Читать книгу Япония. Отчёт оголтелого туриста. Иронические записки - - Страница 3
Ужин на гинзе
ОглавлениеЕщё минут через пять мы вышли на улицу, полностью залитую бешеным электричеством. Нетрудно было догадаться, что это – Гинза.
– Ну, осмотр главной улицы Токио мы начнём с утоления голода! Выбираем ресторан! – бравурно воскликнул я, абсолютно уверенный, что Гинза кишмя кишит ресторанами. – Какую кухню ты сейчас выбираешь?
– Не знаю, – слегка растерялась жена, – Так хочется есть, что, может быть, что-то нам привычное? Не японскую пока.
– Я решил во всей поездке есть только японскую стряпню. И только палочками! – чуть ли не кричал я. – Хорошо, мы сейчас подберём что-нибудь, что устроит и тебя, и меня!
Нам сразу попалось уютное кафе, но, присмотревшись, мы увидели, что народ потчуется только пирожными, пьёт кофе и чай. За стеклом витрины были выставлены очень аппетитные тортики и десерты, но мы хотели существенной еды. В этом кафе её не было.
– Хотя бы пиццу! – пищала жена.
– Согласен на спагетти! – рычал я.
По мановению волшебной палочки в следующей витрине Гинзы были выставлены восковые муляжи разных блюд. Несмотря на облепившие, как мухи, всё и вся вокруг японские иероглифы, мы отчётливо увидели вожделенные варианты пицц, спагетти Болонез и другие разновидности пасты.
Для совсем уж непосвящённых скажу, что пастой везде заграницей называется не привычная нам томатная паста или зубная, а любые макаронные изделия – основа итальянской кухни. Как то: спагетти, равиоли, тортеллини, каннеллони, маккерони (то, что мы называем «макароны»), тагльятелле (широкая лапша), тагльярини (узкая лапша), капеллини (тонкая лапша), федели (очень тонкая вермишель, смотанная клубками), феттуччине (толстая лапша, смотанная клубками – просто объедение!), ригатони, лазанья и просто лапша, как noodles. Особенно люблю – green noodles (зеленую лапшу). Теперь вы понимаете всю мою серьезность умствования. Это не какая-то там кулебяка! Хотя и кулебяка – о-го-го!
Так вот! Когда мы разглядели в аппетитных восковых муляжах на витрине все (или почти все) варианты итальянской кухни…
Нет, я так не могу рассказывать!..
Вы помните, какими мы выбегали из отеля? Какой я нёс бред по дороге, чтобы испугать чувство голода? Как нам попалась милая, но беспощадно-ненужная кондитерская, когда наши желудки были уже сплющены? Как жена пищала о пицце, а я рычал про спагетти? И Будда (если он, конечно, есть) с ней, с этой японской стряпнёй, которую я решил есть во всей этой поездке! Еще успею поскрежетать палочками. Вы помните, как Синто (если он тоже, конечно, есть) услышал наши стенания и представил нашему взору такую умопомрачительную витрину?
Так вот! Когда мы разглядели в аппетитных восковых муляжах на витрине все (или почти все) варианты итальянской кухни (мне даже показалось, что пицца и спагетти Болонез дымились, как настоящие), я совершенно спокойно положил руку на ручку двери ресторана и неторопливо, как киноактер, посмотрел на жену, как бы испрашивая благословения. Я вроде бы даже прищурился, как Клинт Иствуд. Да что Иствуд? Де Ниро рядом бы стоял! Жена благосклонно кивнула головой, дескать, открывай!
Бусидо («Путь воина») учит самурая принимать решение в течение семи вдохов и выдохов. Мне потребовался один вдох-выдох, за время которого меня как прострелило! Что-то тускловато были подсвечены блюда с муляжами! Это на фоне-то залитой электричеством Гинзы?
Я потянул дверь на себя, потом попытался толкнуть. Где вы, Синто? Где господин Будда? Ресторан был закрыт.
