Читать книгу Третий брак - - Страница 4

Костас Тахцис – одна из самых ярких звезд современной греческой – и всемирной – литературы. Описывая его, литературные журналы и критики всех стран, где когда-либо переводили книги Тахциса, особенно его главный роман «Третий брак», характеризуют его литературное дарование исключительно в превосходных степенях, где гениальность, новаторство, шедевр и «самый важный роман, который нам дала Греция» толпятся среди прочих, не менее лестных эпитетов. Английский литературовед Мартин Сеймур-Смит в своей статье в журнале The Spectator замечает, что Тахцис «являет такую силу таланта, которая ставит его в первый ряд современных европейских писателей», ему вторят критики и в Старом, и в Новом Свете.

Костас Тахцис родился в Салониках 8 октября 1927 года. После развода его мать оставляет себе младшую дочь, а четырехлетнего старшего сына отдает своей матери, которая и воспитывает его. В семь лет он уезжает с бабушкой из Салоник в Афины, где заканчивает школу и поступает на юридический факультет Афинского университета. Там же, в Афинах, когда Тахцис был еще юным школьником, знакомая, к которой его бабушка пришла погадать, решила заглянуть в будущее не только бабушки, но и внука. «Этот мальчик будет открывать большие двери и увидит весь мир», – сказала она и оказалась права.

С 1947 года Костас Тахцис не только становится завсегдатаем кофеен «Бразилиан» и «Лумидис», где собиралась афинская интеллигенция, но и тесно общается с такими великими писателями, как будущий нобелевский лауреат Одиссеас Элитис, Нанос Валаоритис, Андреас Эмбирикос, художником Яннисом Царухисом и многими другими. Позднее он познакомится с еще одним греческим нобелиатом – Йоргосом Сеферисом, дружба с которым продлится до смерти последнего. Все эти годы он пишет стихи и с 1951 по 1956 годы издает пять поэтических сборников, которые получают достаточно приветливые отзывы критиков, хотя обложка одного из них и вызывает всеобщее потрясение – художник Яннис Царухис оформил ее как традиционное извещение о смерти.

В 1954–1964 годах Тахцис путешествует, в том числе по Европе, Англии, Восточной Африке, Австралии и США и работает – помощником режиссера на съемках «Мальчика на дельфине», менеджером знаменитого пианиста, матросом на датском грузовом корабле, грузчиком в магазине и станционным смотрителем на австралийских железных дорогах, в пресс-службе Государственного банка Австралии и американской компании в Греции, преподает английский, проводит экскурсии и навсегда порывает с поэзией. Быть просто неплохим поэтом в то время, когда Греция зачитывается стихами Кавафиса, все новые и новые работы издают Элитис, Сеферис и Эмбирикос, было довольно трудно, особенно для такого отчаянно честного, безжалостного к себе и тонкого знатока литературы, каким был Тахцис. Кроме того, даже поверхностное чтение его стихов показывает в них будущего прозаика – строение и композиция, сюжетность, вещность его поэтического мира, которая потом безупречно проявится и в создании его миров в прозе – каждая сцена всегда видна отчетливо, как если бы читатель сам находился в том дворе, где две героини ведут свою бесконечную беседу, где разносится запах кофе и вишневое варенье застывает на блюдечке, а полуденный зной дрожит зыбким маревом на афинских улицах. Его переход к прозаическому нарративу был вопросом времени.

В очередной раз вернувшись в Грецию и в очередной раз быстро ее покинув, Тахцис отправляется в путешествие по Европе на мопеде «Веспа», чтобы написать роман, над идеей создания которого он думал уже несколько лет и мини-замысел которого появляется в одном из последних его стихотворений. Работу над романом «Третий брак» он закончит в Австралии, после чего отправит текст издателям в Грецию, где его отклонят как неподобающий. В ноябре 1962 года Тахцис издаст роман за свой счет. Его практически никто не прочтет – греческая критика выхода романа не заметит, покупатели тоже. Лишь через десять лет, после публикации на английском языке, роман получит всемирную известность: его переведут не только на английский, но и на французский, итальянский, немецкий, голландский, испанский, венгерский, польский, сербский, румынский и другие языки. В 1972 году Тахцис выпустит сборник рассказов «Сдача». В 1979 – сборник «Бабушки мои Афины». Также ему принадлежат переводы комедий Аристофана и современных авторов на новогреческий язык, многочисленные статьи и эссе. В последние десять лет своей жизни Тахцис почти ничего не писал.

