Читать книгу Изгиб грани - - Страница 6

Утро седьмого дня встретило меня солнцем, обильной росой и отличным настроением. Ничего не предвещало неожиданностей, однако вскоре события стали развиваться с головокружительной быстротой.

Вернувшись с реки, я замер в дверях, увидев дедов, чинно сидящих за столом в шёлковых красных рубахах. Они торжественно и строго смотрели на меня, из чего я сделал вывод, что они приготовили мне очередной сюрприз. Потоптавшись на пороге, я повесил полотенце на крючок и подошёл. Первым заговорил дед Семён:

– Антон, боле учить тебя нечему. Не обессудь, что дали мало, но отдали всё. Нынче особенный день. Тебе предстоит испытание, если хочешь – экзамен, третье посвящение. Прежде, чем уйти за кромку, нужно собрать себя воедино и стать защитником истины. Предстоит суровое состязание воли и инстинктов. Сегодня должен родиться Воин.

– Я готов.

– Знай, что четыре стихии тебя испытают: Земля, Огонь, Вода и Металл. Постигнешь их суть, и силой они тебя одарят. Сегодня ты Воином станешь, либо… погибнешь. Согласен, аль нет?

– Я же сказал и слов не меняю.

Дед Пахом прокашлялся, просморкался, долго заправлял штаны в сапоги и поправлял пояс, затем, не глядя на меня, глухо проговорил.

– Оденься потеплее, да, меч не забудь.

Не смотря на жару, старики накинули на плечи ватники, а я прихватил толстый свитер, который всегда беру в дальние поездки. Через четверть часа мы выступили. Впереди шагал дед Семён, за ним я, и последним выступал дед Пахом. А направились мы к той самой таинственной церковке со стороны заднего луга. Подойдя вплотную к зарослям, дед Семён обернулся и сказал:

– В прежние времена эти руины назывались храмом Николы Угодника, рядом, как водится, погост. Перед войной церковь разорили и забросили. Но чудом сохранился старинный фундамент, в котором сокрыт вход в подземелье. Страшные катаклизмы, нашествия и войны разоряли и уродовали нашу землю, но хранители упорно берегли и возрождали её. В незапамятные времена здесь на месте древнейшего святилища времён каменного века волхвы возвели капище Рода. И позже во все века здесь разные храмы стояли. Их разоряли то ары-кочевники, то арии Сельма, то киммерийцы Змея проклятого, то скифы именем Табити, богини жестокой своей. Готы, гунны, авары, хазары оставляли здесь пепелище. Но предки неизменно храм возрождали. Как ты наверно уже догадался, именно здесь место портала ушедших богов. Сами чудесные врата находятся глубоко под землёй в толще известняка, а ведущий к ним ход берёт начало в церковном подвале.

Дед Семён раздвинул кустарник и стал пробираться сквозь перепутанные колючие заросли. Я вздохнул и полез за ним. Тфу ж, твою дивизию в перекрёсток! Закрывая лицо исколотыми руками, я уже начал про себя сквернословить, когда за густым сплетением старого шиповника показалась замшелая каменная кладка и над ней выщербленная кирпичная стена с обсыпавшимися пятнами штукатурки.

Из-за кустарника послышалось хриплое ворчание деда Семёна. За толщей веток обнаружилась небольшая расчищенная площадка с низкой, но      глубокой полукруглой нишей в основании фундамента. В глубине проёма едва различались ржавые створки, вросшие снизу в землю, покрытую травой и сопревшими слежавшимися листьями. Дед кивнул мне на дверцу и протянул неизвестно откуда взявшуюся лопату. Я быстро освободил дверь от земли и мусора и уступил место деду Семёну. Немного повозившись со старым кованым запором, он с натужным скрипом отворил дверцы. Из темноты пахнуло гнилью и затхлым воздухом подземелья. Сзади просунулся дед Пахом и протянул нам факелы с набалдашниками из густо пропитанной смолой и воском пакли, набитой в большие жестяные банки. Оглянувшись, я увидел, что у него за плечами мешок со связкой подобных факелов. Не желая лезть в чужой монастырь со своим уставом, я пожал плечами, убирая в карман фонарик, и чиркнул зажигалкой.

Разгоревшиеся факелы давали немного света, и глаза не сразу привыкли к полумраку. Я то и дело спотыкался о густо покрывающий пол кирпичный мусор, зато деды вели себя, как рыбы в воде. Они уверенно двинулись вдоль стены, и через несколько шагов свернули налево. В полумраке мы остановились напротив заваленного разным хламом неглубокого проёма. Раскидав кучу досок, какой-то рвани, трухлявой жести и битого кирпича, мы освободили заложенный досками узкий проход, грубо проломленный в старинной кирпичной кладке. Сразу же за проломом обнаружилась небольшая площадка, от которой вниз вела выщербленная каменная лестница.

Пока я соображал, что к чему, дед Семён начал спускаться. Вслед за ним ускользнули отсветы факела, и гулкую тишину нарушили удаляющиеся шаги. Сзади топтался дед Пахом, и моя тень от его факела нетерпеливо заметалась по стенам и ступеням. Я передёрнул плечами, вспомнив свой вещий сон, и осторожно ступил на усыпанную мелкой каменной крошкой и пылью лестницу, слыша за спиной одобрительное сопенье деда Пахома.

Лестница плавно закручивалась влево и через полторы сотни ступеней закончилась небольшим квадратным тамбуром, в стене которого темнела дверь с крупными ржавыми клёпками. Дед Семён долго возился с запором, и дверь, слегка пискнув, отворилась внутрь, открыв взору вырубленную в известняке сводчатую катакомбу с ровными стенами и полом со следами ржавчины от протечек воды. Плавно загибаясь налево, примерно через сотню метров ход вывел нас к третьей позеленевшей от времени высокой, метра в четыре двери, сделанной из меди или бронзы. Дед Семён с кряхтеньем надавил плечом на тяжеленную створку, которая, тихо вздохнув, медленно отворилась внутрь. Дед немного задержался в проёме и вместе с факелом исчез в непроницаемой темноте. Я шагнул за ним, а шедший последним дед Пахом медленно и беззвучно закрыл дверь.

В неверном свете я не сразу разглядел просторный зал со сводчатым потолком и выложенным ровными плитами полом. В каждой из четырёх стен на уровне пола темнели высокие полукруглые ниши, а в центре зала тускло поблёскивал чернотой огромный куб высотой метров шесть. К нему примыкали полуразрушенные грубые каменные лестницы.

Пока я с открытым ртом глазел на куб из моего сна, деды вставили четыре горящих факела в скобы, после чего мерцающий свет чуток разогнал темноту по углам.

– Раздевайся, Антон Владимирович. Скидывай всю одежонку до нитки, – дыша паром, проговорил дед Семён.

