Читать книгу Дважды оглядываясь. Роман - - Страница 2

Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет.

– А нельзя ли попросить девушек повторить имена? – произнес Марк в воздух, не обращаясь ни к кому конкретно.

Та, что вошла первой, выглядит поигручей. Смотрит нагловато, не отводя взгляд, будто это она выбирает, а не ты. Явно напрашивается. Наверное, только зашла на смену. Зато вон та явно более испорченная. С ней не обломаешься. И грудь повыше, хорошая двоечка.

– Девочки, давайте покружимся, покружимся.

Они кружатся, расставив руки в стороны, чтобы не рухнуть на скользком ламинате с 15-сантиметровых платформ. Синхронность ни к чему, лучше бы поворачивались по очереди. Как рассмотреть восемь задниц сразу?

Одни поинтересней спереди, другие сзади. У второй справа, которая тоже в шорт-листе, платье с интересной спинкой. Хотелось бы рассмотреть еще пятую в лимонных велосипедках.

Еще раз? Хостес угадывает желание клиента по растерянному виду. На то она и хостес. Девушки, кружимся ещё раз, помедленнее!

Марк шутит про балет, но прерывность в голосе выдаёт волнение. Он откашливается, пытаясь обыграть неловкость.

После того как модели вновь повторили свои имена, их главная делает дирижёрский взмах пухлой ручкой с наращенными коралловым ногтями, и обнажённый караван медленно направляется к выходу. Как только последние плечи скрываются в проёме, хозяйка притворяет дверь и присаживается на диван рядом с Марком. Из коридора тут же доносится сюсюканье и заливистый ржач. Наверное, справиться с оцениванием легче, если превращаешь происходящее в игру.

– Ну что? – располагающе, почти по-приятельски, уточняет хостес. – Определились?

Наверняка, сама не раз так выходила к стенке перед клиентами. Какой у нее был псевдоним: Бэлла, Мерилин, Миа? Втерлась в доверие к хозяйке, села на кассу и стала пастушкой. Или сливала сплетни подруг? В таких местах проходишь неплохую школу жизни. Главное не увлечься и вовремя спрыгнуть с карусели.

– Пусть, ну, давайте, пусть будет первая, – произносит Марк, который начиная фразу еще не знал, чем ее закончит.

– Светленькая? Анжелика. Прекрасный выбор.

Хозяйка распахнула лежащий на алебастровом столике прейскурант в старомодной кожаной обложки, напоминающий затасканное меню в армянских кафе. «Могу предложить вам комплексную релакс-программку за 14 тысяч. Полтора часика. Совместный расслабляющий душ, клубничка или стоун по выбору, боди-массаж, веточка сакуры, имитация поз и эротический массаж до полного расслабления. Если останется время девушка сделает классику. Массаж строго без интима. Дополнения: фут массаж, встречные ласки, доминация…»

– Нет-нет, допников не надо, – со знанием дела остановил ее Марк. – А возможно ли: час с двумя расслаблениями?

Хозяйка захлопнула прейскурант как бы отбросив церемониал и начиная говорить по-деловому.

– Двойное расслабление есть только в двухчасовых программках. Иначе вы просто не успеете.

– Может, попробу…

Один из телефонов в ее руках замигал. Последнюю фразу она договаривала уже в трубку. «Буквально через 5 минуточек у меня комнатка освобождается. Да-да, наберу».

Максимум услуг за минимум денег – явно не в политике заведения. Но попытаться стоило.

Марк отсчитал три красненьких хабаровска и положил на рундтиш слева от дивана, на котором они сидели. Дивана слишком мягкого и низкого, как раз такого как надо, чтобы выглядеть именно так как ты себя здесь чувствуешь. Взять купюры из рук она суеверно отказалась (даже левой рукой). Верит в низкие энергии? На груди между «дряблых сестер» завалился золотой крест. Или этот жест был призван подчеркнуть, что происходящее здесь не ради денег, а вознагражденье – это лишь смиренное принятие благодарности и вынужденная необходимость. «Девушка принесёт вам сдачу. Пока располагайтесь. Комната вас устраивает? Вы остаётесь здесь».

– А нет ли комнаты с окном?

– Комнаты с окнами заняты. Здесь есть кондиционер – вам будет хорошо. Чай, кофе, спиртные напитки? Ах, да, я уже спрашивала.

Пахнущая куревом Анжелика, с совершенно иным выражением лица, без налёта заигрываний и милоты, появилась через 10 минут и за член отвела Марка в душ. По дороге он пытался посчитать, во сколько ему обошлось её промедление. Вряд ли стоит возмущаться, а то можно испортить и оставшееся время. И кто тогда потеряет больше?

Подушечки пальцев, едва касаясь скользили, по спине вниз. У щиколотки они делали острый U-разворот и снова отправлялись к шее. Приятно, что тут скажешь. Если бы она еще не спешила. Впрочем, сидя здесь сутками, сложно не застрять в автоматизмах. Сколько она обхаживает за день? Сколько здесь вообще комнат? Её дыхание, ох. Чем она это делает? Грудью, губами?

Тайки вылизывают языком каждую складку от мочки уха до мизинца, и само собой все, что встретилось по пути. Занятьеце не для брезгливых. Азия, хранят традиции. А здесь – получите всевдоевропейский гибрид-эрзац: вместо языка нос, вместо желания доставлять желания получать. За дополнительные 5к могут засунуть палец в зад и покрутить туда-сюда. Называется «урологический допник». А вместе с тем современная урология не рекомендует без нужды тревожить железу, особенно если она восполена.

– Переворачиваемся на спинку, – вкрадчиво шепчет она сиплым голосом.

«На спинку». Господи, да скажи, как все нормальные люди: на спину. Опять спешит.

Сквозь серую черноту Марк видел, как Анжелика собирает волосы в гульку, набирает из дозатора в ладошку массажное масло. Хотелось позадавать ей притворно-милые вопросы – откуда она приехала и как сюда попала? Но стоит развязать ей рот, как она прекратит сеанс, завалится рядом и будет трепаться все оставшееся время. Ну уж нет. Деньги – услуга. Потрепаться можно и в баре.

– Так хорошо? – мягко уточнилась Анжелика, прижимая его ступни к своей облитой маслом груди. Органы, которых у тебя нет, всегда привлекают. Эту мягкость ни с чем не спутать. Если ли бы я был женщиной, то только бы и делал, что с утра до вечера играл с собственной грудью.

Нигде во вселенной время не летит так быстро как в дрочильнях. Если бы можно было выбрать место и состояние, которые человек готов продлить навечно, словно растворившись в них, покидая пределы Солнечной системы в межгалактическом воянджере, то немалая доля мужчин Земли выбрала бы подобные места досуга и утех. Конечно, при условии, что девушек хотя бы раз в пять лет можно перевыбирать. Первую, при проходе сквозь кольца Сатурна. Вторую, на излёте девятой планеты, третью – в пределах досягаемости Альфа-центавры.

Надо подстраховаться: креонировать баб в жидком азоте ещё на Земле, набить ими хвостовой отсек, как в фильмах про интерстеллар-полёты, а дрон-помощник будет по команде размораживать их наподобие пиццы в микроволновке. В праздничные дни – можно по две. Меню в бортовом компьютере из 4317 женщин (62% – европейски, 31% – азиатски, 7% – иные), средний возраст 24 года (опыт важен), рубрикатор по темпераменту, стране происхождения, физическим параметрам, профилю образования (а как же разговорчики?), размеру ступни. В карточке – расшифровка генома, хроника половой жизни, информация о семье, увлечениях, навыкках, вредных привычках, бывших. Ох, феминисткам это не понравится (но фемок не берут в «Ноев ковчег», так что плевать). А потом пожалуйте в хвостовой отсек орбитального гарема, где вы можете растить сад, играть в аркады или стратегии (женщины не любят стратегий), пиздеть за жизнь, читать, плавать в плазменном бассейне, пить дженериковый десертный херес Педро Хименес, наслаждаться видом на равнодушный Млечный путь, тестировать арсенал бортовых секс-игрушек, сделать подсадку эко и завести ребёнка или же вновь заморозиться до следующей побудки, возможно, через пару сотен лет.

Жизнь скучна. Совершенно прекрасно, что часть эволюционного пути homo sapiens пролегала через тактильные эротические удовольствия. Когда-нибудь прогресс сотрёт их или заменит чем-то более искуссным вроде дизайнерской химии, которая заставит дофамин, серотонин, эндорфин и других ребяток послушно трепетать как кобра под дудочку индийского беде. Точнее нет, появится что-то ещё, следующий уровень сложности. Что-то в свете чего старые кайфы померкнут.

Марк попросил передать вибрирующий телефон. Мама. Кто же ещё звонит в такое время. Как чувствует. Он приподнялся на локтях и как можно естественнее произнёс: «Да-да, мама, привет! Алло!» И тут же пожалел, что поддался чувству вины. Анжелика перекатись на край кушетки и, прокатив пальчиком по многооборотному прецизионному переменному резистору, сделала магнитолу тише. Доносившийся из неё пустынно-саксофонный нью-эйдж накрыло одеялом.

– Сыночек, ты не спишь? Я что-то так переживаю. Плохой сон приснился. Я недолго. Ты будто уехал с этим твои приятелем дурным, нерусским. Тима, Дима, забыла имя. Уехал и письмо пришло. А там твои волосики в конверте. А самого письма нет. Такие как бы детские. И я звоню-звоню тебе, а голос не твой. Я же знаю твой голос. Ой, и я как испугалась. Думаю, пойду встречать. А там женщина чёрная стоит, по колена в земле, страшная. «Котята, котята», – говорит. И в руках коробку держит. А я боюсь заглянуть. Голос такой жуткий: «Котята, котята».

На края кушетки Анжелика без спроса закурила айкос. Серый дым как пыль смешался с черным воздухом в причудливый перистый крендель марокканской пепельницы. Той самой, что водила лабиринтами на кухне вместе с Темо, Филиппом и Никой. Тревожный голос матери разматывал ее узор. Марк не вслушивался в слова. Они длились, вибрировали, слабо сияли. Голос проникал сквозь него в эту комнату, в дыхание Анжелики, пошлый безжизненный светильник-каплю с треснутым стеклом, раскладной дерматиновый топчан. Как когда-то в детстве колыбельная матери наполняла его бесконечной, льющейся, магической добротой-амброзией, так сейчас её неразгаданные сны заражали ум волнительно-болезненные метаниями.

Марк отнёс трубку от уха. Короткая одноразовая простыня скомкалась. Китайцы режут их на раскройных станках под свой хоббитовский рост. Руки касались холодного дерматинового покрытия кушетки. Он ничего не чувствовал. Мысль, что до него тут потели сотни мужиков, не способствовала расслаблению.

В дверь постучали. «Анжелика, время!» На три минуты девушка ускорилась, но потом встала и засобиралась, извинившись, что Марк может продлиться или в противном случае будет штраф. «В следующий раз берите двухчасовую программку, чтобы всё успеть». Вот жопа, опоздала, весь сеанс тянула время, не желая пачкать руки, а теперь еще и напустила фальшивого сожаления.

Анжелика проверила телефон, накинула мятный шёлковый халатик с пучеглазым драконом на кармане и проминающей походкой в одноразовых марлевых шлепках повела гостя лабиринтом комнатушек к выходу.

Тысяча рублей сдачи ждала на столике. Завязывая шнурки, Марк по стоящей у входа обуви попытался составить собирательный образ гостя.

«Как вам девочка? Всё понравилось?»

Семь, нет, восемь пар. Да тут целая футбольная команда. Нью-бэлэнсы, стэлсон, лоэб.

Сказать ей, что эта сучка схалтурила? Сфера услуг так работать не должна. Платить и обламываться – это нехорошо, нехорошо и всё. Плохая карма.

«Ждём вас снова в гости, зовите друзей, телефон знаете».

***

Работа занимала 3/4 времени Марка, но менее 1/10 его мыслей. Всякий раз, когда он входил в персиковый подоблезлый особнячок в Басманном переулке (старая низко высотная Москва, спокойный исторический центр говорят дураки) где располагался злосчастный налоговый ФГУП, его плечевой пояс непроизвольно закрепощался, а зубы начинали покусывать внутреннюю сторону губ.

«Тебе надо свалить из этой гнилой дыры, иначе ты всё проебешь», – внушал ему Темо. – «Ты встал в ряд, который не едет!»

По истоптанным коридорным дорожкам перемещались менеджеры: с нижних этажей наверх в направлении начальства, – с папками в руках, обратно вниз – без папок. В названиях должностей на пластиковых кабинетных табличках так много слов, что при среднем темпе ходьбы до конца их не дочитать. Помощник руководителя аппарат первого заместителя генерального… оп, снова не успел!

Ряд и правда не ехал. Классическая карьерная ловушка: жаль бросить, нет сил продолжать.

«Марчелло, ты Кафка! У вас там шизоидные клерки в пиджаках с замусоленными рукавами ходят в туалет по стеночке набирать воды в чайник. И ты среди них, тык-тык-тык, ходишь там (он скорчил рожу и сделал калечный жест рукой). Ты осознай это! Нельзя торчать в госконторском болотце, и испытывать творческие муки. Ты инопланетянин! Это трагедия, конфликт…

– Хорошая стюардесса улыбается до конца.

Марк романтизировал своё будущее на госслужбе. Казалось, вот-вот что-то произойдёт. Ему предложат должность или выстрелит одно из старых знакомств, или? Или что? Уверуй, что имеешь – и обретешь.

– Бомжи сожгли дворницкую в доме первой жены. Я там храню зимнюю резину, – рассказывал Малик, один из немногих коллег с кем Марк худо-бедно общался.

Малик был натуральным чёрным татарином из Набережных Челнов. В 90-ые он стоял на Луже рядом с Чичваркиным, потом добывал алмазы в Мали и потерял там фаланги двух крайних пальцев на левой руке. Интересно, что у него там еще в трудовой.

– А как началось? Бухой бомж вскрыл дворницкую и умыкнул велик. Дворники решили разобраться. Нашли бомжа. Велик само собой продан. Ну, как быть? Восточную мудрость не вспомнили. Просто дали ему пизды.

Малик счищал снег с лобового стекла щеткой с отломанной рукояткой. Чтобы дотянуться до середины, ему приходилось ложиться животом на капот.

– Бомжи живут в хорошо организованном сообществе. Вертикально интегрированная, вот это вот все. Этот побитый кинул клич, они собрались и пошли мстить. Ты не представляешь, целая палестинская интифада! Камнями кидались, облаву провели! Вот, а на следующий день подожгли дворницкую! Приехало три пожарных расчёта! Хорошо успели! Я – мусульманин трижды перекрестился, что обошлось. Квартира у нее не застрахована! Жадная дура, а я ей говорил, даже деньги переводил. Мне их война стоила двух пар летней резины 22 радиуса, вот! На минуточку, 40 тысяч рублей…

– Поговори с ними по-человечьи, может, стащат чьи-то колеса тебе, – посоветовал Марк. – В качестве компенсации.

Малик раздосадовано бросил щетку в багажник.

В начале тебе кажется, что место, в котором ты находишься, – не такое уж убогое (в самом начале ты точно знаешь, какое оно, но мозг в отсутствие опыта и альтернатив блерит первое впечатление – прочь беспокойный рой! – и затем уже бактерии самоувещевания и надежды подъедают остатки).

Надежды – это иллюзии. Но требуется время, чтобы это понять.

А пока, пока ты видишь то, что хочешь: у тебя все будет не как у всех. И подтверждение тому, во-первых, – директор налогового департамент Храмов в хорошем трэвэлер-сьюте от Boggi, с МБА Лондонской школы экономики за плечами, костюме в принципе не таком уж и дорогом, особенно если брать на сейле, но все же. И который к тому же находится в начальной фазе возраста, характеризующегося стеканием лица и утолщением ногтевых пластин, а значит ещё может сделать карьерный рывок в топ-менеджмент международной компании с релокацией в Европу или основать собственный бизнес, какой-нибудь там консалтинговый бутик или центр НИР на подрядах. Во-вторых, восхищенно-завистливые разговоры о некоем Илье Матвееве, с которым ты лично не знаком (поскольку тот уволился до твоего прихода), удачно ротировавшемся в Аппарат Правительства замдиректора департамента, что открывает перед ним неплохой государственный трек. В-третьих, тесные личные контакты генерального с несколькими крупными коммерсами, их совместные полеты на Бурдж Халифу на бизнес-джетах, субботний пинг-понг в Барвихе с выездным поваром и хаммамом, наверняка что-то ещё, что в купе даёт тоненький фитилёк: однажды шеф может меня сосватать на неплохой позишн к одному из своих дружков. Эти щедрые, маслянистые свидетельства того, что даже здесь трансфертые лифты, карьерные каналы и хорды как-то бегают, да ещё и в те места, куда при прочих равных было б не попасть, а значит нужно отыскать точку входа, выждать момент, вставить гребенку в паз, и.

И вот ты ждешь, терпишь. Подсушиваешь тонкие усики тревоги: ах, да все будет нормально или «как-то будет».

Мнительный, нарциссический ум карьериста всецело подвержен гипертрофированной каузальной атрибуции с кучей ложных, им же достроенных взаимосвязей. В своих многоступенчатых, вышколенных годами рефлексиях он коварно избирателен, он смыкает два-три-пять-и-более удачных примеров сверхселективной выборки, в тонких местах добавляет костыли в виде классических аффирмаций «ты моложе», «ты умнее», «кто, если не ты», беспощадно ампутируя очевидно кричащие факты из десятков историй, закончившихся в аналогичных обстоятельствах буквальной неудачей, когда другие, такие как ты, либо увольнялись, либо к 40—45 сгнивали в проперженных, дерматиновых офисных креслах, прозябая в луже стаявших амбиций, хотя окончили МГУ, слыли «неплохими профильщиками в своём сегменте» и не начинали рвать когти из офиса за 5 мин до окончания рабочего дня или подпивали по кабинетам дешманского вискаря из «Магнолии» как, в частности, сотрудника отдела каммералок или административщики, или те же айти, которые вообще полдня едут на энергетиках, а в 17.30 дергают чеку на банке с ягой, еще до того, как вдавят клавишу power off с синим диодом на блоке питания компа, и привет!

– Марк, привет!

– Доброе утро, Ксения Михайловна.

И вот ты работаешь (как бы работаешь). Но рано или поздно возникает колкий вопрос: как долго стоит тянуть лямку, прежде чем начать рыпаться? Два года? Пять лет? Тут тебе никаких горизонтальных перемещений как в Японии. И никаких HR менеджеров по толерантности как в Норвегии. Ноги начинают гарцевать, в горле всплывает поплавок пресыщения, а чувство попадания в капкан безжалостно сжимает кольцо на мошонке. Этот вопрос как камушек в ботинке. Он трет и трет, чуть-по-чуть до мяса, до кровавой никогда не заживающей раны.

