Читать книгу Новая Никея - - Страница 4

Из Божественного Ничто, из Ungrund’a в вечности реализуется Бог, Бог Троичный; Бог Троичный творит мир. Это значит, что в вечности существует теогонический процесс, богорождение. Самое время и история есть внутреннее содержание божественной драмы в вечности. Это гениальнее

всего раскрывает Я. Бёме. И менее всего это означает пантеизм.

Н. Бердяев «Философия свободного духа»

Дорогая Фредерика!

Я вернулся домой, в Герлиц, и сажусь писать тебе с первейшей оказией. Прости, что так долго молчал. Тут, конечно, никакие оправдания не годятся. Ты – мой первейший друг и собеседник, а я – просто поросенок. Простишь?

Здешний пастор, отец Герман – очень приятный человек. Какое-то счастливое исключение из всего того, что я видел доселе. Иной раз кажется, что вся эта клоунада с переодеванием сутан, когда католики рядятся протестантами, и обратно, может ввести в заблуждение только простецов. Рыла-то под сутаной не спрячешь. А рыла остались те же самые, как их ни ряди. Но отец Герман – он другой. Мы с ним часто беседуем о всякой всячине. Герлиц – городок маленький, и поговорить тут не с кем, прямо скажем (жена и дети – не в счет, они много устают от моей учености, и я не стремлюсь окончательно довести их до озлобления на меня). Скажу, что отец Герман весьма блистал бы в Гамбурге или в Лейпциге, при наипервейших соборных кафедрах, – но его как бы специально сослали в глушь, чтобы не мозолил глаза. Чем ближе к столицам, кажется, тем меньше приличных людей, такое впечатление.

Ну вот, ты опять будешь сокрушаться, что я всех сужу да ряжу, а в своих очесах бревна не усматриваю. Тут ты права, конечно. Потому что ты ангел, и я – принимаю твои укоры всецело. Но только от тебя, ты вправе меня корить. От остальных – не принимаю ничего. Пусть сначала попасут овец, как я с малолетства, до потачают сапоги до кровавых мозолей, как я же.

Недавно повторно издали сочинения Мартина Лютера, и отец Герман принес мне эту книгу на пару дней. Сказал – тебе нужно это прочесть. Я, честно сказать, Лютера недолюбливаю. Человек мало вменяемый, одержимый, в прямом смысле слова. Видел бесов, швырялся в них чернильницей. И все беды современной Европы – от него. Да, была ложь индульгенций, ложь папства. Но не всякая ложь стоит той крови, которая из-за нее льется по городам. Потому что поверх этой крови встает новая ложь, темнее прежней. Думаешь, кто мне шесть лет не давал проходу, запрещал сочинять и издаваться? Папа? Никак нет! Все те же протестантские морды… И все те же костры смердят горелым человечьим мясом, и все тех же ведьм жгут, все те же святые праведники. Что изменилось- то?.. Прости, больше не буду.

Но Лютер! Я перелистываю, справа налево, слева направо, так беспорядочно шебуршу страницами, словно бы в расчете на то, что за меня это прочитает кто-то другой, а я – просто восприму, без усилий. И тут случайно мой взор падает на кусок из Лютерова комментария на Послание к Галатам. И вот что я читаю:

"Все пророки видели в духе, что Христос будет величайшим разбойником, прелюбодеем, вором, нечестивцем, богохульником – больше которого никогда никто в мире не был".

И дальше о том же:

"Бог послал Своего Единородного Сына в мир и возложил на него все грехи, говоря: Ты – Петр, тот, который отрекся; Ты – Павел, насильник и богохульник; Ты – Давид, прелюбодей; Ты – грешник, съевший яблоко в раю, Ты – разбойник на кресте, Ты тот, кто совершил грехи всех людей".

И тут я сделался словно бы больной. Сперва, в ту же секунду – я простил Лютеру все, за эти его великие слова, все беснование, всю кровь и все костры. Ибо он изрек истину такой силы, которую до него не изрекал никто. Потом я закрыл книгу, надел башмаки и вышел из дому. Я шел, куда глаза глядят, не разбирая дороги, за городские ворота, в поля. Мне надо было остаться одному, чтобы справиться со всем этим, чтобы переварить, вместить, усвоить. Я словно бы взял себе за пазуху горящие уголья. И теперь их следовало тушить, чтобы не сгореть самому.

