Читать книгу Пассатижи - - Страница 2

Зима нынче намела сугробы под Новый год. Навалила по самые крыши. Мужики бросали снег большими деревянными лопатами, прокладывая путь от крыльца до калитки.

По дорогам деревни надрывались трактора и на радость ребятне сгребали снег в огромные кучи. Ребятишки подравнивали их лопатами и катались с горок на санках и строили крепости.

Валентин Семенович смотрел на улицу через полузамерзшее окно, сидя за столом, пил некрепкий чай с пряниками. Его жизнь текла размеренно по-стариковски, напоминая о себе то радикулитом, то давлением. И это можно было перенести, но с недавних пор в его доме стал баловать домовой… По ночам! Посудой-то загремит, это еще ладно, а кровать качать начнет или топает возле неё, что изба ходуном ходит, это любой не выдержит. Валентин Семенович вставал, включал свет и ругался на домового, правда, вполголоса, чтобы соседку Михайловну, что жила за стеной и была чуть моложе его, не разбудить. Бывало, поругается, а потом нальет чашку супа, поставит на стол, положит рядом кусочек хлеба. Ешь! Ляжет спать. Домовой греметь и пугать перестает до следующей ночи. А то и на неделю притихнет.

Валентин Семенович его шибко не боялся, а вот соседка наслушается россказней, всю ночь свет не выключает и телевизор смотрит. Правда, под телевизор она больше спала. Благо дело сын со снохой ей импортный подарили. Он сам выключается. А старый-то по всей ночи алалыкал, свет мотал!

Раньше частенько к Семеновичу забегала. То с блинами зайдет, то пирогов настряпает, а бывало и с просьбой какой: снег там отбросить, дров поколоть. По хозяйству, в общем. Сам-то он не раз предлагал дверь в стене прорубить, чего, мол, вокруг-то бегать. Не соглашалась. На улицу, говорит, совсем перестанет выходить, а так хоть воздухом подышишь… Да и по деревне разговоры пойдут. У стариков свои причуды.

Семенович сам частенько заходил, в основном для разговора, а по праздникам наливочки яблочной стаканчик пропустить. Стаканчик, не больше. Печень не та…

Кто-то постучал в окно. Семенович слегка вздрогнул. Никак опять домовой. Нет, это Михайловна молока принесла, а в дом не заходит, боится. Она как-то сказала, что к ней всякая зараза прилипает. Не ровен час, домового к себе в дом припрет от Семеновича.

Молоко поставил   в холодильник. Холодильник-то старенький, на ножках еще, но надежный, сколько лет бесперебойно морозит. Только вот ножки передние шатаются, а починить – все руки не доходят. Приходится поддерживать, когда открываешь.

Семенович оделся, пошел к соседке в ограде дорожку от снега расчистить, а за одним и у себя. За работой и день закончился, совсем темно стало.

Зашел домой, прислушался. Тишина. Холодильник только гудит привычно, да за стенкой телевизор играет. Михайловна опять, наверное, спит. Сам включил телевизор, сел на диван: ох, спина, моя спина! На экране Якубович раздавал подарки, пробовал напитки, ерничал над игроками. Ведь старик уже, и как ему не надоест?..

И сам того – не замечая, заснул Семёнович. Да так крепко, что не услышал, как все передачи закончились. Проснулся от стука. Сам не понял: то ли показалось, то ли, правда, кто под полом загромыхал. Опять домовой! Ох, и зло взяло Семеновича, а его, если он спросонья – обойди стороной! И решил он под пол залезть, посмотреть, что за нечисть его по ночам будит, тревожится заставляет! До каких пор его какая-то бабкина сказка пугать будет? Прихватил с полки фонарик, открыл крышку, прислонил к холодильнику… И то ли её плечом задел, когда в подполье слазил, то ли ножки у холодильника совсем расхлябались, только она захлопнулась, а сверху холодильник загремел! Семенович попробовал открыться, но не смог. Он головой толкал, и спиной давил. Бесполезно. Так пыхтел он полчаса, пока не пристал. Прямо, как в гробу. Он даже представил, как найдут его не скоро, высохшего. Мороз по коже! Посветил фонариком, нет тут никакого домового! Вот жил, себе человек, жил и нашел свою смерть в картошках на зиму. Нет! Что он – не мужик, что ли?!