Механизмы фенотипической адаптации предустановлены в человеческих мозгах. Более того – они тяготеют к гомеостазу. Проще говоря, твой характер решает за тебя. Увы и ах, мозговые рецепторы заглушены под фактор риска. Миллиарды нейронов, эволюционно запрограммированных на самосохранение, вешают намордник: не рискуй. Отчего спрэд между более-менее адекватным осознанием ситуации (что ты застрял в конторе как енот в мусорном баке) и началом кататонических подёргиваний с желанием совершить перевалку в горшочек поудобнее, может занять чертовски много времени. А чертовски много времени – как бы это не звучало – это так долго, что твоё разочарование разъест и твой характер, и твои надежды, и твоё будущее, в котором мерцает ублажение эго от ожидаемой победы.

– Доброе утро, соболезную.

– Соболезную, понедельник. Доброе утро.

Непокой, ну что же я здесь прею, настигает волнами. Сначала холодная пенка щекочет пятки, ничего, даже приятно. Потом тревога бьет по ногам, заставляя на время терять баланс. Уже прокрадываются мыслишки. Но ничего, с собственными мыслями ты всегда справишься. Человек ловко выигрывает в игру, в которую играет. Тем более что за каждой волной следует долгий, усыпляющий откат. Это периоды, когда ты думаешь: у других тоже жопа, сейчас нет смысла дергаться. Или: ну, а куда я пойду?

И вдруг (херрракс!) волна бьет тебя по роже и сбивает с ног. Качественные изменения настолько явны, что игнорировать их невозможно. Ты узнаешь, что друзья зарабатывают больше тебя, кто-то замутил бизнес на стороне, вышел на маркетплейс или возит детали из Китая, или даже просто стал руководителеми коллектив. А кто-то вообще влез в закупки, настроил дела и уехал на Бали. А ты? Ты все ждешь повышения?

Твоя система установок вскипает и начинает беспорядочно ускоряться как арканоид. Шарик хаотично рикошетит по нейронам, создавая самый бредовые комбинации, как напуганный кот, запрыгнувший на пианино. На заднем фоне идёт массированная атака виртуальных шизоидных схем в стиле: что делать, что делать, вот если Боря К. уволится и Сергеича поставят на его место, то откроется ставка, и будет удобный повод переговорить с руководством и/или как только завершу проект, доложусь линейному руководителю и как бы намекну, что посматриваю по сторонам, а он точно передаст эту инфу наверх, а если нет, тогда уже увольняться, потому что найти работу параллельно это нереал.

На пике подобной комбинаторики, особенно если ты женат (а женам в силу наличия свободного времени и склонности сравнивать свою жизнь с жизнями подруг свойственно строить «наверстывающие планы», превосходящие возможности семьи, оказывая тем самым изнуряющее, нервно-психическое давление на партнеров), – нарыв может лопнуть, и скопившаяся с мозгах бормотуха из накопленных обид, усталости и эгоцентричных ожиданий-хотелок может быть атонально впрыснута в морду начальства высокого уровня при первой удобной возможности, скажем, после рядовой понедельничной планёрки в 10 утра или в ходе одного из личных докладов, часто крайне претенциозно и несоразмерно представленному поводу.

Естественной реакцией руководства на такого рода эскападу в лучшем случае становится попытка облагоразумить взбрыкнувшего сотрудника, пустив в ходе отеческую беседу под названием «сам через это прошёл» с ловкими сопутствующими попытками выяснить, какие карты у него на руках. Есть ли у этого взбаламученного психа твёрдый офер от другой компании? Или, возможно, трансгрессивному демаршу предшествовало одно из неудачных управленческих решений, ухудшивших его условия, или конфликт с коллегами?

Чаще всего, причина очевидна сразу. Сотрудник сам раздает фонтаном все, что налопатил в своей голове за годы бдений. А после того, как ножи оголены, кружить нет смысла: если ты не в конец отшнурившийся девиант, приходится вываливать все, что есть.

Переговорщики со стороны руководства понимающе кивают, отчерчивают в блокнотик, соединяют пальцы в иероглифы. Однако быстрых решений после подобных эксцессов никогда не следует. Вместо них образуются обещания подумать, еще раз вернуться к этому вопросу после ПМЭФ, посмотреть объективку и посоветоваться с кадрами. И все это сдобрено рахат-лукумной, поддерживающей улыбкой, похвалами в адрес сотрудника и высокой оценкой его работы и прочими социальными «поглаживаниям».

В общем-то, все страдают, это правда. Но как-то будет. Не столь быстро, как хотелось бы, не сразу, но непременно. А, может, ещё и лучше. Лучше? Ох, и правда, лучше – это ведь всегда лучше, чем как-то просто. Ну: хорошо, что поговорили. Смело, но правильно. Я вас услышал. Будем вместе думать. Вы не переживайте. Вы большой молодец, ваш опыт нужен компании.

Все это, конечно, реактивная реанималогия, чтобы снять криз, притушить аффект и выиграть время. Бунтарь отряхивается и идет зализывать раны, дабы прийти в себя, по праву считая, что совершил волевой поступок, а-ля рывок, обозначил проблему, и, при условии аккуратного поддавливания-сопровождения состоявшейся беседы, с ироничными ссылками на выдавленные из руководства обещания «подумать» в перспективе полугода, с чем чёрт ни шутит, может что-то да и вырулить.

Однако правда жизни такова, что подобные эскапады, вынося запрос сотрудника на поверхность, также создают обратный контур сопротивления. Когда сотрудник, притязает на то, что по каким-либо причинам не может быть немедленно ему дано, своим поведенческим ожиданием, принятой позой обиженного, создаёт такую патовую напряжённость, что способ ее разрешения часто один: унять амбициозного выскочку, указав ему место.

И вот теперь, когда раунд завершён, но вопрос с повышением не продвинулся, а лишь подвешен, возникает философский момент, «эффект выхода», выпадения, избавления от иллюзий. Длится он недолго. Но не прочувствовать его нельзя. Давящая на человека ото всюду реальность как бы отступает, разжимается, и в образовавшемся пузыре, обретя силы свободно шевелить конечностями, он может перегруппироваться, отсоединиться от закрепощающих его концепций и перевыбрать что-то для себя. Перевыбрать самого себя. Если же этот момент будет упущен, то отступившая реальность вновь сожмется, вдавив тебя назад в обшарпанное офисное кресло с рычажком регулировки наклона (для сна с задиранием ног на стол), демотивировав на долгие годы.

– Начнется бардак, ты про это? Старый аргумент: если не он, то кто? – дипломатично защищался Марк. – Надо пошерудить кочергой и найдутся люди. Сам же он научился в пути.

– Взрывы в Волгограде, рязанский сахар, Чечня, – это его учеба? – настаивал Максим, перекатывая карандаш из руки в руку.

– Горбачев мирно попукивал в своем Фонде. Ельцин доживал под защитой, Центр в Ёбурге имеет. Лужок, даже Лужок, тусовал на пасеке в Альпах. Почему ты считаешь, что с ним не пройдет?

Малик отстраненно наблюдал за перепалкой.

– В 90-ых пили много, да, но рефлексировали. Люди гадали о будущем, выбирали. Мы ждали Европу. Думали, мы как они. В нулевых мы почти стали как они! Мы путешествовали, учились в Европе, появилась современная российская культура (на которой, кстати, так и едем до сих пор). А что теперь? Полтора процента мирового ВВП меряется членом с хозяевами мировой финансовой систем, не имея под боком ни одного полноценного союзника. Турция? Иран? Даже хитрожопый Лукашенко сразу тю-тю, как только становится горячо!

– А Китай?! Индия покупает нефть выше «потолка».

Марку хотел сменить тему, кидая однозначные взгляды в сторону Малика, чтобы тот угомонил своего приятеля.

– Экономикой труднее заниматься, чем кромсанием карт. В экономике надо понимать. Тут если обосрался, то не скажешь – мы так и хотели, все идет по плану. Сейчас никто не хочет признавать, что всё началось не с Крыма, а с рокировочки. Мы сами упустили свой шанс, сами!

– Европа хоть когда-то была нашим другом? Нет! Мы проиграли «холодную войну», мы отстали, у нас депопуляция. Для них мы – Луна. Неосвоенная территория с ядерными ракетами по периметру.

– «На Темзе нету корешей».

Время на работе тянулось медленно как в санатории. Марк смотрел через окно на обшарпанную, кирпичную стену дома, пытаясь сосчитать, сколько кирпичных плашек умещается в рядок.

– Вчера у сестры жены чуть не повесился кот по имени Шон. Запрыгнул на стремянку и запутался в бечевках.

Малик травил свои байки. Он выдумывал их на ходу.

– Сестра вернулась домой, а котяра висит в мотке с высунутым языком. Весь вечер отпаивала зверя молоком с жирностью 15%, накапала валерьянки на когтеточку.

– Шон осознал, что дверь открыта.

– Рука с пузырьком валерьянки так дрожала, что, думал, кружку разобьет. Себе капает и коту, себе и коту. Говорит, вся жизнь перед глазами… А когда я шуруповертом руку пробил и не мог рубашку погладить, так она прикинулась, что голова болит, ой, даже не хочу.

***

На выходных решили выбраться за город. Обоим хотелось вменить обстановку и на время забыть о работе. Марк полистал интернет и остановился на Клязьме. На картинках были изображены деревянные домики скандинавского типа на фоне осеннего леса. Аня пожала плечами и согласилась.

Собирались наспех. В то холодное субботнее утро особенно хотелось спать. Перед выходом появилось ощущение, что никто не хочет ехать и из затеи выйдет одно мучение. Аня зачем-то поставила стирку и теперь ждала, пока достирает. Однако все успелось. Она проворно развесила белье и была готова раньше его. Стояла одетая в коридоре и слегка раздражённо смотрела, как он все никак не оденется. Марк нацепил обувь, когда вдруг вспомнил, что не положил провод от телефонной зарядки. А затем еще раз вернулся помазать лицо увлажняющим кремом и зачем-то полез в интернет. Аня закипала.

Автомобильный поток начал ускоряться только после того, как над головой прошумел многополосный МКАД. Сбоку проплыл один торговый молл, второй, какой-то рынок и на этом признаки наличия денег у местных жителей оборвались. За окном развернулось пустое, сомнабулическое Подмосковье. После густой столичной застройки обветренно-припыленные областные города-сателлиты смотрелись случайными, мало освоенными цивилизациями. Синие указатели с названиями деревень уводили в места, где разворачивался «белый обрыв». Так в детстве Марк представлял себе границу мира: белый фон и больше ничего.

Вдоль трассы потянулась бескрайняя промзона. По мере движения на фоне бетонной флоры грибовидными наростами медленно поднимались группы промышленных труб. Вытекающие из них свищи белого дыма подвисали в небе, как если бы сама Планета выпускала пар через ржавые, зловонные импланты.

Зимняя неподвижность приковывала. В городе коммунальщики не церемонятся со снегом. Снегоуборочные машины сгребают его с проезжей части на пешеходные тротуары, откуда потом дворники лопатами скидывают его обратно на дорогу, чтобы он разносился колесами машин и быстрее таял. В процессе перемещения с шоссе на тротуар и обратно снег превращается в чёрно-желтую рыхлую кашицу, которая затем твердеет и лежит у бордюров до поздней весны. Аня любила шутить, что городские власти тратятся на иллюминацию, чтобы отвлекать внимание людей от грязи под ногами.

Замелькали шашлычные и ночлежки. В городе рекламные вывески скромно горят, а в Подмосковье – они еще и мигают, чтобы приманивать дальнобоев. Гирлянды в витринах и на деревьях напоминали закарлючки, будто кто-то неаккуратно расписывал ручку, и ее след замер в свечении.

У каждой забегаловки стояло па парочке грузовиков. Значит народ есть. В одном журналистском расследовании Марк читал, как репортерша месяц прожила в придорожном трейлере-борделе на трассе Москва-Дон. Такие же страсти человеческие, как и везде, – любовь, деньги, описывала она тамошний быт. Проститутки выходили замуж за проезжих водил и уезжали вместе с ними в никуда. Ведущая с педагогическими интонациями комментировала, что девки с мозгами всегда пристроятся.

Однако есть и те, кто лезет в эту грязь не ради денег, а за плотским. Хотят, физики. Все лучше, чем 12-часовая смена за прилавком магазина. А некоторые верят, что среди тысяч пролетающих машин встретят единственную любовь и отправятся туда, где кончается радуга. Так уж устроен человек. Впереди всегда светлое будущее, а позади – черная тающая пирамидка, подплавленная с краев. Постепенно размягчаясь, она уходит вниз, превращаясь в лужу латексно-глянцевой слизи.

Марк прощелкал свой стандартный набор из двух радиостанций – Silver Rain, Культура. В утреннее время ни интересных передач, ни хорошей музыки. Кхх-кхх, самый большой в мире аэростат Федора Конюхова приземлился в Саратовской области, установив мировой… кххх… Госдума рассмотрит законопроект о запрете майнинга и оборота криптовалюты в России, кхх… Марк нежно убрал ноги Ани с торпеды и достал из бардачка сумку со старыми дисками. В приемнике зашипели барабанные щетки, с третьего такта проснулся саксофон.

Аня вздохнула. Она не выносила джаз в дороге. Ллойд звучал отменно. От его артикуляции Марка кинуло в пустые переулки наподобие тех, что располагаются с тыльной стороны небоскребов, с пожарными лестницами и мусорными контейнерами. Кхх… Правительство Венгрии решило селить мигрантов в грузовых контейнерах… Аня вернула на новости.

Дважды тормозили на заправках взять капучино. От кофеина разгулялся аппетит и почти всю мелкую еду, купленную с собой, умяли по дороге. Когда добрались до места, задние сидения были завалены обертками.

Доехали так быстро, что Аня не успела попроситься за руль. Ее так расстроил этот факт, что она заявила, что будет вести машину всю обратную дорогу.

Она по-хозяйски выгребла пустые упаковки из салона, проверив, не попалось ли среди них чего съестного. Марк отправился на ресепшн брать ключи.

Регистратура представляла из себя отдельно стоящее, костурбатое зданьеце-сторожку с полуразрушенным крыльцом. У входа курил поджарый мужичок, манерно выгнув спину как версальский придворный. Черная кожаная куртка была застёгнута на одну нижнюю пуговицу, задравшись выше пупка.

Внутри сидела немолодая мадам. Ее волосы были окрашены поверх седины в фиалковый цвет. Краска лежала так неравномерно, будто она сама втирала ее в волосы. На ее жилетке висела огромная как орден Ленина, старомодная брошь с местами выпавшими из нее стразами. Она так сильно оттягивала лацкан, что вместо титульного вензеля была видна лишь тыльная сторона с защелкой.

Стол администраторши был усеян стеклянными статуэтками как продают в Крыму на каждом повороте. Преобладали собачки. Ровными рядками они были выставлены на белоснежную салфетку носами к окну. Бытовое язычество глубоко сидит в русском характере, подумал Марк. Может быть, если похитить одну из фигурок, хозяйка навсегда потеряет покой.

В дальнем углу костром потрескивал маленький телевизор с трубочным экраном. Раритет. Тут же скотчем к книжной полке была примотана громоздкая рогатая антенна с поналепленными бумажными бабочками. На экране Киркоров тряс чёрной гривой, выпучив глаза. Его пиджак в драгоценной россыпи переливался как млечный путь. Удивительно, что при всех невероятных невротических кульбитах, которые тело певца проделывало на сцене, он умудрялся открыть рот и строить глазки барышням в первых рядах.

Ни сказав ни слова, администраторша взяла паспорт Марка и лягушачьими пальцами принялась перебирать заявки на размещение в бумажной картотеке. Она располагалась в аккуратном деревянном сундучке. Навык был отточен до совершенства – картонные карточки сами магнитились к подушечкам пальцев.

– Номер 102. Завтраки с 7.00 до 10.30. В день выезда ключи сдать не позже 12 часов дня. Не позже 12, иначе будет штраф. Если хотите баню – вот телефон, – интеллигентным тоном отчеканила управительница с фиолетовым хаиром и положила на стойку ключ с брелком из спортлото.

Марк поблагодарил ее и вышел.

Комната как будто отдавала сыростью. Однако, если чуть принюхаться, запах пропадал. И внутри, и в коридорах – все выглядело как в кукольном домике —бутафорское, сделанное для вида: картонная лампа, распечатанная картина, пластиковые фрукты в вазе.

– Да здравствует СССР, – сказала Аня, в точности прочитав его мысли, и как октябренок поднесла руку ко лбу. – Хоть бы шторы сменили, а то целые ковры на окнах. Это они так пахнут?

Она взяла край портьеры в руку и понюхала его. Нет, чистые!

Марк с разгона в обуви прыгнул на кровать. Она два раза жалобно проскрипела. Обернувшись, он ждал, что Аня прыгнет за ним вслед. Но она достала из сумки свой телефон и замерла с задумчивым лицом.

– Да с кем ты там пишешься? – возмутился он. – Тебя в последнее время не вытащить из телефона.

– Да так, – одернулась она. – Зафтычила в инст1. Прости. Во сколько ужин?

Ее телефон провибрировал ещё и ещё раз. Она не стала смотреть. Чтобы перевести тему с безразличным видом взялась разбирать сумки.

От скуки Марк глотнул вискаря и предложила рубануть в пинг-понг. На входе в корпус он заприметил кетлеровский стол. В детстве он неплохо играл. Перед домом было сооружено некое подобие теннисного столика – бетонная плита, водруженная на металлическую арматуру. В десяти метрах от стола пролегала дорожка, которая вела из дальних домов в универмаг. Местные алкаши называли ее – Великим шелковым путем. По ней всегда тянулся поток людей, что гарантировало дворовому теннису неиссякаемый приток зрителей. Ни дня не обходился без того, чтобы какой-нибудь прохожий не попросил ракету, чтобы вспомнить пару подач. Особенно это дело полюбляли алкаши, которым казалось, что руки помнят. Редко кто удивлял. Обычно «залетные» гасили в воздух, извинялись и уходили. Но встречались и исключения. Одним летом к пинг-понг плите прибился мужик, который преспокойно обыграл всех пацанов, включая тогдашнего чемпиона Виталика Мартыщенко по кличке Обезьяна. Мужик снимал майку, «чтобы не мешалась», прикуривал вонючие «Родоппи» и, по-борцовски сгорбив спину, показывал олимпийский класс. Подача и подкрутки, которые Марк от него перенял, не раз выручали его.

Мячик не держался на столе дольше трех-четырех ударов. Аня старалась не ошибаться, не любила проигрывать. Но ее подводил азарт. Душа требовала красивого очка. Когда мяч отскакивал повыше, она тушевала и всякий раз промахивалась. Шарик улетал в потолок и укатывался за горшки с вянущими кротонами и сансевиериями.

Марк в очередной раз нагнулся. И вдруг растеряно замер.

– У меня дежавю, – произнёс он, глядя в одну точку.

Аня смотрела на него без особого удивления. Она утерла рукавом лоб и тяжело дышала. Давай подавай!

Странное ощущение. Он положил ракетку на стол.

– У меня прямо сейчас дежавю, – повторил он. – Мне снилась эта сцена лет 6 или 7 назад.

