Читать книгу Die Kante und das Kind - - Страница 10

1

[ ]/[ ]/[ ]

03:00AM

Уже наступивший понедельник пусть и слабо, но едко, отравлял самочувствие Гиганта. С первого по двенадцатый класс, он не любил понедельники исключительно из-за надобности начинать учебную неделю. Где-то к классу третьему, у него развилась настоящая фобия на понедельники и будние дни в принципе. Даже пятница, которая одним своим наступлением наполняла сердца многих, радостным настроем: «Последний рывок», для Гиганта была скорее финальным забегом перед неизбежным прыжком в яму с кипящей сталью. Полностью успокоиться он мог только, придя домой и убедившись, что мышка от компьютера в его правой руке более чем реальна.

…Из динамика доносился альбом «Low» Дэвида Боуи. Сейчас, Мамона пусть и продолжал отвыкать от мысли, что рабочие понедельники для него превратились в рабочие среды, неприятным осадком, из головы всё не пропадало лицо женщины, лежавшей в мутной луже, которая чуть ли не напором выходила из ванной и тянулась до самой середины коридора.

В тот момент, Гиганту показалось, что её врождённая, почти молочная кожа, стала мертвенно-бледной. Именно в тот момент он впервые увидел её вены и пульсирующие жилы на шее и лбу. Она задыхалась и тем же заразила его… к счастью, на более короткое время. Мамона был не из тех, кто после происшествия думал «А если бы…». Но теперь, он всеми силами пытался отогнать мысль о возможном исходе, если бы её погружение в его ванной не произвело на него такое впечатление…

Мамона повернулся на другой бок и едва не простонал. Ему так хотелось, чтобы она была здесь, рядом с ним… Сейчас, в довершении всем роящимся в голове размышлениям, он вспоминал свою бывшую девушку, которая страдала хронической депрессией и редко, когда безболезненно, оставалась дома наедине с собой…

«Прогоняй это дерьмо из головы, нытик» – закостенелая фраза папы, которого она похоже тоже бесила, но он повторял её как мантру либо из вредности, либо из лени придумать что-то новое. Теперь, Мамона часто пользовался этой фразой, и она на удивление помогала ему… или, ему хотелось так думать…

Он потянулся к своему новенькому «Samsung Galaxy S10» и миновав уведомления и рассылки, склонил палец над мессенджером. Он пытался вспомнить, в какие дни она посещает пары и в какие дни она становится «закрытой».

…Как назло, он ничего не мог припомнить и просто отложил телефон, сдерживаясь чтобы не запустить его в стену. На короткое мгновение он представил, как она смотрит на него обиженным и злым взглядом, вопрошающим «Почему ты считаешь меня беспомощной?..».

«Может потому, что ты сегодня почти задохнулась собственной блевотиной?!.. – мысленно отвечал Мамона вопросом на вопрос, – Может потому, что ты решила сделать посмертный трибьют Джону, мать его, Бонэму?!..».

Гигант закусил губу и раздосадовано ударил подушку. Он сам не понимал почему так разволновался. Такие всплески он называл «искренним переживанием» и ловил себя на мысли что это слишком завуалированное чувство, которого он так избегает уже два с половиной года… Любовь.

Это была не романтическая любовь, которую он испытывал к той, брюнетке с зелёно-карими глазами и татуировкой розы на правом виске, который – как говорила обладательница, – «Был пострижен электрическим током». Гигант любил красно-чёрную розу и был счастлив взаимности… они познакомились на спортивном кружке в университете, на котором Мамона решил попробовать себя в плавании. Помимо него, из парней туда ходили ещё четверо, двое из которых были французами, один испанец и один британец, который, как понял Мамона, встречался с испанцем.

Он запомнил имя только одного француза, которого, вроде бы… звали Джорг, но фамилии он не называл. Мамона тогда отметил про себя, что Джорг, будучи французом, говорит со слабо заметным, но всё же акцентом… Правда, Мамона так и не понял каким именно, но он точно запомнил, что в нём слышались нотки немецкого, но не hochdeutsch, а какого-то другого…

Мамона не пытался углубляться в это и просто посещал кружок плавания, чтобы не выбираться в Гамбург, на озеро Альстер, куда он обычно уезжал между будними и выходным днями… И вот, именно там, на этом самом кружке, одним майским вторником, он познакомился с девушкой со второго курса, медицинского факультета.

2

[ ]/[ ]/[ ]

01:33PM

Отказавшись от предложения Джерта Имхофа, прийти на вечеринку в общежитие, Мамона предвкушал сегодняшние занятия, запирая шкафчик с верхней одеждой. Пусть его расшибёт молния прямо сейчас, если он знал, что ещё четверо парней, среди общего числа – которых, ему успешно удавалось теряться, – согласятся на предложение Джерта Имхофа и пропустят вторничные занятия.

«Чтоб они подавились своим пивом!» – авансом проклинал уже (авансом) бывших соратников Мамона. С одной стороны, он с ними никак не коммуницировал и не ставил их в курс дела о своей стеснительности и нелюбви к женским взглядам… но ему всё равно было обидно, пусть он и понимал, что лишь попусту тратит нервы… Бело-серая раздевалка давила на Гиганта, а освещение выжигало глаза. Он побыстрее хотел окунуться в бассейн, наполненный прохладной водой и хлоркой.

Мамона посмотрелся в зеркало и увидев своё отражение, немного сбавил обороты и перестал злиться на весь белый свет, за то, что его не озвученные требования не были выполнены. В такой смене настроения, ему помог собственный внешний вид. Он стремительно рос и уже вытянулся на сто восемьдесят пять сантиметров. «Дальше, больше.» – сказал он про себя и, кинув быстрый взгляд на часы, побрёл к бассейну.

Он почему-то не любил тот корпус, где находился бассейн, но вспоминая Гамбург, он быстро успокаивался. Наверняка инструктор Кёхлер уже начинает подготовку к занятиям, а те семь девушек, – три из которых, как он понял, были с факультета католической теологии, ещё три, с протестантской, и одна с медицинского. «Что ж, Господа восхвалят большинство, но к жизни вернётся лишь одна», – тихо мирно разминаются.

Подходя к нужному помещению, Мамона радовался, что сегодня так мало людей. Обычно сюда приходят несколько человек, но только не во вторник… Открыв дверь, Мамона удивлённо оглядел помещение, испытав уже привычный, но от того не менее неприятный дискомфорт.