27 августа 1988 года сестра нашла Костаса Тахциса мертвым в его доме в Афинах. Судмедэксперты установили, что Тахцис был задушен примерно за двое суток до этого. Точная дата смерти неизвестна. Убийца не найден. Мотивы убийства не обнаружены. После смерти Тахциса изданы неоконченный роман-биография «Страшный суд» и несколько сборников рассказов, эссе, интервью и писем.

* * *

В современном мире не принято ранжировать национальные литературы по степени их значимости – ценна любая литература, у которой есть свой язык и свои читатели. Тем не менее, неявно и подсознательно такие иерархии все равно выстраиваются в голове каждого читателя. И самыми авторитетными и уважаемыми оказываются те литературы, в которых возникают произведения, удивительным образом сочетающие универсальность и оригинальность, в которых история конкретного человека оказывается воспринимаемой читателями разных стран и культур.

Что не менее важно, хотя и часто упускается из виду – форма высказывания. Диктатура большой литературной формы, существовавшая в европейской прозе в течение двух веков, рухнула, и это привело к закономерному откату: многие романы и эпопеи XX века, когда-то представлявшиеся важными, монументальными и почти вечными, сегодняшнему читателю кажутся архаичными и совершенно неактуальными – разве что в качестве экспонатов воображаемой литературной кунсткамеры.

Чудо или, вернее говоря, феномен Костаса Тахциса, в общем-то, как раз и состоит в том, что с ним ничего подобного не произошло. На уровне аннотации его первый и главный роман «Третий брак» представляется чем-то глубоко укорененным в век расцвета Большого Европейского Романа – события «Третьего брака» легко можно изложить в рамках шаблона «жизнь нескольких поколений одной семьи на фоне великих исторических потрясений». В романе Тахциса и в самом деле есть типичная афинская семья из того слоя, который сегодня назвали бы средним классом, есть действие, растянувшееся на полвека – от 20-х до начала 60-х годов, и – разумеется – есть и исторические потрясения, войны и революции, заговоры и катастрофы (а в какой европейской стране в первой половине XX века их не было?). Но вот как раз к шаблону, умещающему в себя что угодно – от «Будденброков» до забытой всеми эпопеи о потомственных сталеварах – «Третий брак» имеет очень косвенное отношение.

Собственно, неординарность этого романа можно оценить, посмотрев, с какими произведениями его сравнивали издатели, когда выпускали переводы «Третьего брака» в разных странах: с «Унесенными ветром» Маргарет Митчелл, «Войной и миром» и «Анной Карениной» Льва Толстого, «Будденброками» Томаса Манна, «Сагой о Форсайтах» Джона Голсуорси, «Леопардом» Джузеппе Томази ди Лампедуза. А еще – с Трифоновым, Сэлинджером, Джойсом и Фаулзом… Разброс примеров поражает, ведь почти невозможно всерьез представить произведение, объединяющее в себе Митчелл, Джойса и Трифонова – и это можно считать еще одним подтверждением уникальности романа Тахциса. Он не поддается попыткам уложить его ни в один шаблон, у него просто нет подходящих аналогов. Возможно, именно поэтому он продолжает оставаться актуальным и в XXI веке: для глубоко патерналистской по духу литературы середины прошлого века с ее позитивистской верой в силу нарратива этот роман был слишком неожиданным. Сейчас он таким уже не кажется, он воспринимается как совершенно современный, написанный здесь и сейчас человеком, увидевшим конец эпохи Больших Романов, но, тем не менее, дерзнувшим написать Большой Роман своего времени, роман, который радикально отличался от всего, что было создано тогда греческой литературой.