– Что? Как я играю? – уточнила Аня и похлопала рукой по ракетке, снова показывая, что готова принимать. – Если тебе это снилось, то тебе должно быть известно, что в этой игре я победю.

– Тебя это не удивляет?

– Удивляет, – пожала она плечами. – Но я отношусь к этому проще. Подумаешь, глюк системы. Кстати, дежавю считается еще и признаком некоторых психических расстройств.

Они еще немного постучали и оставили затею. За ними заняла другая пара.

Воздух был совершенно не как в Москве. Прозрачный, вкусный, с ароматами хвойной смолы и коры. Не хватало термоса с чаем, чтобы пустить внутрь тепло. Они шли по освещенной тропинке к мангалам. Как сложно отложить дела и выбраться из города. Вечно кажется, что это зря потраченные ленивые выходные. Но стоит решиться, как миллион раз называешь себя дураком, что не выбрался раньше.

Если мне снился этот момент, значит этот сценарий неизбежен? И следовательно – я двигаюсь по судьбе, так? Или мне снилось множество вариантов будущего в разное время, у меня были и другие сны, и я попал лишь в один из них?

Аня не находила предмет разговора таким уж интересным.

– Хочешь сказать, все предопределено?

– Если да, то да. Каждый мой выбор и все события за годы не создали погрешности в линии моей жизни. Я пришел туда, куда должен был прийти. А это не только мои поступки, но и поступки других. То есть миллиарды обстоятельств с такой точностью и плотностью, которая позволила, например, нам с тобой познакомиться в клубе и оказаться здесь.

Аня потирала лоб, который чесался от шапки.

– Почему тогда дежавю проявилось сейчас? – резонно уточнила она. – Если жизнь движется по сценарию, то дежавю должно продолжаться непрерывно. Логично?

– Логично, – кивнул он. – Ты ведь не рассчитываешь, что у меня есть ответ? Может, есть какие-то контрольные точки? Я не знаю…

Завязался спор, что смотреть по ящику. Марк требовал оставить «Брат-2»: Бодров вместе с братом и Мэрилин варили раков на Брайтон Бич. Аня настаивала на мелодраме «Близость», с бывшей подружкой Леона Киллера и еще совсем зеленым Джудом Лоу. Мы этот фильм уже смотрели! – орал Марк, задрав руку с пультом от телевизора. А «Брата-2» ты что не смотрел!? Она щекотала его.

Марку позвонила мама. Воспользовавшись моментом, она выхватила пульт и переключила на свой канал. Ему совершенно не хотелось говорить с матерью. Он поставил телефон на беззвучку и сунул под одеяло, чтобы не испытывать угрызений.

– Не поговоришь с мамой? – удивилась Аня.

– Завтра. Переключай обратно!

– Нет!

Нужна особая обстановка, чтобы говорить с родителями. Лучше выбрать момент самому. Поделиться чем-то хорошим, немного послушать и быстро закончить. Иначе можно долго тонуть в объяснениях, почему у тебя такой голос, где ты, с кем и чего невесёлый.

Выиграв борьбу за фильм, Аня не насладилась победой. Она быстро провалилась в сон. Свежий воздух действовал как теплое молоко, успокаивал и усыплял. Мышцы ее глаз и рта расслабились. От дыхания трепыхалась прядь волос, Марк убрал ее наверх. Он пытался дышать с ней в такт. Ее вдохи и выдохи были короче. Он отставал, ждал, когда ритмы опять совпадут. И они совпадали. Так они расходились и сходились, пока они не дышали в унисон. Марк придвинулся ближе, чтобы вдыхать ее воздух. Она отдавала теплый сладковатый ветерок, который он втягивал и тут же возвращал.

Забавно, неделю назад она была ему противна, и вдруг он так отчетливо чувствует их связь. Влюбленность позволяет видеть человека без искажений, без шумов. Она собирает воедино обрывки наших отчаяний мечтаний и заполняет ими изнутри трещины нашего измученного эго. Внутренняя энергия перестаёт рассеиваться. Она копится в нас: мы наливаемся ею и благодаря ей растем как резиновый шар.

Проснулись легко. Загородная атмосфера дарила телу ощущение лёгкости. Энергии было столько, что хотелось кататься по кровати. Думали поспешить на завтрак, но поняли, что опоздали. Можно еще поваляться.

В утренней дремоте Марк слышал, как Аня входит в ванную и снова ложится. Даже с закрытыми глазами он угадывал, что она делает. Прошел ещё час, прежде чем она первой пританцовывая пошла в душ. Он скинул одеяло и клацнул телек. В гостиничных номерах руки тянутся к пульту. По первому крутили теннисный турнир. Ельцинский спорт. Малоизвестный хорват и немец добивали матчпоинт. У немца был невероятно хлесткий форхэнд с лассо как у Надаля, зато он мазал первую подачу.

Анин телефон завибрировал в ногах. Марк вытащил его и непроизвольно глянул на экран. Два сообщения от Snoopy. Конечно же, он знал пароль. «Жду не дождусь, когда мы вместе прыгнем в море». Марк нахмурился и не сразу догнал, о чем речь. Он крутанул переписку. Чат сплошняком состоял из смайликов и сердечек, «обнимаю», «мой хороший», «скучаю».

В висках застучало. Горло сцепил спазм. Он погасил экран и отбросил телефон в сторону. Лицо, шея и грудь вспыхнули. В голове рвалось, распадалось что-то похожее на тетрисные кубики, составленные в сложные фигуры. Неужели они спят? Этот тот, с кем она ужинала в Москве? Она все недели не вылезает из телефона

Прошло десять секунд. Пятнадцать секунд. В ванной комнате выключился душ. Она могла выйти в любую секунду. Она не любила вытираться. Все же он схватил телефон и с третьего раза набрал пароль, руки дрожали. Текст плыл в глазах. Взгляд выхватывал отдельные фразы, каскад фоток, тропические пейзажи, береговая линия, дорогой номер в отеле «Four Seasons Langkawi». Марк поднял глаза. Лангкави, Лангкави. Это вообще где? Малайзия? Селфи завернутого в полотенце худощавого парня лет 40 в солнечных очках. Марк не видел его раньше. Он отшвырнул телефон.

Так значит у нее есть любовник, и он зовет ее в Малайзию? Взгляд бегал с тенниса на душевую дверь. Он злился, что вышел из переписки слишком быстро. Пока она возится в душе, можно было еще прочитать. Взять в третий раз?

Он чувствовал спазм лицевых мышц. На лбу и скулах словно змеи шевелились жилки. Он отшвырнул одеяло и нервно задрыгал коленями. Попытался перестать, но не смог. И что? Как поступить? Сделать вид, что ничего не случилось? Попытаться вызнать?

Матчпоинт был доигран. Победу одержал хорват. Теннисисты пожали друг другу руки, поблагодарили судью и принялись раздавать автографы. Стеклянными глазами Марк пялил в стену мимо телеэкрана. Кажется, он прокусил нижнюю губу.

Дверь ванны распахнулась. Она вышла в двух полотенцах, на теле и вокруг головы и, не глядя, прошла к окну, где стояла её сумочка. Взяла что-то из косметики и шлепнулась в кресло, подпилить ноготь. Она подняла глаза и вздрогнула. Настолько ее испугал его вид.

– Что случилось, Марк? – спросила она с тревогой.

Марк отвернулся к окну. Он не успел подготовиться. И не хотелось показывать обиду, слабость, страх. Оба чувства сгущались в нем помимо воли.

– Что такое, Марк? – еще тише повторила она.

Он не знал, что говорить. Только промямлил: «Ничего». Голос был не его. По ее взгляду он понял, что выглядит страшно.

– Да ты себя видел? Ничего?!

Комната замерла. Диктор в телевизоре продолжал комментировать завершившийся матч. Марк остервенело тер ногой о простыню, на пятке мог остаться ожег.

– Я залез в твой телефон, – выдавил он.

Ногтем большего пальца руки он со всей силы давил в ладонь.

– Я… я увидел твою переписку… И мне не понравилось то, что я там увидел, – сказал он, пытаясь справиться с волнением.

Он перевел на нее взгляд и увидел, как она побелела. Её нога медленно опустилась на пол. Она нервно запахнулась в полотенце потуже.

Марк ждал, что она что-то произнесет. Но она тупо смотрела на него и ждала его дальнейших действий. Он встал и заходил по комнате взад-вперед.

– Я не знаю, зачем я так сделал… почему полез, – быстро заговорил он.

По ее лицу он понял, что не ошибся в догадках. Гнев постепенно раскручивался, давая силы говорить. Этот хрен шлёт тебе обнажённые фотки. Ты шлёшь ему сердечки… Что это, Аня?.. Я не понимаю… Бля, Аня, это предательство?

Он непроизвольно вскинул руки вверх. Аня в испуге дернулась. Она боится, что я ее ударю? Ее били до этого? Он застыл. Не знал, что говорить.

Вдруг она схватила свой телефон в руки и жалобно залепетала.

– Марк, да ты чего? Да ты чего? Что ты придумал? – скулила она. – Этот человек – партнёр в нашей компании. Он просто «хороший друг». Он просто раньше вылетел на корпоратив…

Только теперь до Марка дошло, что история про корпоратив в Азии и была прикрытием для поездки. Паззл сложился. Он перестал ходить как шакал в клетке и сел на кровать.

– А то, что он шлёт свои фотки, – продолжала Аня. – Ну, у него такая манера. Он странный. Он со многими так общается…

Марк не верил своим ушам. Столь наглой лжи он не ожидал. До этой секунды он не был уверен в ее измене. Но сейчас, когда она взвилась, все стало очевидно. Он тяжело дышал, его мутило.

– Откроешь переписку? Почитаем вместе? Если это просто дружба!

Он то орал, то переходил на шепот.

Она удалила чат. Марк запрокинул голову и нервно хохотал. Как? За одну секунду удалила чат? Когда ты успела? Ай, шустрая, ай опытная.

– Марк, пожалуйста, успокойся, хватит, – взмолилась она. – Между нами ничего не было и нет! Ну, флиртует он со мной, ну что тут поделать?

Ситуация стало абсурдной. Было противно смотреть, как сложив брови домиком и сделав детский голосок, она ломает комедию, доказывая, что ему показалось. Надо было закрыться с ее телефоном в туалете и прочитать все до конца, пока не сядет батарейка.

Она продолжала что-то говорить, но он не слышал. Он погрузился в мысли, как быть дальше, как же быть? Прошла, должно быть, минута. Аня забилась в кресло, повторяя, что никогда бы так не поступила.

– Зачем ты так со мной? Чего тебе не хватало? Мы живем вместе, спим вместе. Не довольна чем-то – так скажи! – метался он. – Что теперь делать? Что я должен делать, скажи мне!

– Марк, хороший мой, не говори так, не говори, пожалуйста, – шептала она в слезах. – У меня никого, кроме тебя… Я бы ни за что не смогла…

Это с ним она встречалась, когда поздно вернулась домой. Вот почему она там много сидела в телефоне. Выдумала историю про корпоратив и решила съездить к нему в Малайзию.

Марк было противно на нее смотреть. Он сидел на корточках у стены, обхватив голову руками.

– Если ты не хочешь – так сваливай! Собирай шмотки и сваливай! Зачем так поступать? – орал он.

– Марик, Маричка, все не так, я прошу тебя, – подхныкивала она. – Я люблю тебя! Клянусь!

Она подошла и протянула руки, чтобы обнять его. Он грубо откинул их. Находиться рядом было невозможно. Наспех надев штаны, свитер и схватив куртку, он хлопнул дверью. Еще со времен сериала Коломбо он помнил, что те, кто больше всех утруждаются объяснениями, и в конце концов оказываются настоящими преступниками.

Куда ты, Марк? Куда ты уходишь? Она осталась одна. Телекомментатор восторженно описывал повторы.

Марк сбежал по лестнице. Пронесся мимо поникших от сквозняков растений, теннисного столика, стойки регистрации. Нерасторопная женщина в дверях пыталась затащить внутрь помещения детскую коляску с ребенком. Одной рукой она придерживала дверь, а другой заносила задние колеса на высокий порожек. Она не заметила, что передний мост зажат дверью и из-за этого коляска застряла. Марк отстранил ее и резким движением рванул коляску на себя. Крепление хрустнуло, коляска въехала внутрь. Женщина ахнула, но ничего не сказала.

Свежий воздух. Перчатки, шарф, телефон – всё осталось в комнате. В кармане пуховика была только шапка. Очень кстати. За ночь температура упала ниже десяти.

Вот и выбрались за город, вот и отдохнули. Шлюха, просто клубная шлюха! Господи, какой же ты мудак! Сам во всем виноват!

Он зачерпнул рукой пригоршню снега и попробовал его на вкус.

А вдруг погорячился? Врубилась паранойя. Надо все же успокоиться, разобраться. Нет! Тогда зачем она удалила переписку? Бред… Какой ещё партнёр компании? Так не бывает. Пиздит. Вот сучка. Корпоратив на Лангкави?.. Ха! Как отказать, когда зовут в «Four Seasons» потюленить? Там, наверное, полный фарш – лебеди из полотенец, игристое за завтраком, спа. Хм, с ним-то вообще все понятно. Решил проплатить девочку в отпуск на вжих-бах. Стандартно. Уезжаешь – вроде никто не нужен. А по прилету два дня и готов три конца переплатить, лишь бы кому-то впердолить. От морепродуктов яйца распирает! Устал дрочить, бедняга!

Ночная бабочка, ну кто же виноват… ночная бабочка. А ей-то что? Нахаляву пробздеться на чудо-остров – это сказка. На Новый год никуда не сгоняла. «Разве я не заслужила отдых?» Вот дрянь! Может это месть? Тупо плевок в лицо?

Скорее всего, они уже трахались. Вряд ли она летела бы к незнакомому чуваку. Да и он бы не потащил непроверенную. Знал, что она в отношениях? Как минимум – подозревал. Это ж палится. После свиданок она ехала домой, не ночевала с ним. Интересно, где они трахались? В отелях? Или днем бегала к нему с работы?

Ах ты тупой дебил! У тебя под носом! Главное сейчас не пускаться в разговоры. Собрать шмотки и выпроводить к хуям. Правды все равно не узнать. Если такой сюжет всплыл, то фиг знает, что еще. Что «под водой» – лучше и не знать! Вся из себя скромная, обиженка, а ебется напропалую! Живет полной жизнью! Учись, учись, Марк, как надо!

Жизнь сама рубит. Может оно и к лучшему, что вскрылось! А потому что нечего в ночных клубах знакомиться. Чего ты ждал? Искал в жопе алмазы? Иришка вон тоже месяц до секса комедию ломала. «Можно я воспользуюсь ванной?», «Сюда можно присесть?» А сама шлюха шлюхой, пробу негде ставить. «Хочу, чтобы в наш первый раз все было красиво. На даче точно нет…» А потом начинается: «У меня мероприятие на выезде». А фотографии с поездки где? В пизде! Эта по сравнению с ней еще шушпанчик. Просто хотела и тут, и там. Корпоратив, блин! Не могла ничего получше придумать, ой тупая. Зачем я вообще с ней связался?! Эти фотографии на шпильках в фейсбуке2 с пафосными подписями и под каждой – десять комментариев от мужиков: «Роскошно!», «Потрясающе выглядишь!», «Палехче!» Ты же все это видел!

Сейчас она еще зарядит, что беременна. Вот тогда покувыркаешься! А что, женишься на телке, которая изменяла тебе и всю жизнь будешь потом ковырять ранку…

Так, все, надо расставаться. Все. Больше ничего не будет! Она сейчас все запутает, заговорит. Правильно поступил или неправильно. Да и насрать. Надо развиваться, идти вперёд, зарабатывать. Надо заниматься собой и своей жизнью!

Огни отелей так заманчиво горят… Ночная бабочка, ну кто же виноват… Мда, Марк, это твой косяк. Самолюбие задето, вот и все! Тебе не отношения жаль, не ее, а себя. Предпочли другого! Не ври себе. Ты слишком хотел кого-то зацепить тогда в клубе. Хотел утереть нос Филу, что можешь найти телку не хуже Ники, щелкнув пальцами! Доказать чуваку, которого на тот момент он знал пару часов! Вот, теперь наслаждайся!

Она сейчас, наверное, настрачивает этому Snoopy. Прорабатывают план. Вот дрянь. Надо было жестче с ней себя повести, прижать ее и добиться объяснений. Слабак! У кавказца она бы на коленях ползала с красными соплями. Как же я не разглядел эту шлюху, как же я ммм.

Марк продрог. Он на автомате брел по длинной вьющейся тропе. Где в просвете между стволов замелькало снежное плато замерзшей воды, но спускаться к нему было еще минут десять. Решительным движением он развернулся на 180. Мимо пробежали с ног до головы обваленные в снегу дети.

Путь домой казался в два раза длиннее. Холод пробрался в позвоночник и бил дрожью изнутри. Или это нервы? Только бы не простудиться.

На подступах к жилому корпусу он заметил сидящую у входа Аню. У него не было плана. Не глядя на нее, он прошел мимо и поднялся в номер. Черт, нет ключа. Пришлось вернуться на ресепшен за запасным. Аня уже стояла в холе. У нее был сосредоточенный и испуганный вид. Еще бы, актриска, сейчас будет задабривать.

– Давай поговорим, – сказала она ему в спину. – Дай мне шанс объясниться.

– Ключ!

Марк протянул руку вперед.

Кажется, она не понимала, чего он от нее хочет. И еще несколько раз повторила, что ей надо высказаться.

– Дай мне ключ, – грубо настаивал Марк.

Он принялся собирать вещи. Брал и кидал в сумку все, что попадется под руку. С мороза из носа потекли сопли. Каждые пять секунд он разгибался, тяжело выдыхал из-за спазма в пояснице и шмыгал.

Аня продолжала лепетать на заднем плане. Повторяла, что не собиралась с ним спать, что он просто друг и ей это не надо. Ага, классика: «Он просто друг!» – кривлялся про себя Марк.

– Там на Лангкави будет его жена! – отрывисто добавила Аня. – Она должна была помочь мне с билетами. Там будешь мой шеф и весь наш офис!

После каждой фразы она замирала в ожидании реакции. Марк посмотрел на нее с уничтожающим презрением. Какая жена? Что ты несешь? Он не говорил, он орал. Какая жена станет покупать билет для левой телки? Лучше молчи! Прошу тебя, заткнись!

Аня сникла и прикусила губы. От повышенного голоса она терялась. Черта, присущая девушкам со строгим отцом. Отказавшись от попыток разговорить Марка, она рухнула лицом в подушку. «Я не поеду домой», – глухо сказала она, лежа лицом вниз.

Марк не слушал. Он швырнул сумку к двери и начал переодеваться.

– Сейчас мы вернемся домой, и это будем уже совсем другие мы… Я не хочу домой! За что? Я этого не заслужила! Я не хочу!

– Собирайся, я отвезу тебя, – равнодушно сказал он. Когда она подняло лицо – подушка была мокрой от слез.

– По-жа-луй-ста, у меня немеют руки, – скулила она, потирая кисти. От всхлипов ее тело дергалось. Марк вышел в коридор и закрыл за собой дверь.