В помещении помимо него была только инструктор Амелинда Кёхлер и девушка с бритым виском, на котором красовалась роза с переливающимся красным и чёрным…

Бассейн должен будет пройти реконструкцию, в скором времени, но пока что, Мамона оставался свидетелем нового, лишь на вид, помещения. Высокий потолок и трибуны по правую сторону нервировали, пусть и были пусты, а потолок вовсе был дальше небес… Снова посмотрев на инструктора и незнакомку, Мамона понадеялся, что его растерянность и подступающее раздражение, никто из них не заметил.

Он подошёл к ним и, поздоровавшись, спросил у инструктора:

– А где остальные?

Амелинда посмотрела на него гордым взглядом, будто он только что проплыл отведённое расстояние наполовину меньше назначенного времени. Выждав странную паузу, инструктор выдохнула и, уже ухмыляясь, ответила:

– Джерт-весельчак-Имхоф соблазнил почти всех моих пловцов, но похоже вы – она мельком бросила взгляд на девушку, – не фанаты выпить пива и отдохнуть перед трудовым буднями?..

Мамона на какое-то мгновение почувствовал себя чудовищно неловко, понимая, что сегодня, он и девушка с розой на выбритом виске, будут делить этот бассейн за игрой или – «Только не это…», – вместе что-то придумывать.

«Да вы издеваетесь надо мной мать вашу?..» – возмущался про себя Мамона.

– Мне больше нравится брасс, нежели Гозе19. – нарочито позитивно ответил Гигант.

Инструктор кротко посмеялась и сказала:

– Что ж, начинайте разминку и выбирайте между собой, чем будете сегодня заниматься. Если ничего не придумаете, будем плавать баттерфляем, пока в этом бассейне – она кивнула головой вправо, – не пропадёт вода.

Женщина отошла к трибунам, и оставила студентов наедине.

Мамона почувствовал, как под шапочкой собирается пот, с аппетитом кусающий его голову. Переведя взгляд на девушку, Мамона сжал челюсть чтобы не издать серию из «ай».

– Ну что, разомнёмся? – убедительно весёлым тоном, спросил Мамона.

Девушка посмотрела на него и, ухмыльнувшись, как инструктор, секундой раннее, ответила:

– Любишь брасс? Готова поспорить у тебя не хватит сил обогнать меня.

Мамона не успел обработать ответ как почувствовал лёгкий толчок кулаком в грудь. Девушка была ниже его всего на голову, и вполне логично что для неё брасс, это более привычный стиль, нежели баттерфляй, – который так любит Амелинда Кёхлер, – или кроль, от которого Мамона всё ещё не отвык…

Он смотрел вслед девушке, которая, почти переходя на бег, отошла к своей линии старта. Затем, он перевёл взгляд на сидевшую на нижней линии трибун инструктора, которая, похоже, едва сдерживала смех…

«Что ж, теперь ему не отвертеться.» – вероятно, думала она.

3

Закончив разминаться, Мамона подошёл к краю бассейна и натянул на глаза плавательные очки. Даже теперь, видя всё в более тёмном цвете, он жмурился от белого потолка.

Девушка, тем временем, уже находилась в полной боевой готовности. Амелинда Кёхлер стояла в углу бассейна, готовая дать команду.

Студенты встали в положение «На старт» и устремив взгляды вперёд, ждали команды.

Инструктор Кёхлер начала:

– Итак, плавание брассом, сто метров на первенство. По свистку ныряем и плывём до конца бассейна, после чего отталкиваемся от края и плывём в обратном направлении. Первым будет тот, кто коснётся края бассейна обеими руками.

Выждав двухсекундную паузу, инструктор спросила:

– Готовы?

Пловцы синхронно ответили «да» и, как показалось Гиганту, дрогнул только он.

– Милый мой, не дрожи, вода под стать тебе.

«Не показалось…».

– Итак, Три… Два… Один!

Свисток.

Мамона нырнул с таким рвением, что уже готовился услышать «фальц-старт», но, с небольшим усилием, не останавливаясь на раздумья, поплыл вперёд.

Первые сорок метров он не мог смотреть, на какой позиции находится, но уже приближаясь к половине бассейна, он выцепил взглядом правую сторону и в ужасе обнаружил, что отстаёт от соперницы на десять метров.

Он направил всю концентрацию в тело и загрёб руками с большей скоростью, чувствуя себя лягушкой под спидами… Кротко усмехнувшись про себя от ассоциации, он вспомнил песню группы Die Krupps и почувствовал, как руки и ноги начали ускоряться.

Переулочный канат был для Гиганта сродни колючей проволоке под напряжением, но несмотря на устрашающее и, крайне убедительное сравнение, он всё ещё чувствовал, как его немного кренит в сторону. Скорость и ритм, засевший в голове делали своё дело, но длинный бассейн начинал качаться как ванна в океане и несмотря на хорошую координацию, которую Мамона довёл до совершенства, занимаясь плаванием, его начало потряхивать… Подавшись вправо, он почувствовал, как вода вокруг утепляется и пусть это была лишь иллюзия, он снова поплыл прямо…

Тем временем, соперница приближалась к последним десяти метрам, а Мамона, только-только начал хлестать её по пяткам. Он ускорился почти до предела и поравнялся с красно-чёрной розой, таким образом, что его голова была на одном уровне с её бёдрами.

«Тебя Нереиды плавать учили?..» – думал Мамона, всё ещё чувствуя себя лягушкой под спидами.

Он увидел, как девушка уже разворачивается и плывёт ему навстречу. Добив последние пять метров, Мамона коснулся края бассейна и, развернувшись, ринулся в обратном направлении.

«…Похоже, она вообще не напрягается!..».

В ушах стояла стена брызг и собственного дыхания. Слева, Мамона слышал только водяные всплески. Он ни разу за эти сто метров не видел, чтобы красно-чёрная роза меняла положение головы. Пусть это и было образцовым брассом, но Мамона не мог взять в толк, как ей удаётся плыть, точно заведённая лодка…

Мамона чувствовал поражение уже сейчас… Однако, сдаваться он не собирался.

Заместо Юргена Энглера, в ритм-машину ворвался Макс Кавалера с ускоренной – казалось, именно для этого случая, – версией песни «Attitude».