Сложив одежду на ступеньки, я встал голяком рядом с дедом Пахомом, и, поёживаясь от холода, всем нутром чувствуя, что вот-вот попаду в большую переделку. Тем временем дед Семён, забрался на верхнюю грань куба, и, подняв вверх свой корявый посох, медленно, но громко произнёс:

– Именем Неба и Земли, во имя Истины и Справедливости, прошу мировые Стихии принять Избранного Небом, ставшего на путь испытания.

Затем стоящий рядом дед Пахом легонько втолкнул меня в первую нишу. Сначала ничего не произошло, и я уже хотел выбираться из каменного мешка, как в следующий миг утратил опору под ногами. Пол потерял твёрдость, и словно трясина начал меня засасывать. Я взмахнул руками в надежде зацепиться за стены, но не достал! Вопль застрял у меня в глотке, когда надо мной сомкнулась поверхность. Холодная земля сдавила, не позволяя кричать, шевелиться и дышать. Меня охватила паника и жуткий страх, а секундой позже я увидел ухмыляющуюся смерть. Перед глазами мгновенно побежала вся моя прожитая и непрожитая жизнь. Меня потрясла и возмутила вопиющая несправедливость, и, если бы мог, я заорал бы в костлявое лицо: «Мне нечего стыдиться или о чём-то жалеть. Я грешник, но прожил не зря, и счастлив, что многие вспомнят обо мне и помянут добрым словом». В голове начался перезвон, и я уже приготовился к жестокому мигу, когда с удивлением понял, что продолжаю свободно дышать и, что земля не такая уж холодная, а скорее мягкая и приятная. Доброта и покой разлились по всему телу, умиротворяя меня и уравновешивая. Раздался негромкий тягучий звук гонга, я очнулся и обнаружил себя стоящим в той же нише лицом к стене.

Я нашёл в себе силы обернуться и сделать несколько шагов вон из коварного углубления. Однако передохнуть мне не довелось. Дед Пахом потянул меня за руку и потащил к следующей нише. В голове клубился туман. Я шёл, как сомнамбула, ничего не соображая, и ещё не оправившись от собственных похорон и воскресения.

Увидев вторую нишу, я слабо упёрся, и деду пришлось втолкнуть меня в каменный карман. Я уже открыл рот, чтобы попросить его больше так не делать, когда меня со всех сторон охватило пламя. Волосы встали дыбом, затрещали и вспыхнули, кожа пошла пузырями и обуглилась. Страшная боль скрючила тело. Я заорал во всю мочь и полной грудью хватанул огонь, который опалил меня изнутри и сжёг бронхи. Я потёк словно кусок воска, и перед последней секундой жизни завопил выплёвывая из горла кровавую пену и сажу: «Великий Боже, Творец всего сущего! За что мне всё это! Я не убивал и не велел убивать. Я не отнимал чужого хлеба. Я не обездолил ни одного человека. Я всю жизнь помогал и спасал». И вдруг боль отступила, и пламя стало ласково щекотать бока. Второй раз низким басом загудел гонг.

В состоянии безумной прострации меня вытянули из ниши огня, поволокли дальше и засунули в третью нишу, в которой на меня обрушился нескончаемый поток воды. Потеряв последние силы в пенном водовороте, я попытался схватить последний глоток воздуха. Но вокруг колыхался лишь мрачная пучина, и моё растерзанное тело растворилось, обнажив голую душу. И опять безглазая смерть вынырнула из тёмно-зелёной водяной толщи и, покачивая огромной косой, встала напротив. Я смотрел на костлявую гостью, искренне удивляясь, что же она хочет у меня отхватить своим инструментом, коль я уже и так распался на молекулы. И тогда я рассмеялся смерти в лицо. Как можно бояться краткого мига умирания, когда позади целая жизнь, а впереди вечность. Удивлённая смерть покрутила безносой башкой, и, подхватив чёрный саван и косу, растворилась в толще посветлевшей тёплой воды, которая, смущённо извинившись за беспокойство, обняла моё тело и нежно погладила по животу и голове. Третий раз я услышал затухающую вибрацию гонга.

С прокушенными до крови губами и побелевшими от кошмара глазами, в плачевном состоянии я оказался в четвёртой нише и сразу же почувствовал на руках и ногах тяжёлые оковы. В звенящей темноте где-то впереди раздался шелест рассекаемого сталью воздуха. Двигаться невозможно, а увернуться нельзя. Близкий свист летящего клинка, и сильнейшая боль пронзила левую руку. Я почувствовал, что из раны, развалившей руку от плеча до локтя, хлестанула кровь. После секунды тишины, наполненной ударами моего сердца и скрежетом зубов, опять послышался свист быстрой стали, и струя крови ударила из просечённой ноги. И тогда во мне проснулась холодная ярость. Собрав все силы, я разорвал оковы и бросился грудью на невидимого врага. И, когда жестокий клинок, вылетев из темноты, коснулся моей груди, между ним и отчаянно бьющимся сердцем оказался только маленький серебряный крестик, ставший непреодолимым препятствием для смертельного острия. Затем с весёлым шелестом на окровавленный металл упал мой меч Баалат и разрубил его пополам. Тут же у меня заложило уши от ультразвука, который, понижаясь, перешёл в свист, потом – визг, затем в торжествующий вой, опустился до низкого рёва, и потерялся в вибрациях инфразвука. В четвёртый раз загудел гонг, и громкий и властный голос произнёс: «Достоен!».

И тут я окончательно выпал из времени, а затем увидел продолжение прошлого сна.

…Я стоял на берегу широкой реки. Всё вокруг: текущую воду, струящийся воздух, шевелящуюся траву наполняла всепроникающая сила. Я буквально купался в пространстве торжествующей жизни, переполнившей всё моё существо.

Стоящая на одном колене девушка по-прежнему лила воду из кувшина в реку, и этому потоку не было конца. Я удивился такой странности, но когда она посмотрела на меня и улыбнулась, мимолётное сомнение исчезло и уступило место восторгу. Меня буквально сразили её красота, изящество и грация. Это была идеальная женщина. От избытка чувств я крепко зажмурился.

Открыв глаза, я бросил взгляд вдаль и увидел, что густой туман за рекой озаряют разноцветные всполохи. Оттуда раздавался едва слышный шум, а ветер доносил сернистый запах.

Я знал, что мой путь лежит именно туда в тревожную даль, но между ней и мной текла река. В поисках переправы я вгляделся в течение и понял, что меж берегов струится вовсе не вода, а время, несущее в своей толще бесконечное число событий и мириады людских душ.

Прелестная девушка, проследив направление моего взгляда, нахмурилась, пожала плечами, а потом улыбнулась и продолжила своё вечное занятие…

Я вынырнул из раскачивающейся темноты оттого, что разглядел в центре мрака светлое пятно, с каждой секундой разгорающееся всё сильнее. Продираясь в сторону света, я сначала почувствовал под собой землю, а затем услышал тихий разговор. И хотя моё измученное тело представляло собой сплошной слиток свинца, я понял, что мне уже больше не грозит очередное расчленение. Спустя мгновенье ко мне вернулись чувства и способность соображать.