Если бы Еврипид писал сегодня, он писал бы точно, как Тахцис, – замечает автор предисловия к английскому изданию романа «Третий брак», и он имеет в виду не только известную рецепцию античной традиции и очевидный параллелизм в судьбе героинь. Роман Тахциса – прозаическая версия театра manqué, драматургии Чехова, Ибсена и Стриндберга: здесь нет катарсиса и яркой драматичной развязки ни того типа, что мы можем встретить у Шекспира, ни того, который характерен для Эсхила и Софокла. Ксеркс не рыдает вместе с хором над разбитым персидским войском, Эдип не проваливается сквозь землю, Антигона не отправляется в Фивы навстречу своему долгу и своей смерти, Гамлет не убивает Лаэрта, Ромео и Джульетта не кончают с собой, а каменный гость не уводит дон Жуана. В романе «Третий брак» люди просто пьют кофе и разговаривают, но при этом мы ощущаем то, что Станиславский называл применительно к Чехову внутренним течением: ток обычных поступков, событий и эмоций создает драматургическое напряжение и приводит к катарсису. Описывая вроде бы ровное течение обычной женской болтовни двух главных героинь, Тахцис создает абсолютное, напряженное драматургическое действие, действие без эффектных сценических приемов, где сами разговоры создают драму ежедневности, разыгрываемую на фоне великих исторических потрясений, которые становятся не более чем скромными декорациями обычной жизни.

* * *

Можно отметить и еще одну особенность «Третьего брака» – это роман, отказавшийся от традиционного для греческой (и не только греческой) литературы представления о распределении ролей по гендерному признаку. Сама специфика греческого общества – с патриархальными традициями, с мощным влиянием греческого православия, с наследием «героического» периода войн и революций, продолжавшегося более ста лет, – естественным образом превратила греческую литературу в «литературу сильных мужчин», рефлексирующую о поступках героев и их последствиях. Тахцис намеренно вырвался из этой традиции, что было совсем непросто и потребовало обращения к традиции еще более древней – античной. В «Третьем браке» XX век становится у Тахциса временем, когда снова обретают силу архетипы гомеровского эпоса, причем именно той его части, которая в трагедиях Еврипида превратилась из описания подвигов героев в рассказы о женщинах, об их чувствах и их деяниях. Естественный для первого века новогреческой независимости исступленный культ древности и античного наследия, великий миф Древней Греции, инкорпорированный в национальную идеологию Греции современной, играют в жизни героев Тахциса роковую роль: имена из античной литературы, которыми родители награждали своих детей, не задумываясь о том, какой контекст с ними связан, обретают внезапную власть. Гекуба, Поликсена, Андромаха, Елена Прекрасная, живущие в XX веке, обречены снова и снова переживать те же трагедии, что переживали героини Гомера и Еврипида. Только их мужья и дети уже не героические ахейцы и троянцы, которые у Гомера сражались по колено в крови врагов, не ведая усталости. Увы, теперь это обычные – и слабые, каждый по-своему, – мужчины, совершающие далеко не героические поступки из далеко не самых благородных побуждений. Неизменными остались только женщины и их трагедии. Виновниками трагедий в романе оказываются почти исключительно мужчины, они выполняют второстепенную роль регулярного стихийного бедствия, с которым героини Тахциса справляются снова и снова. При этом, что характерно, катастрофу античных героинь Тахцис отдает только той героине, что воплощает его бабушку – Гекуба снова потеряет все. Вся линия второй героини получила христианские имена и христианскую традицию, что не отменяет не менее трагического измерения их жизней.