– Ну, это уже не смешно! – разъярилась жена и стала дёргать ручку двери ресторана. Мне даже показалось, что она сейчас начнёт бить стекла, как ополоумевшая Маргарита в доме критика Латунского.
В нескольких метрах от нас, привалившись спиной к стене дома, прямо на тротуаре, но на подстилочке, примостился японский бомж. Собственно, бомжа в нём выдавали только несвежее лицо и пожухлый воротничок когда-то белой рубашки. Одет он был в костюм и галстук, и глаза неподвижно смотрели в одну точку. Он не просил милостыню, он … медитировал. Я не притулился с ним рядом.
– Философствуешь, брат? – не спросил я.
– Философствую, брат, – не ответил он.
– Даодэцзин, брат?
– Лао-дзы, брат.
– Ну, не буду мешать!
Бомж был занят и не обратил внимания на удручённую парочку, которая плелась по Гинзе.
– Гусь!.. Ножка!.. Шейка!.. – гнусавил голодный Паниковский.
– Пицца!.. – слышался шёпот на Гинзе.
– Спагетти Болонез!.. – отвечало эхо обрывком фразы.
Не знаю, есть ли смысл говорить, что мы прошли всю Гинзу, и везде была одна и та же картина: либо народ лакомился пирожными и кофе, либо рестораны с восковыми муляжами блюд всех кухонь мира в витринах были закрыты.
В древнем японском трактате Хагакурэ, посвящённом бусидо, напутствуется: в ситуации «или – или» без колебаний выбирай смерть.
– Нет! – заявляем мы со всей ответственностью наших скомканных ощущением голода желудков, – Есть ещё русское Авось!..
Мы вышли на площадь Гинза. Не Красная, конечно, площадь, но, по японским меркам – достаточно большой перекресток. Под площадью располагалась станция метро Гинза, а на поверхности, среди множества современных зданий, которые в ночи кажутся, будто построенными из светящихся рекламных модулей, находилась стеклянная башня-цилиндр, этажей так в двадцать. Башня эта примелькалась на всех видовых картинках Гинзы, но не в том фокус.
Наш фокус, в смысле фокусирования, заключался в том, что, по крайней мере, на десяти этажах этого прозрачного цилиндра люди сидели за столиками и ели.
Трапезничали, кушали, столовались, кусали, грызли, жевали, язвили рыльцем, сосали хоботком, перебивались, шамкали, уписывали, отведывали, пробавлялись, употребляли, перемалывали зубами, заталкивали в рот, хомячили, хавали, хрумкали, лопали, пировали, застольничали, уплетали и чавкали. Чавканье, кстати, в Японии не возбраняется, а только приветствуется. Не могли же все эти люди в «цилиндре» такое вытворять с одними только пирожными.
Мы направились к этой прозрачно-вульгарной вавилонской башне. Швейцар любезно приглашал нас войти в лифт. Подожди, брат, дай освоиться, разобраться! Мы при таком изобилии ещё выбирать будем. На рекламных стендах было всё расписано по этажам и засижено иероглифами. Спасение было в картинках. Не сговариваясь, мы ткнули в картинки блюд пятого этажа и поднялись на лифте.
– Ирассяимасэнэ-э! – пропела нам приветствие девушка- метрдотель.
– Привет! Мы хотим есть. Очень голодные. – выстроил я фразу по-английски.
Девушка провела нас к столику. Мы разместились, и открылся нам изумительный вид на Гинзу. Что ни говорите, а здорово вот так сидеть за столиком, смотреть на сверкающую улицу, снующих туда-сюда людей, несущиеся машины, везущие этих людей, и думать!.. Или не думать совсем. Одинаково клёво! В общем, «инда взопрели озимые…»
Японка принесла меню на английском языке.
– Ну, давай, переводи! Будем выбирать! – жена уже потирала ручки и протирала их осибори, свёрнутой в трубочку влажной горячей салфеткой.