Обратно ехали в полной тишине. Аня отвернулась к окну и боялась повернуться. Изображает из себя несправедливо обиженную? Что ей еще остается делать.

Как назло, на полпути встали в глухую пробку. У дороги шло строительство церкви. Двое киргизов перли телегу с цементом. Хм, мусульмане строят православную церковь. Боковым зрением он поймал на себе их безразличные глаза. Всю историю Запад искал пути на Восток. Теперь же Восток устремился на Запад. Час реконкисты азиатов?

Аня решила предпринять последнюю попытку. Марк, я тебя прошу, не позволяй этой ерунде разрушить наши отношения! Зачем ты так?

– Ерунде? – снова вскрылся Марк. – Ты напиздела про корпоратив… Ты собралась умотать на остров с каким-то слащавым хером… У тебя телега битком набита его фотками, сюсю-мусю! Ты выдумала, что там будет его жена. Ты меня совсем за мудака держишь?

Она испугано отвернулась. Машина остановилась у подъезда. Марк смотрел на руль. Она забрала свою сумку с заднего сиденья и вышла.

Посыпались смски. Если не хочешь, то я не поеду. Наши отношения дороже любого отдыха. Она наговорила десяток голосовых, в которых повторяла одну и ту же чушь.

Марк долго переваривал. Вдруг он загнался? И, наконец, ответил. Раз весь их офис выезжает в Малайзию, пусть скинет бронь чьих-то билетов или письменное подтверждение от двух коллег. На что она тут же самоуверенно ответила, что завтра все пришлет.

Мысли Марка устремились к Snoopy. Он залез в фейсбук и через список Аниных друзей попытался отыскать знакомое лицо. В первой же пятерке поиск показал – Андрей Snoopy Кудинов. Доступ к профилю ограничен. Но точно он.

Недолго думая, Марк настрочил короткое сообщение в директ.

«Андрей,

Мы не знакомы. Однако вы можете знать мою девушку – Аню Ш. На всякий случай, мы четыре месяца живем в месте. Очень теплые отношения. Она глотает мою сперму, я делаю ей анилингус. Я ни в коем случае не против дружбы. Надо общаться, ходить по выставкам. Но я тут обнаружил, что вы отдыхаете в Малайзии, куда чудом Аня собралась на корпоратив. Вы не объясните мне такое совпадение? Боюсь, что нам потребуется личная встреча после вашего возвращения!»

Он клацнул «Enter» и сообщение ушло. Руки дрожали. Он опустился в кресле и глубоко дышал.

К удивлению, через два часа пришел ответит. Марк уже лег, когда характерный звук фб- мессенджера в телефоне разбудил его.

«Я действительно знаю Анну и рад, что мы дружим. Вас не знаю. Свои вопросы – задайте ей».

***

– Хей, бой! – крикнула Ника и впрыгнула в прихожую, когда Марк открыл дверь. Капли с заснеженного пальто разлетелись по сторонам. Улыбнувшись, Марк растер их по руке.

На ней была большая вязанная шапка как носили в том сезоне. В руках Ника держала ананас. Пританцовывая, она поднесла его к голове и заморгала.

Следом ввалился Филипп. Его локти были растопырены как у краба. Кажется, он поднабрал, шмотки поднатянулись.

– Зря вы не поехали. Тай – реально заряженное место, реально!

– Лучше Бали? – усомнился Марк, выпутываясь из его объятий.

– Другое, другое… – ответила Ника, стаскивая промокшие Тимберы вместе с носками.

Они были бодры, лучисты и напитаны тайским солнцем. За две недели Фил и Ника выложили такое количество фото вечеринок, закатов, мотопутешествий и вилл, что спрашивать, как они отдохнули не было смысла. Кроме того, Фил по привычке оттуда дважды звонил Марку пожаловаться.

Темо сидел на кухне и крутил. На столе лежала папиросная бумага, свистки, табак, гриндер, ножницы и другие курительные причиндалы. Ни дать, ни взять – скрупулезный часовщик в маленьком мастеровом чипке.

Темо, Филипп и Ника до этого не встречались, хотя были наслышаны. Без пяти минут – лучшие друзья, заявил Марк, представляя присутствующих друг другу. Ника сделала несколько кружливых па.

У меня сегодня что-то с координацией, рассмеялась она и рухнула на диван. Фил склонился над столом, наблюдая за руками Темо. Что начали раньше: курить коноплю или делать из нее корабельные канаты?

Аня опаздывала. Ей кровь из носа после работы забежать нужно было на какую-то встречу. Просила начинать без нее.

– Хотите прикол? – сказала Ника. – История моей подруги.

Её глаза блестели. Она жестикулировала в типичной для неё манере.

– Ей снится сон, она полюбила дельфина. Не того, который «там, куда я ухожууу, веснаааа…», а настоящего, который млекопитающее. Всё красиво! Они вместе плавают в море, общаются. Такая платоническая морская фантазия.

Филипп достал из пакета две бутылки вина и поставил на стол.

– И уплывая он называет ей точный день, когда он будет в Сочи: последние выходные января!

– Я этого дельфина знаю, – сказал Марк. – Он в Евпатории в стриптиз-клубе работает.

Темо скептически покачал головой. Мол, очередная «остроумная» история.

– Слушайте, что дальше. Эта дура, Лиза, моя подруга, конечно, решила, что сон вещий. Купила билет на эту дату, и полетела. Пришла на пустой пляж.

– Дай угадаю, дельфин сидел в баре и не сразу её узнал? – перебил ее Фил.

– Нет! – крикнула Ника. – На пляже было пусто. Два дня гуляла она по холодному Сочи. А на вылете в аэропорту встретила своего бывшего с женой, ха, представляете?

Ника хлопнула себя ладонями по щекам и широко раскрыла глаза. Парни переглянулись. Конец истории?

– Найти этого дельфина и сдать в аквариум на водное шоу, – сказал Марк, чтобы поддержать ее. Если он пропитый, кто его возьмет?

– Порубать на акулий суп. Китайцы вместо акульих плавников кладут в него, что попало.

Ника намастила себе подушку и взяла в руки лежащий рядом альбом по графическому дизайну. Ммм, отличная полиграфия. Кажется, ее история никого не приколола. Публика еще не разогрета.

– Расслабься, ты уже в искусстве, – подбадривающе сказал Темо.

Он поднял джоинт к свету, лампы проверяя насколько добротно выполнена работа. После, сунул белую «свечку» себе в рот и медленно вытащил, сделав губы трубочкой. Он пересидел на десятках кухонь, проделывая подобное. Как попить чайку.

– Я тебе рассказывал, как Жорика тормознули менты, когда он был накуренный? Десяти минут не прошло как он дунул. Мудак сел за руль и попал под дежурный патруль. В общем, выходит из машины, подает документы. В башке сразу калькулятор, сколько придется чехлить денег. Но тут: «Все в порядке, счастливой дороги». Возвращают документы, все в порядке. И что делает этот накуренный мудак? Садится на пассажирское сиденье своей тачки. Сел, закрыл дверь и ждёт, когда поедем.

Ника рухнула со смеху.

– Мент уже тормознул следующую тачку, косится на него. Типа какого чёрта, чувак? А Жорик вместо того, чтобы изобразить, что капается в бардачке или просто открыть дверь и обойти на водительское, решил перелезать прям в машине. Мент в шоке.

Марк включил вытяжку. Зажёгся диодный свет, загудела тяга. Стоять так близко друг к другу было непривычно. Филипп давил объемом мышц. Его пот смешался с парфюмом и приторно звучал в привычном запахе квартиры. Марк поменялся с Никой местами.

С верхнего шкафчика он стянул фарфоровую пепельницу и поставил на стол. Пару лет назад он притарабанил ее с барахолки в Марокко.

Ника принялась вертеть предмет. Классический ближневосточный орнамент: тонкие загогулистые узоры, похожие на виноградную лозу, оплетали стенки. Сочный фиолетовый, терракотовый и глянцевый белый. Эмаль облупилась по краям.

Джоинт прошел первый круг.

Марокканец на ночном рынке пытался тогда что-то объяснить на своем. Он тыкал пальцем то в пепельницу, то в свои глаза, изображая процесс наблюдения, или чего? Только сейчас Марк, смекнул, когда люди курят, их взгляды прикованы к пепельнице.

Ника закашлялась.

Орнаменты притягиваю взгляд и ведут. Они – воронка для мыслей. В ней они извиваются, блуждают, повторяя застывший ритм. В этих ветвлениях тысячи лет практик: шаг верблюжьих караванов в пустыне, сдержанный танец невесты, цветение пустынных цветов. Марк залип. Джоинт задержался в серых пальцах Темо. Он сделал длинную через кулак, чтобы не подпалить бороду, и раскрошил хабарик.

– Кстати, что с музыкой?

– Я разберусь, – очнулся Марк.

От яркости ноутбука пришлось прищуриться. Выбор был не прост. Электроника или инструментал? Он принялся скролить библиотеку.

– Ну что там? – раздался нетерпеливый голос Филиппа. – Хочешь, я поставлю?

Марк ковырялся уже минут пять. Стрелка нашла зеленый треугольник «Play». Из колонок полился неспешный африканский high-life. Cложный, умный, под хриплым негритянским голосом. То, что надо.

В этой комнате легче дышалось. Возвращаться к остальным не хотелось. Он прикрыл глаза. Пусть за дорогой следит кто-то другой.

– Где у тебя штопор, епте?

Хорошо, что люди научились записывать и передавать музыку. Звуки архивируют моменты. Ингредиенты той химии, конечно же, утеряны. Хотя бы свидетельства сохранены.

В комнату пританцовывая вошел Темо. Ну и коготь этот твой Филипп. Пытается произвести на меня впечатление. Темо говорил шепотом, чтобы его слов было не расслышать в кухне.

Коготь – не коготь, а вон какую телку шкварит.

– А Ника сладкая, – признал Темо. – Милая, маленькая шкатулка с сюрпризом. И совсем ещё чистая. Ты был прав, к сожалению. К сожалению, для тебя, мой трусливый, неудачливый друг.

– Что?

– Она совсем не врубается в свою красоту, малышка. Как ты мог ее упустить?

Филипп снова заорал про штопор. Интересно, может ли у них получиться? Сначала мне казалось, что они совершенно непохожи, а теперь вроде и похожи…

Темо прекратил делать пластичные взмахи и замер в экспрессивной позе из Пины Бауш.

– Похожи и непохожи?

– Да, похожи и непохожи, как Ближний и Дальний Восток.

– Нет, ты че! – возмутился Темо. – Она быстро свалит от него. Увидишь.

– Но не сейчас. Похоже они плещутся в гормональных волнах.

Негрила набирал остроумный соляк на струнах. Было слышно, как ороговевшие пальцы слайдят по грифу. Только ухо привыкает к рифу, он транскрибировал в другой лад, и рушил логику.

Теперь уже Ника кликнула из кухни. Мы их бросили, надо вернуться.

– Вот и Аня всегда злится, когда я долго не иду! – сказал Марк. – Что у женщин за прикол такой с терпением?

– Не с терпением, а с вниманием7

Вино было рОзлито по бокалам. Ника переместилась на пол. Темо – подальше от всех, под венесуэльскую картину. Убедившись, что всем комфортно и у всех все есть, Марк приглушил верхний свет. Во рту продолжал гулять горьковато-подсушенный привкус, который не забивался даже высокотонинной риохой.

Все четверо покачивались в такт музыке. Было чертовски приятно видеть, что всем хорошо.

– Например, когда ты чего-то хочешь и непрерывно об этом думаешь, то это никогда не наступает, так? – задумчиво произнесла Ника. – Но стоит отвлечься от мыслей и спустя какое-то время это событие случается. Вы замечали?

Никто не отреагировал.

– Или, наоборот, ты вот собрался в отпуск и всем рассказал. И тут бац и по совершенно немыслимым обстоятельствам все срывается. Мне еще мама в детстве говорила, чтобы ничего не говорить наперед, а то не сбудется.

В ее задумчивом лице змейками зашевелились мелкие мускулы. Филипп пренебрежительно фыркнул.

В холодильнике был виноград. Взяв со стола бутылку, Марк долил остатки, подождав пару лишних секунд пока последние капли упадут в бокал Фила. Примерно поровну.

– А мне интересно, как в будущем будет устроена индустрия развлечений, – подхватил Темо.

– Насчет кино – я знаю! – встрепенулась Ника. – Это будут не сюжеты, не фильмы, а визуальные ряды с полным погружением, воздействующие на бессознанку. Такие гипнотические, калейдоскопические трубы с магией.

Зазвучала знакомая мелодия. Внутренний приемник Ники поймал волну, и она начала покачиваться в такт.

– Нет, нет. Это будет апгрейженая камера сенсорной депривации, где ты находишься голый в невесомости, и она при помощи сенсоров воссоздает ощущения. То, как бы наполняется водой, то тропическим лесом, то женскими телами, то паучьим страхом. Ты путешествуешь по ощущениям. Можешь ощутить себя лобстером, слоном, посмотреть на мир глазами примата. Геном будет расшифрован, мы сможем повторить опыт любого вида.

Темо глядел на всех так, будто его посетила мысль на миллион долларов. Но Филиппа и Темо больше интересовала расслабленная, танцующая Ника.

– Это трансценденция как в фильме Кроненберга! Или Содерберга. Черт, я всегда их путаю. Как станции Новослободская и Новокузнецкая.

Встав у Фила между ног, Ника терлась о него спиной. Её совершенно не смущало, что на нее смотрят. Бандерольки, наполненные энергией внимания, улетали к ней.

– Почему перестали делать продуманные компьютерные стратегии как раньше? Дюна, Старкрафт? Индустрия игр пошла по пути упрощения и развлечения.

Лицо Темо скривилось. При чем здесь игры?

– Чувак, твоя проблема в том, что ты – геймер предыдущего поколения, – произнес он, казалось бы, очевидный ответ. – Закрываешь глаза и видишь, как на тебя прёт босс из «Zero Tolerance» под жуткую, повторяющуюся музыку.?

Ника подняла вверх руку с бокалом и изобразила обход шеста. Я помню только: «Thank you Mario, but your princess is in another castle!» – сказала она с плохим акцентом. Ага, английского не знает.

Трек закончился. Ника рухнула в объятия Фила. Он едва успел подставить руки.

Небо задерживало отдачу вкуса. Нотки подвяленных сухофруктов, слив, древесной коры. В краешках скул – остаточный кожистый привкус виноградной косточки. А вот это будет поинтереснее, надо не забыть сфотографировать этикетку. Марк повернул бутылку к себе. Крестьянские натруженные руки собирают спелые гроздья в деревянные тележки. В какой стране, в каких интерьерах, кем и по какому поводу будет открыта эта бутылка? Виноград – великий путешественник.

Как и грибы.

– Да-да, – эмоционально отозвалась Ника. – Раньше мне казалось нелепым, что в греческой мифологии есть бог виноделия. Зачем нужен целый бог для одного продукта? Для ягоды?!

– Теперь ты поняла то, что греки понимали пять тысяч лет назад?

– Теперь я поняла.

Полутьма в комнате перестраивалась в преломлениях уличных бликов. В какой-то момент стало совсем темно. А когда проблеск снова облил стену, Марк увидел глаза Темо, устремленные на Веронику.

– У человека неизбежно происходит фиксация на каких-то вещах, – настаивал Марк. – Это свойственно каждому. Просто у художников и режиссеров – это очевидно и на виду! Например, вы замечали, что во многих фильмах Феллини присутствуют лошади.? Мертвые лошади на пляже, цирковые лошади, детские лошадки. Будто бы он проиграл пари и не может этого не показать их в каждом фильме!

Он соединил большой палец и мизинец, и потирал их, как жуки потирают свои лапки.

– У Линча – это черный кофе, – продолжал Марк. – Вечно повторяющийся эпизод, как один из персонажей заказывает кофе и выплевывает его на белую салфетку, пьет и морщится и так далее. Что он хочет этим сказать, что?

– Джон Ли Хукер и цветные носки. Подходит? – вставил Темо.

– Далее. У Дали – костыли, выдвижные ящики… С художниками вообще легко. Все они всю жизнь рисуют одно и тоже – море, лес, натюрморты, одно и тоже.

Человек ограничен, только и всего. Он находит что-то и тиражирует это, вот и всё, размышляла Ника. Шлифовать – да, преодолевать – нет.

Ника играла плечами под мягкий вайб, вываливающихся из колонок трещоток и труб. Плечи – это оружие. Хотя и не такое опасное, как ноги.

– Лучше скажи мне, почему евреи так безвкусно одеваются? Я раньше думала, это стереотип, а теперь думаю: это национальная черта.

В паузе между треками ушастый Темо расслышал, как гудит вытяжка. Они забыли ее выключить.

По центру была прицеплена открытка. На ней класс обучения пограничных собак. Черные и золотистые ретриверы сидят полукругом вокруг клипчарта, а девушка в полицейской форме им что-то показывает. Наверное, полдня мудохались, чтобы так ровно рассадить собак для фотки. Инструктурша смахивала на молодую Друбич с её скучающим, сомнамбулическим, припухлым лицом. Как назывался тот фильм? Молодое тело – чистый архив. Оно не хранит воспоминаний о страдании, ранее совершенных ошибках.

– Просто выключи вытяжку и возвращайся. Что ты там встал?

Ника прильнула к Филиппу. Тени оконной рамы крестом легли на ее спину, по-христиански благословив союз или же, напротив, поставив X на их связи? Хорошо, что Ани нет, а то бы она сейчас тоже льнула, а меня бы раздражало.

– Вот какие-то слова мне нравятся, а другие нет, – сказала Ника. – Мне, например, нравится слово «Mississippi» по-английски. В нём – три двойные согласные и много «i» c точкой. Мне нравится слово «рамада», не знаю почему, просто нравится.

– Есть такое слово?

Она продолжала вспомнить.

– Гуттаперчевый. Каракас. Ласка.

Все были приглашены на экскурсию по коридорам её нравится-не нравится. Филипп говорил, что дома Ника может трепаться два часа сама с собой не умолкая.

– Территория. Клён. Парабола. Боже, как же мне нравится слово «парабола».

Марли вошел в комнату и сел на то место, где стояла колонка. Он сделал сиплый вдох и незаметно присоединился к разговору. Его пение лежало поверх струн, струясь живым по неживому словно вьющаяся змея по бетонной плите. Он не пел, он говорил.

– Терпсихора, – сказала Ника. Судя по интонации, она была близка к исчерпанию запаса любимых слов. Вот и конец игры.

Мы все цветы, которые распускаются в разное время. Кто-то на закате жизни, кто-то – в ее начале, одни – плодоносят, другие – неплохо смотрятся засохшими. И когда где-то возникнет новый причудливый вкус, причудливый вид, все вокруг кричат: «Ах!» Черт, да как же назывался тот фильм?

– И ещё – куркума, – произнесла Ника и теперь уж точно закончила.

Новое – вот главная приманка, думал Марк. Старое новое и новое новое. Ценно то, что трудно повторить. Но значимо ли это только потому, что трудно повторимо? Понимал ли Марли, что являет миру в интонациях своего голоса? Ведет ли он путём, который без него бы не был найден?