Мамона постепенно догонял свою соперницу и рывком достигнув положения «ноздря в ноздрю», почувствовал, как из груди беззвучно вырвался, синхронно с Максом Кавалерой рёв, а в руки поступил адреналин. Ноги уже на автомате двигались подобно всё той же нездоровой лягушке.

Мамона увидел, что до финиша осталось чуть меньше… примерно тридцати метров. Вместо «Can you take it?», он слышал «Can you do that?». Теперь, Кавалера поменял для него и текст песни.

«Спасибо» – мысленно поблагодарил Макса Гигант и продолжил плыть вперёд, уже обогнав красно-чёрную розу.

До конца заплыва и победы, Гиганта отделяло пятнадцать метров. Ритм в голове стал единым целым с силами и двигал тело вперёд.

«Do what you feel! Give me blood» – звучало в голове.

«Десять метров…».

Мамона видел, как инструктор с невозмутимым видом готовится нажать «стоп» на секундомере.

Девушка была позади.

«Я почти победил…».

«…Пять метров.».

Мамона уже вытянул руки…

«Give me Pain. These scars won’t heal»

…и резко остановился.

Он уставился в оставшиеся четыре метра воды перед собой и застыл на несколько секунд. Оглушительные брызги раздались за спиной и, долетая до него, всё быстрее уносили его из этого места…

Он слышал дождь. Громкий дождь и раскаты грома, которые синхронизировались с всплесками и теперь били его по всему телу. Он не успел увидеть перед собой более-менее чёткие очертания, как услышал оглушающий свист, как ему показалось, над ухом…

Он поднял свои черепашье глазки на инструктора и чувствуя, как по телу прокатывается шторм стыда, подался вперёд и коснулся конца бассейна. Он проиграл, но сейчас ему было не до гонки… В его голове застряли слова: «These scars won’t heal».

Макс Кавалера в голове уже вопил, но продолжал повторять эту строчку… Затем, закономерно, песня подошла к концу и Мамона окончательно пришёл в себя.

Он смотрел на недоумённые взгляды инструкторши и девушки, на чьём выбритом затылке, под шапочкой, была татуировка розы с переливающимся красным и чёрным.

Его губы онемели… Гиганта успокаивала мысль, что его слёзы сейчас закрывают очки.

– Что-то я сегодня не в форме… – рассеяно выдавил он.

– Почему ты остановился перед финишем?!.. – с недоумением и нотками грусти, спросила инструктор Кёхлер.

– Не знаю… – он вылез из воды, – Я хочу закончить занятия.

Он подошёл к сопернице и показав большой палец, сказал:

– Молодец, уделала чемпиона группы. Мои поздравления!

На последнем слове его голос едва не дрогнул. Амелинда хотела остановить его, но решительность проигравшего пригвоздила её к резиновому покрытию и наполнила руки свинцом, а рот водой.

Девушка же, с искренним недоумением на лице, кричащим на нём же вопросом: «Что это было?», проводила проигравшего взглядом до выхода и, как только звук захлопнувшейся двери раскатился по помещению подобно грому, они, вместе с инструктором, вышли из общего оцепенения.

4

03:09PM

Если бы он любил алкоголь, он сейчас напивался бы до беспамятства.

Ему было одновременно жутко неловко и до боли в груди страшно, когда в его мозг основательно вонзилась строчка «These scars won’t heal» из песни «Attitude» группы Sepultura.

С одной стороны, перевод мог и подойти под ситуацию в бассейне, но Гигант был абсолютно здоров и не подвержен травмам… Ему уже было плевать на поражение той, чьё лицо он запомнил хуже татуировки. Казалось, эта роза покрыла собой его мозг и впрыскивала своим градиентным переливанием красного и чёрного, фразу: «These scars won’t heal».

Мамона сидел в кофейне «Coffee Fellows», которая находилась по правую сторону от университета, через дорогу… и к несчастью, Мамона видел то место, откуда, чуть больше часа назад, поспешно ретировался…

Перед ним был кружка эспрессо, которая уже шестикратно отправляла содержимое себя в желудок клиента. Мамона просто хотел, как следует взбодриться после мозговой встряски, чтобы затем сесть в автобус и вернуться домой… а потом завалиться в кровать и дожидаться среды, которая теперь заменяла понедельник.

Он осмотрел кофейню. Графитовые стены, типичного дизайна стойка, и несколько столиков в другой части помещения, были заняты одним гиком и двумя парами, одна из которых, состояла из двух женщин… Мамона зажмурился и быстро открыв глаза, залпом осушил кружку с эспрессо. Поморщившись от горькости, он снова зажмурился и, когда снова открыл глаза, остолбенел на месте, рефлекторно сдержав рвоту, не прикрыв рта.

Красно-чёрная роза стояла напротив его столика и, с каменным лицом, всё-таки пропускающим нотки беспокойства, спросила, указывая взглядом на стул:

– Можно?

Гигант не понял, то ли это официант поставил напиток на соседний стол, то ли это его сердце рухнуло куда-то в глубь. Тщетно сохраняя самообладание, он жестом разрешил бывшей сопернице сесть, а сам попытался сделать вид, словно увидел старого знакомого… но ничего из этого не вышло.

Девушка дождалась официанта и заказала эспрессо-коретто, отчего Мамона также не слабо удивился, хотя не понял, что такого в том, что его – уже бывшая, – соперница заказывает себе эспрессо приправленный коньяком?..

«Меня сейчас удивит даже новость о том, что на дворе весна…» – подумал Мамона и сглотнул.

Не сильно противясь, он посмотрел на девушку пристальнее обычного. Она выглядела ещё привлекательнее, чем в бассейне. Хотя, в бассейне Гиганта больше волновало, почему там так мало людей… здесь же его глаза принялись разглядывать внешность девушки, уже практически бесстрашно. Одета она была в бордовую кожаную куртку и футболку с принтом альбома «Elephant», группы The White Stripes. Также, на ней, вроде бы были джинсы и… «…вроде, серо-белые кроссовки.».

Мысленно оценив одежду девушки, Мамона принялся разглядывать её волосы, которые притягивали взгляд своими зелёными прядями, гармонируя с основным тёмно-каштановым цветом. Та самая тату была очень экстравагантным решением, как и выбритый под чистую, участок головы от правого виска, до того места, где постепенно начинается середина затылка…

Официант приближался к столику. Мамона смотрел на него, и, боковым взглядом, пытался сосредоточиться на глазах девушки.