При этом одной из важных особенностей версии Тахциса становится большая доля юмора, с которой героини переживают и обсуждают все выпадающее им на долю. И здесь Тахцис не только вырвался из пафоса парадигмы сильных мужчин, но и вернул в современную греческую литературу то, что было в ней хорошо забыто: гиларотрагедию, трагедию-травести. Еврипид – один из базовых его источников, но не менее важным станет для него поэт IV–III веков до н. э., который останется в истории известным именно как автор гиларотрагедий – травестийных, смеховых трагедий, для которых характерна фарсовая разработка мифологических сюжетов, как правило, обработанных в предыдущей драматургической практике. Такие трагедии писал поэт из Тарента Ринтон, от которого до наших дней дошли лишь названия и небольшие фрагменты, достаточные, впрочем, для того, чтобы предположить, что в своих травестийных текстах он пародировал сюжеты Еврипида. Закончив «Третий брак», Тахцис скажет: «Я хотел написать современную греческую (гиларо-)трагедию».

* * *

О Костасе Тахцисе, в отличие от многих других авторов, трудно писать: кажется, он не оставил пространства для исследований, не только написав бессмертные тексты, но и предельно точно проанализировав их, сорвав маски (а все его тексты – это постоянная игра с масками), раскрыв механизмы и пружины, направляющие и определяющие действие, и объяснив причины, источники, идеи, заложенные в его тексты и метатексты, и то, как все это, вместе собранное, работает. Каждый следующий его текст после «Третьего брака» и «Сдачи» – эссе и интервью, другие рассказы – именно об этом. Как о том же в той или иной степени говорит и неоконченный автобиографический роман «Страшный суд», некоторые части которого исчезли после убийства Тахциса (как предполагали многие, в том числе французская газета Liberation, именно эта последняя его работа и стала причиной убийства). Впрочем, авторская интерпретация также всего лишь одно из возможных прочтений романа «Третий брак». Очевидно, что таких прочтений можно отыскать еще немало. В конце концов, открытость разным интерпретациям – это тоже один из признаков хорошей литературы.

Если вернуться к биографии Тахциса, то даже несколько абзацев дают картину исключительно насыщенной событиями и неординарной жизни человека, который никогда в своей жизни не вписывался ни в какие рамки – семьи и родственников, школы и школьных правил, подростковых отношений и связей, которые возникают между взрослыми людьми, истеблишмента и андеграунда. Он проходил по каждому из этих миров, всегда по краю, всегда будучи собой, всегда провоцируя и вызывая шум, волнение и напряжение, и всегда оставаясь чужим, нигде и никогда не приобретая тех качеств, которые в конечном итоге формируют нашу принадлежность к тем или иным социальным стратам и вовлеченность в их бытование.

Как не раз замечает и сам автор, ключевая информация для понимания его творчества и формирования в греческой литературе такого феномена, каким был Тахцис, содержится в самых первых строках жизни и биографии: его взаимоотношения с матерью и бабушкой оказали фатальное, решающее влияние на формирование личности Тахциса и стали – вместе с историей семьи и отношениями внутри семьи – по существу, одной из главных тем его произведений.