Между его и соседкиной квартирой под домом завалинка. Семенович решил раскопать её, пролезть к Михайловне в подполье, а там, на свободу выбраться! Копал долго, руками. Ногти все в кровь сбил. Фонарик к тому времени угас. В полной темноте перелез в соседское подполье. Пока искал выход, опрокинул на себя бак с известью. Потом окончательно заблудился…

***

Михайловна безмятежно похрапывала под какой-то полуночный фильм. Кот обмякшим телом лежал в неудобной позе у нее на подушке над головой. Нашел место. Кто-то сказал, что кошки на больное место ложатся и лечат. Вот она его и приучила. Голова-то к старости, как чугунка, на каждый бряк откликается.

Проснулась Михайловна от стука. Спросонок не поняла: в дверь стучатся или в окно. Поднялась, подумала немного. Кто в окно долбиться-то будет, через сугроб не перелезут.

Пошла к двери:

– Кто там?

А за дверью тишина, только чей-то голос, как из-под земли:

– Михайловна, открой…

Ну вот, дождалась! И к ней домовой пожаловал! Зря молоко Семеновичу таскала.

Кот подошел к дырке в подполье и замяукал, как-то жутко. Он летом так мяукал, когда рыбы объелся, его тошнило.

Соседка кинулась к двери, на ходу сгребла, не разбирая, одежду с вешалки. Хорошо, валенки на пороге стояли, на печку с вечера не забросила. Выскочила на улицу: куда бежать? К Семеновичу! Его домовой – пусть забирает обратно!

Забежала к соседу в ограду, ага, свет в окошке горит, значит, не спит. Сначала стучала в дверь, потом в окошко. Кричала Семеновичу громко, впричит. Где-то совсем недалеко завыла собака. Дуэт получился жуткий…

Мышкин – сосед через дорогу, выскочил на крыльцо в овечьем тулупе на голое тело, с ружьем. Когда-то он служил на границе, сколько времени прошло, а выучка осталась! Стоя на крыльце, он размахивал стволом и кричал что-то, вроде: «Руки в гору, морду в землю, завалю всех»! Собака выть перестала, а Михайловна нет. Старый погранец по-пластунски заполз к Семеновичу в ограду, но, разглядев в темноте Михайловну, понял, что это лишне.

– Что, помер? – наклонившись к уху Михайловны, спросил Мышкин.

Вид вооруженного человека, в трусах под распахнутым тулупом, как ни странно, заставил женщину успокоиться. И только в этот момент она поняла, что в доме Семеновича никого нет.

– Чего блажишь, Михайловна, Семенович, что ли помер?

– Доигрался твой Семенович с домовым.

– Может в больницу сбегать, врача привести?

– Какого врача, попа надо, попа!

– Значит, все-таки помер, – поник Мышкин.

– Да не помер он, домовой у него прижился, – крикнула она и, схватив Мышкина, потащила его к себе домой.

Мышкин не упирался, но и не торопился, надеясь разгадать таинственные действия Михайловны. Вероятность того, что соседка хлопнула стопку, другую – отпадала сразу, но вот вариант с помешательством, казался ему наиболее вероятным.

Но когда они вошли к ней в дом, и Михайловна включила свет, Мышкин понял, что сходит с ума и он… Посреди кухни из подполья торчал белый памятник, причем только бюст. Мало того, что он торчал, он еще и моргал глазами и похож был на Семеновича!

Мышкин и Михайловна замерли от неожиданности и страха. Первым пришел в себя Мышкин. Он метнул ружьём, как городошной битой, в «памятник». Оно пролетело в сантиметре над головой приведения. «Памятник» ойкнул и нырнул в подпол.

Ни старому погранцу, ни пожилой женщине не удалось закричать так, как им хотелось в эту минуту. Крик ужаса казался им шепотом… Мышкин, забыв, что дверь открывается наружу, рвал ручку на себя, Михайловна крестилась обеими руками. Не обращая на все это внимание, «памятник» медленно вылазил из подполья! Но только после того, как он вылез весь и произнес несколько слов из ненормативной лексики, характерных для данной ситуации, все наконец-то начали понимать, что произошло.

***

А утром вся троица сидела у Михайловны за столом, пила чай, ела пирожки с клубникой и решала: как лучше прорубить дверь от Семеновича к Михайловне…

А домовой сидел незаметно на шкафу и хвалил себя за то, что он так все хорошо придумал.