«Карего цвета, не очень большие и не очень маленькие, выпуклые, очень выразительные и также, как и всё остальное, идеально вписывающиеся во внешность этой пловчихи…».

– Возможно это не моё дело, но почему ты поддался мне? – спросила девушка.

Мамона дёрнулся, но девушка, похоже, этого не заметила… Он тихо выдохнул…

– Поддался? – переспросил он, подавляя нервозность.

– Ну а как это ещё назвать? Лучший пловец факультета поддаётся девушке, которая взяла его на слабо и в итоге выиграла только после того как он остановился в пяти метрах от финиша…

Мамона почувствовал жжение в желудке и горле от переизбытка эспрессо, которое соединилось с нервозностью.

Официант поставил эспрессо приправленный коньяком, и девушка поблагодарила его.

– У меня… резко пропала энергия… – отвечал Мамона, подбирая слова как участник выступления, забывший текст, – …сам не понимаю, что на меня нашло.

– Звучит неубедительно… – ответила девушка с тенью насмешки.

– Да хватит тебе! Просто не рассчитал силы и оплошал.

– Как же ты их не рассчитал, что не смог доплыть пять метров, уверенно двигаясь до этого?

Гигант незаметно сжал губы и отметил что пловчиха разговаривает с ним также, как он начал разговаривать с мамой, после смерти папы.

– Shit happens… – ответил Гигант.

Девушка тихо засмеялась.

– О’кееей. – ответила она, протягивая каждый слог.

Теперь, пусть и очень кисло, улыбался он.

– Пришла чтобы посмеяться над проигравшим? – спросил Мамона с лёгкой ухмылкой.

Улыбаться полностью, он не хотел.

– Это было придаточное. Главенствующую позицию занимало моё желание, познакомиться с затворником, которого я знаю с детского сада.

Девушка отпила из кружки и посмотрела в глаза собеседника, над одним из которых медленно поднималась бровь.

– Да-да, видимся мы с тобой уже порядка… сколько тебе лет?

– Двадцать два… – ответил Мамона, с недоверием в голосе.

– Да, видимся мы с тобой уже около семнадцати лет. Мы ходили в один сад, в одну школу и о чудо, – она откинулась на спинку стула, – ходим в один университет.

Мамона облизнул губы… Что-то в пловчихе показалось ему знакомо.

«Она так похожа на маму, особенно эти глаза…».

– Miracles happen… – ответил Мамона.

Девушка широко улыбнулась.

– Это действительно чудо. – продолжал Гигант, изобразив сдержанный интерес – Потому что я помню каждого бывшего однокашника… ну с детского сада не всех, так как я его не любил, но это было лучше, чем Kinderkrippe20 или Tagesmutter21!..

Последние слова, Мамона произносил с отвращением.

– Я была незаметной… Слушаешь TON? – спросила девушка, смотря на грудь собеседника.

Он сбился со счёта, сколько раз за последние пару минут растерялся.

– Et cetĕra… – ответил Гигант.

Девушка нахмурила брови и нарочито задумчиво закатила глаза. Затем, снова широко улыбнулась и указала на собеседника пальцем.

– Лингвист?

Мамона быстро попытался нащупать связь между парой тройкой произнесённых им фраз, которые использует каждый первый и лингвистикой.

– Просто ты говоришь без акцента. – словно прочтя на лице недоумение, пояснила девушка.

– Несмотря на то, что эти фразы очень популярны, ты угадала мой факультет.

Пловчиха вскинула брови. Мамона отметил про себя, что выглядело это слегка фальшиво.

– Miracles happen! – широко раскрыв глаза и улыбаясь, сказала девушка.

Он ухмыльнулся.

– Чем занимаешься помимо зубрёжки языков? – спросила она.

Едва уловив суть вопроса, Мамона заказал то же что и пловчиха и принялся в своей типичной манере рассказывать о себе… Он находил общение с красно-чёрной розой на удивление приятным и после пары удачных шуток, он окончательно перестал едва заметно елозить по стулу.

…После своего рассказа он задал такой же вопрос собеседнице. В отличии от его монолога, девушка рассказывала о себе в отстранённом ключе, из-за чего Гиганту в некоторых моментах казалось, что она ведёт рассказ от третьего лица только что придуманного человека.

Под конец беседы, Гигант отметил что жизнь у пловчихи не очень богата на яркие события как приятного, так и плохого содержания. Он чувствовал, как внутри растёт зудящий шар, напичканный подозрениями в духе: «Она чего-то недоговаривает»; «Вот так просто оборваться на середине истории?..»; «Как это вообще связано?..».

Гигант посмотрел на дисплей своего мобильника.

«Судя по времени, я здесь уже час…».

– Куда-то торопишься? – наигранным тоном спросила девушка.

Мамона поднял глаза и только сейчас заметил её правильные черты лица, от которых у него стало тепло на сердце.

«Со мной разговаривает такая красивая девушка. Miracles do happen!22..».

– Через полчаса у меня автобус, нужно ещё зайти в несколько магазинов… – будничным тоном ответил он.

Пловчиха надула губки. Гигант же, едва удержался чтобы не захохотать.

– О’кееей – снова протягивая каждый слог, ответила девушка, но уже раздосадованным тоном.

Гигант в третий раз почувствовал фальшь в голосе собеседницы.

5

Когда они вышли из кафе, Мамона обернулся и убедился, что автобус уже подъезжает к остановке, до которой было порядка ста метров. Плевать что его автобус был только через три часа… «…главное, чтобы эта липучка не захотела поехать со мной.».

– Ну, я пойду. – сказал он, развернувшись.

Девушка подняла кулак костяшками вперёд. Мамона сделал тоже самое и они стукнулись.

– В следующий раз наберись сил, ведь мы поплывём не только на глазах инструктора Кёхлер. – с задором в голосе сказала девушка и, развернувшись, направилась в сторону Jenseitsstraße…

– А, кстати… – не сделав и пяти шагов, девушка обернулась, – Меня зовут Камилла. Камилла Блок.

Произнося имя и фамилию, девушка встала в стойку Джеймса Бонда и, нарочито посерьёзнела. Продолжалось это не больше пяти секунд, по окончанию которых, Камилла двинулась в раннее намеченном направлении.

Мамона ещё несколько секунд провожал Камиллу взглядом.