Я раскрыл меню и стал переводить:
– Яблоки и малина в сиропе, жареные бананы во фритюре, пудинг из чего-то … не понимаю, какой-то кекс, карамельный крем…
– Ты не с того начал. Это десертное меню. Ты сверху начинай, – ласково поправила меня жена.
Я дружелюбно посмотрел на неё и очень недружелюбно подозвал официантку. Та, кланяясь в три погибели, моментально приблизилась.
– Мы очень голодные! Мы хотим есть! Возьмите это меню! Принесите другое меню! – мои способности в английском меня одновременно и поражали, и раздражали.
Японка взяла меню, не прекращая кланяться, но было видно, что она ни хрена не понимает, что от неё хотят.
Подошла другая японка – девушка-метрдотель, которая нас встречала, и тоже стала кланяться.
Со стороны было видно, как здоровый детина, видимо глухонемой, потому что изъяснялся сплошными жестами, периодически издавал нечленораздельные звуки, судя по всему, бранился. Две девушки-японки синхронно повторяли его жесты, постоянно кланялись и абсолютно точно ничего не понимали.
Тогда меня осенило! Я обернулся на соседние столики, чтобы показать двум недотёпам: что другие едят, то и нам нужно. Все ели пирожные и с интересом наблюдали за спектаклем пантомимы.
Я и застыл в позе иероглифа.
– Мы здесь не поедим, – сказала жена.
Нужно было просто выдохнуть.
«В пределах одного вдоха нет места иллюзиям, а есть только Путь».
– Дайте мне, пожалуйста, зубочистки! – сказал я на полюбившемся мне английском, хотя с таким же успехом можно было изъясняться по-русски, и показал последнюю мимическую сцену – ковыряние в зубах.
– Зачем тебе зубочистки, ты ведь ничего не ел? – спросила жена.
– «Самурай ковыряет в зубах зубочисткой, даже если он ничего не ел», – ответил я достойной ситуации цитатой.
– Пойдем по другим этажам, самурай! – сказала жена.
И мы пошли по другим этажам, как по рукам. Но везде было всё конгруэнтно.
Когда мы спускались на лифте, меня опять посетило прозрение. Я всё вспомнил! Я, как Штирлиц в подвале у Мюллера, всё вспомнил! Помните ту ситуацию, когда ему было нужно убедительно оправдаться за свои «пальчики» на чемодане с рацией? Он приплёл ещё туда детскую коляску, всё взвесил и позвал за стариком Мюллером сказать, что всё вспомнил?
– Что вспомнил-то? – спросила жена.
– Всё! – ответил я и посмотрел на часы. Время было начало двенадцатого. – Понимаешь, я где-то читал, не помню где, да это уже и не важно, что ночная жизнь в Токио заканчивается в одиннадцать. Поесть в ресторанах можно до девяти, а десерты у них подаются до десяти.
– Но это же ерунда какая-то?
– Это совсем даже не ерунда!
– Что же, если до девяти не успел поесть – до утра голодным ходи?
– Получается, что так. Помнишь в Лондоне? До одиннадцати – и всё! Потом все пабы закрыты. А в супермаркетах? Не помню, в котором часу в спиртных секциях решетки опускаются. Я ещё пива тогда не мог купить! Здесь тоже свои порядки.
– В девять часов? Но это же идиотизм!
– Идиотизм. Но нация должна быть здоровой и с утра работать!
Швейцар уже кланялся, предлагая нам всё же выйти из лифта.
– Да пошёл ты! – сгоряча бросила швейцару жена. – Что же нам делать?
– Работающие сейчас рестораны, я думаю, всё-таки есть. Надо только понять, как их найти.
– Простите, скажите мне, пожалуйста… – обратился я к швейцару, но прервал обращение, потому что дядя был способен только кланяться. Мы вышли из лифта и из стеклянной башни. Возле магазина ювелирных украшений топтался полицейский.
– Пойду разговорю полицейского, если это вообще возможно.
– Извините, скажите мне, пожалуйста. Где есть открытый какой-нибудь ресторан? – обратился я к полицейскому членораздельно как мог, по-английски.
