного букета на правом подлокотнике, отпивал пива из бутылки «Анкор Эйл» и кричал во всю глотку:

– Бетти, какого чёрта?! Разве я просил тёплое пиво?!

Потом Мэтью обращал свой взгляд на дрожащего сына и кривил губы.

– Вы с матерью одного поля ягодки, даже простейшие указания вам не по уму… Я же просил тебя вести себя НОРМАЛЬНО в твоей ГРЁБАНОЙ школе, и что ты устроил? – он вдруг пнул сына ногой в бедро и гаркнул, брызнув слюной: – ЧТО ТЫ УСТРОИЛ?! Какого дьявола ты молчишь, сопляк?! Отвечай, что ты натворил?!

– Папа, я говорил Кевину не обзываться, а он меня не слушал…

– Он обзывался, да? – задумчиво переспросил Мэтью: – А как именно он тебя называл?

– Ну… – Питер захлюпал носом и вытер сопли рукавом, не заметив, как от этого действия поморщился его отец. – Он назвал меня грязнулей, бедняком…

– И что ты сделал? – спросил мужчина, пристально посмотрев на мальчика.

– Пап, можно я не буду рассказывать… – тихо попросил Питер, опустив взгляд.

– Нет уж, если мне звонят на работу в моё обеденное время и орут на меня из-за того, что у моего сына проблемы с поведением, я хочу знать, что именно ты сделал… – процедил Мэтью. – И я никуда не отпущу тебя, пока ты не расскажешь мне всё, сопляк.

– Я попытался ударить его, а он… – Питер замолчал, захлопав мокрыми глазами и подумал, что ему очень хочется в туалет.

– Что. Он. Сделал? – скрипучим голосом спросил мужчина. – Отвечай, Питер.

– Он позвал друзей, и они меня избили, – промямлил Пит, испуганно покосившись на отца. – Пап, я пытался им дать отпор, но их было трое, они были старше…

– Ну, конечно, ты пытался… – злобно ухмыльнувшись, ответил Мэтью. – А знаешь, что тебе надо было попытаться сделать на самом деле?

Питер шмыгнул носом и ответил то, что ожидал услышать Мэтью:

– Я не должен был позорить тебя…

В этой сцене из его детства Питеру уже было одиннадцать лет, и он начал понимать, что примерно следует говорить в таких случаях, чтобы не спровоцировать очередную вспышку гнева своего отца.

– А ты начал понимать, чего я от тебя хочу, в отличии от твоей тупой мамаши, – довольно осклабился Уильямс-старший. Присосавшись к бутылке, он шумно глотал пиво, а потом вытер рот и спросил: – Знаешь, чего ты не учёл? В чём твоя ошибка? – Пит молчал, понурив взгляд, потом вспомнил, что отец терпеть не может, когда он так делает, и сказал, что не знает. Перегнувшись через подлокотник, Мэтью достал из-за кресла новую бутылку и сказал: – Смотри, вот это – уважаемые люди, – он показал на бутылку, потом щёлкнул ногтём по железной крышечке, – А это вот – ты. Врубаешь метафору?

Он зубами открыл пиво и выплюнул крышку под ноги сыну.

Пит быстро закивал головой, хотя ничего не понял из этой загадочной «метафоры» – он и слова-то такого не знал… Мальчик кивал только потому, что прекрасно усвоил за свою жизнь главное – отец на дух не переносит тупиц и тормозов.

– Ни хера ты не понимаешь, Питер, – зло рассмеялся Мэтью и отрыгнул, облизав губы. – Только башкой мотаешь, хотя она у тебя пустая, как и у твоей мамаши. Ничего с этим не поделаешь…

– Мэтью, хватит издеваться над ним… – усталым голосом протянула его мать, выйдя из кухни в грязном фартуке.

– А ты вообще не суй свой нос в мужские дела, – грозно ответил он и снова повернул к Питеру своё красное от алкоголя лицо. – Тебя обзывают бедным только потому, что твоя мать не догадалась в своё время закончить нормальный колледж, а теперь пишет всякую чушь для тупых бездельников и их тупых отпрысков… Сказки, серьёзно, Бетти? – он махнул в её сторону опустевшей бутылкой. – Скажи, тебе действительно нечем заняться?