«Сколько же фальши… но зачем?». Он подумал, что больше не хочет общаться с Камиллой… но не успел окончательно обдумать своё решение, потому что вспомнил про автобус и про то, что врать надо до конца и с уверенностью в движениях, мимике и голосе…

6

03:24PM

Мамона очень хотел узнать где сейчас Камилла. Конечно, он не был готов отдать за это всё что у него есть… он испытывал к Камилле помимо любви ещё одно странное чувство, которому до сих пор не мог дать название.

Он уже неоднократно видел сходство Камиллы с мамой.

«Эти глаза…»; «…Это тело…».

Последнее, ему пришло в голову только что… пусть он и видел маму голой, но это было один раз, со спины и то, это было случайно!.. Тело Камиллы же, он видел вплотную и чувствовал его…

Теперь, Мамона задумался ещё больше.

Он почему-то был уверен, что знал тело мамы так же хорошо, как и тело Камиллы… «…но каким нахуй образом?!!». С Камиллой, ответ был простой – они часто занимались сексом. С мамой, было сложнее. Даже мысленно представив секс с ней, в голове Гиганта возникали десятки неточностей в размере бёдер, груди, гладкости кожи, комплекции, ощущений…

Он громко выругался… но мысли этим, он не отогнал.

Представление о том, как он занимается сексом с матерью было довольно ярким и Мамона соврал бы с три короба если бы сказал, что никогда не представлял это ранее. Мама выглядела моложе своих лет и не была обделена природой вообще нигде… Немаловажную роль играл также тот факт, что мама почти всегда ходила без лифчика, в футболке и шортах.

«Великолепный сюжет для порно в жанре «Инцест» и «Милфы» но блять, это не смешно!!!».

Мамона перестал сопротивляться, так как в мыслях сейчас происходило самое интересное. Он представлял, как делит кровать с мамой и Камиллой…

«Ну хватит уже!»

…как слышит их стоны…

«Хватит думать об этом мать твою!!!»

…они просят его не останавливаться….

«ЗАТКНИСЬ НАХРЕН!!!»

…Кадр поменялся, теперь он занимается сексом с мамой на кресле. Она сверху…

«ПОЖАЛУЙСТА ХВАТИТ!!!»

…четвёртый размер груди и возбуждающая улыбка матери приближают его к окончанию соития…

«Да чтоб тебя, сука…».

Он вцепился в простыни, сопротивляясь желанию подрочить.

– Oh yeah son, I like it so much, I like it so much… *громкий стон*.

«МАМА МАТЬ ТВОЮ, ОТКУДА ТЫ ЗНАЕШЬ АНГЛИЙСКИЙ?!!»

…теперь он подхватывает стон матери и переходя на рёв кончает внутрь…

«СУКА НУ НЕЕЕЕЕЕЕТ!!!»

Мама удивлённо и наигранно смотрит на сына…

– Шалунишка, оплодотворил мамочку и лежит довольный…

«НЕТ-НЕТ-НЕТ НЕ НАДО!!!»

…Она встаёт и проводит ладонью по промежности…

«НЕЕЕ-ЕЕЕЕ-ЕЕЕЕЕЕТ!!!»

…она слизывает сперму с пальцев и оставив кончик одного на губах, игриво подмигивает сыну…

…Этот самый сын почти взлетел над кроватью и завопил во всю глотку:

– НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!!!!

Одеяло вспорхнуло и упало сначала в конец кровати, затем на пол. Гигант знал, что после продолжительного целибата, у него начинается ломка, а после сопротивления эротическим фантазиям, подкашиваются ноги и слегка трясутся руки… но сейчас он чувствовал, как всё его тело горит. Горит от злости и возбуждения.

Самовоспроизводящееся порно поменяло партнёршу. Теперь вместо мамы, на члене благ земных, прыгала Камилла.

Хуманизация термина из Евангелие, видел эту сцену скомкано, так как она в отличии от первой была на самом деле… оно помнит её подтянутое тело, грудь второго размера и лицо – прямо как у ма… – во время оргазма…

Гигант ударил себя по лицу отчего, глаза в секунду намокли.

В динамике играла «African Night Flight» от Дэвида Боуи.

Мамона повернулся на звук… Он всё ещё чувствовал, что его член просится в добрые руки из тряпочного плена.

«Нет, я вынесу!..» – повторял он себе, приводя в порядок дыхание.

«…Она сверху…»; «…Игривая улыбка…»; «…Стоны…»; «…Её пальцы в твоей сперме…».

Мамона с размаху стукнул подушку, едва не скользнув кулаком по прикроватной тумбочке.

– ПОХУЙ!!! – воскликнул он и полез в трусы.

7

04:09AM

Гигант хотел блевать и смеяться одновременно. При лучшем раскладе эти два желания могли слиться воедино и устроить ему весёлую ночку… Однако сейчас, он горько плакал. Плакал не потому что не смог удержаться перед фантазиями о сексе с мамой, – во время мастурбации перед глазами мелькало её бледное лицо, перед её последним выстрелом, – он плакал, потому что был истощён.

Если после секса он лежал в обнимку с партнёршей – последние три месяца это была она, – то сейчас, он мог обнять разве что подушку, которая была всё ещё обижена на него, после того шквала ударов, без объяснения причины…

Истощение носило больше ментальный характер. Оно буквально отрезало Гиганту желание взаимодействовать с внешним и своим, внутреннем миром. Сейчас он смотрел мокрыми глазами в белый потолок и видел в нём океан молока, пахнущего смегмой и по консистенции напоминавшего гной. Маленькие лужицы, от стекающих слёз, ассоциировались с купанием во фритюре, а сбивчивое истеричное дыхание с побегом от стаи бешеных собак…

В динамике теперь играл альбом «Reinventing the Steel» группы Pantera. Пусть и отдалённо, но это радовало. Гиганту нисколько не нравилась перспектива плакать под «Low»; “Heroes” или «Station to Station», не говоря уже об альбомах Tin Machine.

…Руки дёргались, а ноги налились холодным сиропом, растекающемся по всему телу, иногда провоцируя судороги. Если бы пять лет назад Гиганту сказали, что после дрочки – неважно на кого, – он будет чувствовать себя так, будто прячется под кроватью от всех брошенных «BKA23» сил на его поимку, он бы смог неплохо накачать пресс от смеха…

Но сейчас живот надрывал кто-то другой. Тот, кто наблюдает за ним – а Гигант знал, что за ним кто-то или что-то наблюдает, – и жалеет, что не заключил с ним спор: «После дрочки ты будешь думать, что у тебя лихорадка.».