С расстояния в сто лет любая эпоха сжимается в пятно, с расстояния в триста – в точку, в тысячу – занимает свое крохотное место в великой монаде и постепенно исчезает в ней. Весь классицизм одинаков, ренессанс одинаков, модерн одинаков. Сотни великих мастеров воспроизводят канон.

Возможно, однажды мы поймем, что культура в 99% случаев несет в себе нулевой сигнал. Местами она заходит на территорию травмы, любви, ностальгии, десятков других чувств, и этим прекрасна для коротания вечеров, но вызванный ею эффект, по сути, ничем не отличим от реакции тела на зимнее море или красиво облупившуюся побелку на стене. Ансамбль средневековых витражей, реяние тёплого воздуха, импрессионистская техника мазка – это игра ребёнка в камушки на пляже. Авторское видение, не более того: дай-ка взглянуть через твои глазницы. Другого способа сохранить оригинальность просто нет. Дробление и дробление до предела.

– Марчелло, снимай чехлы, ты нам нужен, – окликнул его Фил. – Тебя совсем угандошило.

Марка вздрогнул. Кажется, он выпал минут на пять. Его выплюнуло из мыслей, ох далеко заплыл. Глаза совсем привыкли к пушистому сумраку.

Темо сделал пару кликов в ноуте и заиграла «When the Music is Over», the Doors. В комнату вошел Моррисон. Что ж отличный выбор. Прекрасный текст, прекрасные ноты. Совершенно другая атмосфера.

Помню, там был противного сладкий, банановый ликёр. Она не осталась на ночь. Уехала и потом не отвечала на звонки. Наверное, я что-то не так сказал.

Эта песня… ммм, until the end… она сшила два момента. Ощущение того вечера, забытое. Ощущение одиночества. Одиночества как агрессии к себе.

Она спросила, в какую кружку ему налить кофе? Так мило. Ведь у нас и правда есть любимые и нелюбимые кружки. Я тогда сказал: «Налей-ка в «Элвиса», которого мне Саша придарили на Минорке. Одна телка наливает тебе кофе в кружку, подаренную другой.

А затем, когда кофе долго не остывал, она достала из ящика охапку вилок и сунула в чашку, чтобы металл охладил кипяток. Может быть, надо было остаться с ней на подольше? Странности даже лучше классной задницы, ты как бы потом берешь их себе.

Моррисон, медленный скуластый здоровяк в белой рубашке, шаман, допевает второй куплет. Расставив руки, он отпускает микрофон и медленно кружится на сцене. У него там – леса и горы, и плавный полет. И воздух. Вибрации нервной системы пульсируют точками и тире.

– Знаешь, спать в компании, это ещё хуже, чем сидеть в телефоне, – сказал Фил в своей типичной нравоучительно-навязчивой манере.

– Реальность, куда ты бежишь, может быть интереснее. Разве нет?

– Нет.

– Или да, и я просто релятивист.

– Даже если ты релятивист, это не доказывает твою правоту, – подхватил Темо.

– Как и мою неправоту.

– Это снова релятивизм.

– Ты предлагаешь мне спор в рамках твоей концепции релятивизма, где я не могу доказать свою неправоту.

– Так ты согласен?

– Если и отчасти да, то кто позаботится о моём эго?

– Я позабочусь. Но только после того, как ты позаботишься о моём!

– Типа покормить соседского кота, когда свой голодный?

– Покормить того, кто попросил.

– Как ты меня заебал!

Я лежу на снегу в горах. На мне лыжный комбинезон. В ногах ощущается тяжесть от громоздких ботинок. Снежинки падают на лицо, от чего мышцы подёргиваются. Кроны темных сосен беззвучно раскачиваются на краю склона. Сосны никогда не падают, прочно приделаны. Порыв, затем движение, затем снова порыв.

Слышны звуки сноубордического лагеря. Музыка маленьких ресторанчиков, голоса, гул подъёмника. Я знаю, что будет дальше: арендованные шкафчики для аутфита, фуникулер в деревню, бряцанье ботинок об асфальт, автобус, обветренные мясные лица, слипшиеся волосы, тесный номерок.

Много лет назад я также лежал в сугробе у подъезда. Мне пять или шесть. Рядом бабушка беседует с соседкой. Обсуждают, что за хулиганы вышвыривают пакеты с мусором из окон. Эти пакеты не долетают и повисают на деревьях, а потом со временем прорываются и завонявшийся за это время мусор частями сыплется всем на головы. А это мы с Юрцом.

И вот мне 26. Я в Бангкоке на пряной, людной Коасан-роуд. Патлатый, потный таец в бандане кусает микрофон в переполненном баре, а компания за соседним столом подпевает ему, размахивая в воздухе зелеными бутылками с Бинтангом. От жары тела людей кажутся мягкими. Протискиваясь между гостями, официантка-таечка пытается не дотрагиваться до их потных тел. Она без белья с неидеальной грудью, молодец.

Сколько длится звук, исчезая?.. Сколько длится память, исчезая?.. Они – лишь импульсы, дрожащие, истончающиеся, иссякающие в черноте. Я вернусь туда ещё более больным и более пустым, вернусь и не почувствую ничего.

– Если музыка – это язык образов, то Шнитке – это шизоидный ромб, Шёнберг – текст из одних подлежащих, Лео Брауэр – средневековые крепости в полях, – рассуждал Темо.

– А кто Моррисон? – уточнила Ника.

– Возможно, Моррисон – это природа? – отозвался Марк.

Ника перемела к Темо. Они в полголоса вели беседу. Она громко рассмеялась и на секунду с улыбкой оперлась лбом на плечо Темо. Вот это да! Сукин сын, нашел ключик!

Марк кинул взгляд на Фила. Тот не обратил внимания. Горьковатая ревность мгновенно перебила послевкусие косяка, с которым не могли справиться три бокала красного. Быть может, ВСЕ ЭТО БЫЛО НУЖНО ТОЛЬКО ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ НИКА ПОЗНАКОМИЛАСЬ С ТЕМО? – прорезалось в омраченном уме Марка.

– Дамы и господа, я приглашаю на сцену «Guns’n’Roses», – гнусавым голосом конферансье огласил Темо и переключил трек.

– Просим! – подхватила Ника и захлопала ладошкой по ноге. – Мы достаточно разогреты для рока! Пушки и розы! Пушкин и розé? Нагружай!

– Белые розы, белые розы… блин, а как будет по-английски «неприкрыты шипы»? – спросила Ника.

– Rose is a rose is a rose is a rose, – тихо произнес Марк.

– Uncovered sheep’s/ships? Разоблаченные овцы или раскрытые корабли? – заблеял Филипп, передразнивая ее. Ника не выдержала и прыгнула, чтобы наподдать ему. Они вместе повалились на пол. Фил крепко обнял ее и загрыз в шею, от чего она довольненько завизжала.

Темо равнодушно перекинулся взглядом с Марком. Его верхняя губа изогнулась.

После мягкого психоделического рока композиция звучала грязно. А может быть гости готовы к модальному джазу? Не попробовать ли тихонько подстелить.

– Я всегда был убеждён, что секс – это самое глубокое духовное переживание, которое дано людям, – произнес Марк, глядя на то, как Филипп и Ника катаются по полу как по ромашковому полю.

– А сейчас?

– А сейчас мне кажется, совместное музицирование – глубже. Оно требует подготовки, работы. Музицирование как бы подальше от физиологии, повыше. Если бы меня спросили, следующий миллион лет ты хочешь непрерывно трахаться или импровизировать, я бы выбрал музыку.

Марк дотянулся до прохладных клавиш лэптопа. Зазвучала композиция с одной из поздних пластинок Кейта Джарретта – «Last Dance». Джаррет играл здесь в нетипичной манере. Он лаконичен, нетороплив, словно застенчивый подросток в незнакомой компании. В его фразировках много воздуха, благодаря чему больше работает то, чего он не договаривает чем то, что он говорит.

– Потеря близкого человека – тоже сильнейший духовный опыт, – сказал Темо. – Разве нет?

Многие музыканты на протяжении карьеры развиваются от простого к сложному. И где- то на этом пути обретают собственный стиль. Но всякое усложнение – это учеба, поиски. В то время как подлинное творчество – это часто возвращение к себе. Дойдя до конца в своей эволюции большинство музыкантов остаются там, по сути, завершив становление. В зоне технического совершенства их мастерство находится в трудно досягаемой безопасности. И лишь немногие, дойдя до этого персонального предела, находят силы, чтобы освоить возврат и, будучи обогащенными многолетним опытом, вновь обращаются к простате.

Джаррет был невероятно гнутым с первых пластинок. Он был из тех, кто начал со сложного. Септаккорды сыплют из его рояля так плотно, что слух не успевает их подбирать. Слушатель выпадает. И Джаррет не ждёт его. Единственное спасение – отдышаться в топоте теплого контрабаса или барабанных брейках в надежде, что следующие пассажи будет доступнее. И, конечно же, это не так. Джаррет становился еще сложнее на протяжении 80-ых, 90-ых и даже нулевых, но в «Last Dance» он обретает смирение. Он раскаивается за всю ту сложность, которой терзал нас. Все, что было в его музыке до – эгоизм, после – спокойствие и любовь. С ними он возвращается из своего музыкального скитания.

– Еще вина? – спросил Филипп, которому было некомфортно без разговоров. Никто не ответил. Кажется, он был единственным, кто не слушал пианиста.

Вступило контрабасное соло. Струны набирали бемоли и тяжелели, тяжелели, пока окончательно не свалились в тугую фломастерную контроктаву. Басист ушел очень далеко. Оставалось ждать, где он вынырнет. И вот – он на поверхности, подхватывает Джаррет, в музыке вновь появляется аллюзия начальной темы, которая теперь воспринимается совершенно иначе.

– Друзья, не хочу вас расстраивать, но вино закончилось! Надо грести в магаз, – недовольно проговорил Фил, который сам же и выхлебал последние полбутылки.

Должна ли великая музыка быть красивой? Джаррет отвечает: нет, не должна. И приходит к красоте.

– Ну что, идём в магаз?

Надо пошевеливаться, если хотим успеть. Стрелки торчат на половину одиннадцатого. Темо и Ника увлажнились в уголке и не обращали внимания на происходящее. Вот хитрожопый мудак. Марк вздохнул, похоже компанию Филу придется составить ему.

Диодный свет коридора резал глаза. В углу дверей – наклейка с динозавром. Старый добрый трицератопс с тремя рогами. Наверняка, лепил щенок из 38 квартиры. Интересно, почему от трёх рогов эволюционно отказались? Или это всё выдумки учёных?

Фил с восхищением змейкой провел пальцем между металлическими кнопками лифта. Спустился по левому столбику и поднялся по правому, завершив полный круг в точке, откуда начал.

– Жаль, что в этой кабинке нет кнопки «Повторить коктейль!» или «Вызвать массажистку!».

Супермаркет располагался с обратной стороны дома, но чтобы добраться до него приходилось обогнуть огороженную парковку. Московские инфраструктурные несовершенства.

Марк наступал точно в следы Фила, чтобы не черпануть кроссовки снег. Парный спорт требует доверия, а Фил постоянно менял темп.

Над входом в магазин предательски двусмысленно светилось «С*ПЕРМАРКЕТ». Так сразу и не сообразишь, что буква «У» перегорела.

«На тебя давит атмосферный столб весом 750 тонн? Щас коньячком подлечим. Терпи, Савва. В армии же терпел…». У входа как обычно тёрлись левые типы.

Прямиком по курсу стоял торговый остров-стекляшка с гаджетами и чехлами для мобильных. Вся лицевая витрина – с изображением Путина. Путин с голым торсом на рыбалке, Путин верхом на лошади, Путин в терминаторских очках, Путин на трибуне. Всего около десяти Путиных на любой вкус. На некоторых чехлах поверх портрета был налеплен золочёный герб или триколор с надписью «Верю в Россию!» – двойной патриотический эффект длится дольше.

Ярусом ниже вниманию покупателей предлагались чехлы с портретом Патриарха, Кужугетыча, Собянина и Лаврова. А где премьер? Патриарх косился в направлении секции женского белья с грудастыми бабищами.

Тут же красовалась забегаловка с шавухой. Заканчивая смену, азиат сонно чистил шомпол из-под горелой курятины, словно ратный меч от крови врагов.

– А может влупим по шаве? – встрепенулся Фил. Поздно, сняли терминал.

Единственная работающая касса СПЕРМАРЕКТА пикала как бит даб-степа. Марк неловко уставился на кассиршу. Она необычно двигалась, в точности как крупное пернатое. Наверное, в прошлой жизни была рябчиком или вальдшнепом, вила гнездо, резко вертела головой. Вот как сейчас, ты видел, видел? Фил ничего не видел. Когда такая схожесть найдена – отвязаться от нее невозможно.

Марк на автомате подошел к кондитерке. Полгода назад он купил здесь вкуснейший маковый штрудель. Много влажной начинки, тонкая корочка. С тех пор он каждый раз проглядывал эту полку, но технологи вывели эту позицию с закупок из-за мелкого срока хранения.

Отдел алкогольной продукции начинался со черной стены кока-колы с изображением Санты. Вот же блин, американский напиток присвоил себе легенду о рождественском деде на оленях и эксплуатирует ее в маркетинговой стратегии несмотря на то, что в головах большинства кола до сих пор ассоциируется сугубо с запивкой.

Научились красиво заворачивать. Филипп держал двумя пальцами как паршивого котенка картонный сундучок с набором мини-шотов. Обычно такие встречаются в дьюти-фри, на ход ноги, пиу-пиу и отпуск уже начался.

Выбор вина – небыстрое дело. Марк отдал инициативу Филу. Сейчас верняк будет вертеть этикетки битых полчаса, апеласьон контроле, Бургундия или Бардо, а вот калифорнийский зинфандел с ничегошной этикеткой, хотя вот по акции и тоже ничего. Свидетели вынуждают нас казаться лучше. И речь здесь не про голубей (которые всегда наблюдают с подоконников). Однако Фил, на удивление быстро, вытащил из глубины полки два испанских пинотажа и уверенно заявил, что надо брать вот это. Марк с уважением кивнул. Пожалуй, этот случай войдет в историю, как самый быстрый выбор вина, с которым ему приходилось иметь дело. Фил маскулинно зажал обе бутылке между костяшками одной руки.

Подвох крылся, где не ждали. Дойдя до витрины сыров – Филипп встал как вкопанный, глядя на желтые бочонки, треугольнички и нарезки с красной кожуркой. Так-так. Он медленно выставил на прилавок вино, шоколадки и йогурты, и принялся читать составы на этикетках. Читать составы сыров! Усатый продавец отдела с крепкими папайскими руками сдернул с крючка тесак и сделал шаг по направлению к нему. Знай своего клиента. Марк вздохнул.

Позади в алко-отделе вертелась магнитизирующая парочка. Двое выглядели как супер-герои Марвела. Мужчина в тяжелых байкерских сапогах выше щиколотки и кожаном плащ с косым бортом. Дама в косухе-поддергайке, на кэблах и в агрессивном вечернем макияже.

– Ты можешь мне объяснить, за кой черт бабы постоянно мажут руки кремом?

В его корзинке: ветка винограда и шоколадка. Что ж неплохо. Завтрак готовить она точно не собирается. Ошибка. Придут, а жрать-то захочется. Надо всегда брать пакован пельменей или пиццу, пусть не богемно смотрится в корзине, зато гарантирована сытая отрыжка и за доставку переплачивать не надо.

Этот слишком соленый, скривился Фил.

Сначала ты боишься их отказа, потом боишься их «да». Женский ум становится мужским, получив возможность сравнения. Нельзя давать им становиться опытными. Сейчас она – мужчина, а он – женщина. Со стороны все так очевидно. Эх, мужчины вечно тонут, а женщины всегда наплаву.

– Это? – спросил он свою спутницу, показывая бутылку красного.

– Почему бы и нет.

Почему бы и нет – значит мне плевать, рожай скорее. Интересно, они уже успели заскочить в аптеку? Сейчас будет – лифт, ключи, свет в прихожей. Ой, прости, у меня не окончен ремонт. Музыкальный канал по телеку. А потом, ой, зачесалось, ПЦР на 14 ИППП, красные титры в правом столбце и вперед – 10 дней антибиотики, пробиотики и местно мирамистинчик, а может кое-что из аппаратной стимуляции перепадет, тогда вообще кайф, в 7 утра вставать и чухать в поликлинику до работы.

– Этот слишком пресный, – замахал руками Фил. – Молодой, нет.

– Мы возьмем вот этот, – решительно встрял Марк, ткнув пальцем в первый попавшийся сыр. Усач показал ногтем, сколько будет чекрыжить. Будет примерно грамм 300, говорит. Конечно, он же профи, весь день тут сыры рубит. Когда кинул шмат на весы, зеленое табло пикнуло: 487 грамм. Говнюк косоглазый. На 200 грамм ошибся. Ничего личного?

Там в рыбном отделе девушка разговаривает с карпом в аквариуме. Она что, читает ему молитву? – пытал маму прохожий ребенок в лыжном костюме.

Всех детей так одевают. Они валяются в земле как свиньи, наряжай – не наряжай.

Стоящая первее всех в очереди покупательница в синем пуховике деловито докинула пачку детского орбита к двум банкам энергетика на ленте.

По которому женщины рассовывают покупки по пакетам? Химию отдельно – тут понятно, а остальное?

Вернуться в теплую квартиру так приятно.

– Вы двое такие свежие с мороза, прям как белье после стирки, – сказала Ника.

Вид у обоих был загадочный вид. Темо точно догадывался, что Марку любопытно, каково им было наедине и о чем они болтали. Взгляда он мастерски избегал.

За время их отсутствия перешли на эмбиент. В песочных реющих волнах почти не происходило изменений. Диджей строил мост, чтобы совершить переход в другую тему. Блок за блоком он выстраивал канал, по которому мы сейчас побежим, вах, молодец, я прям увидел этот световой тоннель. Теперь отдых.

– В ней есть прикол, – тихо произнес Темо, когда Филипп и Ника зачирикали о своем, освежив бокалы. – Знаешь, как в турецких чашечках для чая.

Марк скривился. Господи, да в чем угодно есть прикол, чувак.

– Я сказал только, что в ее эмоциях есть прикол и привел пример чашечек, которые вроде как мелковаты, руки обжигают, но.

Манера разжевывать мысли раздражает. Темо не смог закончить предложение. А это раздражает еще больше. Блин, да ты накуренный, разозлился Марк. Накуренный так, что готов звать маму.

– Марк! – громко воскликнула Ника. – Темо мне рассказывал, какой ты космический! Я вот думаю, как ты вообще работаешь на своей работе? Твои коллеги знают, какой ты на самом деле?

Она светилась марципановой морковкой. Марк не ожидал прожарки. И тем более не ожидал, что во время их винного вояжа, они говорили о нем. Эта якобы забота и интерес к его персоне были совершенно не к месту. Звучит почти как жалость.