– Рестрон? – переспросил страж с превосходным произношением.
– Йес, рестрон! – обрадовался я его пониманию.
– Йес, рестрон?
Мне всё стало ясно – он один в один повторял моё произношение, а оно – дай Бог каждому средиземноморцу – но я попробовал зайти с другого бока.
– И-ит, – сказал я и показал, как все едят. Чёрт возьми, они же едят палочками! – Фу-уд! – изобразил я пальцами каракатицу, которая хватает воображаемую еду и отправил всё это дело в рот. – Фу-уд! Вкусно! – я стал жевать причмокивая, потом изобразил удовольствие, поглаживая себе живот. Затем я повторил процедуру – Фу-уд!
– Фу-уд. – повторил за мной полицейский и развёл руками.
Может быть, он этим самым давал понять: дескать, не знаю, я тоже люблю вкусно поесть, и моя жена тоже вкусно готовит! Выходили-то мы из ресторана, видимо, довольные едой. А я к нему пристал. Вроде как наелся чужеземец и теперь ломает комедию, каракатиц показывает. А он, может быть, голодный стоит, вахту несёт.
– Простите меня, – сказал я и отошёл.
– Дело – дрянь! Как я ни изгалялся, он не понимает. Какие у нас варианты? Искать Макдоналдс, но это опять искать, а он нам пока не попадался. И это – труба! Или поехать в отель и там поесть? Точно, едем в отель!
Мы поймали такси. У тойоты автоматически открылась задняя дверь для нашего погружения. Я протянул водителю карточку отеля. Тот её долго изучал, кивнул головой и дверь автоматически закрылась. Таксист включил счётчик, появились цифры 660, и мы поехали.
– Шестьсот шестьдесят йен посадка. Пять-шесть долларов, – подсчитал я.
– М-м, – ответила жена.
– Мы едем кушать, – нежно сказал я.
Жена посмотрела на меня, как на идиота, и я мигом уменьшился в росте и натужно стал думать о нашей схожести с теми мужичками из деревни Тугодумово, которые умирали от жажды на плоту, дрейфовавшем по бескрайним водным просторам.
Остановившись на светофоре, таксист перевёл ручку передач в нейтральное положение, установил ручной тормоз и стал отмечать поездку в путевом листе.
– Какой правильный дядя! – прокомментировал я.
– М-м, – согласилась жена.
Каждый раз, останавливаясь на светофоре, таксист входил в нейтралку и ставил машину на ручник. Я что-то бормотал.
– М-м, – неизменно поддерживала разговор жена.
Вскоре мы приехали. Водитель педантично отсчитал сдачу, дверь снова автоматически открылась, и мы уже вбегали в отель.
Вы помните, какими мы выбегали из отеля? Такими же мы и вбегали в отель. Только быстрее. Вбегали так, что чуть было не вышибли едва успевшие открыться перед нами автоматические стеклянные двери. Нисколько не притормозив, мы через весь холл размером с футбольное поле, но свободное от футболистов, бежали в направлении ресторана. Голод и нюх безошибочно определяли направление, ноги и руки исправно крутились, но люстры ресторана прискорбно мрачнели. Дежа вю!
На бегу, сделав почётный круг, мы снова через всё поле припустились к стойке reception. Там нас уже вовсю поджидали судьи международной восточной категории с финишным флажком. Остановившись и жадно дыша, мы, как рабочие собачки, стали просить есть. Судьи подбодрили нас и отправили восвояси.
«Восвояси» работал круглосуточно и находился в двух шагах от отеля. Это был небольшой серийный ресторанчик, по типу McDonald's, только с японским уклоном.