– Мы должны что-нибудь сделать для Питера, Мэтью. Его там унижают… – тихо сказала она. – Ты же работаешь в полицейском управлении Бакленда.

– И правильно делают, моя дорогая, – ответил он, почесав нос. – Правильно делают, что унижают. Так он поймёт, что бывает в жизни с теми, у кого не хватило ума получить хорошую профессию…

– При чём тут это? Отец того мальчика – самодовольный осёл, который заработал деньги на бутлегерстве, толкая самогон таким, как ты. Это вообще нормально, что он позволяет своему сыну унижать мальчиков из семей с маленьким достатком?!

– Что он делал? – вкрадчиво переспросил Мэтью: – Повтори-ка, Бетти?

– Послушай, давай не будем при ребёнке… – Бетти попятилась обратно на кухню, выставив руки перед собой.

– Нет уж, ты сказала… – он перевернул бутылку и схватился рукой за горлышко. – Ты сказала, что он продавал самогон таким как я, верно?

– Мэтью… – прошептала Бетти Уильямс, с нескрываемым ужасом глядя на своего мужа.

– СУКА ВОНЮЧАЯ!!! – взревел он, и со всей дури кинул в неё бутылку; та попала в стену, разорвавшись на кучу мелких осколков стекла.

Питер зажмурился и почувствовал, что штаны намокли от страха.

– Я работаю! – оскалившись, выкрикнул Мэтью, пуча налитые кровью глаза. – Я ловлю всяких отморозков и пьянь! Я целыми днями торчу в управлении, толком не ем, не пью – пытаюсь выбить для вас, сукиных детей, лишнюю копеечку, и что я получаю в своём доме?! Оскорбления! Ты только и способна сочинять идиотские сказки для тупорылых детей…

Под Питером образовалась лужица мочи.

– Ой, поглядите-ка на него… – с отвращением в голосе протянул Мэтью, недовольно принюхавшись: – Глазам своим не могу поверить… Значит, пользуясь случаем, ты напустил в штаны?! Бетти, – заорал он, – можешь собой гордиться! Ты вырастила ссыкуна!

Питер так и стоял в промокших школьных брюках, не смея пошевелиться. Ткань прилипла к его ляжкам, медленно впитывая мочу. Это был совсем не первый раз, когда он при отце писал в штаны, однако сегодня мальчик чувствовал себя особенно подавленным – он бы отдал всё, что угодно, лишь бы оказаться в этот момент в любом другом месте, кроме этого дома…

– Господи Боже, – простонал Уильямс-старший, – ну почему ты пошёл в свою мать… Такой же больной на голову! Мягкотелое ничтожество, – он помахал здоровенной рукой у него перед лицом, – ты вообще понимаешь, что я с тобой разговариваю?

В комнату зашла Бетти и принялась подтирать за Питером. Особенно большое пятно натекло прямо под ботинками Мэтью, и она вопросительно посмотрела на него.

– Что? Мне подвинуться? – лукаво ухмыльнулся он и высоко поднял ноги. – Ну, давай.

Она осторожно подлезла и принялась водить тряпкой по полу. В тот самый момент, когда Бетти залезла под ноги отца, Пит заметил, как тот злобно облизал губы и…

– Нет, папочка! – выкрикнул Пит.

Бетти подняла голову и Мэтью пнул её в лицо тяжёлым полицейским сапогом. Дёрнувшись, она отлетела к сыну. Рана начала кровоточить: несколько маленьких капель вскоре превратились в ручей, хлынувший из порванной брови на заляпанный фартук.

– Малыш… – она повернула своё обезображенное лицо, протягивая к нему руки с грязными от домашней работы ногтями.

Питер уже дрожал всем телом – и боялся пошевелиться. Согнувшись, Бетти закрыла лицо руками, и горько зарыдала.

– Будешь знать, – прорычал Мэтью, обращаясь к жене, – как меня оскорблять, тупая сука… – Он обратил свой помутневший взгляд на сына и теперь Питеру стало по-настоящему страшно. – Это были цветочки, мой дорогой Питер-сосунок, а ягодки – начнутся сейчас…

Он привстал из кресла, а Питер заметил, что дверь в гостиную тихонько открылась.

– Что? Куда ты пялишься, тварь?! – взревел Мэтью.