– Ну, приходится претворятся нормальным. Я не знаю… а чем я должен заниматься? Сидеть на неудобном стульчике без спинки у фортепиано в полупустом джаз-клубе и часами перебирать клавиши Корга с органными бэнками под жиденькие аплодисменты гостей ценителей посложнее?

А рядом на сцене мои лучшие друзья. Такие же потерянные по жизни, сонные, живущие в убитых, необставленных, затрапезных комнатушках люди. И наши матери считают нас кончеными, стесняясь рассказывать о нас подругам.

Марк открыл рот, чтобы забить еще пару гвоздей в гроб своего творческого альтер-эго, и замер. Ани до сих пор нет дома. Он напрочь забыл о ней. Она говорила, что задержится на полчасика. Телефон показывал полночь. Даже не написала.

– Что такое, Марк?

Неприятный спазм ударил под дых. В груди кольнуло чувством страха, как бывает в детстве, когда понимаешь, как убрел далеко от дома и не помнишь, как возвращаться. Марк вышел в коридор и механически набрал ее номер. Пять гудков, шесть гудков. Наконец, она взяла трубку и коротко ответила: «Буду через двадцать минут, захожу в метро». Отключилась. Да ну а что я паникую? Ну, задержалась. Сейчас, наверняка, расскажет.

– Что случилось? – переспросила Ника.

– Все в порядке, – отмахнулся Марк.

Беседа продолжалась, но он пропускал половину слов мимо ушей. Никак не избавиться от беспричинных чувств, особенно когда это мерзкое чувство тревоги. И это не первый раз. Неделю назад она также пропала часа на четыре-три. Тайные свиданки?

Кое-как он протерпел 20 минут, и еще 20. Аня все не приходила. Марк сделал над собой усилие, чтобы не звонить. Ему хотелось, чтобы она знала, что он взвинчен и ведет счет на минуты, но показать себя испуганным и слабым он не мог.

Ключ хрустнул в личине час спустя. Он не сдержался, вышел к ней. Бросив беглый взгляд и убедившись, что Марк скорее растерян, чем зол, она спокойно стянула «луноходики», мельком поздоровалась с гостями, которые совсем раскисли на полу, и скрылась в ванной, ничего не сказав.

Вы чего в такой темноте сидите? Аня зажгла противный верхний свет. Первое, что она увидела, – пустые бутылки, обертки от шоколадок, стол в табачной трухе с раскиданными по нему раста-причиндалами. Кое-где винные кляксы и пепел. Диванный плед, подушки на полу. Она набрала воды в чайник, щелкнула кнопку и ушла в комнату.

– Прости, я встречалась с другом, – шепнула она Марку. – Подумала, зачем буду вам мешать?

Приторный, высокомерный тон – это хуже привычки разжевывать свои мотивы. За ним с неизбежностью следует мгновенный семейный скандал без я-высказываний, а с что ни на есть переходом на личности. В руках она держала телефон и печатала. Это что, месть такая? Какая-то новая игра? Марк ждал, что она скажет дальше. Какой еще друг в три часа ночи?

Похоже, она и не думала объясняться. Допечатала свою депешу и мягенько спросила, когда уйдут твои гости, мол, устала. С акцентом на слове «твои». В эту секунду Фил выронил бокал с вином – дзиньк. Попало на диван. Не отстирывается? Да ничего он темный, высохнет. Какой бы эта тайная встреча с другом не была, она явно придала ей уверенности. Когда уйдут «твои друзья»?

Марка двигался от обескураженности к бешенству, но не кратчайшим путем, а через районы острейшего саспенса. Да с кем ты там переписываешься? Он оказался настолько не подготовлен к ее дерзости, что не мог найтись. Раньше она так себя не вела.

– Ты могла позвонить?

– Ну, ты тоже мог. Я знала, что ты с друзьями. Че дергать?

– Дергать? – ехидным тоном повторил Марк. – Мы ведь договаривались, я ждал тебя, ей!

Аня, наконец, запеленговала, что он готов к жесткому разговору. Поправив волосы и пробежав глазами по углам, она решила сбавить обороты. Ей ни к чему разбор полетов среди ночи. Нет-нет, не сегодня. Марк резко встал. Пора выпроваживать всех по домам.

Объяснять ничего не пришлось. Когда он вернулся в кухню, Ника и Фил стояли на ногах. Темо потягивался. Марк без слов развел руками. Отлично посидели, надо бы повторить. Ника из коридора махнула на прощание Ане, остальные крикнули, целоваться никто не полез.

Марк только успел сказать, что это пиздец какое странное поведение с ее стороны и она явно чего-то не договаривает, как Аня сделала шаг вперед и крепко обняла его. Было ли это извинением или уловкой – он не понял, не видел ее лица.

А, может, ревнует к Нике? Осадок после того злосчастного двойного свиданья?

– Нам надо сменить обстановку, – наконец, заговорил Марк, наклонившись к ней. – Уедем на выходных в какой-то подмосковные сателлит? Номер для новобрачных, сырники на завтрак, настоящий лес?

Она ответила, когда они уже лежали в постели. Да, но только не на этих выходных. У нее, видите ли, опять важная встреча. Перенести нельзя.

Очевидно, она лжет. Зачем так долго думать? Если действительно есть план на выходные, говори сразу. Пытается показать, что я могу ее потерять?

Марк повернулся на другой бок. Сна ни в одном глазу. Ноготь на ноге цеплялся за простыню, как же бесит. Он дотянулся до него рукой и попытался отодрать.

***

«Мой дорогой Марчелло!

В Мюнхене пятый день по-библейски дождит и от этого просто раскалывается голова. Намотала на лоб тряпку и хожу по дому. Оно так слегка сдавливает виски и ничего, заодно и голову можно не мыть. Арабы все-таки знали толк в медицине. От них много чего осталось. Хотя в итоге все проебали, как и евреи. Ездят теперь к фрицам лечиться.

Недавно меня скрутила волна из отвратительной смеси зависти, тоски и ущербности. Моя старая знакомая, первая немецкая подружка, лишившая меня ментальной девственности, спустя 6 лет написала мне в фейсбук. Я полистала ее профиль и взгрустнула. Она такая классная. Училась в Лондоне. Защитила диссер в Берлине. Дважды была в Индии подолгу. Год в Ирландии. В самом начале, когда нам было по 22, это я громче всех раскрывала рот: мы должны изменить мир. И где теперь эти евреи? Кристина вооона где, а я в говне. Да еще и в чужом. Конечно, у меня никогда не было поддержки. Но для меня почему-то аргументы эти слабые, как струйка гонорейщика. Очень грустно. Грустно очень.

Все дни думаю о своей несчастной жизни. (От этого, наверно, и голова болит.) Мне 36, нет места кораблю. Мой цветок никто слезами окропить не хочет. Вернее, хочет, конечно. Но не тот, чьи слезы сладки. И все в том же духе. Я несчастна. Впрочем, это от неустроенности. Как ты тогда писал: «Душа – гнилая груша, нечего даже обрезать. Надо выкидывать целиком». Вчера еще муж сестры сказал, что скучает по прежней сумасшедшей Лелечке, творческой и безбашенной. Как посмел? Я разозлилась, потому что процесс натягивания на себя лямок ответственности и взрослости меня и так тяготит. И когда мне показалось, что вот уже почти можно почувствовать себя сознательной, он мне заявляет такую мерзость. Вы мужики вечно против шерсти.

Со всеми своими самцами опять поругалась. Надоели в который раз. Пошли в пизду. (Ох, не повторить бы судьбу Настасьи Филипповны). Тот страдающей депрессией двадцативосьмилетний итальянец из Турина, о котором я писала, еще вертится на большой орбите. Даже смешно. До сих пор пишет, моя прекрасная Бавария. (Так Ева Браун называла секретаршу Гитлера). Только вот сам итальянец совсем не тот. Где именье, где вода? Честно сказать, не очень понимаю, чего он приблудился. У них ведь холухи-гастарбайтерши, да и итальянки огого, темпераментные, курят в мундштуках. А я, кстати, мучаюсь, что не могу бросить (надо влюбиться). Может на контрасте? Впрочем, что за комплексы. А то как брюнетка завидует голубоглазой блондинке и покупает синие контактные линзы. Мы иностранцев никогда их не поймем, не познаем – я это еще со своим хорватом поняла. Они – продукт другой среды. И дети, о Боже, какие же они дети! Во истину, евреи – самый древний народ.

Короче, расстроилась и решила звякнуть бывшему. А он, падла, таким спокойным голосом со мной говорил, что я сразу поняла, снова кого-то нашел! Я-то думала, ему и вправду понравился мой римский профиль, ямочки – все остальное, за что я сама, будь я мужчиной, могла бы себя любить.

А вообще еще, знаешь, – странные вещи открываются. У него была пара друзей педиков – постоянно их вспоминаю. Прям кладезь знаний о жизни. Я по ним пронаблюдала, например, вот какую вещь. Мы, оба пола, мужчины и женщины насколько привыкли к тому, что мы разные, что чувствуем себя в этом конфликте очень комфортно. Когда же пол одинаков – невозможно сказать «да кто поймет этих мужиков?» или «ну, баба, что с нее взять»?! У гомов этого нет и все непонятки разбираются на месте досконально. Полное отсутствие стереотипов! Впрочем, едва ли стоит обобщать. Может, только эти двое такие продуманы. Но факт остается фактом. По ним скучаю больше, чем по бывшему. Вы, мужчины, исчезаете, уходите, улетаете, убегаете. И делая это, так и не узнаете главного о женщинах. Как жаль.

Даже анализировала себя с косяком. Ушло два грамма. Пришла к выводу, что мне просто не удается до конца раскрыть партнеров. У меня все в антифазе. В начале знакомства, когда я чувственна и открыта, хочу бесед и рыцарских поступков, – им нужен только секс. Не успели узнать, чем я занимаюсь, а уже мысленно пристраивают член нам в рот. А потом, когда я привыкаю, раскрываюсь и начинаю спокойно заявлять потребность – они начинают лить сопли о тяжелой судьбе и секс куда-то девается. Причем считается, что вторая часть – это уже как бы сами отношения. А когда трезво анализируешь, получается, их как таковых и не было. Ах, Марик, любила ли я кого-то в этой инкарнации? Любовь требует душевной чистоты. У меня ее нет! Я – старая, циничная стерва. Чего лукавить, хочу чтобы меня крепко схватили за зад и выволокли со шлепками и в меру сильным хватанием за волосы. Чуть-чуть сада-маза – следующая ступень шао-линя после покусываний.

Чего же я хочу? Меня тут снова потянуло в зимние горы и леса. Размышлять, фотографировать замерзшие ручьи. Твой джаз – это совсем другое, я этого не понимаю. Хотя если прижмет, могла бы подстроиться. Ты вот сохнешь по своей капризной Катерине. А она пустая, я тебе как баба говорю. Ничего в ней нет. Еще и кожа плохая, судя по фото. Все женщины об одном: любыми способами выйти замуж, сесть на шею и продолжиться. Остальное только маяние и результат неудачной эволюционной мутации с протекающей крышей. Она еще прибежит, вот увидишь. У баб есть такая отложенная функция в поисках тепла и ласки вдруг вспоминать про тех, кто был к ним добр. Другой вопрос – ты ее не примешь. Умные животные иногда делают друг другу больно ради игр, но она перегибает. В ней живет страх, надо копать, откуда и что. Хотя сосала бы, наверно, технично. В наше время на заводе профессионала найти сложно. Омочим же рукава наших кимоно слезами!

Я бы хотела быть мужчиной. Вы – другая история. Вечно озабоченные конкуренцией и комплексом неполноценности в разных вариантах. По типу у кого член больше. Ах, ничего нового, мон шэр. Только лес со временем становится все более непроходим. Подкапливается хронь, нервяки, расстройства. Зубы! Штифты, коронки, костная ткань, парадонтит, – все дорого! Парус чинить не хочется. Сидишь себе и смотришь как другие потихоньку движутся в своих направлениях, так надменно норовя задеть тебя бортом. Ждут ли нас там волшебные солнечные острова, самаритянки, спелые папаи?

Ходила намедни в лесбийский сексшоп. Закупилась дорого и со вкусом. Сначала стеснялась. Выбирала подруге лесбе, точнее – помогала советом. Всякие набалдашники и жужжалки с дистанционным управлением. Почему-то все время в голове вертелся Terminator Rising. А потом влюбилась – в белый, перламутровый, изысканной формы, сделан будто для меня. Правда все китайское. Представляю фабрику вибраторов под Гуаньчжоу, перестроенную из военного завода. В общем – купила. И с гордостью сообщила немецким друзьям, что моя интеграция в немецкое общество завершена. Пришла домой, всплакнула. Будто под одиночеством подпись поставила. Потом начала ржать. Вибратор так и лежит до лучших времен. Даже дала ему имя. Тебе не буду говорить, а то выстебешь. Имя моей первой любви. Ох, все же бабы сентиментальны под любым слоем дерьма. Когда засыпаю и вспоминаю, что он в полуметре от меня, лежит в шухлядке, – сразу фантазии плещут. Представляю половой акт в стиле оргий Кубрика в «Eyes Wide Shot» только с реквизитом, неграми, пони и в присутствии гостей. В конце – исполин кончает и втирает сперму рыжей бабе в волосы. Зрителям противно, но никто не в силах отвернуться. Эх, до просветления еще далеко.

Тут еще ржачная история приключилась. Была на гриле в честь дня рождения хорошего приятеля, настоящего тирольца. Обычно такие мероприятия скучны, и я занимаюсь тем, что задрачиваю туземцев. Хотя и это надоело. В этот раз были два ГДР-овца, которые ненавидят местный типично баварский империализм. Вспомнили «Ну, погоди», дедушку мороза и пионерские лагеря. Меня, естественно, понесло в просвещение масс с кайфом от ублажения своих комплексов. Однако, вернемся к косякам. Этот тирольский Патрик, которого я весь вечер называла Павликом, явно неровно ко мне дышит и, должна признать, за последнее время так раскачал торс, и вообще весь такой экстремал и летчик (хотя профиль совершенно не мой) был весьма заботлив и даже для снятия вселенского напряжения раздобылся травкой. Впрочем, и это стандартно. Еще там присутствовал некий Дженс, твою мать, чувак, который хочет обзавестись девушкой, чтобы быть как все. Зрелище хуже бабского в подобной ситуации. Естественно, он завизировал сингла в моей скромной персоне и пошел свиньей, но как-то не особо удачно, хотя и не нагло. Не тренировано что ли. Тут тирольский Павлик достает комок гаша. У меня в голове эхолотом проплывают мысли Дженса: вот сейчас долбану, релаксну, будет легче замолаживать. О, горе Дженсу. После первой же хапки он завис как зимний желудь на ветке и до конца вечера ровным счетом ничего с этим поделать не мог. Как эмпат, я видела время и пространство его глазами: сожаление, что вот оно, ускользает из рук баба, надо же что-то предпринять, причем все это в slow motion. После двух предложений, произнесенных в течение 20 минут, он тушевался, извинялся и говорил, что потерял нить. Когда его наконец попустило, он попросил светлого пива, сделал пару глотков и немного очухался. Этим баварцам, пиво – просто живая вода какая-то. И обрадовавшись ложному ощущению возвращения сознания выдал фразу: уф, ну меня и вспучило! Тут же понял, что сказал, засмущался и пересел подальше. Знаешь как это сложно, когда человеколюбие и ржач сходятся в тебе волнами? Что поделать, секс из жалости – не мое. Будучи в прекрасном расположении, перед уходом спела для немецких гостей «Катюшу».

Что я все о себе, да о себе? Несколько раз перечитывала то твое письмо про Катерину. И всякий раз меня посещало ощущение ирреальности твоей любви. Ты то как одуревший от голода медведь щемишься за ней по метафизическим лесам своих фобий, то как Экзюпери после крушения самолета равнодушно умираешь от самотерзаний в равнодушных марокканских пустынях. Форма твоей кастрюльки нестандартна и сложно подобрать крышечку. Ты многое осознаешь и контролируешь, но на инстинкте у любого возникает сбой. Вот хлам и валится из подсознанья. Все эти любовные обломы создают для тебя как для творческой личности питательную среду. Более того, мне сдается, ты смакуешь свое страдание! Здесь на лицо какая-то хитрая смесь из комплексов, которые дают легкий эмоциональный инфантилизм, и избегания. Неуверенность в себе, гиперрефлексия, умеренный нарциссизм – вот это все. Ты утонченка-усложненка, проникновенный и умный и при этом не слюнтяй и не педик (боже, это так здорово! И так редко!), но ты потерян. Ты вечно в сфинксах, фантазмах и ветряных мельницах, вечно в болезненном недовольстве собой, которое тут же переносится на недовольство всей жизнью – и где-то здесь ты тонешь. Мне это ох как нравится. И я уверена, нравится вимногим телочкам. Поэтому не могу однозначно сказать, что строит исправлять. Но это со стороны, мы не пара, и я на безопасном расстоянии от твоих загонов. А каково внутри – не могу знать. Как бы то ни было, мой рецепт – напихать в рот первой встречной малолетке. Худое бледное тело, большая грудь, наивное личико. Ведь ты пойми, важно, чтобы любовь была вначале. Пусть дальше трэш, измены, грязь. Но вначале важно голубое небо, сладенько, с душой. Иначе что потом вспоминать? Поэтому забывай про Катерину, забывай!

П. С. У меня кактус расцвел, и это не метафора! Пять лет назад сестра отказалась его пересаживать. Думала, сдох. Вот разродился двумя огромными цветками. А я, знаешь ли, слежу за ним как за источником примет. Переезжает со мной из квартиры в квартиру. Так что жди хороших новостей в следующем письме! Мы с Кацумото делаем тебе ручкой! Не бзди, все распетляем и заживем! Пиши мне!

Твоя такая разная и дружески любящая тебя Леля!»

Марк закончил читать и замер в кресле. На лице лежала задумчивая улыбка.

Некоторые потайные ячейки в нашем мозгу можно открыть как банковские ячейки только двумя ключами. Один у тебя, другой – у одного из друзей. Когда в нашем распоряжении неожиданно оказывается второй ключ, открывается дальнее воспоминание, как новый фрагмент большой карты. Он вдруг связывает разрозненные участки памяти и проводит нас чуть дальше вглубь, к следующему темному пятну, где нам вновь потребуется другой и его ключ. Увы, нельзя знать заранее, с кем и когда мы его найдем.

Как много утекло с прошлого письма. Читая ее отповедь о неудачных отношениях с Катериной, Марк понял, как отдалился от них за непродолжительное время отношений с Аней. Джоинт оказывается, еще держал. Эти инди-куши вечно такие долгоиграющие из-за большой концентрации сативы. Он вглядывался в черноту комнаты, в то место, где спала Аня и испытывал необъяснимый прилив нежности и благодарности к ней. Парадокс. Она делает ему больно, а он впервые за почти три месяца их отношений осознает: теперь она его женщина. Жизнь с ней – и есть его жизнь.