Разлепив глаза, я понял, что лежу на траве, и полуденное солнце палит мне лицо. Не чувствуя рук и ног, я не мог поправить свалившиеся на лоб мокрые волосы, а всех моих возможностей хватило лишь на то, чтобы чуть повернуть голову и скосить глаза в сторону собеседников.

Разговаривали оба деда, рядом с которыми стояла и внимательно их слушала стройная молодая девушка, одетая в лёгкое светло-голубое платье, подол которого шевелил тёплый ветерок, открывая стройные загорелые ноги изумительной формы.

Мой взгляд непроизвольно скользнул вверх. Всё остальное у неё в полной мере соответствовало ногам, а светлые, густые слегка вьющиеся волосы прикрывали длинную шею и волной спускались между лопаток.

С каждой секундой ко мне возвращались силы. Я уже почти пришёл в себя и, приподнявшись на локоть, осмотрелся. Мою одежду составляли только джинсы, а к мокрому телу прилипли травинки и кирпичная крошка.

Собеседники вдруг замолкли и разом повернулись ко мне. Выражения лиц дедов в полной мере отражали их мысли и переживания. Но, сказать по правде, тогда я видел толькоодно лицо, которое меня настолько потрясло, что я опять опустился на землю. Это была девушка из моего сна!

Первым заговорил дед Пахом, усы и борода которого задорно встопорщились в широкой улыбке:

– Ну, паря, ты и жох. Не поспел воскреснуть, как вборзе девичьи ножки углядывать. Видать, дюжий ты елоха, Антошка, в сладких делах. Хи-хи-хи. Котяра. Хи-хи-хи.

– Дедушка Пахом, замолчи сейчас же, – воскликнула девушка, – вечно ты, что-нибудь непристойное ляпнешь. Легче сквозь землю провалиться со стыда! – Она смотрела на меня огромными синими глазищами, заливаясь лёгким румянцем, и одновременно растягивая губки в бесподобной улыбке.

– Да, ён и всамделе токо што оттедова, с подземли. Почитай с тово свету. Ха-ха-ха. Ну, уморила.

Дед Семён решительно двумя руками отстранил брата и девушку, подошёл ко мне, опустился на одно колено и пронзительно вгляделся в мои глаза. Что он там увидел, не знаю, но его взгляд потеплел и повлажнел.

– Добро. Кажись, цел и здоров. И даже более того. С возвращением, Антон. Воин.

Я, действительно, уже полностью пришёл в себя и чувствовал необычный прилив сил. Не желая выглядеть идиотом, валяясь у ног прекрасной девушки, я вскочил на ноги, но как-то не рассчитал, и подъём получился с высоким подскоком. Приземлившись, я ударил ногами в землю, и мне показалось, что вроде подо мной что-то грохнуло. Ё-моё! Я замер и удивлённо посмотрел на дедов. Те были торжественно спокойны, а девушка с интересом разглядывала меня через голову деда Пахома.

Дед Семён поскрёб бороду и сказал:

– Привыкай к новому обмену веществ, к новой энергетике и новой мощности организма. Теперь ты стал намного сильнее.

– Лишь бы стал умнее, – тихо проворчал в усы дед Пахом.

– Ладно, разберёмся, – я пошевелил плечами и туда-сюда покрутил корпусом. Непривычно мощное тело слушалось меня словно боевая машина. Я пригладил пятернёй копну перепутавшихся волос, обулся, отряхнулся и натянул лежащую рядом смятую рубашку.

Приводя себя в порядок, я поглядывал на девушку и на дедов. В голове попеременно крутились два вопроса: кто она такая и, как деды смогли вытащить меня из-под земли. Я спросил о втором, но дед Пахом замахал руками, а дед Семён буркнул: «Потом». Тогда, взяв под локотки, я развернул их к девушке, и, широко раскрыв глаза и дурашливо растягивая слова, проговорил:

– Ой, деды, спасайте снова! Скажите кто эта красавица? Умоляю, поспешите, а то помру от любопытства. А вы виноваты будете.

Дед Семён улыбнулся, а дед Пахом аккуратно освободился, подошёл к смущённой девушке, взял её за руку и подвёл ко мне.

– Вот, дорогой Антон свет Владимирович, жалуй внучку нашу любимую Лену-Елену. Родители евойные в Москве проживають, где и ена науки постигаеть в каком-то юнивере. Короче – студиозус. У нас гостеваеть почесть десять дён. Ономнясь ещё до тебя припорхнула, стрекоза.

Я обалдел. Оказывается, всё время, пока я жил у дедов, рядом находилась молодая и поразительно красивая девушка, а я, ни ухом, ни рылом. Да, ещё и голяком тут ходил. Стыд и позор тебе, Антон, совсем ты нюх потерял!

Дед Пахом продолжал:

– Не ломай головушку. Ленка живёть в соседнем доме, ён тоже наш родовой.

Ага. Так вот, оказывается, откуда чистота и порядок в горнице, ягодный морс и румяные пирожки.

– Здравствуйте, Антон Владимирович. Я не виновата, что не представилась раньше. Деды не велели. Сказали, так надо, поскольку могу помешать, – она протянула руку и доверчиво посмотрела мне в глаза, – отдыхаю на родине предков. Я будущий историк. В университете каникулы, и я решила отправиться сюда. Места здешние мне по душе, и я обычно у дедов отдыхаю от городского хаоса.

– Здравствуйте. Но для начала, просто, Антон. Владимирович отменяется. И обязательно, на «ты». Не такой уж я и старый. А мы здесь с дедами…

– Я в курсе, – сказала она с лёгкой улыбкой, – Всю неделю я потихоньку наблюдала за вами… за тобой. (Представляю, чего она насмотрелась). И поразилась вашей… твоей силе и воле. А сегодня, когда деды вас… тебя вытащили из подземелья, я страшно испугалась, увидев безжизненное тело. Но они всё объяснили. Вы… ты молодец. Поздравляю.

Я откровенно любовался красотой этой умной и стройной девушки, с мечтательным выражением лица и потихоньку глупел. Но, кажется, надо что-то ответить:

– Честно говоря, я не очень представляю, с чем меня все поздравляют. Я абсолютный профан в делах, которыми занимаются старики, и, скажу честно, до сих пор меня не покидает чувство, что всё происходящее со мной сон или бред. Будто какой-то фильм смотрю. Вот сейчас выключат проектор, и останется только пустой белый экран.

Елена улыбнулась, привычным движением руки поправила растрёпанные ветром волосы, вздохнула и просто сказала:

– Пойдёмте домой. Я вас покормлю. И потом надо обязательно отдохнуть, а то деды совсем… тебя замучили. – Она оглянулась на стоящих поодаль и о чём-то спорящих дедов и позвала: – Дедушка Семё-ён, дедушка Пахо-ом. Обедать. Другой раз звать не буду.