Наконец-то нам в носы реально «ударили». Ударили все те жизнеутверждающие запахи, обычно источаемые питательными чудесами кулинарного искусства, к которым равнодушно или даже пренебрежительно, а зачастую и просто- таки презрительно относишься, когда животик уже навыкате от изобилия, но которые гипнотически пленяют и притягивают к себе, как сладкоголосые сирены и сладострастная нимфа Калипсо бедолагу Одиссея, растерявшего своих подельников, когда желудок скручен до пределов самообороны и бессильно злобствует. Мы, со своей стороны, теперь очень хорошо понимаем, почему японская нация такая низкорослая. Ответ: издавна от недоедания.
Ах, Гинза, Гинза! И это – витрина японской столицы! Ну, слава Богу, мы ели. После супчика с какими-то морскими прибамбасами к жене стала возвращаться речь, а после хорошей «барабульки» – и даже нормальная речь. Я незамедлительно повысился в росте и принял своё привычное агрегатное состояние:
– Фрайернулся я, конечно!
– Да, уж.
– Надо было в Роппонги ехать.
– А это что?
– Тоже район в Токио. Увеселительный.
– Мне Дзинзы хватило! Давай десерт закажем, – предложила жена и нажала на клавишу, расположенную на салфетнице.
За стойкой мелодично протренькал колокольчик, и к нам направился официант.
Воспитанный человек у меня жена – Гинзу Дзинзей называет и в японской технике разбирается.
Мы поели пирожных, расплатились и, уставшие, но сытые, поплелись в отель.
В номере жена сразу юркнула в постель. Я облачился в кимоно, заботливо приготовленное на кровати рукой горничной. Точнее, это было не кимоно (кимоно – достаточно сложный гарнитур), а юката – лёгкий хлопчатобумажный халат. Итак, я облачился в юкату весёлой расцветки и стал расхаживать по номеру как правильный самурай. В церемониальной одёже, подобающей случаю, с воображаемыми двумя мечами я обмахивал себя картой города Токио, как веером – обязательным атрибутом обмундирования воина, и заглянул в санузел.
– Мать! Ты унитаз видела? – завизжал я с неприличествующими рангу интонациями.
– Да, видела, видела! – донеслось из комнаты. – Я даже разобралась с ним уже. А ты что? Только заметил? – и я услышал, как включился телевизор.
– Ах, какая машина! Прямо трон-Мерседес!
Унитаз был и впрямь навороченный. Сиденье с пультом управления. Я тоже был обязан с ним разобраться. Пришлось «отстегнуть мечи», отбросить «веер» и снять юкату.
На панели управления располагался жидкокристаллический дисплей. Кнопки регулировки температуры воды. Всё в картинках – пляшущих человечках. Ага! Автоматические функции биде. Я включил подогрев сиденья, выставил желаемую температуру и настроил мощность струи воды. В бачке заурчало – стала подогреваться вода. На старт! И я нажал сенсор старта…
Физиономия в таких случаях из сосредоточенной превращается в глуповато-умильную мосю и продолжает таковой оставаться до конца сеанса.
Потом был режим фена, во время которого была возможность подумать о необходимости бумаги. Необходимости такой не было, а вскоре уже и физя приобрела своё обычно-деловитое выражение. Ну, круто, ну!
Душ в ванной тоже имел цифровую регулировку температуры воды. Но если я скажу, что процесс высыхания после душа был какой-то особенный, я совру. Дальше привычного бытового фена и банального полотенца чудеса техники уже не распространялись.
Снова завернувшись в свои самурайские причиндалы, я покинул полюбившуюся мне комнатку.
– Пока ты там наслаждался, тут по телевизору показывали прикольную рекламу, – сказала жена. – Они предупреждают, что надо быть аккуратней с японской едой. В Токио приезжает иностранка, встречается со своей японской подругой. Идут в ресторан. Иностранка наворачивает японские блюда одно за другим. Потом они расстаются, а через некоторое время у иностранки крутит живот, и она бегает в поисках туалета. Если бы ты видел её мимику при этом! Она и приседала, и в судорогах крючилась. Умора! Потом она обращается к прохожим, а те её не понимают. Тогда она бежит к полицейскому, и тот провожает её к туалету.
