Читать книгу 30 нажатий. 2 вдоха. Как спасают жизни - - Страница 9

Раздается хруст дерева и скрежет железа. Дверь отлетает в сторону. Мы вбегаем в квартиру. Коридор. Куда дальше? Я и Док – в комнату, Командир и Рыжий – на кухню.

Нам с Доком повезло. Как в каком-то постановочном кадре: посередине комнаты стоит стул, на люстре висит веревка. Она пуста.

Четыре утра

– Смотри, как мозги красиво лежат. – Огромный, как скала, мужчина сидит на корточках возле бездыханного женского тела. Он подстрижен машинкой, и с высоты окна его голова напоминает зимний холм: такой же седой и с мелкой растительностью.

На козырьке подъезда лежит женщина. На вид ей лет шестьдесят. Окно, из которого она прыгнула, находится на четырнадцатом этаже. Поэтому удивительно, что мозг так сохранился. Черепная коробка просто треснула, и он выпал. Целехонький, хоть анатомию изучай.

«Ну вот, докатилась. Привет, профдеформация», – проносится в голове в ответ на эти мысли.

Шею ломит. Это уже тринадцатый или четырнадцатый вызов за сутки. Поспать удалось пару часов суммарно. И вот четыре утра. В это время всегда что-то происходит: кто-то в кого-то врезается на трассе, кто-то прыгает из окна или идет в туалет и падает. Критическое время для города.

Надеваю каску, перчатки, беру в руки трупный мешок и перекидываю ногу через подоконник окна, выходящего на козырек.

Там уже Косой и Док. Мы аккуратно упаковываем тело в мешок. Берем за руки и за ноги и перекладываем в черный, не пропускающий свет, огромный полиэтиленовый пакет. Дальше дело доходит до мозга.

– Как думаешь, его в отдельный пакет, наверное, вначале надо? – Я беру мозг в руки.

– Нет, полиция сказала, чтобы вместе упаковывали. – Зеленоглазый застегивает трупный мешок от ног к голове, оставляя только место, куда я кладу ничем не испорченный мозг.

– Все-таки это удивительно. С такой высоты, а мозг, смотри-ка, целехонький. Как будто так и задумано. – Косой застегивает мешок наглухо.

Мы спускаем тело женщины при помощи веревок и альпинистского снаряжения на асфальт перед домом. Спускаемся сами и укладываем его в труповозку.

Водитель машины дремлет, прислонившись к стеклу. Один из перевозчиков нам помогает. Он выше Дока, абсолютно лыс, а когда зевает, обнажает несколько золотых зубов.

– И чего им не спится? – Он снова зевает во весь рот. Закрывает дверь грузового отсека и уходит к водителю, пожимая по дороге Доку и Косому руки. – Надеюсь, больше не пересечемся.

Командир стоит в стороне и беседует с беременной женщиной. Рядом с ними стоит бригада скорой помощи.

Женщине на вид лет 30–35. Наскоро наброшенная куртка, пижамные штаны и кроссовки на голую ногу. Она держит за руку маленькую девочку. Та трет себе глазки и практически спит стоя.

– Кто это? – спрашиваю Командира, когда он подходит к нам с подписанными документами.

– Дочь.

– Дочь? Я думала, она одинокая. Непонятно…

– Вот и она не понимает, почему и зачем. Благополучная семья: дом, муж, дети, достаток. И тут ни с того ни с сего… У каждого из нас свои тайны. Мы никогда толком не знаем людей, с которыми живем под одной крышей. – Командир снимает свой подшлемник и поправляет легкий ежик на голове.

Мимо нас проходят двое полицейских, которые дали нам разрешение на то, чтобы снять тело. Они ржут. Нет! Не смеются! Они ржут! Ржут в голос!

Между нами и скорой, где сидит дочь женщины, которая недавно выпрыгнула из окна четырнадцатого этажа, несколько метров. Медики отпаивают ее валерьянкой. И уговаривают поехать в больницу, чтобы не было проблем с беременностью. Судя по тому, что невысокая женщина уже похожа на шарик со всех сторон, кроме спины, срок беременности большой. А они ржут!

– Можно ржать потише? – Я не выдерживаю.

– Брось! Каждому свое. – Док останавливает мою попытку подойти к ним.

Двое круглых, одетых в синие дутые куртки полицейских на меня не реагируют. Они доходят до своей машины, достают пирожки и начинают их есть. Точнее, жрать.

– Слушай, скоро косичку будем тебе завязывать. – Док пытается сменить тему и рукой проходится по Командирской голове.