Она быстро пошла вперёд, а я, глядя ей вслед, дождался дедов и под их конвоем направился к дому. Возле колодца деды помогли мне смыть следы подземного приключения. Я переоделся в чистое и шагнул на крыльцо. Но, войдя в горницу, я опять попал впросак. Как обычно, я толкнул плечом дверь, и… она сорвалась с петель, с грохотом отлетев внутрь.

– Тихо, ты, бугай. Ну, прям, волот какой-то. Напрочь дом разнесёшь, – проворчал дед Пахом, протолкнул меня внутрь горницы, а сам вместе с дедом Семёном вернул дверь на место. Я замер посреди комнаты, боясь пошевелиться, как бы ещё чего не сломать. Дед Пахом продолжил возиться с дверью, а дед Семён подошёл ко мне и сказал.

– Антон, ты не смущайся, привыкнешь и научишься владеть собой. Давай прямо сейчас кое-что подправим. Слушай внимательно. Мысленно сосредоточься, огляди себя изнутри, найди изменения, соразмерь свои новые возможности и усилием воли сделай поправки. – Он поставил табурет посреди горницы и продолжил: – Присядь, закрой глаза, открой внутренний взор и действуй.

Я сосредоточился на внутреннем пространстве и сразу «увидел», что три нижних энергетических центра увеличились стократно. Между ними пульсировали мощные потоки энергии, а вверх и на периферию веером уходили лишь тоненькие коллатерали. Вот оно что! Ага, понятно. Так, распределим нагрузку по вертикали, сбалансируем центральный контур и перенаправим энергию к органам. Теперь хорошо. Я открыл глаза и увидел довольную физиономию деда Семёна.

– Молодец. Сразу сообразил. Только учти, если обернуть процесс, можно вызвать значительное увеличение мышечной мощности. Но это пока опасно, поскольку кости и связки ещё не приспособились к новому состоянию. Перестроятся через сутки. А если сейчас их сильно нагрузить, то мышцы их попросту разорвут и порвутся сами.

Пока дед Семён занимался со мной, а дед Пахом приколачивал дверь, Елена, что-то тихонько напевая, споро накрывала стол. Глядя на них, я разомлел до невозможности от приятного ощущения покоя. На подоконнике в большом глиняном кувшине стояла охапка свежих полевых цветов и лукошко ягод, а в доме витал какой-то новый приятный запах. Я жмурился и взволнованно крутил головой. Но моё благодушное настроение, как всегда невпопад, нарушил дед Пахом, закончивший ремонт двери, подсевший рядом и зашептавший мне на ухо:

– К энтому тож притерписси. Не дивись, што теперича иной раз будешь зетить, то, что досель не узетивал, слышать, что не слыхивал, чуять, что не чуял.

Когда мимо прошла Елена, я догадался, что именно она источник чудесного букета запахов, состоящего тонкого французского парфюма, полевых цветов, ягод, хлеба и ещё чего-то особенного. А озорной дед Пахом между тем продолжал нашёптывать мне на ухо:

– А, право, Антошка, Ленка тебе по ндраву пришлась. Аль, нет? Молчишь. Стало быть, по ндраву. Да, не тушуйся. Ена девка ладная. Древнего роду. Умница. И понимаеть суть слов «хочу», «могу» и «должна».

– Я не…

– Замолчь. Я не требую вено и не тяну под венец. Запомни. Воин силён не только плечами и головой. Силу возвышаеть любовь к женщине, али к родичам, али к родине, али к всевышнему. Ты умный должон соображать, магнит не может иметь един полюс, и, как его ни ломай, завсегда будут два. Вот и в жизни муж – един из полюсов, а жена – завсегда иной, и друг без дружки невозможно. Как кудряво выражается Семён, сила завсегда струится меж плюсом и минусом. Победителей без любви не бываеть. Разумей сие. А Ленка тут ни при чём. Дело в принципе. Вижу, душа твоя подранена и остужена недобрыми жёнами. Сие плохо и можеть в пути шибко повредить. Однако не тужи, жизнь всё управит.

Пока мы шептались с дедом Пахомом, Елена начала разливать по мискам ароматный борщ. И тут у меня в голове что-то перемкнуло. Сказать, что я почувствовал зверский голод – ничего не сказать. Я был готов сожрать еду вместе с ложкой и миской. Еле скрывая нетерпенье, я набросился на угощение и в несколько приёмов уничтожил целый чугунок борща, каравай хлеба, жареную курицу и гору гречневой каши с маслом. Я понимал, что выгляжу со стороны безобразно, но ничего не мог поделать. Сидящие рядышком деды, склонив головы, потихоньку скребли миски ложками, с сочувствием поглядывая на меня. Елена сидела на другом краю стола, потягивала чай с вареньем и тоже грустно смотрела на аттракцион невиданной прожорливости. Но самым ужасное, что, уничтожив всё съестное, я, жутко смущаясь от своей неумеренности, поблагодарил хозяев и поспешно вышел из-за стола таким же голодным!

Во дворе на лёгком ветерке меня вдруг передёрнуло от озноба. Со мной явно что-то происходило, и по телу прокатывались волны сильной дрожи. Не на шутку встревоженный неприятными симптомами я не находил никаких логичных объяснений своему состоянию. От необъяснимой злости на самого себя мне вдруг остро захотелось побыть одному. Сойдя с крыльца, я быстрым шагом направился к реке, сел на краю кручи и стиснул зубы, едва сдерживая сильнейший озноб.

– Кхе-кхе, – раздалось сзади осторожное покашливание. Я обернулся. Рядом стоял дед Семён. Он смотрел вдаль на зелёный простор, как всегда опираясь двумя руками на свой посох-корягу. Не поворачивая головы, он негромко произнёс:

– Напрасно расстраиваешься. Сейчас в тебе начались внутренние перемены на генном уровне. Сначала резко увеличилась активность нервной системы, вызвав изменение сердечно-сосудистого обеспечения. Следом ускорился обмен веществ, и температура тела повысилась минимум до 39 градусов. Организм глубоко перестраивается, пока не уравновесится на качественно более высоком уровне. Это очень ответственный момент. Сейчас тебе нужна дополнительная масса, а потому ешь столько, сколько организм требует. Это неудобство ненадолго. Максимум на пару дней. А мы с братом сделаем всё возможное и даже невозможное, чтобы помочь тебе. Поверь.

– Верю, – я успокоился, не переставая при этом стучать зубами.

– Хорошо. Посиди. Подыши. Или пойди, искупнись, – он махнул рукой в сторону реки, повернулся и зашагал к дому.

А почему бы и нет. Я по тропинке сбежал к реке, разделся догола и бросился в течение. Озноб сразу прошёл. Вода словно обняла меня. Я не шевелился, лёжа на поверхности, и река тихо качала меня в своих струях. Я физически ощущал поддержку и помощь воды. Более того, я чувствовал, как через кожу она глубоко проникла внутрь и, слившись с моей собственной влагой, энергично вмешалась в меняющиеся функции. Ощущая во всём организме от макушки до пяток вибрацию и щекотку, я едва сдержался от смеха. Примерно через полчаса выйдя из реки совершенно обновлённым, я уселся на вросшее в песок большое серое бревно, попытался осмыслить своё новое состояние.