– Смешно. А как полицейские здесь всё понимают, мы уже видели.
– Ладно, давай спать ложиться! – сказала жена и выключила телевизор. – Когда нам завтра вставать?
– В девять нас будет ждать муж в холле на экскурсию по городу.
– Тогда надо поставить будильник!
– Так у нас же его нет. Позвонить, заказать wake-up на утро, чтобы разбудили?
– Здесь всё есть, – показала жена на панель управления на спинке кровати.
– М-м, нормалёк! Если тюнинг кровати такой же, как у унитаза, представляю, что она вытворяет.
Но возможности кровати были скромнее. Тюнинг был, в смысле радио и будильника. Всё равно – очень современно!
– Слушай, как ты думаешь? – развалился я в кресле. – Допустим, чтобы лучше понять корни японцев, нужно, скажем, прочитать Кодекс самурая. А чтобы нас, русских, лучше понять, что надо прочитать иностранцу?
– Уголовный кодекс. Тогда точно всё поймут, «…открываю на любой странице и не могу, читаю до конца».
Я рассмеялся.
– Юморная ты, всё-таки, тётя! Ты же говорила, что не любишь Высоцкого?
– «…читаю Кодекс уголовный наш…» – в ответ из-под одеяла прохрипела под Высоцкого жена. – Достоевского, Толстого, Пушкина пусть читают. У них всё про нас сказано.
– Весь мир их и читает. Куросава даже здесь на Хоккайдо своего «Идиота» снял… Что ж получается? Альтернатива их Кодексу самурая – наш Уголовный кодекс?
– Что ты так на этих самураях замкнулся? Они же не все самураями были.
– Точно! Я как-то забыл о купцах, пахарях и селянках… «Селянка! Хочешь большой, но чистой любви?»
– «Кто ж её не хочет?»
– «Тогда приходи на сеновал как стемнеет! Придёшь?» О! Может быть, сказки нас характеризуют? Какие мы знаем русские народные сказки?
– Колобок, Гуси-лебеди, Морозко…
– Пузырь, соломинка и лапоть…
– Сестрица Алёнушка и братец Иванушка, Теремок, Про репку…
– Каша из топора, По щучьему веленью… Кстати, о чём там?
– Я недавно её Полинке читала. Про Емелю, который на печи лежал… О мечте лодыря! Что б лежать на печи, а всё само делалось…
– Вот это точно нас характеризует! Наш Илья Муромец тридцать три года на печи лежал, а потом взял меч и такого понатворил!..
– У нас что ни сказка – кто дурак-дураком или бездельник, тот потом все блага получает.
– У нас пропаганда лени и паразитизма издавна, – рассмеялся я.
– Всё! Спать! Завтра нам экскурсовод будет сказки рассказывать, – зевнула жена. – Про японцев.
Я встал с кресла и… покачнулся. Что такое? Пол опять подо мной слегка заходил. Заскрипели стены.
– Слышишь?
– Слышу. Что это такое? – приподнялась с постели жена.
Стены слегка поскрипывали. Ощущение покачивания повторилось.
– Землетрясение! – холодок пробежал у меня по спине.
– О, Господи! – вскочила с кровати жена, – Что же теперь делать?
Мы стояли, как вкопанные, посередине номера отеля на двадцатом этаже и прислушивались. Скрип железобетонных стен и покачивание пола продолжались. Я посмотрел на стаканы на журнальном столике. Они не дребезжали.
– Может, пронесёт, – прошептал я. – Их тут каждый день трясёт. Если б что-нибудь серьёзное ожидалось, предупредили бы, наверное. С их-то развитием техники! Есть же у них служба наблюдения, прогнозирования?
– Тише! – шикнула жена и снова прислушалась.
Катавасия со стенами и полом больше не повторилась. Мы постояли ещё немного застывшими, посмотрели друг на друга и синхронно нырнули в кровать, как пловцы в чашу бассейна после свистка арбитра. На этом день прилёта и первый день нашего пребывания в Японии закончился.