Читать книгу Черный рыцарь Артур Ярош. Книга 3. Защитник униженных - - Страница 4
Глава 64. Два дворянина
ОглавлениеНельзя отрицать, что со стороны Елизаветы этот шаг был несколько рискованный. Если бы она по дороге встретила кого-нибудь из строгих надсмотрщиков, то ей грозило наказание за этот визит, с которым она отправилась в камеру старого князя Фельса.
Но молодая девушка пренебрегла этой опасностью. Она знала, как сильно страдал этот благородный старик с тех пор, как его разлучили с ней. Ах, несчастный старик привязался к молодой девушке искренней любовью, как к родной дочери, и ее слова утешали его в скорбные минуты, когда его душу окружал страшный мрак отчаяния.
Без особых приключений Елизавета Бак достигла своей цели. Она тихо постучалась в дверь два раза и через миг она увидела огромную фигуру отворившего ей Пухлера.
Слабый свет маленькой лампы скудно озарял мрачное помещение, единственной мебелью, которого были только широкие нары, служившие заключенным и жесткой постелью, и стулом, и даже столом.
Князь Адам Фельс печально сидел на своих нарах.
– Елизавета, – воскликнул он, – ты ли это?
Но девушка уже спешила к нему; она опустилась перед ним на колени и устремила на своего старого друга взгляд, полный детской любви и заботливости.
Дрожащая рука старика тихо скользила по мягким волосам молодой девушки, на которую он глядел с безмолвной любовью.
Пухлер глядел на эту маленькую группу, глубоко тронутый видом этой искренней, величественной любви.
Да, общее горе и страдания соединяли этого благородного старца и эту молодую невинную девушку.
Скрестив свои руки на груди, Пухлер опустился на свои нары, не спуская глаз с молодой девушки.
– Моя дочь, мое милое дитя, тихо заговорил старый князь, – мне не верится, что ты опять у меня! Ангелом явилась в эту мрачную обитель беспредельного горя и отчаяния, чтобы своим присутствием несколько облегчить наши муки и осветить наше жалкое существование хоть единственным ярким лучом. Ах, Елизавета, каким счастливцем я считал бы себя, если бы смерть избавила меня от этой полной мук жизни.
– Не говорите с таким отчаянием, дорогой князь, – возразила молодая девушка. – Будем верить и надеяться, что наши страдания не будут бесконечны.
– Увы, этим страданиям положит конец одна только смерть.
– Никогда не следует так сильно упасть духом! – воскликнула Елизавета Бах. – Сознание своей чистоты и невинности должно поддерживать в вас надежду и веру. Будем верить, что когда-нибудь восторжествует правда и справедливость.
Елизавета услышала за собой чей-то презрительный смех, в котором звучала бесконечная горечь.
Она с изумлением оглянулась – она увидела Пухлера, лицо которого было мрачно, а глаза страшно сверкали.
– Правда и справедливость! – каким-то страшным голосом воскликнул он. – Нет, нет, Елизавета Бах, на свете нет ни правды, ни правосудия!
Молодая девушка не могла объяснить себе странное поведение этого соседа по камере, старого князя. В сущности, она почти не знала этого Пухлера, которого она считала одним из всех этих несчастных, которых злая судьба забросила в это море человеческих страданий.
– Справедливость, – снова повторил каторжник, вдруг отвернувшись, как бы сознавая, что уже слишком много проговорился. – Ха-ха, правосудие давно уже похоронено!
Елизавета Бах, слегка вздрагивая, прижалась к князю, устремив на него вопросительный взгляд.
– Бедняжка, – проговорил старик, – кто знает, какие тяжелые испытания пережил он? Да, может быть и он несчастная жертва людской злобы и обмана! Но вернемся лучше к нашей собственной скорби, Елизавета. Помнишь ли ты вопрос, с которым я не раз обращался к тебе еще по дороге в Тулон? Я повторяю теперь этот вопрос: что станет с нами, и чем кончится все это.
Елизавета медленно поднималась на ноги. Как-то автоматически она опустилась рядом со старым князем на жесткие нары.
– Что станет с нами? – повторила она вопрос своего собеседника, причем на ее прекрасных глазах заблестели слезы. – О, ответ весьма прост. Мы заживо похоронены в этой страшной могиле, где мы будем страдать и мучительно терзаться, пока смерть не явится нашей избавительницей.