Играла «It Makes the Disappear».

…Мамона облизнул губы и почувствовал на языке безвкусие… и медь. Безвкусие напомнило ему несколько эпизодов из детства, когда он съедал столовую ложку барсучьего жира, после чего запивал это крепким чёрным чаем и из-за всех сил старался не рыгать и случайно не срыгнуть то, что проглотил. В один из таких эпизодов он всё-таки рыгнул и сдержал самый сильный напор рвоты в своей жизни…

Медный привкус был понятен, но от того не менее странен. Либо Гигант прокусил губу, либо она треснула от сухости… «…но медь на вкус была слишком… сладкой?..».

Мамона сглотнул и посмотрел на часы. Какое счастье что сегодня ему никуда не надо, и он может валяться в кровати… ещё двое суток…

Он вспомнил её и фритюрное масло снова начало растекаться по затылку и впитываться в простыни. Мамона чувствовал, что она ему сейчас необходима, но написать ей просто не было сил. Частично, он чувствовал себя обузой, что ещё больше усиливало нежелание открыть мессенджер…

Сколько бы она не говорила ему, что всегда рада ему и обузой он не является, он не верил. Это его бесило… и одновременно тешило одну из гнилых составляющих его личности, а именно, жалость к себе.

Он «унаследовал» это от папы. Тот любил сделать что-то само собой разумеющееся и несколько лет восхвалять себя, одновременно повторяя: «Я слишком много сил потратил на то, чтобы приготовить курицу, поэтому ещё как минимум три года я не притронусь к свиным рёбрышкам!» или «Что значит купи машину? Я девяносто дней назад купил микроволновку, вам что мало?!..».

…Мамона поцарапал себе грудь, и только тогда, немного успокоился…

8

Мартовское утро обещало быть холодным. По окнам стекали капли ночного дождика… Внезапно, Мамона ощутил прилив сил. Он не успел подумать, что это мог быть короткий приступ эйфории, как уже натягивал на себя спортивные штаны и кофту с изображением «Op under Fjeldet toner en Lur24» на голое тело.

Телефон разразился короткой вибрацией, но Гигант не обратил на это ни малейшего внимания. Он чувствовал, что ему жизненно необходимо выбежать на улицу и дойти до большого луга, располагавшегося вдоль южной части посёлка…

Он чувствовал себя христианином, заставшим пришествие Иисуса, пусть и не веря в него. Определённо, будь он верующим, он бы восхвалил Господа… или его сына… или их обоих.

Телефон снова завибрировал. На этот раз, Мамона подошёл к нему, но не захотел узнать, кто ему пишет на E-Mail или в Telegram.

«Просто уведомления из соц. сетей.» – молнией пролетела мысль.

Он зашёл в Spotify и нажал на EP «Kénôse» группы Deathspell Omega.

Теперь он не сомневался, что неожиданный прилив жизненных сил, это не эйфория, а внезапно прорвавшаяся плотина, из которой, с оглушающими всплесками и грохотом, высвободился серотонин и дофамин…

Мамона вытащил из верхнего ящика прикроватной тумбочки Bluetooth-наушники и забросил их в карман штанов вместе с телефоном.

Фил Ансельмо говорил что-то о любви и губах, но Мамона не слушал.

Он спешил.

9

04:13AM

Мамона стоял у двери, словно ожидал свистка и команды «Марш!», так же, как и в тот майский день, когда он внезапно – в первую очередь для Камиллы и инструктора Кёхлер, – проиграл заплыв и остановился в пяти метрах от финиша. Тогда его решимость граничила с возможностью познакомиться с девушкой, на чьём выбритом затылке красовалась тату прекрасной розы, переливающаяся тёмными тонами и создающая контраст яркости и черноты. Разумеется, он не планировал проигрывать. Он просто хотел подразнить её, но уже на старте понял, что работать поршнями придётся в полную силу…

Сейчас же, он чувствовал, как поршни тихо находятся на своей прежней позиции и дожидаются прилива… Прилива эйфории.

Это была не та эйфория, которую Мамона ощущал после периода сильной апатии на пару с подавленном настроением, которое, в свою очередь, стабильно корректировало весь жизненный распорядок по собственному желанию, не руководствуясь логикой или чем-то, имеющим обоснование в принципе. Тогда главенство брали чувства, сопровождаемые альбомом «CALIGULA», исполнительницы Lingua Ignota.

Сейчас было так же. Только Гигант знал, что совершит поступок, достойный как минимум похвалы и как максимум ремиссии. Думать об исцелении было равносильно тому, чтобы верить во «всемогущего Бога» или в то, что обидчикам воздастся…

Он прикусил губу и начал открывать замки. В голове было чисто как в коробке, до краёв наполненной чернотой… Эта чернота совмещала в себе сладость сна и боль внезапного пробуждения. В итоге выходило нечто такое, от чего в носоглотке становилось холодно, а в груди высвобождалось пространство под проглоченные слёзы…

Замки щёлкнули в последний раз. Мамона навалился на ручку и открыл дверь, выпадая во двор.

Вымощенная серым кирпичом дворовая площадка, почернела от начинающегося дождя. Внутри Гиганта горела уверенность, что моросящий дождь сейчас, станет ливнем позже…

Гигант толкнул дверь и услышал громкий стук, будто на скреплённую в несколько слоёв паутину из жести, упала массивная корова… Он обернулся и прошипел пару ласковых в адрес двери.

Замок каким-то образом вывернулся в обратную сторону, и теперь ригели стукались о дверную коробку, не давая двери закрыться.

Мамона на несколько секунд замешкал. Ему слышался, где-то в дали, мужской голос, который пел что-то на французском. Ещё ему по-прежнему казалось, что за ним следят… но не прямо, а откуда-то издалека.

«Большой Брат смотрит на тебя» – пусть фраза, зачастую, использовалась в другом ключе, Мамона часто повторял её про себя, когда его настигала мания преследования…

Дверь медленно раскачивалась вперёд-назад. …Гигант достал ключ и провернул замок влево, после чего, ригели пропали из виду.

Выдохнув, будто совершив что-то спасшее мир, Мамона снова навалился на дверь как магнит. Дверь не закрылась, хотя не было видно ничего, что могло ей в этом помешать… Мамона вспылил и стукнул дверь ногой. Та, рассекая воздух захлопнулась, с неприятным треском.