Мальчик не мигая смотрел на худощавого человека, который медленно вынырнул из темноты и поднёс указательный палец ко рту – этим мужчиной оказался дядя Билл. Он был одет в простую майку камуфляжного цвета, а на его плече была синими чернилами выведена татуировка: «В Ад и Обратно», снизу была подпись – «69-72».

Когда дядя вплотную приблизился к Мэтью, тот легко учуял терпкий запах табака, исходящий от человека у него за спиной – сам он не курил, а вот Билл никак не мог бросить вредную привычку со времён службы во Вьетнаме.

– Какого чёрта ты туда пялишься… – Уильямс-старший вальяжно обернулся, и получил хлёсткий шлепок по затылку такой силы, что свалился с кресла.

– Какого чёрта?! – спародировал его мужчина, и склонился над Мэтью, взяв его за шиворот. – Какого чёрта ты тут вытворяешь, козлина?!

Мэтью отшвырнул Билла ногой, и поднялся. На шатающихся ногах он подошёл к быстро вставшему с пола мужчине, и попытался ударить его ботинком в пах.

– Не выйдет, – ловко увернувшись, выдохнул Билл. Он зарядил ещё один шлепок Мэтью, но метил уже в глаза. Ослепив его, он снова отскочил.

Пит отошёл на несколько шагов и закрыл глаза руками, а его отец заревел, как загнанный в угол зверь, и кинулся в атаку, в бессильной ярости размахивая руками перед собой. Дядя Билл вздохнул, дал Уильямсу-старшему замахнуться и поднырнул под его кулак, быстро ударив снизу.

Мэтью лязгнул челюстью и с грохотом упал на деревянный пол.

Пит едва успевал следить за движениями своего дяди сквозь пальцы, настолько быстрым он был – не даром на его запястье корявыми буквами было набито слово «НОКАУТ», как напоминание о «достижениях» на военной службе, и пара боксёрских перчаток, потерявших свой изначальный красный цвет.

– Билли, хватит, прошу тебя… – промямлила Бетти, обхватив голову руками, и раскачиваясь из стороны в сторону.

– Не встревай, Бетти, – ответил Билл и косо взглянул на Мэтью.

Отец Питера снова поднялся на ноги и встал в боксёрскую стойку. Они стояли друг напротив друга: отец Питера, громадный человек весом больше двухсот фунтов с пудовыми кулаками, который сломал в своей жизни больше носов, чем любой боксёр, и дядя Питера – парень, который в школьной лиге едва ли весил полторы сотни. Билл был худощав, лысоват, однако имел длинные руки и цепкие пальцы. Было у него кое-что ещё, чего он сам откровенно страшился: безумный опыт самой ужасной войны за последнее десятилетие.

– Ты что себе позволяешь, сучёнок? – прошипел Мэтью. – Замахнулся на старшего брата?!

– Не забывай, что ты в моём доме, и тебе следует… – Билл не успел закончить фразу, как на него кинулся Уильямс-старший и смертельным ударом заехал ему прямо между глаз…

Мэтью моргнул и понял, что он ЗАЕХАЛ БЫ, если бы Билл в последний момент каким-то волшебным образом не оказался у него за спиной – мужчина понял это, снова учуяв запах табака. В ту же секунду его голова оказалась зажата в «наковальне»: так в армии называли этот приём. Он попытался оторвать подбородок от плеча Билла, но стало только хуже – Мэтью почувствовал, что задыхается, и захрипел.

Пит увидел дьявольский блеск в глазах дядюшки Билла и каким-то образом понял, что если его сейчас не остановить, он следующим движением свернёт отцу голову, как нерадивому петуху.

– Билл, я прошу тебя, – закричала Бетти, – ПРЕКРАТИ!!! ПРЕКРАТИ!!! ПРЕКРАТИ!!!

Билл вышел из оцепенения, и отпустил посиневшего Мэтью – тот повалился на пол, тупо начав хватать ртом воздух. К нему подползла Бетти и погладила его по голове, запустив пальцы в склоченные волосы.

– Что ты натворил?! – закричала она в слезах на Билла. – Он же ничего тебе не сделал!

Дядя Билл посмотрел на неё долгим взглядом.

– Бетти, он чуть не прибил вас, а ты его защищаешь?

