Читать книгу Когда поспела антоновка - - Страница 3

Сосед

«Бумага, бумага, да чтоб тебя! Какой ты Богоявленский, ты самый что ни есть диавол! Этот дом должен быть моим по праву и сад это мой, каждое яблоко – мое!» – мысли проносились в моей голове вихрем, однако я выкинул огрызок и пошел к дому. День только начинался, а уже был испорчен. Правильно талдычила Марья: «Плюнь ты на это, Васенька», да только как же я могу плюнуть, когда из-под носа увели, оставив ни с чем. Я не могу жаловаться: руки, ноги, голова на месте. Все рабочее, да только как возьмет меня тоска об упущенном, так хоть удавись. Да и яблоки я терпеть не могу, разве что моченые и в пирогах, что готовит моя Марья Никитична. Она баба толковая, рукастая. Так и шел я по широкой улице в думах, пока не увидел спешно удаляющегося пекаря с девкой. И сразу вспомнил, что давеча мужики на лесопилке говаривали, мол партизаны идут со стороны Кирсанова и продразверстка скоро доберется. Надо запасаться зерном, прятать в погребах продукты, ибо все отнимут, бровью не поведут. А коли такая жизнь, надо и о доме подумать. Точнее, отобрать. Да только как? Прокофий мужик грамотный, отец у него дьякон, а я мужик простой, мне вся эта кутерьма не знакома, ни разу в жизни я не читал и не писал, надо хитростью брать. Подставить.

– Эй, Алексей Фролович, добрейшего денечка! Куда путь держите? – пекарь как-то весь подсобрался, девку свою за руку подтянул к себе и зыркнул на меня исподлобья, а потом оскалился вдруг, раскивался и заотвечал:

– Здравствуйте, Василий Михайлович! Да вот к Петру дочку водил, больно уж грамотной стать хочет, читали они. Как книга-то называлась, а? – подтянул он девчонку еще раз за руку, дернул, та на него смотрит тучей.

– По Земле, – говорит.

– Ну понятно, что уж, – говорю им и усы свои приглаживаю. Вижу, скрывает что-то, делиться не хочет какие дела ведет с дьяконом, – по Земле это дело хорошее.

– С Богом оставаться! – кивнул еще раз пекарь, – Поспешим мы, тесто подходит.

– Давайте-давайте, – кивнул я им в след и достал папиросу.

Больно уж хорошо со мной разговаривал, умаслить пытался, точно не чист на руку мужик. Надо бы узнать, что замышляет с дьяконом и какие козни строит. С такими думами и отправился на лесопилку, надо еще там послушать чего мужики говорят.

Вечером стянул я сапоги, да разлегся на скамью у печи. В передней, перед красноватой иконой Распятия, доставшейся еще от бабки, которая ходила по старой вере, горит лампадка. Смотрю  я на нее и опять тоска берет. Разве ж я плохой мужик? Почему не достоин дома с садом? Что же это, детям моим мучиться, никогда в раздолье не побегать?Слышу, отворяется дверь, входит Марья с сияющим медным тазом.

– Чего это ты разлегся, Василий, устал небось?

– Слышишь, Марьюшка, а хочешь дом побольше да сад яблоневый роскошный?

– Роскошный – захохотала Марья, – каких слов нахватался, на лесопилке что ли барин у вас под видом обычного мужика учит? – все не унимаясь, продолжила жена.

И такая злость меня обуяла, что поднялся я со скамьи, спрыгнул, да треснул по столу.

– Дура ты деревенская! Я же как лучше хочу!

– А ты и сам дурак, живи пока живешь нормально, а лучшее нам и не нужно, все мы сыты, скотина какая никакая имеется, да только тебе все лучшее подавай!

Злость все еще клокотала в моей груди, но молча встал я и пошел за харчами. Если не может понять баба о чем я толкую, значит и не надо ей ничего рассказывать. Сам все сделаю.

Краем глаза увидел шевеление калитки, выключил свет, и стал вглядываться.

– Ты что, дурень, затеял?

– Помолчи, Марья, не доводи до греха.

Прокофий вышел на дорогу на ночь глядя, заозирался по сторонам, да двинулся в путь.  Вот подлец! Сейчас выясню куда он пошел. Быстро натянув сапоги и накинув фуфайку, я выбежал за ним в след. Держался чуть дальше, на дорогу не выходил, все меж берез перебегал. В Нижнее идет. Что затеял?

Прокофий двигался быстро и решительно. Одет во все черное, походка стремительная, ни разу не обернулся. Так и шли мы с ним, вместе и в то же время врозь. Остановился у дома пекаря. Радость в моей груди чуть не вырвалась наружу. Знал же я, знал: что-то затевают!

Три раза постучал Прокофий и дверь немного приоткрылась, а потом совсем отворилась, пропуская Прокофия. Остался я снаружи и давай думать, как мне лучше прознать, что они затеяли. Выждал какое-то время, а потом подкрался к окну. Вижу, разговаривают, а о чем – услышать не могу. Ну прямо партизаны. И тут словно громом меня поразила мысль: партизаны! Затеяли что-то, пекарь не зря приходил, значит и дьякон замешан. Дочку он свою учить грамоте вздумал, как же! Надо узнать о чем говорят и тогда я уж ему спуску не дам. Какое-то время прошло, но как только я услышал приближающиеся шаги в сенях, то мигом спрятался за угол.

– Ну, Алексей Фролович, покойной ночи.

– И вам, Прокофий Петрович, только не забывайте о нашем уговоре, я, конечно, жду ответа до конца недели, да только каждый день у нас на счету. Надо успеть к продразверстке.

Дверь захлопнулась и послышались удаляющиеся шаги. Я не пошел за Прокофием, а только прислонился к дому. Сердце выпрыгивало из груди, закружилась голова. Вот же гады! Истребить их надо обоих! Значит, они оба помогают красноармейцам воровать у наших продукты, да что же это делается!

Сам не помню как, я дошел до своей улицы. Светало. И таким мирным мне показалось наше село. Помню, здесь я бегал еще совсем мальчишкой, каким большим мне тогда всё казалось. А Прокофий собирается это разрушить. Костьми лягу, но не дам этой сволочи жизни!

Подойдя к дому Богоявленских, я сорвал яблоко, впился зубами в него, а откусанный плод со всей дури закинул в сад. Я вам еще покажу, как честных людей обманывать.