– Мои друзья, без сомнения, хлопочут обо мне, требуя моего освобождения, – снова заговорил князь, – Но на что мне теперь эта свобода, Елизавета, когда смерть уже стоит за моими плечами. Эта тяжелая, непосильная работа убила во мне и физическую и нравственную силу. Если бы я вернулся теперь на свою родину, я не нашел бы там прежнего покоя и мира. Мою жизнь отравляло бы сознание, что в этом страшном уголке сотни несчастных терзаются страшными муками. Елизавета, ты молода и красива, пред тобой еще целая жизнь, полная надежд и радостей! Ради тебя я хотел бы подумать о способе бегства из этой страшной тюрьмы.
– Возможно, ли думать о бегстве? – печально возразила молодая девушка. – Нас стерегут многочисленные стражники и надсмотрщики, мы заперты за железными дверями и решетчатыми окнами…
Ни старый князь, ни Елизавета не заметили, что их тихий разговор не остался не подслушанным.
Пухлер забился в свой угол, растянувшись на жестких нарах, где он лежал неподвижный, по-видимому, погруженный в свои собственные думы. Однако не он один только подслушал эту тихую беседу.
Справа от него находились третьи нары, на которых торчала какая-то темная масса.
Неопытный наблюдатель мог бы подумать, что валялась груда старого платья. На самом же деле там отдыхал живой человек, видимо, старавшийся закрыть свои усталые глаза, но разговор его старого соседа с молодой девушкой помешали его сну. Этот человек, прислушивался каждый раз, когда до него доносилось слово «бегство» или «свобода».
Вдруг зазвенели кандалы на его ногах, он медленно поднялся со своего ложа и без некоторого колебания приблизился к разговаривавшим арестантам.
Князь Адам Фельс и Елизавета Бах одновременно устремили на него свой взгляд.
Пред ними стоял высокого роста широкоплечий человек с довольно красивым безбородым лицом. Ему было лет сорок, но его цветущий вид, легкие движения и блестящие глаза делали его много моложе. Этот арестант носил на своей куртке бляху с номером 149. И про этого человека старый князь знал не больше того, что ему было известно о Пухлере. Но не было сомнения, что это был иностранец.
Старый князь слишком много путешествовал на своем веку и посещал разные страны и народы.
– Должно быть он англичанин, – не раз говорил князь Пухлеру про их соседа. – Я узнаю его по акценту, с которым он говорит по-французски.
Справедливость требует, однако сказать, что арестант номер 149 за все это время, (больше двух месяцев), произнес своим соседям всего только несколько односложных слов.
И теперь иностранец, молча, остановился возле старого князя, но по его осанке и манерам князь узнал в нем человека знатного происхождения.
Казалось, он ждал, чтобы князь и его молодая собеседница продолжали свой разговор. Но так как те упорно молчали, на лице англичанина появилась странная улыбка.
– Отчего вы вдруг прервали свой разговор? – спросил он князя. – Или вы боитесь меня как предателя?
Старый князь покачал головой.
– Я не знаю вас, господин, – твердым голосом возразил он, – но если мы замолчали при вашем появлении, мы сделали это без всякого намерения.
– Вы говорили о бегстве, об освобождении… Скажите, каким путем вы намерены добиться этого?
– Вы ошибаетесь, если вы полагаете, что мы решили искать способа бегства из этого земного ада, – возразил князь Фельс.
– Ах, вы не доверяете мне! – воскликнул англичанин. – Нас связывает общее горе, и я не понимаю, что заставляет вас скрывать от меня каким образом вы намерены сделать попытку к бегству?
– Уверяю вас своим княжеским словом, – ответил князь, – что, если бы мы приняли твердое решение и составили план своего бегства, мы не оставили бы в беде своего товарища, по несчастью. Кем бы вы ни были, господин, но ваши манеры и выражения ваших глаз ясно говорят, что вы принадлежите к высшему слою общества. Но скажите, думаете, ли вы о бегстве?
– Думаю ли я о бегстве? Ха-ха разве вы не видите, что я не сплю по ночам? И ночью на этих жестоких нарах, и днем копаю землю тяжелым заступом, я о том только размышляю, как бы поскорее освободиться от этих тяжелых цепей.
– Хорошо, я знаю путь к бегству, – сказал князь. – К этому пути ведут храбрость и решительность.
– Я обладаю и тем и другим.