Не дожидаясь её ответа, он подошёл к Питеру. Билл наклонился к нему, осторожно взял его за плечи – и погладил по голове.

– Ты как, пацан, нормально? Он тебя… бил?

– Нет, – прошептал Питер, и, подумав добавил: – Не успел…

Билл кисло усмехнулся и протянул Питеру руку.

– Пойдём, я тебе покажу кое-что, а твои предки пока уберутся тут. Чтобы через пять минут этой свиньи тут не было, иначе я закончу то, что начал, – угрожающим тоном произнёс он сквозь зубы, обращаясь к женщине. Бетти кивнула и попыталась поднять своего мужа…

– Разве нам не надо помочь ей? – прошептал Пит.

– Ничего, я думаю она привыкла к такому, – лаконично ответил Билл, но тут же спохватился: – Извини, Питер, мне не стоило так говорить…

Пит молча взял его за руку, и они вышли из комнаты, направивишись к лестнице на крышу.

Они сели на удобный деревянный скат, и Билл достал самокрутку. Пока он чиркал спичкой, мальчик смотрел на небо – этой ночью оно было абсолютно чистым от облаков, и звёзды причудливо горели в ярких созвездиях. Некоторые Питер знал из школьной программы, однако больше его привлекали пульсирующие одинокие звёзды.

Он представлял себе, как в будущем человек сможет долететь до них – и они уже не будут такими одинокими; человек расскажет звезде о своём доме, о людях, а звезда, наверняка, тоже будет рада поделиться с ним событиями своей жизни. Питер подумал, что даже не представляет, насколько долгим может оказаться рассказ такой вот одинокой звезды, которая могла видеть зарождение целых вселенных – и их смерть.

– Дядя Билл, – внезапно спросил его Питер, – а вам нравится моя мама?

Билл затянулся вонючей папиросой, выпустил большое облако дыма, задумчиво посмотрев на бескрайние поля его фермы.

– Твоя мама очень красивая, Питер…

– Я знаю, – сказал мальчик и серьёзно взглянул на него. – Вы любите её?

– А ты не слишком маленький для таких вопросов? – усмехнулся Билл и потрепал его по голове.

Они какое-то время посидели молча. Мужчина курил, с шумом выпуская дым ноздрями, а мальчик продолжал смотреть на звёзды.

– Знаешь, мне больно смотреть на то, как твой отец обращается с Бетти, – признался Билл, сплюнув на землю. – Он ведь не всегда был таким. По крайней мере, когда он прислал мне фотографию со свадьбы, они выглядели такими счастливыми… – он снова затянулся, быстро выдохнул и продолжил: – А когда я возвращался из Вьетнама, то ожидал увидеть… Несколько другое. Потому и разрешил ему поселиться у меня.

– Отец говорил, что вам легко досталась эта ферма…

– Ну, – Билл задумчиво стряхнул пепел, – я бы так не сказал. Конечно, мне не пришлось работать на такой скотской работе, как твоему отцу, но и я тоже не прохлаждался… Мэтью уверен, что я сбежал от родителей на войну, хотя это совсем не так. Просто я не видел для себя другого способа заработать на лечение матери.

– Она болела?

– Да… За ней нужно было следить, и я решил, что старший брат справится лучше. Всё-таки у меня были большие успехи в спорте, и я решил, что пригожусь в армии. К концу войны стали хорошо платить – вот я и клюнул. Когда приехал на гражданку, оказалось, что Мэтью не тронул ни цента из того, что я им отправлял.

– Почему?

– Сказал, что это грязные деньги, – он сделал неопределённый жест рукой в воздухе, – поймёшь потом, когда подрастёшь. Получилось так, что он один работал и ухаживал за матерью в её последние годы, а я…

– Вы не виноваты, дядя Билл. Вы исполняли свой долг перед страной.

– Долг, верно… Знаешь, Питер… – он немного помедлил, затушив сигарету о каблук. Она издала неприятное шипение. – Я приехал сюда, в Форт-Бакленд, чтобы найти покой.

– Покой? – переспросил Пит.

– Это когда люди от чего-то сильно устают, и им нужен отдых. Как каникулы в школе, только ты рассчитываешь не на пару недель, а на больший срок.

– Сколько вы хотите отдыхать, дядя Билл? Месяц? Год?