Чтобы просохнуть и немного согреться, я развёл костерок из сухого плавника, лежащего кучей неподалёку. Как большинству людей, мне всегда нравился живой огонь, но сегодня, он, действительно, оказался живым. Я осторожно протянул руки к пламени, а оно вдруг прильнуло к ним. Тихонько, будто играя, огонь коснулся пальцев, затем шаловливо проскользнул вверх по рукам. Не опалив ни одного волоска и, покрыв кожу светящимся слоем, он защекотал шею и плечи и, наконец, растёкся по всему телу. Я потрясённо смотрел на свои светящиеся руки и ноги, чувствуя всем телом, как энергия огня наполняет меня теплом и силой. Заворожённый зрелищем, я не сразу сообразил, что исчезло мучительное чувство голода. А, поняв это, я догадался, что мой изменённый организм теперь умеет усваивать энергию прямо из огня в чистом виде.

Вдоволь наигравшись со своими новыми способностями, вполне удовлетворённый я вернулся домой на закате. На завалинке у крыльца рядком сидели оба деда и Елена и о чём-то оживлённо говорили. Собеседники разом обернулись, метнули в меня три взгляда, и каждый разглядел то, что хотел. Затем они дружно пригласили меня присоединиться к прерванной беседе.

– Седай, Антон.

– Любопытно твоё мнение.

– У нас тут диспут о мистике и науке.

Я обвёл взглядом этих добрых и милых людей и откровенно ответил:

– Боюсь, что по этому поводу я пока своего мнения не имею, поскольку сегодня из меня сделали такой салат, что я уже толком не вижу реальных отличий между магией и религией, наукой и мистикой. Дедушка Семён, не хмурься, я не в смысле обиды или упрёка. Просто, я сам стал ходячим парадоксом, и пока не могу с этим разобраться. Дайте время.

– Ты не прав, Антон. Возможно, ты единственный нормальный человек на земле. По большому счёту, все мы ежедневно меняемся, но, к сожалению, не в лучшую сторону. Человек со временем изнашивается, набирается пороков и, в конце концов, ухудшается физически и духовно. С тобой произошло обратное, и по воле высших сил ты получил возможность стать гармоничным.

– Хватит вам, деды, тоску нагонять, – вмешалась Елена, – лучше я вам спою.

Лёгкое эхо от задушевной песни взбудоражило закатный вечер. Зачарованный чистым девичьим голосом, я растворился в звуке. Многолетний ледок в моей душе начал стремительно таять, и щемящая благодать растеклась в груди. Я замер, боясь спугнуть состояние. Песня закончилась, но я продолжал сидеть неподвижно с закрытыми глазами.

– Што? Худо тебе? – дед Пахом затряс меня за плечо.

– Хорошо, очень хорошо. Спасибо, Леночка, ты мне очень помогла, – я неожиданно для самого себя взял её руку и нежно поцеловал. Случайно встретившись с ней взглядом, я почувствовал тёплую ответную волну. От избытка впечатлений и событий у меня слегка закружилась голова, и я понял, если не отдохну, то свалюсь. Подавляя в себе слабость, я вяло проговорил:

– Пойду-ка я на сеновал. Что-то устал.

– На асети возьми обе ватолы, стели посерёдке, там сухая осока, сам намедни косил, – прокряхтел дед Пахом и махнул рукой в сторону сарая.

– Спокойной ночи.

Я взял пару грубых одеял и полез по шаткой лестнице на сеновал. Бросив взгляд сверху, я увидел, что деды разошлись, а Елена, слегка склонив голову, неподвижно сидит на скамейке.

В эту ночь я спал глубоко, словно провалившись в чернильницу, а проснулся оттого, что меня трясли и тащили за ногу.

– Э-эй. Вставай, лежебока. Ужо полдень, брашнить пора. Не вакульничай, ведь очнулся, поди. Да, вставай же, раскудрит тя через коромысло! – дед Пахом не на шутку рассердился и, громко ворча и ругаясь, спустился с лестницы.

Я с хрустом потянулся и с воплем «Спасайся, кто может!» сиганул вниз. Бродящие по двору куры с истошным кудахтаньем брызнули в разные стороны, домашний кот, громко мявкнув, серой молнией метнулся в сарай, а дед Пахом подпрыгнул на месте.

– Тьфу, ты, нечистая сила! Рази можно так стращать старика?

Я подхватил деда под мышки и от избытка чувств и силы подбросил его высоко над головой. Он заверещал, а я осторожно поймал его и бережно поставил на ноги. Но почему-то всё равно дед Пахом ушёл очень сердитым, громко ругаясь и размахивая руками.

– Башила! Вибжа стоеросовая! Жишка бебенная! Дадон воблый!

После всех процедур и купания я хорошенько простирнул в реке изгвазданную за эти дни одежду, затем направился к дому. Развесив во дворе мокрые шмотки, я поднялся на крыльцо, и, наклонив голову, зашёл в горницу.

В безлюдном доме я сел за накрытый стол, огляделся, пожал плечами и уничтожил всю еду до последней крошки. Заглянув с сожалением в пустые чугунки и миски, я вышел во двор. Всё было, как всегда, но слишком уж тихо. Словно всё повымерло, даже куры куда-то подевались. Я не на шутку встревожился и уже начал прикидывать, куда в первую очередь отправиться на поиски пропавшего «населения», когда со стороны луга услышал знакомую песенку.

Елена шла по тропинке с полным лукошком ягод и с цветочным венком на голове. Коварное солнце незаметно насквозь просвечивало её ситцевое платьице, оттеняя соблазнительные ножки прелестницы. А наклеенный на нос зелёный лист придавал ей неподражаемое обаяние. Неожиданно увидев меня, она прервала пение, остановилась и тревожно завертела головой.

– Что случилось, Антон?

– Это я хотел спросить. Где народ? Куда все запропали?

– Деды, что ли? Так у них сегодня хозяйственный день. Отправились за пенсией, за покупками и по разным прочим делам.

Я облегчённо вздохнул и проворчал:

– Тоже мне, аборигены. Не могли, что ли, заранее сказать?

– Спать, вы изволите долго, сударь. Да, деда Пахома горазды обижать. Да, в реке сидите полдня.

– Каюсь. Сдаюсь. Осознал. Кругом виноват. Не велите казнить. Велите пригласить на чай.

– Велю. Извольте, – не моргнув глазом, ответила она.

Я церемонно подставил локоть, а она, гордо подняв голову, взяла меня под руку, но не выдержала, прыснула в кулачок и со смехом побежала к дому. Нахально подглядывая, как она умывается у медной ендовы, я протянул ей полотенце, мы рассмеялись и вбежали в горницу.