– Хорошо, господин, в таком случае, мы скроены из одной материи, хотя моя голова уже побелела, а моя спина несколько согнулось. Я сохранил еще храбрость и отвагу своих молодых лет. Дайте мне вашу руку! Я не знаю вас, но мы братья, по несчастью.
Князь встал со своего места и протянул каторжнику свою руку. Одно мгновение тот колебался, однако он сейчас же пожал протянутую ему руку.
– Да, мы не знаем, друг друга, – сказал он при этом, – Но теперь мы должны назвать друг другу свое имя.
– Мое имя князь Адам Фельс. – сказал старик.
Казалось, что в первый миг иностранец не верил своему собеседнику.
Должно быть, и этому англичанину не было безызвестно громкое имя старого немецкого, князя.
– Князь Адам Фельс! – сильно пораженный воскликнул он. – Ах какой странный случай!
– Что вы хотите сказать этим? – с удивлением спросил князь.
– Да, только странный случай мог столкнуть здесь вместе двух людей как мы с вами, – ответил номер 149. – Так как вы назвали мне свое имя, я могу сказать вам и свое имя, которое я до сих пор ношу с гордостью. И я горжусь длинным рядом знатных предков, мое имя лорд Ричард Вардмур.
Наступила долгая пауза. Теперь князь в свою очередь был удивлен, так как имя знатного английского лорда было известно во всем мире.
Ричард Вардмур был младшим сыном прославившегося в политическом мире лорда Вардмура. Но оба его старшие брата рано умерли, один из них был убит на охоте, а другого свела в могилу лютая болезнь.
Это двойное несчастье сокрушило старого лорда, и, спустя немногое время, Ричард Вардмур осиротел, унаследовав знатный титул и громадное состояние своего отца. И этот человек стоял теперь в сером арестантском платье с номером вместо имени!
– От всей души я благодарю Творца за это счастливое совпадение, – проговорил, наконец, старый князь. – Как это ни печально, но я утешен мыслью, что мой новый друг и сообщник – лорд Ричард Вардмур, которому я могу искренне пожать руку! Ах, милорд, зачем вы не открыли мне вашего имени.
– Потому что я не знал, кто был соседом по камере. – ответил лорд. – Отныне же, дорогой князь, мы заключим тесную дружбу. Мы в настоящее время товарищи по несчастью, но, когда с помощью Божьей мы очутимся на свободе, мы останемся вечными друзьями.
В этот же момент к ним приблизилась высокая, почти гигантская фигура. Это был Пухлер.
– Товарищи по несчастью, – сказал гигант, голос которого звучал глухо, даже хрипло, – Я слышал весь ваш разговор и хотел бы вступить в ваш союз. Хотя я простой человек, но в моей душе горит жажда свободы.
Князь Фельс недолго колебался. В глазах этого благородного человека все люди были равны и имели одинаковое право на свободу. И после того, как князь дружески пожал руку Пухлера, высокомерный лорд также последовал его примеру.
– Что же будет со мной? – спросила Елизавета Бах, с радостным волнением следившая за всей этой сценой.
Старый князь встал со своего места и, нежно погладив мягкие волосы молодой девушки, проговорил:
– Ты, милое дитя, будешь нашей верной спутницей. Более того, твое присутствие придаст нам энергию и бодрость, нас будет воодушевлять желание освободить тебя из этого ада.
– Теперь же посоветуемся, каким образом приступить к делу? – предложил лорд Вардмур.
– Да, устроим маленький совет. – сказал князь Адам Фельс. – Я думаю, что все члены нашего маленького союза не по своей вине попали в эти страшные места, предназначенные для преступников.
При этих словах князь посмотрел на Пухлера, который, невольно опустил свои глаза.
Лорд Вардмур первый прервал наступившее молчание.
– Для меня ясно, как Божий день, дорогой князь. – сказал он, – Что вы страдаете здесь, как жертва возмутительной несправедливости. Но когда вы узнаете мою скорбную повесть, вы убедитесь, что и я невинно пострадал.
– Я охотно послушаю ваш рассказ, милорд, – ответил князь. – И не из одного только любопытства прошу вас об этом, но потому, что ваша исповедь послужит мне знаком вашей дружбы и доверия ко мне.
– Тем охотнее расскажу вам историю постигшего меня несчастья, что я буду иметь в вас внимательного слушателя и сочувствующего друга. – сказал лорд Вардмур и приступил к своему рассказу.