– Если честно, я и сам не знаю, парень. Я насмотрелся за годы службы на ужасные вещи. Много о чём сожалею, много чего нужно обдумать. Я просил твоего отца вести себя нормально, но он не хочет меня слушать – и мне тоже становится всё труднее сдерживаться….

Билл поднял к лицу мозолистые руки. Оказалось, что обе ладони у него в глубоких шрамах. Он пару раз поразжимал кулаки и полез за новой сигаретой.

– Из-за войны я порой теряю самообладание. Не могу себя контролировать. Два года прошло, а я всё так же просыпаюсь в поту посреди ночи – ищу глазами винтовку в моей спальне… Я потому и взялся работать на этой ферме, Пит, чтобы было много тяжёлого ручного труда. Здесь, в этой тишине я могу ни о чём не думать, а просто работать…

– Это помогает вам?

– Да, помогает. Сил на то, чтобы думать о чём-то попросту не остаётся… Однако, когда я прихожу после тяжёлого дня и вижу агрессию в своём доме, меня… – переклинивает, – Дядя Билл выронил спичку и дрожащим голосом спросил: – Понимаешь, о чём я, Пит?

Мальчик кивнул. Он уже несколько раз видел в глазах дяди нечто пугающее, когда они дрались с его отцом. Будто бы дядя Билл куда-то пропадает, уступая место чему-то безжизненному – страшному механизму, который готов перемолоть и уничтожить всё, что попадает в его руки. Стекленеющий взгляд пропадал только тогда, когда вмешивалась Бетти: он всегда её слушался… Питеру было страшно думать о том, что может случиться, если вдруг его мать решит уйти от отца и они останутся с братом один на один в этом доме…

– Ты хороший парень, Питер. Я бы с радостью предложил бы тебе остаться, но твои родители… Я боюсь сорваться, – честно признался мужчина. – Завтра я поговорю с ними, и если твой отец начнёт спорить, вам придётся съехать. Ему будет совсем не сложно попросить перевода в участке – здешнее начальство всегда идёт навстречу хорошим копам… Полицейским, – поправился он, ткнув мальчика локтем в бок, – не вздумай так выражаться при отце…

Питер грустно кивнул:

– Я понимаю, дядя Билл. Мне хочется верить, что отец послушает вас и они с мамой перестанут ругаться… Нам ведь больше некуда податься – они-то должны это понимать? Да и мне здесь нравится.

– Здесь красиво и мне тоже хочется верить в то, что твой отец услышит меня. Думаю, завтра ничего плохого не произойдёт… – ответил Билл.

Конечно, он понимал, что всё будет наоборот: завтра Мэтью обязательно устроит ему скандал, припомнит его «бегство» от больной матери, упрекнёт в том, что он решил забрать себе целую ферму… Билл просто знал это, как люди знают, что солнце восходит на рассвете, а морковка не растёт вверх тормашками. Однако, он решил лишний раз не тревожить Питера – ему и так сильно досталось от них… – всех.

– Не волнуйся, парень, – снова обратился он к Питеру, потрепав его волосы пятернёй, – Завтра мы обязательно что-нибудь придумаем с твоим отцом!

Они ещё долгое время сидели под ночным небом. Это был последний день, когда Питер смотрел на звёзды Аляски – завтра они навсегда покинут это место, и дядя Билл займёт своё законное место – в воспоминаниях Питера.

***

Пространство вокруг Питера начало сгущаться, краски начали бледнеть – воздух завибрировал. Он поднимался наверх.

Медленно, словно просыпаясь от глубокого сна, Уильямс открыл глаза. После тяжелых воспоминаний у него всегда рождались мрачные картины – отголосок самых разных воспоминаний, которые прочно хранились в его сознании. Временами на холстах возникала кровь, временами он изображал чудовищные пейзажи – смесь реальности и ночных кошмаров, однако в этот раз всё было несколько иначе. Питер с изумлением глядел на новую картину, и не мог поверить глазам.