Плотоядно облизываясь, я сел к пустому столу и принялся откровенно вертеть в руках ложку. Елена, посмеиваясь, извлекла откуда-то из недр печки большое блюдо с пирогами. Я с досадой хмыкнул, ну, надо же, как хитро припрятала. Потом она принесла с ледника молоко. Весело болтая, мы перекусили. Я опять слопал всю еду, и, дожёвывая последний пирожок, увидел мимолётную улыбку и немного грустный и понимающий взгляд девушки. Помогая Елене убирать посуду, я несколько раз специально дотрагивался до её руки, и каждый раз по всему телу пробегала тёплая волна, оставляющая ощущение лёгкого опьянения. Приведя стол в порядок, мы вышли из дома и потихоньку двинулись в сторону околицы.

– От дедов я кое-что знаю о твоих приключениях. Не буду обманывать, всё происходящее не очень-то вяжется с моими представлениями о действительности. Но факт вещь упрямая. Вы… то есть ты – Избранный и впереди у тебя путь. От бабушки я часто слышала рассказ об Избранном, о его борьбе с силами зла и опасном путешествии за кромку, но думала, что это красивая сказка, а вчера деды подробно рассказали о месте сил и о твоём посвящении. Я всю ночь думала об этом и до сих пор не могу прийти в себя. Деды сказали, что вы собираетесь активировать портал, и у меня огромная просьба. Как будущий историк, я хочу увидеть всё собственными глазами. Вы… ты не против, если я буду рядом. В смысле… тоесть… я не…

– Я согласен во всех смыслах. Мне с тобой легко и спокойно, и, кажется, наша встреча не случайна. Странное ощущение, будто я нашёл, то, что когда-то потерял.

– Наверно я поступаю глупо, но скажу, что чувствую. Знаешь, Антон, я тоже не могу избавиться от мысли, что знаю тебя всю жизнь и даже до неё. Все мои предки отсюда родом, но давно обосновались в Москве. Что касается меня, то я люблю путешествия и спортивные танцы, много читаю, много мечтаю. Замужем не была. Хотя в этом смысле проблем нет.

– Ну, а я…

– Я кое-что слышала, дед рассказывал…

Оживлённо болтая, мы вышли на крутой берег Дона, и, потеряв счёт времени, так увлеклись разговором, что вернулись домой только под вечер.

Судя по голосам, доносящимся из избы, деды хлопотали по хозяйству. Мы не стали их отвлекать, уселись на завалинку и продолжили шептаться. Немного погодя с крыльца спустился дед Пахом и, демонстративно глядя в другую сторону, ворчливо позвал:

– Досталь ужо балакать. Ступайте в избу.

– Да рано ещё.

– Вот так завсегда, никакого почтения к старческим сединам. Тока и знають, что хулюганничать, да деда Пахома стращать да мучить.

– Дедушка Пахом, ну, прости паршивца.

– Ладно, уж. Пошли, юнаки, Семён кличеть.

За освещённым свечами столом сидел дед Семён в своих неизменных очках и разглядывал бумаги.

– Присаживайтесь, пора делом заняться.

Я уселся справа от деда Семёна, дед Пахом напротив, а Елена, встав на табурет на колени и навалившись на столешницу, пристроилась слева.

Оказавшись за столом, я вдруг испытал жуткий приступ голода, скрутившего в комок внутренности. Я невольно сморщился, а секундой позже догадался, что сама по себе обстановка включила пищевые рефлексы. Тем более что после прогулки на воздухе мне и без того очень хотелось есть. Чтобы уменьшить спазмы, я прижался животом к краю стола, придвинувшись ближе к деду Семёну. Он поправил бумаги, поднял голову и хотел что-то сказать, но замер, с испугом глядя на меня. Примерно такое же выражение лица появилось у деда Пахома, а Елена распрямилась на табурете и, закрыв рот обеими руками, смотрела на меня широко распахнутыми глазами.

Не понимая причину переполоха, я недоумённо завертел головой, пока не сообразил, что происходит. Видимо подсознательное желание утолить голод мой изменённый организм воспринял как команду и пополнил энергию новым способом. И, когда я слишком близко придвинулся к подсвечнику, огонь от свечей незаметно растёкся по моему плечу и далее по всему телу. Оказывается, я сидел за столом, весь облитый тонким слоем пламени, а народ в это время сходил с ума от страха. Пока я соображал, что к чему, все три свечи за какие-то секунды выгорели до основания, свечение прекратилось, и мои друзья перевели дыхание.

Я пожал плечами, смущённо улыбнулся и, как бы извиняясь, развёл руки в стороны, но при этом почувствовал исходящую от друзей волну отчуждения. Пряча глаза, дед Пахом суетливо поменял свечи. Елена искоса посматривала на меня. Дед Семён сурово молчал, уткнувшись в стол, и хмурился, а потом отодвинул подсвечник подальше и охрипшим голосом произнёс:

– Ты…так больше не делай… Я настаиваю…

– Дедушка Семён, ты зря сердишься. Я ведь тут не причём. Это реакция организма на голод. Я, действительно, нестерпимо хотел есть. Теперь не хочу.

Дед Семён, широко раскрыв глаза, слегка приподнялся и хлопнул себя рукой по лбу. Затем тихо ругнулся. Ещё раз хлопнул. И опять громко обругал себя:

– Как же я, старый дурень, забыл про твоё состояние? Тебя ж много кормить надобно. Срочно несите на стол…

Я успокоил разволновавшегося старика:

– Не нужно. Уже всё в порядке. Энергии трёх больших свечей вполне достаточно.

Лучше бы я этого не говорил. Елена сочувственно посмотрела на меня, как на умалишённого или на пищевого извращенца. Я опустил глаза, покраснел и придвинулся к бумагам деда Семёна. А он строго оглядел всех, погрозил пальцем Елене и уже спокойно произнёс:

– Всё. Проехали. Смотрите сюда.

На столе лежали две схемы. Одна моя, другая неизвестная. Дед Семён взял вторую и сказал:

– Это план подземных ходов. Первая катакомба ведёт к залу Четырёх Стихий. Вот тут и тут боковые ответвления оканчиваются тупиками. Со слов нашего деда мы знаем, что ключи находятся где-то рядом с порталом. Но где? Мы не ведаем. Нужно искать.

Я внимательно пригляделся к схеме. Что-то она мне напоминала, и я стал размышлять вслух:

– Смотрите, все ходы, расположенные вокруг центрального зала, явно загибаются направо. Это почти законченная свастика – древнейший знак солнца.

– Похоже, – проскрипел дед Семён, – только это человеческая символика, а небесные боги свастикой означали нашу спиральную галактику.

Я его рассеянно выслушал, поскрёб подбородок и, улавливая мимолётную мысль, продолжал задумчиво рассуждать:

– Галактика… Космос… Допустим… Катакомбы подходят к трём углам зала: вход и два тупика. Но в свастике четыре луча, и на схеме от наружного квадрата тоже отходят четыре линии. Значит должен быть четвёртый ход. Как известно, чаще всего выход в любом деле бывает напротив входа… В данном случае – в четвёртом углу. Ключи, вероятно, там.