Тело ощущает влагу, когда погружается в нее. Когда тело целиком в воде – ощущения среды нет. Ощущение сменяется состоянием. Надо начать шевелиться, чтобы ощутить её вновь. Равно также и с чувствами. Мы ощущаем, как влюбляемся и втягиваемся в связь с новым человеком. Однако внутри этой связи – шевелений, свидетельств окружающей среды не так много, будто бы фокус разворачивается изнутри связи (где мы оба) вовне (где остался остальной мир). И только в тот момент, когда мы решаем устремиться вовне, чуть надорвать союз, достигнутой состояние (гомеостаз наших отношений с женщиной) нарушается, прорывает оболочку и через ее бреши внешнее потоком вхлынывает вовнутрь, отрезвляя нас и сравнивая атмосферу в отношениях и вне их, возвращая нас в объективный мир.

Аня высунула голову из-под одеяла и спросила, который час. Она проспала около двадцати минут.

– Пожалуйста, принеси мне стакан воды. Нехолодной.

***

Офисный коридор с неприятным кварцеватым светом вел к «водопою», небольшому тамбуру в конце этажа, где стояли очистные баллоны для фильтрации воды, похожие на микро-ядерный реактор. У водопоя кишела жизнь. Особенно, когда наступало время пить чай: первый раз между завтраком и обедом, чтобы очухаться от утренней дремоты, и второй раз классический файв-оклок, чтобы убить время до окончания рабочего дня.

Из бухгалтерии голосами героев меланхоличных российских сериалов бубнил «Рен-ТВ». Поскольку контакта с коллегами было не избежать, Марк инициативно просунулся в полуоткрытую двери и поздоровался. Корпулентная бухгалтерша Наташа хлопала рукой по наваленным на стол бумагам в поисках степлера. «Вот только что был здесь!» В профиль она напоминала молодую, чуть располневшую Салму Хайек. «Распродажа телок, распродажа телок… Белые спелые, страстные ужасные, мелкие проворные…» На ее мониторе светилась зеленая полянка Windows на фоне светло-голубого неба. В углу экрана был раскрыт пасьянс.

Следующий за бухгалтерией кабинет принадлежал герою труда Крышко или сокращённо – ГТК. Старик в отличие от кудахтающих бухгалтерш предпочитал находиться за закрытой дверью. Более того, иногда не открывал ее, даже когда стучались. ГТК практиковал японский метод чистого стола и был единственным старожилом во конторе, который ежедневно прочитывал все законодательные изменения в Налоговый кодекс. Разросшаяся до потолка драцена в его кабинете, нашедшая опору в стоящей позади нее напольной вешалке с накиданными на нее не развязанными галстуками, скукожилась и пожухла от непрерывного курева. Когда Марк поравнялся с его дверью, ГТК дважды из выстрелил трескучим кашлем.

– Марик, как жизнь? Долбишь местных или приезжих? – крикнул на весь коридор Бекжан, выходя от ГТК курортной походкой. Пижон. Костюм в оксфордскую клетку, коричневые «монки». Черные туфли легче сочетать, но коричневая обувь всегда поинтересней. Перейти на коричный – это большой личностный скачок, признак зрелости.

Застать Бекжана в офисе было удачей. Он проводил в нем по паре часов раз или два в неделю. Бекжан числился в подразделении финмониторинга, при этом все знали, что он – приставленный сотрудник ФСБ. Он особо и не скрывал. В его кабинете скромно маячили памятные вымпелы Лубянки, мило сочетаясь с обособившимися неподалеку иконками. Кольца в носу аборигенов, сумки Луи-Витон у юных девушек, флажки ФСБ на стене – суть одно. Я – член комьюнити. Марк протянул ему руку.

Сейчас будет история о кровопускании в ивановской деревне или об чистке в шалфейных земляных банях посреди тайги. Бекжан обожал народное целительство после многодневных запоев.

– В твоем возрасте надо спускать не меньше 3—4 раз в неделю. Простата – это железа, ей нужно работать, раз-раз, раз-раз, – рассуждал Бекжан, подняв кулак вверх и сжимая его как помпу. – Мастурбация – не то. Так простата полностью не опорожняется, будут застойные. Ты, конечно, можешь добавить «кеглю» к зарядке, но в твоем возрасте это абсурд.

Из-за угла показался Яковлевич, формальный руководитель Бекжана. Он разминал затекшие ноги.

Бекжен принял боевую стойку и сделал Яковлевичу приглашающий жест нападать. Широковатый браслет на его часах скользнул под пиджак. Они дружили семьями.

– Вот, Яковлевич, запустил простату, теперь страдает. Че, подтекает? – выпалил Бекжан, глядя как Яковлевич, и правда не лишенный аденомных симптомов, начал расстегивать замок брюк, не дойдя до уборной.

– Как ни придешь, никогда нет бумаги, – возмущался Яковлевич.

Бумага заканчивается, потому что многие из соображений гигиены стелют ее на стульчак, а иногда в два слоя.

– Начиная с 35, максимум с 40, тебе нужно ежегодно делать урологический чек-ап. Рекомендую НИИ урологии на Парковой. Там институт, профессура, они следят за европейской наукой. Сейчас уже не лазают пальцев в жопу. Они все видят по спермограмме.

В новостных лентах висел Лавров, усталый, с большой вытянутой головой, похожий на грустную лошадь. Российский МИД требовал вернуть дипломатические дачи в США. Вопрос статусный, но не сутевой. Вокруг него быстро поднялась собачья свадьба. Мол, дипломатам будет негде пить на выходных.

Марк завалил ноги на стол.

– Я вот не понимаю, у нас кризис или нет? – заговорил Макс со входа. – Прямая линия с Президентом – прям приём русского народа у психотерапевта! Точнее – у психиатра! Всё хорошо, экономика чуть подросла вопреки негативным прогнозам, у нас исторически низкая безработица, в этом году мы произведем более 130 млн тонн пшеницы! И тут же: число проживающих за чертой бедности увеличилось на три миллиона! Так, между прочим, заявляет, невзначай! А я скажу, это еще мало, на три миллиона, Я хожу в магазин и вижу: цены растут на 50% или сразу на 100%.

Макс ходил по кабинету взад-вперёд. Он обратил внимание, что дверь притворена неплотно и с силой захлопнул её.

– А как бюджет верстают? Минфин только и думает, где бы деньжат прищипнуть! У госкомпаний всё распихано – с особо стружку не снимешь: там инвестпрограммы, рост тарифов, прожженные сидят, те же бывшие чинуши! МСП? Бизнес в России весь на ладан дышит. 90% российских бизнесменов продолжают заниматься бизнесом только потому, что не могут его продать! Остаются люди. В кармане налогоплательщика всегда найдётся копейка для государства. Жилые дома надо ремонтировать? Ввели сбор за капремонт! Дороги строить? Запустили «Платон». За алкашку – акциз. За сверхдоходы – повышенный налог. За ресурсы – НДД. Учителям пересчитали зарплаты с почасовой на подушевую – теперь не за уроки, а за количество учеников платят! Потом этот, как его, ввели какой-то ёбаный курортный сбор! Утилизационный сбор! Ну, скажи мне, какого хера я должен оплачивать государству развитие курортной инфраструктуры?

– Это всё Америка виновата. Мстят нам и миру за рабство…

– Народ больше не хавает концепцию внешнего врага!

– Хавает, хавал и будет хавать.

– Дед так насобачился отвечать на вопросы, что его не прошибешь. Ссышь в глаза, что божья роса! Его в лоб – про Донбасс, про 20 миллионов нищих, про падение доходов… А он там шуточку пробросит, там пальцем пригрозит.

– Ну, а как ты хочешь, он 30 лет на эти вопросы отвечает.

Бекжан не мог стоять спокойно. Он дергал ногой, совал руки в карманы, играл там пальцами. Если бы Марк не знал, что он проплывает по 5-км на открытой воде, то решил бы, что его крутит абстинентный синдром.

– Делаешь УЗИ мошонки, мочевого с функцией, трузи, сдаешь спермограмму и бакпосев, и приходишь на консультацию, – не успокаивался Бекжан. – Иначе, если упустишь ситуацию, пол квартиры отдашь за лечение. И неизвестно чем кончится.

Каждая новая партнерша – это новая флора. Поэтому ты почти гарантировано цепляешь букашек-чебурашек. А если не повезет – атипичную форму ИПП (Бекжан произнес на одну «П» меньше положенного), которую могут не поймать мазки. Из-за китайских реагентов. Сейчас все регенты – фабричное китайское фуфло. Надо самому заказывать, я только Швейцарию беру.

Три-четыре воспаления и результат – спайки в яйцах, кальцинаты в простате, транзиторное варикоцеле или вообще эпидидимит, и привет! Люди в 35—40 лет со стомой ходят: дырка в животе, оттуда шланг и мешочек. Хотя если бы они пару раз в неделю делали упражнение кегля, зажимать анус на двадцать-тридцать секунда пока едешь в метро, то не знали бы бед! Тренированный «огурец», мышца от яиц к жопе, – это залог хорошего кровообращения.

Марк наморщился. Он не мог взять в толк, почему коллега с пустого места в карьер кинулся стращать его последствиями хронического простатита, а главное – откуда у него столько фактуры по теме.

– Мне один из лучших урологов города, который генералов лечит, Трапезов (ты, кстати, запомни фамилию, это такое дело, пригодится) металлическим бужом через залупу внутрь на 15 сантиметров залазил и токи пускал, чтобы шишку в канале убрать. Ее узи не показывает, а трансректально он ее нащупывал. Вот такая, размером с черешню. Простреливало по нервным каналам до пятки. Вот так, наискосок. Это, чтобы ты знал, самая сильная боль, которую мужчине доводилось перенести в жизни. Резкий, игольный спазм с долгим-долгим откатом, как судорога на грани с потерей сознания.

– Так, Бекжан, стоп. Если мне потребуется совет – я сразу к тебе обращусь.

Хуже всего в мелком офисе то, что тебе некуда спрятаться. Когда ты на месте – все знают, где тебя найти, и лезут с болтовней. Когда ходишь по коридорам – еще хуже. Марк закрывался в туалетной кабинке, закрывал глаза и сидел так по 10—15 минут. И даже там дергают ручку.

Сейчас будет совещание по застройке стенда на ПМЭФ. Как за три бюджетные копейки изьебнуть нечто такое, чтобы вызвать восторг у министра финансов. Руководство часа два будет занято, и это отличный момент.

Главное, чтобы кабинка была после уборки с запахом дезинфектора. Без чиркашей на фаянсе, подтёков под стульчаком, переполненного ведра и прочих нечистот, которые легко сбивают тонкие настройки. Некоторые любят запираться в кабинках, срать битый час и курить, листая новостные ленты в телефоне, а потом этот бленд никотина и дерма висит полдня, пока его не снюхают другие.

По регламенту техничка проверяет туалеты трижды в день: в 8 утра до начала работы, в 12 и в 17. В начале своей мастурбационной практики Марк бегал спустить по первому позыву, как правило в районе 10—11 утра, и надо признать это был худший временной слот, потому что люди активно испражняются как раз по приходу на работу.

Кабинок в мужском туалете две, три пары туалетов на этаже, плюс ещё одна пара на входе, где всегда грязнее всего из-за большого потока, и пара в технической зоне. Если кабинки на третьем и втором этажах уделаны, то приходилось тащиться в техническое крыло, предназначенное для обеспечивающего персонала с отвратительным мрачным зеленым кафелем и надтреснутыми стульчаками. Позже, изучив повадки коллег лучше, Марк установил порядок посещения уборной в 12.05 и ни минутой позже, когда все прибрано как по заказу для него, чисто и блестит, а то что химией попахивает резковато – можно потерпеть.

Первым делом Марк проверял дверную ручку, проверяя щеколду, вешал на неё пиджак, ссал, смывал, опускал крышку унитаза, и, стоя с расстегнутой ширинки, принимался листать порнохаб. Давно пора бы оформить платную подписку и прекратить мытарства, но, конечно, не сегодня.

Для тех случаев, когда поиски чрезмерно затягивались, в заметках был сформирован список с именами порно-актрис, чья игра однажды вспенила тестостерон в крови. Пять-десять минут скроллинга сайта – это нормально, но не больше. Санитарная обстановка не располагала к долгим поискам новой искренности. Вот в таких случаях файлик и выручал. Дарсиа Ли, Лана Роудс, Алекса Грейс, Мишель Кар, Элис Миллер, Али Рей, Натали Стар, Райли Рид, Кейт Курай, Хейли Рид, Клаудиа Джемсон и другие влажные подруги.

Мобильный телефон устанавливался в настенный диспенсер для туалетной бумаги. Выемка в его пластиковой крышке была как специально создана для айфона. Держится как надо, с небольшим наклончиком и точно не соскочил.

Если в соседней кабинке никого, можно добавить звук на две палочки. Ну, а нет, так нет. Левая рука отматывает полоску туалетки, ловко складывает её в несколько слоёв в некое подобие бумажного кармашка, чтобы был наготове.

Дрочка в офисном клозете без шансов уступает расслаблению в ванной и тем более в гостинице. Здесь в любую секунду может скрутить чувство мерзости. Взгляд зацепится за чёрный волосок на стульчаке, подсохшие следы харчка или жамканную бумажку в ведре и всё, спонтанно нахлынувший облом! Нужно максимально абстрагироваться и тренировать самоконтроль для полного погружения в телефонный экранчик. Здесь только влажность её рта, щекотка от прикосновения шелковых, ламинированных волос, хрюканье, мягкие складки. Ты в недосягаемой капсуле офисных удовольствий, слюнявые волны омывают щеки, ты копаешь и копаешь, пока на донышке не блеснет кристалл. Видишь его? Иди на свет.

Кривая вена привычно вздувается. Член наливается бордовым цветом словно азербайджанский баклажан. Не время вспоминать о бывших.

Плитка с щербатой цементной затиркой в десяти сантиметрах от лица, имитация под Метлах. Бугристые антрацитовые швы-канальчики с обсыпавшимися фрагментами, как будто бы изодраны ногтями. Если их легонько поскрести, то кафель вывалится.

Всегда наступает момент, когда кажется, предыдущий ролик был поинтересней. Хватаешь телефон из выемки и начинаешь отлистывать вкладки. Если план Б заранее не подготовлен, в двух случая их трёх суетиться – это ошибка.

Залапанная хромовая клавиша слива, которую никогда не протирают, растрёпанный лысоватый вантуз, табличка «Бумагу в унитаз не бросать!». Сегодня тот самый день, когда уровень тестостерона недостаточен, чтобы поднять тебя над мерзостью клозета. Марк вдавил локтем клавишу слива.

***

Плохо освещённая комната отдыха в сауне заполнилась мужчинами. Здесь царит смрадная духота деревенской избы. Люди расположились по стенам на деревянных физкультурных лавках. Их собственная одежда навешана над их головами. Хоть что-то можно рассмотреть только там, где висят потолочные плафоны. Запотевшие. Один из мужчин достал бордовый термос с облупившимся изображением лилии. Он налил кипяток в алюминиевую крышку и передал по кругу, предлагая каждому сделать глоток.

Марк здесь не впервой. Он совершенно голый. Другие люди сидят и стоят в полуметре от него, но из-за пара ничего не разглядеть. Все в радостном предвкушении.

Из помывочной вбегают женщины, парами и по одной. Некоторые весело и удивленно выглядывают из двери, словно из окна кукольного домика. Перешептываются. Они распарены. На ходу накручивают на себя промокшие простыни, облепляющие их тело. Намеренно делают это небрежно.

Рыжая, молочная девица, вытянув шею, кричит подругам, чтоб поторопились. Она в нерешительности кусает нижнюю губу, осматривается. К ее спине жмётся соседка.

Девушки разбредаются по помещению. Их распаренные тела испускают клубы пара. Те, что выбрали себе мужчин, начинают их ласкать. Одна на полпути в дальний угол опустилась на колени и продолжила путь на четвереньках. Другая, ближе к Марку, трется грудью о чьи-то колени.

«Что я здесь делаю? Я же не люблю баню». Марк видит себя со стороны. Это сон?

По полу сквозит. Чтобы не дать ногам замерзнуть, он поставил их на шлепки. Змейка от висящей позади куртки впивалась в спину.

Брюнетка гладит живот и бедра, откинувшемуся назад толстяку. Из-за наваленной одежды не видно его лица, только широко выставленные ноги.

Одна плавно перекатывается к Марку. Ее руки совсем близко. Он пытается разглядеть ее лицо, но она уворачивается. Лица словно нет. Он убирает ее волосы, пытаясь отыскать глаза. Она снова и снова уворачивается. По-японски поджав ноги, она спускается губами и носом по его бедрам вниз. Просовывает руку между его ног и медленно тыльной стороной руки проводит по промежности. Как только последний палец отрывается от его тела, она берет его член в рот.

Ей, наверно, холодно на бетонном полу. Марк подталкивает к ней резиновый шлепок.

Сосед грубо отталкивает гейшу и уходит в парную.

Марк опускает взгляд. Там уже другая. Лежит в его ногах, оперев щеку ногу. Одной рукой она крутит волосы, другой дрочит ему. Марк протягивает руку, чтобы потрогать ее грудь, но рука отяжелела и прилипла к лавке.

На пальце заметен крупный заусенец. Он слегка воспален. Отдернув руку, он присматривается к ранке. Омертвевшую кожу лучше убрать. Он бережно начинает ковырять ее. Не больно. Кожа отходит, а рана все не заканчивается. Кожа как резиновая. Какой глубокий корень у ногтя! Он отдирает кожу дальше, приближаясь к середине второй фаланги. Это нормально? Кусок омертвелой кожи свисает с пальца. Нет, дальше срывать нельзя. Марка в страхе сжимает палец. Несколько человек собрались вокруг него и наблюдают.

Он с выдохом раскрыл глаза. Палец цели и невредим. На часах горит 11.27. Неприятный дневной свет обличал пыль на темной мебели. Наспех стащенные ночью вещи – футболка и штаны – лежат на полу как свернувшиеся кошки. Марк проковылял в уборную, глотнул воды из фильтра и снова лег, перевернув подушку на прохладную сторону.

Окончательно продрав глаза через полчаса, он взял телефон. Пропущенных не было. На экране светилось два сообщения. Первое: «Привет. Я в Лионе. Сорри, не сразу заметила». Отписка Катерины. Холодная, пустая смска спустя три дня. Второе сообщение от Филиппа: «Как ты, бро? Потеряли тебя вчера». Новый знакомый, которому досталась отличная девушка. Марк равнодушно бросил телефон на пол с высоты опущенной руки.

И тут же поднял его.

В списке вызовов на первом месте светился незнакомый номер. Он сохранил его как «Anna Slowlife». Надо бы поискать в мессенджерах ее фото. Что-то в ней есть.

Место, которое Марк выбрал для первого кофе, пустовало в это время дня. Винтажные светильники, дагестанские ковры, неон, пальмы вдоль окон – типичное современное кафе. Еще недавно парафраз американского Вильямсбурга и берлинского Кройцберга считался концептуальным для столицы. Теперь же этот интерьерный архетип стал бесконечно повторяться. Хозяева тренируются на маркетах еды и дворовых вечеринках – бургеры, тосты с авокадо и яйцом пашот, ризотто с белыми грибами, – а когда набирают достаточно поклонников, зажмуриваются и кидаются в арендный омут.