На холсте был изображён в самых ярких тонах старинный дом дяди Билла: великолепие его традиционной для деревенских домов архитектуры подчёркивалось лучами заходящего солнца – это был закат. А что это было за время? Судя по короткой траве, которая робко выглядывала из земли на лужайке перед домом – это была весна. Как раз в это время, когда небо покидают бесконечные тяжёлые тучи, а световой день становится всё больше и больше – они и покинули дядю Билла. Время поразительных по красоте закатов, и не менее поразительных запахов пробуждающейся природы. Чем дольше Питер смотрел на творение своих рук, тем ощутимее становился запах прогретой лучами солнца земли. Начинал дуть свежий ветер, осторожно покачивая ещё голые, но уже готовые к облачению в очаровательную листву деревья…

– Потрясающе, – прошептал Питер и нерешительно улыбнулся.

Он неторопливо подошёл к полотну и аккуратно поставил внизу свою подпись. Почему-то в первый раз он испытывал настоящую гордость от того, что на этом изображении будут стоять именно его инициалы. Уильямс убрал инструменты, вытер кисть тряпкой и отложил в сторону палитру. Должно было пройти некоторое время, прежде чем он снова сюда зайдёт – он поднял створку окна, чтобы свежий воздух благотворно воздействовал на процесс окисления масляной смеси.

Бросив последний взгляд на картину, Пит и вышел из мастерской.

Он побродил по дому, и решил, что нужно позвонить мистеру Кастелло – почему бы не попытаться продать ещё одну картину? Последнее время художник чувствовал, что навязывается ему, но ничего не мог поделать – Кэндис требовала от него результатов, а значит надо действовать. Помимо того, продав мистеру Кастелло ещё одну картину (а он сделает всё, чтобы осуществить это) – Питер получит отсрочку от очередного разговора с миссис Уильямс по поводу переезда и детей.

– Добрый день, мистер Кастелло… – сказал в трубку Пит, когда гудки прекратились. На том конце провода послышалось тяжёлое сопение, но собеседник упорно молчал. Пит поудобнее обхватил трубку. – Прошу прощения, если я отвлекаю вас от дел, но у меня есть новое полотно, которое может вас заинтересовать…

– Добрый день, мистер Уильямс, – вкрадчиво произнёс хрипловатый мужской голос. Питер узнал в нём Марко по характерному акценту, на который он обратил внимание ещё при их первой встрече.

– Мистер Мура, это вы?

– Да, – лаконично ответил он. – Мистер Кастелло сейчас на деловой встрече, я принимаю звонки. Вы передумали на счёт нашего предложения?

– Эм, нет, мистер Мура, – сбивчиво пробормотал Уильямс, – я сказал, что у меня есть новая картина, на которую мог бы взглянуть Гай…

– Это интересно, но вряд ли он в настроении что-либо покупать у вас, если вы не поняли….

Питера насторожила странная манера общения мистера Муры, однако он решил, что у того много дел – и Питер наверняка его отвлекает. Он кашлянул, закрыв трубку рукой, и вновь обратился к собеседнику:

– Я хотел сказать, что мог бы лично приехать на выставку в Канзас-сити и показать полотно…

Какое-то время Марко молчал, а потом произнёс:

– Это невозможно, мистер Уильямс.

– Почему? Что случилось?

– Выставка закрыта на дальнейшую реконструкцию, а Мистер Кастелло уезжает на открытие казино в Лас-Вегасе на этих выходных, – сухо пояснил Марко. – И я лечу с ним, – зачем-то добавил он погодя.

«Будто бы ты платишь за мои картины», – раздражённо подумал Уильямс и вздохнул.

– Послушайте, а когда он вернётся? – вслух спросил художник, нервно закручивая провод телефона на указательном пальце. – Мне срочно нужно встретиться с ним, понимаете, мистер Марко?

– У мистера Кастелло будет много дел в связи с открытием нового направления в бизнесе, – хмыкнул мистер Мура, – однако, я могу что-нибудь придумать…

– Благодарю вас! – выкрикнул Питер в трубку, но вовремя спохватился, сдержанно добавив: – Когда мне ждать вашего звонка?

Марко молчал, и Уильямс уже было решил, что тот бросил трубку, но Марко странным голосом ответил:

– Повесите. Я думаю.

«Чудной…» – заключил Питер, и стал ждать.

– В общем, я могу устроить для вас полёт в Вегас, – наконец ответил Марко.

– Полёт? – тупо переспросил Питер. – Это же очень дорого, мистер Мура… У меня нет таких денег!

– Вы меня не поняли, мистер Уильямс, – ответил он, и в его голосе послышалось раздражение: – Я сам куплю вам билет. Устраивает?