– Ага! Только попробуйте. – Начинается привычная перепалка между ними.

Я складываю вещи в багажник. И тут понимаю, что на козырьке забыла фонарь.

Залезаю, чтобы его забрать, и застываю. Над спящим субботним городом постепенно начинает всходить солнце. Нежно-розовые оттенки окрашивают горизонт. А в открытой карете скорой помощи сидит беременная женщина и смотрит в одну точку. Полицейские дожирают свои пирожки.

Мать и сын

– Вы дверь ломаете, мы с Косым через окно по лестнице, – прорычала рация. Командир надел каску и полез по трехколенке, приставленной к стене дома, в окно третьего этажа.

Мы с Доком в это время ломаем «хулиганом» с кувалдой дверь в небольшом кирпичном доме на севере Москвы.

Рядом с нами стоят двое молодых людей. Один постоянно крутит в руках свой Vertu с небольшими рубинами. Он то стоит рядом с нами, то убегает на улицу. Второй ходит по лестничной клетке и набирает, набирает номер телефона. На том конце только длинные гудки.

– Долго она не выходит на связь?

– Около получаса. У нас брат неделю назад погиб. Я только сегодня вышел на работу. С ней всё время сидел. Она вроде нормальная уже была. – Мужчина без Vertu, молодой голубоглазый блондин в розовой рубашке, джинсах и мокасинах на голую ногу, еще и еще раз набирает номер телефона.

Пока вставляем «хулиган» между косяком и полотном двери, думаю: «Мокасины классные, новая коллекция Baldinini, надо будет Димке такие на день рождения подарить. Тьфу ты, блин!»

– Зачем ты ее там оставил одну?! – Мужчина с Vertu снова появляется рядом с нами и начинает вырывать телефон у своего брата. Он старше, на нем костюм от Prada: серый, добротный, с зауженными брюками.

Огромный бородатый врач реанимации начинает их растаскивать.

• Успокоились, оба! Какие лекарства есть в квартире? – Кажется, что он может просто перешибить двух тоненьких молодых людей своей огромной черной бородищей.

• Успокоительные какие-то. Феназепам, что ли. – Серый костюм оставляет брата, тот сползает по стенке и начинает тихо рыдать.

• Вошли в окно! На полу женщина! Пульс есть! – взрывается рация. И в этот момент дверь поддается, косяк ломается. Дверь отгибается, щелкает замок, полотно двери уходит в сторону.

Бородатый врач хватает аптечку и вбегает в квартиру. Мы летим за ним.

Огромная квартира где-то на Соколе. Отделанная по последнему слову моды. В коридоре белая кожаная мебель, с которой еще не сняли чехлы. На полу – натуральный ковер. На стенах – картины, написанные маслом. В таких квартирах хочется сразу снять боевку и сапоги пожарного или хотя бы попросить бахилы. Но это ощущение придет потом. Сейчас там, где-то в недрах этой роскоши, лежит женщина, которая выпила смертельную дозу лекарств. И до нее надо добраться.

Мы пробегаем коридор и несколько комнат, пока не оказываемся на кухне.

Женщина лет пятидесяти полулежит, прислонившись к дверце новенького кухонного гарнитура. Кажется, она просто дремлет.

– Пульс есть, но нитевидный, – старший обращается к врачу.

– Так! Разошлись все к такой-то матери, – врач пытается нащупать пульс. – Таз и воду. Живо! Промывать будем. И найдите пустые упаковки от таблеток: надо понять, чего она наелась.

Оба парня появляются в дверях кухни. Тот, что в мокасинах, издает протяжный вопль и начинает оседать по стенке. Хватаю его и подставляю табуретку. Поворачиваюсь и трясу за плечи того, что в костюме от Prada.

– Мне нужен таз и кувшин! – ору на него, чтобы привести хоть немного в себя. Он смотрит мимо меня. Его брат на табуретке начинает тихонько подвывать. Еще раз трясу и слегка бью по щеке старшего брата.

– Уведи брата и дай мне таз! – перехожу на ты.

Он смотрит на меня, кивает в сторону ванной:

– Там… – поднимает брата и уводит его в комнату.

Я беру таз из ванной и кувшин с полки на кухне, и мы начинаем промывать желудок женщине.

Через воронку ей в рот вливаем воду и вызываем рвотный рефлекс… литров пять – десять. После пары литров воды она начинает потихоньку оживать и вяло сопротивляться. Док держит ее. Реаниматолог что-то колет в вену после осмотра пустых пачек. Командир и я продолжаем промывать желудок.