– А ведь, верно! Ну, ты башка, Антошка! – дед Пахом даже вскочил, затем опять забрался на табурет и радостно произнёс: – Давай, давай, кумекай дальше!

Я перевёл дух, поднапряг извилины, выстраивая логическую цепочку, и в голове возникла и стала укрепляться определённая мысль:

– Очевидно, что хода в том углу нет, но должен быть. Значит, он спрятан и закрыт. Как его открыть? Рядом ниши Воды и Металла. Значит, для открытия хода потребуются вода и металл.

Тут уж облегчённо вздохнул и дед Семён.

– Браво! Антон, ты поистине Избранный. Уверен, что теперь нам удастся активировать портал. Отправляемся завтра на восходе солнца. Всем одеться потеплее. Антон, не забудь взять меч и всё, что считаешь необходимым для дальнего странствия. Встречаемся на рассвете в пять.

Деды склонились над схемой и о чём-то зашептались. Елена, улыбнувшись, тихонько погладила меня по руке, подарила улыбку и убежала к себе. Скрывая чувства и осторожничая, мы так и не успели выяснить отношения. Возможно, что теперь не выясним никогда. Я отлично понимал, что двумя ногами влез в чрезвычайно опасную авантюру, которая неизвестно чем закончится, и не желал рисковать судьбой Елены.

Раскрыв рюкзак, я вытащил хорошо обношенный кожаный офицерский ремень и присоединил его к своей экипировке, состоящей из камуфляжных штанов и куртки, прочных десантных башмаков и брезентовой шляпы-афганки. Удобные шлейки на ремне и портупея как нельзя лучше подходили для ношения меча. Но, прикрепив ножны с боку, я понял, что этот вариант не проходит. Длинный меч волочился по полу и путался под ногами. Подумав, я тремя прочными ремешками прикрепил ножны наискось к ремню и портупее, раз и навсегда определив мечу место у меня за спиной.

Затем я отложил новую тельняшку, флягу для воды, складной нож из твёрдой шведской стали, фонарик с сильными светодиодами, походный компас на шнурке, запечатанную пачку из десяти одноразовых зажигалок, портативную армейскую аптечку. Затем я достал герметичный пластиковый пенал с фотокамерой «Сони» и двумя запасными аккумуляторами, заряженными «до пробки». Немного подумав, я отказался от сигарет и фляжки со спиртом.

Приготовившись к предстоящему походу, я отправился на сеновал, прихватив обмотанные ремнём ножны, не рискуя накануне важного события оставить чудесное оружие без присмотра.

На мягком и душистом сене я долго ворочался, таращился в звёздное небо и не заметил, как задремал и увидел сон, вернее, его продолжение.

…Выйдя сухим из реки времени, я вгляделся в раскинувшееся от края до края пространство. Впереди за небольшой луговиной поднималось нагромождение скал, среди которых громоздилась высокая башня. К воротам гигантского сооружения вела мощёная дорога, извивающаяся между острых глыб и обломков. Мостовая привела меня к подножию высоченной громадины, сложенной из серых тёсаных глыб. Через распахнутые настежь огромные ворота виднелся такой же открытый створ выхода с другой стороны. Тоесть дорога проходила через башню насквозь и вела к виднеющемуся вдали пологому холму, озаряемому частыми вспышками.

На первый взгляд в башне не отмечалось ни малейшего движения. Но эта неподвижность оказалась обманчивой. Немного постояв перед воротами, я понял, что внутри всё-таки что-то происходит, и прислушался. Откуда-то сверху доносились разные звуки: приглушённое рычание, стоны, истерический смех, бурные аплодисменты и приветственные крики. Весьма заинтригованный, я уже собрался шагнуть внутрь башни, но тут над головой полыхнул разряд молнии, раздался громовой грохот, и сверху к подножию упал человек в блестящих одеждах. С его головы соскочила и покатилась золотая корона…

Я пробудился в начале пятого, когда чуть забрезжил рассвет. Не спеша собравшись, я поправил крепление меча и прицепил на ремень флягу с водой. Разложив имущество по карманам, я попрыгал на месте, убедившись, что снаряжение прилажено удобно.

Недолгие рассветные сумерки сменились ясным утром, полным птичьего гомона и росной свежести. Ровно в пять я стоял на тренировочной площадке, куда следом подтянулись деды и Елена. Деды критически осмотрели мои упакованные в походное снаряжение 197 сантиметров роста и центнер веса и одобрительно кивнули головами. Пошептавшись с дедами, Елена протянула мне квадратный кулон на прочном кожаном гайтане.

– Прими, Воин, оберег, – сказала она и поклонилась. Я думал, что она шутит, но нет, всё серьёзно.

– Бери, бери, – сказал дед Семён, – и не удивляйся, она сама только что узнала, что тоже хранительница. В нашем роду из поколения в поколение, от бабки к внучке передавался этот амулет. До сих пор она думала, что это старинное украшение, и вряд ли про него что-нибудь путное скажет. Но передала, значит, исполнила долг. Бери, в нём есть смысл.

Я поднёс к глазам и внимательно рассмотрел массивный квадратик из жёлтого металла, в трёх углах которого виднелись знакомые символы: глаз, рука и жезл с лучами, а в четвёртом углу – сквозное отверстие для шнурка. Немного повертев вещицу, я надел её на шею рядом с крестиком и компасом, улыбнулся и слегка поклонился Елене. Она сделала то же самое. Надо отдариться, а то нехорошо. Я достал из кармана плитку шоколада и протянул ей. Она засмеялась, притянула меня за плечи и чмокнула в щёку.

Рядом смущённо топтался дед Пахом, и, когда девушка отошла, протянул мне на ладони потёртый кожаный кошелёк с кнопкой, в котором оказались моток прочной лески с рыболовной снастью:

– Возьми гоманок и от меня. Много места не займёть, а в дальней дороге авось сгодится.

Я хотел возразить, но, посмотрев в глаза старика, кивнул головой и сунул кошелёк в нагрудный карман. Часы показывали пять пятнадцать. На востоке поднималось яркое летнее солнце.

– С богом. Пошли, – хрипло сказал дед Семён, первым направился в сторону старой церкви, и вся наша кампания потянулась следом.

Продравшись через заросли, мы отыскали в фундаменте ржавую дверцу, проникли внутрь и, освещая путь факелами, спустились в холодное подземелье. Через полчаса мы уже стояли в зале Четырёх Стихий.

Деды зажгли и закрепили в скобах факелы, кое-как осветившие обширное внутреннее пространство. Пока они занимались освещением, я направился в четвёртый, глухой угол зала. Вскоре ко мне присоединились все остальные, но ощупав и обнюхав каждый сантиметр поверхности, мы так не нашли и намёка на замаскированный проход. Перед нами возвышались ровные шероховатые стены, выложенные из больших плотно подогнанных каменных блоков разного размера.