– Простите меня, мистер Мура, но с чего такая щедрость? – настороженно сказал Питер.

Прежде чем соглашаться, Уильямс попробовал мысленно очертить логику поступков Марко, вот только ничего не вышло. Они ругаются с мистером Кастелло – Марко говорит, что договорится с ним, чтобы тот дал Питеру шанс принести ещё пару картин; Мистер Кастелло улетает в Лас-Вегас – Марко готов купить ему билеты на самолёт. Питер видел, что Марко относится к нему уважительно, помогает ему, но он никак не мог понять – почему? Чем он заслужил такое отношение от этого чёрствого на первый взгляд мужчины, которого скорее заботит бизнес мистера Кастелло, чем судьба какого-то незнакомца…

– Мистер Уильямс, у меня в жизни есть одно правило – я никому ничего и никогда не предлагаю дважды. Скажите мне, вы согласны на мою помощь? Жду от вас окончательный ответ, либо сразу положу трубку.

– Чёрт возьми, конечно же я согласен! – выпалил Питер, разом похоронив все тревожные размышления.

– Вот и славно. Билеты и прочую информацию я пришлю вам письмом на ваш домашний адрес.

– Спасибо, мистер Мура, я… – Пит понял, что на том конце провода никого нет, и тоже положил трубку.

Вечером Питер как обычно смотрел телевизор, пока Кэндис слушала радио и готовила им ужин – большую лазанью. Он не стал ей рассказывать про разговор с Марко: ограничился лишь тем, что поведал о своих намерениях продать новое полотно мистеру Кастелло в ближайшее время. Кэндис ожидала, что он всё-таки переменит своё мнение на счёт работы над репродукциями, но ей хватило и того, что Питер снова работал, а не пил, или слонялся по улицам пригорода без дела.

Утром следующего дня Питер сходил в магазин за моющими средствами по просьбе жены, а когда вернулся – обнаружил на пороге конверт серого цвета. Он занёс покупки домой, достал из конверта билет на самолёт и маленькое письмо, в котором Марко сообщил ему назначенное для встречи время и точный адрес казино.

Под основной информацией лаконично было подписано:

«Мистер Кастелло согласен посмотреть вашу картину. Надеется, что вы будете одеты так же красиво, как в предыдущую встречу. Если будете брать такси, скажите таксисту, что вам необходимо попасть в самое большое казино Вегаса – он поймёт о чём речь.

Не опаздывайте!»

– Самое большое казино… – прыснул в кулак Уильямс. – Кто бы сомневался?

Он положил письмо и билеты на тумбочку в мастерской и обратил внимание на то, что картина стала выглядеть ещё лучше, когда полностью высохла. «Пропади оно всё пропадом, если ему не понравится мой холст!», – с задором подумал Пит и стал размышлять, как лучше убедить миссис Уильямс отпустить его. Вылет состоится уже через пару дней, а он ещё не рассказал ей про свои планы на Вегас.

Он решил, что к вечеру что-нибудь придумает. Ну, максимум – к вечеру завтрашнего дня…

***

– Кэндис, подожди! – выкрикнул Питер и отпрыгнул от стены. Через мгновение в это место ударила тарелка, с громким треском разлетевшись по всей кухне.

– Какого хрена ты вытворяешь?!

– Какого хрена я вытворяю?! – Кэндис взяла из посудомойки стеклянный пивной стакан с эмблемой Чешской пивоварни. – А какого хрена ты только сейчас говоришь мне, что ты не просто проиграл все заработанные деньги в казино, – она подняла стакан высоко над головой, – но и собрался лететь… Куда?

– В Лас-Вегас, – испуганно ответил Уильямс. – Кэнди-милая, этот стакан мне прислал бывший однокурсник из… Проклятье!

Он в последний момент увернулся от смертоносной подачи Кэндис. Стакан был уже потяжелее тарелки, и осколки покрыли весь пол рядом с Питером.

– Эти разговоры про переезд, про детей; все твои обещания – всё ложь! Все эти дни ты ходил в это сраное казино! – выкрикнула она и заплакала.

Сотрясаясь от рыданий, девушка потянулась за новым «снарядом» и нащупала тяжёлую сковородку… Питер, внимательно следивший действиями жены, понял, что нужно немедленно остановить это безумие – сковородка была японского производства и её можно было кидать несколько раз, а художник уже выдохся.