Женщина начинает приходить в сознание. Молча смотрит на нас, и по щекам ее текут слезы.

– Ну, кризис миновал. Теперь давайте ее в скорую грузить. – Врач собирает свой инструмент. Женщина в сознании, но совсем без сил, даже не сопротивляется. Мы аккуратно кладем ее на волокуши и относим в карету скорой помощи.

Оба ее сына идут за нами. Старший, спохватившись, поднимает забытый на лестничной клетке Vertu.

Врач не пускает парней в карету скорой помощи – только говорит, в какую больницу повезут их мать. Они оба убегают обратно в квартиру, через несколько минут с собранными сумками уже садятся в новый «ауди» и газуют за каретой.

– Успели. – Косой собирает лестницу и улыбается.

– Всегда бы так, да? – Я убираю «хулигана» с кувалдой в машину.

Ребята нашли нас через месяц, их мать поправилась.

Веревка

Машина останавливается у пятого подъезда много-этажки где-то в районе Войковской. Мы выскакиваем из машины. Командир хватает бензорез, Рыжий – «хулигана» с кувалдой, Док – аптечку. Мы приехали раньше скорой. Вой ее сирены слышен вдалеке.

Я подбегаю к маленькой сухонькой бабушке. На вид ей далеко за восемьдесят. Одета в старое пальтишко и платочек в ромашку, в трясущихся руках маленький ридикюль.

– Дочка, не могу дверь открыть. Заперся на щеколду изнутри и молчит. Старый пень. А я как раз только из театра. Он же парализованный, не ходит. Ну как же он смог?!

– Как вас зовут?

– Мария Васильевна.

– Мария Васильевна, какой этаж?

– Седьмой.

– Так, не вариант. – Командир подходит ко мне. – Давайте к двери.

Мы поднимаемся на этаж. В лифте бабушка, я, Командир, бензорез, «хулиган» с кувалдой. Остальные бегут по лестнице.

Пока мы поднимаемся и Мария Васильевна показывает нам дверь, ребята успевают добежать.

Дверь деревянная, закрыта на замки изнутри.

– Так, «хулиган» с кувалдой, – командует старший.

«Хулиган» вставляем между полотном и откосом. Несколько ударов кувалдой по нему, резким движением на рычаг – дверь отлетает в сторону. Мы вбегаем в квартиру. Коридор. Куда дальше? Я и Док – в комнату, Командир и Рыжий – на кухню.

Нам с Доком повезло. Как в каком-то постановочном кадре: посередине комнаты стоит стул, а на люстре висит веревка. Она пустая.

А рядом со стулом лежит дедушка лет девяноста. У него парализованы ноги. Он пытается забраться на стул, чтобы пропустить голову в петлю.

В комнату вбегают Командир с Рыжим. Мы застываем на мгновение. Дедушка не замечает нашего появления, целенаправленно и упорно пытаясь забраться на стул.

– Отец, ну ты что, успокойся! – Док оживает первым, подходит к старику и аккуратно берет его за руку.

Тот никак не реагирует и продолжает свое занятие.

Командир, Рыжий и я подходим, берем его на руки и относим на кровать. Он не сопротивляется. Он просто молчит и смотрит на стул и веревку. Его жена, с которой они прожили вместе целую жизнь, стоит в дверях и плачет.

– Ваня, зачем же ты так? Дурак старый, с кем же я останусь?!

Я не помню, чем закончился этот вызов. Приехала скорая, позвонили в службу психологической помощи – думаю, всё по регламенту, как всегда. Я помню только девяностолетнего старичка, спокойно лежащего на кровати с открытыми глазами. Он молчит и смотрит в одну точку.

Больше мы их обоих не видели.

Что ведет людей к этой цели – уйти из жизни? Когда что-то случается: кто-то погибает из близких, несчастная любовь, смещение психики, – это еще можно предугадать. Но когда всё в порядке, в видимом порядке, – нормальная жизнь без серьезных потрясений, семья, достаток. Почему люди решают уйти? За десять лет работы я не нашла ответа. Но поняла, что именно такие «тихие» самоубийства чаще всего удаются.

Если человек стоит на мосту и кричит, что он сейчас прыгнет, или по телефону экстренной службе говорит, что сейчас вскроет вены, – это болезнь, кайф или «показательное выступление».

Но если человек действительно решил уйти, он сделает это тихо. Не привлекая внимания к себе, чтобы ему не мешали.

Часто мы не знаем людей, с которыми живем под одной крышей. И даже не догадываемся о том аде, который творится у них в душе.