Громыхнуло в небе, пошел дождь. Я завидел одинокое дерево посреди ржи, спрятался под его кроной. Гроза быстро прошла, вышло солнце. А я так и остался сидеть под деревом. Редкие капли падали с ветвей, прямо мне за шиворот. Но мне это даже нравилось. Словно бы охлаждение посылал мне Господь, на мой воспаленный ум.

Мне надлежало прокомментировать Лютерову мысль. Для начала, самому себе. Да, Христос рождался не на ложах царских, но в хлеву. Посылался – не праведникам, но грешникам. Излечивал – не здоровых, но больных. Умирал – не на царском одре, коего заслуживал сверх всякой меры, но на кресте, распятый меж двумя разбойниками. Он был Агнец, взъемлющий на себя все грехи мира. Но что это означает фактически – принять грехи? Означает вот что: сделаться тем, кто грешит, войти в эту грешную вонючую шкуру. Безгрешному – унизиться до греха. Зачем? Чтобы избыть этот грех – Собою – изнутри грешащего человека.

Пока складывается, пойдем дальше. Кто грешит? Христос? Нет, но человек, в недрах которого живет Христос, как некая альтернатива безгрешия. Христос входит в человека, как Младенец рождается в коровьи ясли. Христос обитает в человеке – и терпит смрад греха, совершаемый человеком по доброй воле. Христос не имеет власти запретить человеку грешить, ибо человек свободен в своей воле. Но Он имеет власть, как Врач, пособствовать исцелению человеческому, коли человек, искалеченный грехом своим, воззовет об исцелении ко Врачу. Ибо человек больной – это человек безвольный, которому недостает сил быть здоровым. И тут требуется помощь Врача.

Но из этого следует много больше, чем высказано Лютером. Мир, первоначально отпавший от Бога, носит в недрах своих не только грех, смерть и проклятие. Но и – Христа. В каждой травинке, в каждом дуновении ветра – Христос как Всетворение, как Слово, образующее Творение. Сказано в сто пятидесятом псалме: «Всякое дыхание да хвалит Господа». Что значит «хвалит»? Значит – носит в себе, и, прозревая Это в себе, поет свою внутреннюю суть. Ибо, если бы не было бы в Творении этой предельной жажды слиться со Творцом, снова о-Божиться, – мир бы давно рухнул. Что удерживает Творение целокупно, как единую сущность, что позволяет тварям – быть? Первичная энергия Создателя, вдунутая Им в творение от Начала? Да, но и не только. Мы знаем, что всякая жизнь, явившись на свет, однажды умирает, уходит в небытие. Но здесь, под солнцем, рождение совершается снова и снова. Создатель не перестает создавать, Он – за работой. И то, что, казалось бы, обречено на смерть, уцелевает. И мало этого – как зерно, падающее в землю, дает много плода.

Что означает евангельское «зерну надлежит умереть»? Означает – старому творению лечь в основу нового. А что означает таинство преломления хлеба? То же самое. Христос становится хлебом, ломимым во имя жизни. И эту жертву Христову нам надлежит вместить в себя, вместе с хлебом, чтобы остаться в живых, опознав Христа внутри себя. Потому что без Христа – мы жизни не имеем. Христос умирает в нас для того, чтобы мы жили. Равноценно – мы умираем Христа ради, чтобы Христос жил в нас. Здесь что-то, напоминающее вечность и бесконечность, змею, кусающую собственный хвост. Христос питает нас, мы – питаем Христа. Наши души, словно бы светящиеся элементы, составляются в гирлянды и в созвездия. А Христос – обнимает все эти наши созвездия, вмещает внутрь себя, словно бы дает нам приют в Своем Сердце. И мы – становимся Одно во Христе, одна Церковь. Творение – это Храм, где мы – кирпичики. Причем Храм, не на века однажды выстроенный от Начала – но творимый каждую секунду, вплоть до обрушения кровель, словно бы Соломонов храм в Иерусалиме. Но немедля – воссоздаваемый в новой красоте, на новом месте.

Ах, как мне сделалось хорошо от этих моих мыслей. И я горячо возблагодарил Бога, что снабдил меня этими открытиями, позволил им проступить во мне. Я возвращался в город, совершенно выздоровевший и окрыленный. Вот такие, собственно, у меня новости.