Грохот расплылся по посёлку, пародируя раскаты грома… Мамона не слышал небесного грохота, но вибрацию ощущал отчётливо, как и истошный вопль Кристин Хейтер.

Наконец, он выбежал со двора словно грабитель, не привлекающий к себе внимания и, выйдя на асфальт, начал разбегаться. К концу своей территории, он двигался уже в припрыжку. Мамона обожал так делать всё своё детство, отчасти потому, что никто из окружения так не умел и, ещё и потому, что это что-то активировало в нём. Что-то похожее на чувство резкой остановки при активации ручного тормоза.

Он «пропрыгал» шесть домов и уже приближался к перекрёстку. В голове, уже в жидком состоянии бултыхалась эйфория, стекая прямиком в грудь и разливаясь по грудной клетке как кровь. Мамона двигался вперёд и кротко посмеялся, представив лица внезапных прохожих, которые увидят надвигающийся на них, чёрный силуэт под два метра ростом…

Проскочив перекрёсток, Мамона захотел оглянуться, но списал ощущения «взгляда со стороны» на свою беспочвенную паранойю.

…Он совершенно забыл про свои Bluetooth-наушники. Мелодии сами играли в голове, сливаясь воедино. Ритм блэк-метал композиций смешивался с поп-музыкой, рэпом, индастриалом и классикой. Шлягеры сменяли этнические мотивы и подпитывали растекающуюся эйфорию, заставляя её светится точно фосфор. Короткий скрежет наждачной бумаги под ногами был частью всей этой анархкестры. Он не имел названия как жанр и описывался бы скорее, как «конкретная музыка» или сэмпл каких-нибудь «полевые фолк-записи».

Мамона добрался до дома откуда – как он понял и тут же забыл, – играл Жак Брель…

…Мотивы Lingua Ignota; Rotting Christ; Metallica; Behemoth; Queen; Caliban; Chelsea Grin; The Prodigy; Alice in Chains; Deathstars; и Heldmaschine, импульсами отдавались в конечности и наполняли их жизнью. Предвкушение чего-то грандиозного сливалось с засевшими мелодиями и доводило эйфорию до предела.

Мамона за долю секунды пересёк просёлочную дорогу, которая вела прямиком в лес, в восточной стороне и в город в западной, и, шаркнув ногой о землю полетел вниз, не сгибаясь… Приземление было безболезненным, что не отвлекало на раздумья «А не хрустнуло ли у меня ниже поясницы?..».

Кроссовки и концы штанин безнадёжно наполнились влагой. В некоторые короткие моменты, Гигант чувствовал, как в ногах раздаётся хлюпающий звук.

Теперь, под грудью охлаждались лёгкие. Холод на улице был далёким от мороза… всего шесть градусов тепла по шкале Цельсия. Всё пространство от глотки до, непосредственно, лёгких, медленно обрастало изнутри, застывающей жидкостью. Где-то больше, где-то меньше… Мамона хотел откашляться, но ноги уже перешли в режим «автомат». Поэтому, пришлось дожидаться конечной остановки…

Он остановился. Это далось ему нелегко, пусть тормозной путь и был всего пару метров. Из горла так и норовил выйти клубок воздуха, щекочущий гортань, но не подходящий под определение «отдышка» или «кашель». Чуть подгибаясь, Мамона осмотрелся.

«До восхода солнца ещё далеко…» – …но нынешнее освещение уже позволяло увидеть перед собой кусочек бездны, от которого веяло усыпляющим холодом.

10

Мамона прошёл небольшое расстояние влево и всмотрелся в темноту, что разлилась перед ним.

Бездна округлой формы выдавала в себе озеро. Капли изначально моросящего дождя стали более увесистыми, пусть и не перешли в полноценный дождь.

Мамона рухнул на колени и снова не почувствовал боли. Лишь короткий импульс ледяной волны в коленных чашечках.

Теперь вода виднелась отчётливо и… даже проглядывалось дно. Гиганту было не очень интересно, воображает он себе это или реально видит на дне чей-то силуэт…

Лицо источало жар и принимало холод. С носа не текло и пусть это всё было как минимум неестественно, Мамона полез в карман куртки.

Достав нож в форме когтя, он медленно прокрутил его в руке и скинул с лезвия чехол… Сталь, выкрашенная в чёрный цвет, облитая таким же чёрным пластиком под место рукоятки, стала продолжением руки.

Мамона переложил нож в левую руку и в его голове сложился пазл. Он снова загордился собой и, не выпуская нож, начал закасывать рукав на правой руке.

Вместо набирающего силу дождя ему слышалось начало «Alan’s Psychedelic Breakfast». Все эти звуки воды, шагов и слова о тостах, варенье, кофе… звук спичек, вспыхивающего огня и гитары… он видел перед собой только темноту, нож… и, бледную руку.

Не вдаваясь в долгие и неуместные рассуждения, Гигант коснулся кожи кончиком ножа и через долю секунды, вогнал его ровно до туда, где начиналась полноценная плоть.

В мысленном проигрывании раздался свист чайника…

«…да, он всё делает правильно.».

…Мамона повёл лезвие к груди, зная, что у локтевого сгиба он разожмёт пальцы и выпустит коготь, а дальше, произойдёт то, что должно.

Снова ласкающий слух гитарная мелодия и звук как кто-то поедает хлопья и запивает это то ли кофе, то ли чаем. Звуки завтракающего стали идеальным сопровождением не менее идеального движения лезвия. Кровь ровно покидала руку, стекая по ладони, доходя до среднего пальца и падая в озеро бездны. Боль была на грани терпимой и блаженной.

Дойдя до локтевого сгиба, Мамона выпустил коготь из рук и не сомневался, что лезвие покинет руку так же легко, как ломтик хлеба покидают тостер…

Он увидел, как полностью чёрное лезвие падает в такую же чёрную пустоту под мелодию из песни и шум дождя, который он уже не слышал… он закатил глаза и вскинул голову, так дёшево пародируя страдальца и так искренне пародируя человека, переполненного блаженного удовольствия.

Постояв так около минуты, он почувствовал, как к затылку более интенсивно приливает холод, а капли крови перестают капать с пальца. Прямо как в песне… приближался финал.

Лёд с затылка разлился по всей спине. Гигант знал, что резко выпрямился, однако, он не почувствовал, что его тело дёрнулось…

Он открыл глаза и увидел темноту, отдельную от той из которой пришёл.