История жизни Тахциса и его текста, если воспринимать все, что было им написано, как единое полотно, – это еще и история матери, превращающей своего сына в объект, на котором можно срывать зло за все несовершенство этого мира, когда оскорбления, скандалы и физическое насилие становятся для него частью повседневности. Это история матери, которая лишает его связи с отцом и разрывает в клочья сам образ отца и позднее – образ мужчины. Это и тема бабушки, стоящей во главе семьи, – она для своих детей тиран и жертва одновременно, обожающая внука и бросающая зерна его будущей катастрофы в хорошо подготовленную ее дочерью почву. Закончив второй роман «Сдача», роман-цепочку из рассказов, объединенных общим героем – разными людьми в каждом рассказе, однако скрепленными единой личностью автора, опыт которого, видоизмененный и драматизированный, они проживают, – Тахцис замечает в одном из интервью, что эта его книга, в отличие от «Третьего брака», уже вошедшего в канон, никогда не будет включена в списки школьной литературы (хотя надо отметить, что ни для одной из своих книг он не желал такой участи, памятуя о том, что при всей своей невероятной любви к чтению, читать с удовольствием книги из учебника не мог). Никогда не будет – в силу невероятной реалистичности, тяжести и откровенности ситуаций, в которых оказывается его герой, проходящий все этапы и все опасности взросления мальчика и юноши. Тахцис замечает, что эта его книга, которая, конечно, будет принята в штыки целомудренными критиками, должна стать учебником для матерей, чтобы те знали, какие гибельные открытия могут ожидать их детей на этом пути. И речь здесь, конечно, не только о внешних опасностях, но и о том, какие тяжелые последствия для формирования личности влечет за собой modus operandi, избранный когда-то двумя главными женщинами в его семье – сейчас его обозначают термином «домашнее насилие». В случае Тахциса это привело к тотальному одиночеству и выбору того пути в личной жизни, который остался с ним навсегда и который, как предполагается, мог привести его к смерти: два мира в жизни Тахциса – день и ночь, день для творчества и ночь для тела – никогда не пересекались. Костас Тахцис, как и Пьер Паоло Пазолини, с которым его нередко сравнивают, никогда не скрывал ни своей жизни, ни своей личности – трагической, изломанной и сформировавшейся скорее вопреки, нежели благодаря тому тотальному насилию, с которым он столкнулся во время жизни с матерью и бабушкой, пытавшихся, по их словам, как и многие им подобные, «сделать из него человека».

Психологи утверждают, что большинство детей, оказавшихся в таких страшных и невозможных для развития условиях, лишены нормального будущего и обречены выбирать в дальнейшем путь саморазрушения. Выживают, платя за это немалую цену, единицы. Сила личности Костаса Тахциса оказалась такова, что то, что должно было его разрушить, дало миру великого писателя – великого не только в истории греческой литературы, но и в мировом контексте.

Возможности печатной книги иногда ограничивают те объемы информации, которые мы можем в нее включить. В этом издании представлена только малая часть творческого наследия Тахциса, но и она позволяет понять масштаб его дарования, увидеть Грецию такой, какой она была на протяжении почти столетия и какой ее видели сами греки, иногда в отражении ее древней и новой истории, иногда в зеркале ее же литературы и искусства, которые позволяют, наконец, ощутить живую связь и в известном смысле одномоментность времени в разных его эпохах, когда трагедии Еврипида оказываются не большей литературной фикцией, чем распад семьи, а классическая древность – почти современностью. Но главным достоинством произведений Тахциса всегда было то удовольствие от чтения, которое они обещают своим читателям.

Последнее, что стоит отметить, эта книга никогда не смогла бы появиться, если бы не участие в ее подготовке и издании – прямое или косвенное – многих людей. Я считаю крайне приятным долгом выразить глубокую благодарность своим учителям Азе Алибековне Тахо-Годи, Ирине Игоревне Ковалевой, Димитрису Яламасу, Тамаре Федоровне Теперик и Марии Цанцаноглу, открывшим мне Грецию и изумительный мир ее бесконечно прекрасных истории, литературы и языка, Глебу Ивановичу Соколову за незабываемые лекции об искусстве Древней Греции, Софье Борисовне Ильинской и Мицосу Александропулосу за помощь в изучении творчества Тахциса и за рассказы о нем самом, своим коллегам Анне Феликсовне Михайловой за постоянную готовность ответить на самые сложные вопросы, касающиеся специфики жизни в Греции в разные периоды ее истории, и Ирине Витальевне Тресоруковой не только за советы, но и за ее чудесную работу о Карагиозисе, позволившую понять некоторые реалии в текстах Тахциса, а также Евгению Ивановичу Зуенко, чьи бесценные замечания и рекомендации по редакции перевода значительно его улучшили. Особую признательность следует выразить художнику Алекосу Фасианосу, другу Костаса Тахциса и бессменному автору оформления почти всех его книг, за рисунок для обложки – он был подготовлен специально для издания на русском языке и предоставлен бесплатно.