Я тебя утомил своими умствованиями? Однажды ты спросила меня, в чем я вижу разницу между Христом и Девой-Софией. Мне нечего тебе ответить. Возьмем Троицу: Отец, Сын, Дух. Есть между Ними разница? Нет никакой, ибо Единое – неслиянно и нераздельно. Словами здесь не поможешь и ничего не расскажешь. Это надо было бы увидеть воочию, как Триединое Солнце. Но не всем дано. Да и не всем это полезно. Этот Свет – может и испепелить. «Ибо Бог наш есть Огнь Поядающий», так в Писаниях.

И есть ли различие между Богом и Его Премудростью? Мне было однажды такое видение, я тебе рассказывал, что Дева-София, как Премудрость Божия, спускалась ко мне, навестила меня своей благодатью. Это как история с Авдием, который пас овец, а затем на него снизошла благодать Божия, и он стал пророком. В точности мой случай. Я пас овец, и на меня это снизошло, и накрыло меня, словно покрывалом. Я видел образ – прекраснейший женский образ, из всех образов, видимых мною доселе. Я слышал ее голос – прекраснейший из голосов. Я обонял ее – так не благоухают никакие цветы под солнцем. Сколько это продолжалось? Минуту, час, год? Не знаю, потому что там, куда меня перенесли, время не течет. Потом я уже сообразил, что прошел целый день, пока я находился в беспамятстве, но овцы мои не разбежались. Они словно бы поджидали, когда я вернусь из небесного моего странствия, чтобы вернуться домой вместе со мной.

Это была Божья Матерь? Можно сказать и так. Но – как бы никогда не носившая и не рожавшая Христа, а еще только готовящаяся носить и рожать. Дева от Начала. Она говорила, говорила многое, и то, что словами не перескажешь, этих слов человеческий язык не знает. Эти неизреченные слова легли мне в самое сердце, и теперь я ношу их, они мне – словно бы маяки, по ним я веду свой маленький кораблик. Что она говорила явно? Про жемчужину – как драгоценный дар, посланный людям с небес, которым они пренебрегли. И теперь ищут эту жемчужину. Покупают целые поля, чтобы ее обрести. И – не находят, потому что не готовы найти, нечисты. Жемчужина – это не бисер, чтоб метать его пред свиньями, и не святыня, которая опрометчиво бросается псам. Это сокровище сокровенного знания и сокровенного блаженства, которое охраняет само себя, не дается в нечистые руки, и нечистый ум не в состоянии помыслить о нем.

И, прежде чем обрести сию жемчужину, нам, несовершенным, надлежит еще многое пройти и испытать, соделаться словно бы сталью, плавимой в горниле, горшками, обжигаемыми в печи. Все, что мы нажили, весь наш суетный опыт – все должно пройти испытание и переосмысление. Ибо мы должны приуготовить себя к принятию бесценного дара. В нас должна выковаться словно бы оправа под эту жемчужину, и эта оправа – ювелирное украшение души нашей.

Она говорила о целомудрии тела, о целомудрии души и ума. Мы все это понимаем настолько неправильно и убого, что и не поправишь в одночасье. Мы не понимаем, что девушка может носить природное девство – и оставаться невозможно порочной в своих помыслах, так что ее девство от природы выступает ее как осуждение, как укор. Что целомудрие – это не бесполость и не удерживание себя от соития, – но содержание своего состава в целости и в сохранности. И любая мать, которая любит своего мужа, своих детей и свой дом, которая ищет удержать все это в целости – девственная в своей основе, и пусть муж хоть каждую ночь восходит на ее ложе, ее девственность не нарушается. Напротив, горе тем женам, которые, во имя ложно понятого долга, под гнетом несусветных правил и требований, превращают жизнь своих домочадцев в ад кромешный. Они оскопляют жизнь и опресняют ее, думая тем самым, что так они служат Богу. У нас в Герлице все приходы забиты этими одурманенными своей мнимой праведностью старухами … даже заходить не хочется.

Много я наговорил, пора остановиться. Фредерика, я поросенок, я тебе пишу редко, через раз. Но это не значит, что я тебя забыл. В тебе самой живет Дева-София, ты ее как бы приютила в своем сердце, и это проступает сквозь тебя, делает тебя ангелом во плоти. Объяснить не могу, я просто это вижу. Спасибо Богу за то, что ты у меня есть. Привет от меня Карлу. Если он все еще ревнует тебя ко мне, то это просто глупо, так ему и передай.