Мелодия всё не выходила из головы. Он рассматривал окружавший его мрак с искреннем умилением, подобно маленькому ребёнку… он всё чувствовал, как маленький ребёнок.

Звуки, окружавшие его, заползали в уши, словно маленькие пауки и щекотали голову изнутри. В темноте он видел очертания вещей, от которых помимо умиления он чувствовал то, от чего намеревался когда-нибудь избавиться… ностальгия.

11

Ностальгия была ядом и самым настоящим искушением оглянуться назад, забыть нынешние проблемы и любоваться тем, как раньше было хорошо. Ностальгия провоцировала стагнацию, от которой у Гиганта буквально болели кости и зубы.

В окружающем его мраке чувствовался душновато-сладкий запах – и частично, привкус, – ностальгии по прошлому. Далёкому детству, когда палитра ощущений ещё не потускнела и не сократилась только до чёрного и белого.

Палитра была первой проблемой.

Разнообразие красок провоцировало на разнообразные эмоции. Эмоции смешивались, и в конечном итоге выдавали то же, что получится если смешать все цвета в палитре – дерьмо.

Изначально, Гиганту нужен был лишь один цвет, для жизненной гармонии.

Его нынешнее ментальное здоровье регулировалось только его собственными суждениями и никаким психологам, психиатрам и психотерапевтам, не удалось должным образом восстановить его. Потеря частей себя и заранее выросшее разочарование в будущем, крепли в ментальной атмосфере как дым из труб заводов и, из подсознания, отравляли сознание, откуда уже начинали втекать в вены, артерии и капилляры, пачкая кровь, как бензин воду…

Он поднял голову.

Перед ним была радуга. Только в ней были чистые цвета, которыми можно было броско и не вдаваясь в мелочность, описать ощущения… Радуга отличалась от его последождевого аналога в реальном мире.

Первым цветом был жёлтый.

То, что Гигант мог видеть при рождении, теперь тускнело и больше походило на белые простыни, пропитанные светлой мочой.

Этот цвет был мёртв, – на что указывал запах, – пусть и означал жизнь.

Вторым цветом шёл оранжевый.

«Послевкусие рождения.».

Более насыщенный цвет всегда нравился Гиганту гораздо больше ослепляющего жёлтого… но теперь, оранжевый стал похож на волдырь, появляющийся после ожога.

Волдырь, внутри которого жидкость имеет свойство разъедать и окислять.

Теперь, по запаху становилось ясно, что тот, кто обоссал простынь, явно пил по одному стакану воды в день…

Третьим цветом шёл зелёный.

Зелёный цвет быстро заменял красный, из-за яркой вспышки, который нёс цвет крови.

Зелёный цвет зарождал беспокойство, обусловленное правильностью. Он был как человечек в светофоре, который пусть и даёт тебе разрешение на шаг, но в то же время не сохраняет твою жизнь от внезапных «Mercedes-Benz» или «BMW» за углом.

Зелёный цвет был ненадёжен и годился только для ложа, которое станет для него единственным смягчением падения, после потери крови.

Четвёртый цвет – синий.

Синий цвет был лаской для взглядов меланхолии и, как следствие, лаской для тех, кто меланхолией страдает.

Гигант с наваждением вглядывался в синий цвет, который, невзирая на покрывающую его темноту, контрастно наполнялся густотой, в то время как ранее явившееся цвета, бессмысленно блестели.

Синий цвет внушал спокойствие для одних, и беспокойство для других. Тех, кто смотрел на тех, кто видел в этом цвете спокойствие.

«Синий…» – сказал Гигант делая акцент на «B» и «U»25.

Постепенно, радуга начала меркнуть, резко скрыв неосмотренные цвета и, словно с ехидной жестокостью, скрыв проигнорированные цвета.

Синева, тем временем, благоухала холодом.

Гигант приблизился к ней – или она к нему, – и коснулся…

Как только он это сделал, веки закрыли глазные яблоки не удосужившись предупредить об этом своего носителя.

Через несколько секунд, они также самопроизвольно открыли их и Гигант увидел коридор.

Коридор, в котором он был бесконечное количество раз и, который покинул для того, чтобы вновь вернутся… Только, ментально.

12

Он бегло осмотрелся.

Всё было точно так же, как и… пять лет назад.

Те же стены, на которые липла темнота дождливых месяцев и морального застоя. Та же атмосфера холода, заполняющего носоглотку и кусающая носовую полость, не давая сделать полный вдох. Та же женщина, стоявшая в гостиной и смотрящая себе в ноги.

Гигант медленно подошёл к ней и, не замечая, как часть дома позади постепенно распадается, коснулся ногой кресла.

Женщина смотрела своими большими, светлыми глазами в колени, на которых лежали исцарапанные ладони. Её волосы, похоже, только-только высохли. Тёмно-синяя – от воды, – футболка становилась светлее.

Мамона коснулся её плеча и ожидая, что рука провалится в пустоту, ужаснулся, когда ощутил под пальцами ткань…

Женщина подняла глаза и улыбнулась. Улыбнулась искренней материнской улыбкой, от которой Гиганту хотелось кричать. Она погладила руку сына и, бросив взгляд за спину, проговорила:

– …я не справилась, так ещё и тебя подставила…

После этих слов, Мамона обернулся и увидел, как вместо коридора появляется та самая чёрная бездна, что является озером, в котором была его кровь…

Он снова посмотрел на женщину и, не чувствуя, что его лицо что-то выражает… разорвался изнутри.

На несколько мгновений всё перед глазами было синим. Изначально густой синий, стал переходить в тёмно-синий… На границе этих превращений, Мамона почувствовал, как его затылок ударяется о что-то твёрдое и холодное.

13

Он попытался открыть глаза, но не поимев успеха, начал ждать, когда веки распахнуться сами собой.

Как только он об этом подумал, его глаза открылись, и он увидел перед собой реальный мир…

Теперь, дождь достиг своей нормы и стал полноценным. Гиганту потребовалось пару секунд – которые длились вечность, – чтобы разглядеть лицо стоявшего перед ним… силуэта.

Он понял, что находится во сне и закричал во всю мощь своих охлаждённых лёгких… и не переставал кричать, одновременно, стараясь присмотреться.

«…похоже этот человек держал у уха телефон…».

Гигант умолк и, не успев понять, что вместе с криком, выплюнул свои последние силы, потерял сознание.