Предыдущие два дня он просто пил и размышлял о том, как ему уговорить мистера Кастелло купить его полотно. Вопрос был даже не сколько в том, купит ли он его, а в том, что ему делать дальше. Если он будет рисовать по одной картине в месяц – у него кончатся воспоминания из детства, да и из молодости, – а денег ощутимо не прибавится. Жена чертовски наседала со своими вопросами, не давая ему продохнуть.

Хотя он и был рад, что продаст ещё одну картину, в целом перспектива вырисовывалась патовая: мистер Кастелло стоял на своём, равно, как и Питер – может, его заинтересовали даже не сколько картины Питера, сколько его способность обращаться в своих картинах к произведениям великих. Говоря проще, Кастелло могло броситься в глаза очевидное сходство некоторых картин Питера с известными произведениями. Сам Питер был уверен: если тебе много лет подряд ставят в пример известные картины – станешь ли ты отрицать, что взял на вооружение некоторые «приёмы» великих?

Короче говоря, он так и не смог заранее придумать для миссис Уильямс внятного объяснения и решил изложить всё и сразу – за вечерней трапезой. Теперь он с сожалением понимал, что на ужин у него сегодня – осколки керамики, а спать он будет, скорее всего, на кушетке в гостиной.

– Кэндис, прости меня…

– Не приближайся! – ответила она сквозь слёзы и угрожающим жестом подняла сковородку. – Почему ты постоянно врёшь мне?!

– А почему ты постоянно пытаешься меня контролировать?! – взорвался Питер и перестал прикрывать лицо руками. Он выпрямился и рявкнул: – Представь себе, я проиграл все деньги. И что?! Это мои деньги! Да, меня пригласили в Лас-Вегас – и я поеду и продам МОЮ картину. Тебе какое дело до этого?! – выпалил, облизнув губы. – После нашей свадьбы ты постоянно хочешь меня контролировать вот только заруби себе на носу – я сам знаю, что мне делать и как поступать в этой жизни!

Питер первый раз в жизни почувствовал, что ему просто необходимо затянуться сигаретным дымом – если не в этот самый момент, то когда? Художник нервно развернулся, вышел из кухни, накинул куртку – и торопливо пошёл в магазин за куревом.

На улице Уильямс разодрал прозрачную обёртку, трясущимися пальцами достал сигарету и чиркнул колёсиком новенькой зажигалки. Вспыхнуло пламя, мужчина поднёс его к сигарете – и жадно вдохнул дым. У него закружилась голова и его затошнило, но глубоко внутри себя он был доволен.

Сидя на скамейке перед клубом «Роял Америстер», Питер понимал, что завтра полетит в Вегас, хочет того Кэндис или нет.

Тем временем миссис Уильямс одиноко убиралась на кухне. Собирая веником кусочки посуды в расписанный цветочками совок, она всхлипывала, думая о своём муже. Он ведь не знал, что Кэндис хотела устроить романтический ужин для них, но всё обернулось совсем не так, как планировала девушка.

Мало того, что Питер проиграл несколько тысяч в казино, так он ещё и собрался лететь в этот «Содом-Двадцатого-Века» – Лас-Вегас. Она сердцем чувствовала, что с этим приглашением от мистера Кастелло явно что-то нечисто. После всего, что она услышала от мистера Муры, после того как мистер Кастелло пытался напоить её мужа, самое последнее чего ей бы хотелось – отпускать мужа одного на это сомнительное мероприятие в самый лживый город Америки…

– Ох, Питер, – тихо прошептала она в пустом доме, с грустью посмотрев в непроглядную тьму за окном, – если бы ты понял, что я совсем не хочу тебя контролировать… Я просто хочу, чтобы мы жили нормальной жизнью. Как Гарри с Лили, как другие счастливые пары… – она всхлипнула, вытерла слёзы, и продолжила убирать осколки.

Кэндис чувствовала, что с этой предстоящей встречей явно что-то не так, однако она не могла чётко сформулировать свои опасения, и, тем более, не могла помешать Питеру – он возлагал большие надежды на увлеченность мистера Кастелло его работами.

Ей оставалось лишь смириться и ждать его возвращения…