После короткого совещания мы решили обследовать соседние ниши Воды и Металла, разделились на пары и тщательно осмотрели пол и стены. Безрезультатно. Деды терзали бороды и удручённо вздыхали, а Елена их тихонько успокаивала. Ситуация явно зашла в тупик.

И тогда меня будто что-то под руку толкнуло, и в голове промелькнула мысль. Я опустился на колени и ощупал поверхность пола в нише Воды. Вскоре моя догадка подтвердилась, в центре каменной плиты обнаружилось мелкое круглое углубление диаметром сантиметров тридцать. Я обвёл нишу взглядом. Ниша Воды. Вода!! Я вытянул из чехла фляжку, отвинтил крышку и начал медленно лить воду в найденное углубление. Рядом за моим плечом возбуждённо засопели деды. Вода заполнила углубление, затем тоненькой струйкой потекла по незаметному желобку через угол в соседнюю нишу Металла и исчезла у левой стенки.

Деды склонили факелы, а Елена всё время лезла под руку, пока я расчищал то место, где исчезла струйка воды. Вскоре от пыли и каменной крошки освободилось овальное отверстие, находящееся с краю напольной плиты.

В голове всё ещё лихорадочно крутились мысли, а интуиция уже подсказала решение. Я вытянул меч и осторожно вставил в отверстие. Клинок точно втиснулся в каменное ложе, как в ножны, и я медленно погрузил его в камень. Меч со скрипом продвинулся внутрь на четверть длины и во что-то упёрся. Я поднял голову и встретился глазами с горящим взглядом деда Семёна. Он кивнул головой, и я надавил на рукоять. Под напором меч немного углубился, и снизу послышался негромкий щелчок. В ту же секунду в углу зала раздался шорох, посыпалась пыль и два прямоугольных каменных блока медленно погрузились в пол, открыв тёмный проход, высотой чуть более метра. Я вытянул из камня меч, сполоснул водой из фляги и вложил в ножны. За моей спиной оживлённо загомонили деды, и восторженно захлопала в ладошки Елена.

– Уф-ф, – облегчённо вздохнул дед Пахом.

– Кажись, вышло, – прохрипел дед Семён.

– Ой, как там темно и страшно, – пропищала Елена.

Я вытянул из связки новый факел, запалил, отодвинул стариков и девушку и первым полез в открывшееся отверстие. За проходом начинался высокий сводчатый ход, вырубленный в сплошном известняке. Так же, как и три других, он медленно заворачивался по часовой стрелке.

Через сотню метров катакомба вывела нас в большой грот. Из подземного мрака мерцающий свет факелов высветил лежащую на полу идеально круглую базальтовую плиту диаметром метра полтора. Осторожно приблизившись к тёмному диску, я увидел на запылённой поверхности высеченное изображение: два квадрата, один в другом. Но здесь в полукругах внешнего квадрата стояли точки, а по периметру виднелись какие-то письмена.

Опять загадки, чтоб их! Я присел на камень, переводя дух. Подняв глаза, я увидел напротив дедов и Елену, с тревогой смотрящих на меня. Я криво улыбнулся:

– Всё в порядке.

Я поднялся и почувствовал, как камень едва заметно качнулся. В голове тут же промелькнула мысль, быстро превратившаяся в догадку. Я поднял энергетику на максимум и изо всех сил навалился на плиту, так что затрещали мышцы. В ушах от напряжения уже начали звенеть колокола, когда чёрный диск сдвинулся с места и сполз в сторону, открыв нашим взорам большое треугольное углубление, аккуратно вырезанное в такой же круглой плите, вмурованной в пол.

В свете факелов углубление поблёскивало гладкими поверхностями, а в его углах лежали три предмета изумительной красоты: широкий пластинчатый браслет, полукруглое нагрудное украшение-пектораль с изображением глаза и скипетр в виде булавы. Заворожённые зрелищем, мы едва дышали, глядя на находку и замерев в оцепенении. Выполненные в одном стиле артефакты блестели и переливались в мерцающем свете, и я точно знал, что ничего подобного мировая культура и история не знала.

Матовую тёмную поверхность чудесных предметов сплошь покрывали блестящие накладки из жёлто-зелёного, бело-голубого и серого металлов, соединившиеся в сложный орнамент. Подчиняясь догадке, я вытащил из ножен Баалат и увидел то же сочетание металлов и тот же неповторимый стиль. Великолепные артефакты выделялись на фоне чёрного камня, а мерцающий свет пробегал по ним загадочными отблесками. От понимания причастности к чему-то величественному всех нас охватила лихорадка возбуждения.

– Эт-то они, к-ключи, – стуча зубами, прохрипел дед Семён.

– От-т портал-ла, – заикаясь, проговорил дед Пахом.

– Какая красота, – прошептала Елена.

В сильном волнении я осторожно вынул необыкновенные предметы из углубления и передал своим спутникам. Ключи оказались довольно тяжёлыми, и мои друзья, опасаясь их уронить, замерли, тесно прижав их к себе. Поднатужившись, я с трудом задвинул каменный диск на место, а затем деды и Елена осторожно положили предметы на поверхность плиты.

Загадочные вещицы лежали на пыльном камне, и я не знал, с какого бока к ним подступиться. «Как же вы работаете? Где у вас кнопка? Что мне, вообще с вами делать?». Мысли роились в моей голове. Вопросы перепутывались с догадками и переплетались с ругательствами. Я по очереди вертел артефакты в руках, ковырял завитушки и надавливал разные выступы, не обращая внимания на охи, возмущённое кряхтенье и опасливые реплики стариков. В отличие от них, я не очень удивился, когда одна из накладок на браслете отодвинулась в сторону, открыв треугольное углубление. Треугольное. Тре-угольное. Угол!! Сегодня поистине был мой день. Сердце отчаянно забилось, когда я почувствовал, что нащупал алгоритм активации ключей.

Не секунды не сомневаясь, я сунул руку за пазуху, вынул амулет Елены, разглядел на нём уголок с изображением руки и вставил этим концом в углубление браслета. Раздался мелодичный щелчок и браслет начал медленно раскрываться, а на каждой из его 12 пластин появились красные светящиеся знаки. Через пару минут я отыскал углубление в узоре пекторали. В эту скважину я вставил уголок амулета с символом глаза, после чего кольцо пекторали раскрылось, на её поверхности внизу появился полукруглый ряд светящихся синих знаков, а в центре – изображение глаза, озарённое голубоватым светом. На скипетре скважина нашлась на ободке рукоятки. После того, как я вставил в неё уголок с соответствующим символом, артефакт вдвое удлинился, шаровидное оголовье скипетра провернулось и раскрылось в виде шестилепесткового лотоса. Внутри него засветились зелёным три шара, расположенные вокруг трёхгранного, испускающего жёлтый свет острия.