Марк угнезился у окна. Депутат Мизулина на плоском экране рассуждала о пожизненном надзоре за педофилами. А че, интересная будет у кого-то работа. Официант ожидаемо подошел с вопросами, не желает ли Марк воды. В ответ на что он из вежливости принялся изучать меню.

Аня вошла и мелко постучала ногами, чтобы сбить снег с ботинок. Не заметить Марка в полупустом кафе было сложно, но она продолжала осматриваться. Он поднял руку. Тугие пуговицы плохо поддавались окоченевшим пальцам. Её лицо при дневном свете выглядело иначе. При знакомстве трудно разглядеть человека таким, каким мы будем знать его позже. Первое мнение часто ошибочно. Женщины со своей интуицией здесь во всеоружии, а мужчины с их логикой неуклюжи.

Последовало много мелких, волнительных движений. Она сняла и сложила шарф, поправила волосы, достала из сумки телефон, покрутила кольцо на пальце. Сумка no name, не из брендовых. И все же в ее манере лёгкий промельк чего-то искушенного, оценивающего, ломаного. Чем ты мальчик меня удивишь? Только бы не модельное агентство, психфак МГУ, йога, тренинги, путешествия и незаконченный роман. Неоднозначное прошлое девушек превращается в маленькую морщинку в складке рта, прищуре глаз. Эту морщинку не спрятать и не заколоть ботоксом. В ней кроется восьмиместный Фалькон с прохладным шампанским с проложенным в GPS-навигаторе курсом на Сардинию. Но не только он. Еще полный контроль за передвижением и сигаретные ожоги на спине, которыми клиенты метят шлюх.

Комок смурных, путаных домыслов роем промчался в голове и как внезапный антициклон. В середине нулевых эскорт захлестнул Москву. Редко какая красотка не соприкоснулась с этой порчей. Высокие цены на нефть, многомиллиардные госзакупки, бонусы корпораций, мегастройки, обналичка вызвали экспоненциальный рост индустрии развлечений. Одним из несущих столпов которой стала сфера интим-услуг. Денежки текли из бизнес-проектов в клатчи к девчулям, не прекращавшим пировать. Ах, нулевые. В казино проигрывались стратегические предприятия. Четыре из пяти полос на Моховой, напротив Кремля, на выходные перекрывали под парковку клуба, который и так не мог вместить всех желающих. Владельцы меховых салонов в три утра по звонку открывали лавки, чтобы вдрызг пьяный гость мог купить своей подружке манто мексиканского тушкана, и тут же на заднем сиденье отыметь ее на нем. Третий Рим ликовал.

Однако время – Дарвин. Тучные годы миновали и от былых потех остались только слезы. Народ обеднел и зажил по-старому. Но память-то осталась. Тем, кто хватил сладкой жизни, ее не забыть.

Бесконечно далёкий от взрослого мира Марк порой не мог избавиться от ощущения, что, например, эта девушки в районе 30 – осколок тех тусовок. Он не хотел быть дураком, как и никто не хочет. Он знал, что пройдёт час и полутона её манерности спрячутся, заштрихуются в ее движениях и словах, пока, возможно, со временем ему не удастся переоткрыть дверцу в ее прошлое и только тогда, если это и вправду произойдёт, он сможет отыскать эту черту случайно подмеченную черту и точно установить, что это, не ошибся ли он в своих скоропалительных суждениях и откуда взялась эта дьявольская искушенность. Люди считают, их мысли не видны, ха, как бы не так.

Официант извлёк из фартука блокнот с истрепанными краями и приготовился записывать. Аня выбрала цезарь с курицей, а не креветками, потому что у них грустные глазки. Марк – пасту. Гарсон повторил скучный заказ и ушёл.

– Как закончился тот вечер? – поинтересовался Марк.

На самом деле он хотел знать, скольким мужикам она дала телефоны. Цифру! Я хочу цифру! Однако Аня лишь посетовала на тухловатый вайб, под который не вышло потанцевать.

– Любишь подрыгаться? – улыбнулся он.

Разговор клеился свободно. Никто не напирал. Марк смотрел на её руки. Чуть крупноватые кисти с выпирающими косточками. Из-под рукава блузки вильнул хвостик татуировки в виде рунического символа.

– Я работаю в окологосударственной конторе, – с выдохом признался Марк. Он не любил этот вопрос.

– Аналитик?

– Менеджер, – подтвердил он с замятым взглядом.

У жизни странные законы. Человек не может прямо следовать к цели. Всюду понаставлены ловушки.

– Хм, а как ты расслабляешься?

Она дольше обычного взглянула Марку в глаза. Пальцы играли ремешком от сумки, сдавливая сделанную ею небольшую петельку.

– Сейчас время духовных исканий в условиях мегаполиса. Саморазвитие теперь продаваемый продукт.

Может, спросить прям в лоб, сколько у нее было парней? Ужасно знать о другом только то, что он сама о себе рассказал. То есть наврал.

– У тебя были долгие отношения? – спросила она.

Задавать тот же вопрос в обратную сторону – старый прием. Застаёт врасплох.

– Ближе всего я подобрался к ней на школьном новогоднем вечере. Мы выпили с парнями немного паленого вина в туалете для смелости. Я сильно нервничал. Ходил взад-вперед по коридору. Всё не мог решиться. Сейчас или никогда. Наконец, выдохнул и ринулся к ней, а когда приблизился, то случайно наступил ей на ногу и сильно повредил ноготь. Она была в открытой обуви. На этом и закончилось.

Аня смеялась и часто поправляла волосы. Теперь она медленно меняет позы, поглаживая кисти. Это хорошие знаки.

– Пока не стала встречаться с старшаком? У него сильно курили в семье – и отец, и мать. Аж от собаки пахло сигаретами. Она еще кашляла мелкими туберкулёзными хлопками. В то время у малолеток была тема, носить вещи парней, с которыми они переспали. И вот она пришла к третьем уроку в его стремном свитшоте.

– Ваш заказик, – пропел официант. Он довольно своеобразно ставил тарелки на край стола и подталкивал их гостю. Двигая цезарь, он мастерски объехал солонку с перечницей и припарковался тютелька в тютельку между приборами и телефоном. Аня ножом и вилкой раздвинула овощи салата и заглянула внутрь латукового «колодца».

Возможно, надо вести себя понахрапистее, чтобы подчеркнуть свой интерес? Она аккуратно наколола на вилку половинки черри,

– В то время мне было все равно, есть у меня отношения или нет. Возможно, это странно прозвучит, но мне нужна была девушка, чтоб о ней не думать.

– И сейчас так? – спросила она.

Оппа, а вот это было лишним. Раньше я не понимал о себе и женщинах чего-то важного. Точнее думал, что понимал, но впоследствии это оказывались ложным.

Каждые пять лет понимаешь, что был дебилом. Уже даже не пять, а три… Ешь-ешь, я поговорю. А потом я поем, а ты что-нибудь расскажешь…

Она со смехом кивнула.

Я хотел отношений без песка. В смысле, чтобы по-честному. Чтобы я любил, она любила. Чтобы не нужно было строить, приспосабливаться, понимаешь драматизм утопии?

Есть одна история. Пару лет назад мы с другом на Сицилии недалеко от Агридженто. Познакомились там с русской девушкой. Она работала в кафе на пляже. Постоянно рассказывала про своего парня, итальянца Марио или Марко. А перед самым отъездом, я случайно узнал от бармена, что они расстались примерно год назад. Он женился на другой и живет в Сиракузах. А эта баба продолжает травить байки, что они вместе. Зачем?

– Затем чтобы к ней не клеились туристы.

– А я думаю, что в своей голове она по-прежнему с ним. Наши бывшие становятся историей, которую мы рассказываем, и рассказываем, и рассказываем.

– Нет, это надуманно. Она сказала, чтобы от нее отстали. Да и бармен мог соврать. Кто знает?

Счет за еду оказался совсем небольшим.

– Че, домой не потащил ее? – спросил Темо.

Выслушав все в своей обычной молчаливой манере, угу и ага, он вывел итог: «Аня не катит. Тебе надо браться за ту другую».

Ту другую?

Как ее там, Нику?!

Феномен Темо заключался в том, что он озвучивал то, в чем Марк не мог себе признаться.

Заскакивал тут в гости к Джаби. Он звонит мне и говорит: «Приезжай, братан, нужен твой совет по бизнесу». Ну, приехал, а они там с Икусом наглухо убитые на ютубе рыбалку смотрят. Рыбалку, блядь! Как мужики стоят с удочками и ждут клёва! Это даже не плейстейшн.

Но одну прикольную вещь я всё-таки услышал. Джаби оказывается ходил в трек в Гималаи. «Кривым» летишь до Катманду и оттуда джип. Делал кольцо вокруг Аннапурны. Дошел до 4700 метров и спустился. Не дошёл до перевала один день. Говорит, восхождение – философская тема. Ты набираешь в день в среднем по 700—800 метров высоты. И с каждым днем тебе хуже. А за спиной рюкзак под 20 кило. То есть когда ты видишь по «Discovery» чуваков, которые в одиночку плетутся по снегу выше 6000—7000, им не тяжело и холодно. Они на грани смерти. Их кроет по полной программе. Плетутся на таблетках-разжижжителях крови.

– Да уж, эти люди…

– Поехал бы туда с телкой?

– Чем иметь девушку и мыкаться в Тай, лучше дрочить и ездить в горы одному.

Аня написала первой. Не прошло и двух часов. «Ну что ж, по-моему, все хорошо. Спасибо за ужин».

Они встретились на Патриарших спустя день. Она была в баклажанном пальто и коричневых кедах. Когда он подошёл, ее глаза заискрили. Она готова.

Природа замедлялась к зиме. Лебедей куда-то увезли. Остался только их вмерзший в лед домик. Без птиц пруд выглядел унылым котлованом. Но люди все равно гуляли. Где-то же надо пить кофе, дышать. Разгорячившийся пацан наяривал круги вокруг качели. Приглядывающая за ним бабушка с юрким лицом держала наготове сок с трубочкой и печенье.

Аня начала подрагивать и жаться.

– Поедем ко мне? – как мог, уверенно спросил Марк.

Он произнёс это и понял, что чего-то не хватает в этой фразе. В таких делах нужно быть тактичнее. Никто не хочет думать, что им хотят воспользоваться. Однако он пожала плечами и кивнула раньше, чем он придумал, что говорить.

Дорогу до дома молчали. По радио обсасывали массовое бегство чеченских геев в Европу. На светофорах Марк осторожно поворачивался к ней. Удивительно, как она быстро все решила. Два передних автомобиля ехали с одинаковой скоростью. Несколько других то ускорялись, то отставали. Это было похоже на игру: не наступать на стыки плитки или мерить стуком пальца промежутки между светильниками на эскалаторе. Порядок среди хаоса и попытки синхронизироваться.

Когда у Марка появилась машина, лет десять назад, он сажал своего тогдашнего друга Макса и они вместе катались взад-вперёд по Тверской: до Телеграфа и назад до Белки. Марк мечтал, что именно здесь встретит девушку, которую подкинет до дому. И вот он едет по Тверской. Все, что он думал, вновь обернулось неверным.

Пока Аня была в ванной, Марк воспользовался моментом, чтобы побросать висящие на стуле вещи в шкаф и убрать немытые кружки. Он на лету переоделся, открыл окно в спальне и вернулся на кухню.

– Давай вина или чего-нибудь?

– Я не пью алкоголь, – ответила Аня.

Она села на диван, по-детски поджав ногу, и осмотрелась. Некоторые мужчины специально создают дома странную обстановку, чтоб легче было брать женщин. Книги, винил, старое чешское пианино Petroff, сумка с теннисными ракетками. На стенах несколько картин. И все это в 40 метрах.

– Красиво, – сказал Аня, задумчиво кивнув на самую большую картину.

Три размытые полосы тёмно-красного, синего и бордово-зеленого цветов. В мазках проступала фактура дерева, травы и мешковины. Чтобы добиться такого эффекта, художник накладывал холст на различные поверхности.

– Венесуэльский художник, Нино Моро – сказал Марк, наливая воду в чайник. – Здесь изображён вид на пляж из окна его дома.

Рассевшись на диване, они болтали.

– Знаешь, у меня непростые отношения с родителями. Родительская ревность часто превосходит родительскую любовь, – с сожалением отметил Марк. – Родительские наставления – это как миганье фар встречных автомобилей. Тебя предупреждают об опасности, но пока ты доберешься до неё, ее уже возможно не будет.

– Это понятно. Опыт непередаваем. Но мама растила тебя всю жизнь. А девушки приходят на готовенькое. К сожалению, многим сложно принять, что свобода детей неизбежна. Может быть, матери просто хотят, чтобы ваши женщины были лучше их? – добавила она.

– А, по-моему, несчастнее всего те, кто не хотел расстраивать маму.

Она аккуратно держала кружку промеж колен. Его рука совсем близко.

– У меня есть теория, что первых детей делают по-пьяне, а вторых – чтобы сохранить брак.

В свете лампы её волосы выглядели темнее. Блики съедали кончики. Она продолжала вглядываться в картину как в ночное окно, показывая профиль с прямым, правильным носом и высоким лбом.

– Ты заставала, как твои родители занимаются сексом?

Марк чувствовал, что они похожи и, пожалуй, он смог бы с ней сойтись. А потом с мясом придется выдирать из себя связавшие их невидимые нити, когда она или он потребуют себя обратно.

– Я думаю, брак моих родителей просуществовал бы вдвое меньше, если бы отец умел пользоваться компьютером. Она была нужна ему, так как без ее помощи он не мог делать футбольные ставки.

Аня положила себе на колени подушку. Её взгляд, как долгая сигаретная затяжка, проник в него. Каких-нибудь пару месяцев назад на этом же месте, где сейчас сидит она, сидела Катерина и каждую минуту поглядывала на свои дорогущие Омеги. Она всегда от него убегала, всегда была для него занята.

Что быстрее приведет к цели: изображать с ней равнодушие или неожиданно прижать лопатками к стенке, чтобы стакан укатился под диван?

Что вообще Катерина делает в Лионе? У неё там любовник? Наверняка богатенький. Она и его не любит. Никого не любит. С такими как она – превращаешься в идиота. Начинаешь с ней вести себя так, как ненавидишь, когда другие так себя ведут с женщинами.

– Еще чаю?

С Аней легко. Она не выпячивает свою духовность, чтобы через нее приходилось продираться. Когда смешно – она смеется, когда скучно – грустит. Это так по-женски.

– Когда-нибудь мы также будем гадать о том, что происходит в душе наших детей, – сказала она.

– Если они будут.

Аня подошла к окну. Запотевший кружок на стекле от ее дыхания расширялся и сжимался. Руки свободно свисали вдоль спины. Идеальный момент. Марк сделал несколько шагов по направлению к ней, но занервничал. Пик желания приходится на момент, когда его подхватывает страх оттого, что ты вдруг осознаешь, как можешь сплоховать.

Механический хрип чайника нарастал.

Сейчас она попросит вызвать ей такси. А потом будет так тупо снова звать ее на свиданье. Снимай чехлы!

Кажется, она закрыла глаза, чтобы упростить задачу. Марк медленно развернул её к себе. Она послушалась и часто задышала ему в подбородок. Упали на диван. Аня перекинула через него обе ноги.

– Тебе дать во что переодеться?

Выйдя из ванны, она прошмыгнула под одеяло в полотенце.

В ту ночь они не переспали. Было то душно, то холодно вне зависимости от того, открывали они или закрывали окно. Постоянно хотелось пить.

Утром она спешно оделась и уехала. За ночь ее лицо осунулось. Глаза воспалились из-за не смытой с вечера косметики.

Вторая чашка чая так и остались на подоконнике нетронутой. На ободке виднелся след ее помады. Марк вылил ее в раковину.

Через два дня Аня приехала сама и привезла большой кусок морковного торта.

– Да? – спросил Марк.

– Да. Но только в презервативе.

Ее тело пахло кокосовым молочком. Она дрожала Марк попробовал жёстче, но она остановила его.

– Ты меня по душу загоняешь, – сказала Аня, удаляясь второй раз в ванную.

– Блин, прости. У меня давно не было секса, – стандартно оправдался он.

– Давно это сколько?

Билла Эванс негромко переговаривался с Лафаро. Высочайшая степень осознанности в музыке. Изящные, законченные и неоспоримо уместные музыкальные фразы одного находят продолжение в другом. Контрабасист и барабанщик переспрашивают, извиняются, шутят и так по кругу.

– Тебя не раздражает музыка, которая играет?

– Нет.

Наступило их второе утро. Марк проснулся до будильника. Она лежала с открытыми глазами. Завтракать не стали – так и разъехались по работам. Когда спускались в лифте – обнялись. В двойном отражении зеркал Марк увидел выражение ее лица. Теплое. Впрочем, она могла догадаться, что он будет смотреть и изобразить блаженство.

***

В субботу позвонила Ника и напомнила по выставку. Её подруга Доминика пристроилась моделью и это будет «Очень круто! Очень круто!» Ника и Доминика – вот так сочетаньеце, они серьезно?

Встретились около шести, перекусили и отправились по координатам. В такси Ника не умолкала, делясь своим восхищением о подруге.

– Это человечище! – буквально визжала она. – Вы не представляете, насколько она крутая! Её выгоняли с каждой лекции! Она первой принесла мне Уитмена и Боулза! Первой стала гонять по Москве на мопеде! Шила сама себе одежду! Жила летом в Парке Горького в палатке!

Филипп одновременно с ней в другое ухо пытался рассказывать Марку о предстоящей выставке Harley-Davidson, на которую они непременно должны пойти.

– У неё был проект, – заливалась Ника. – Она каждые три часа делала фото места, где находилась. Даже ночью! У неё на руке были часы с напоминанием: они пикали, она просыпалась, делала снимок и ложилась спать дальше! И так в течение трёх лет. Был сайт, где она вывешивала бесчисленные ленты этих фото!

Выставка проходила в пространстве «rR» недалеко от Флакона. Все типично: старое промышленное здание, неон, жужжащая очередь из ряженых хипстеров на входе. Билет оказался ни разу не дешёвым, но Филипп покровительски расплатился за всех.

Вместе с входным билетом каждому выдавался фонарик. Зачем? «Чтобы хоть что-то разглядеть за уплаченные деньги». Народ игрался в солнечные зайчики на потолке. В воздухе попахивало усталым металлом, стекловатой и подвальной плесенью. Афиша многозначительно умалчивала о деталях события.

Пространство выставки представляло собой сферический купол размером с школьный спортзал. Вдоль стены были навалены кучки земли, утрамбованные в виде могил. Над каждой из них висели портреты современных российских художников – Кабакова, Пепперштейна, Уно Моралеса, Новикова и других. Над самой большой кучей, видимо, олицетворявшей коллективное захоронение, водружалась табличка с надписью «Школа Родченко». В центре зала, под куполом, на месте воображаемого алтаря висела «распятая девушка».