Читать книгу Мать-одиночка для магната - - Страница 8

ВЕРА

Машка уснула, а я так и не могу отойти от нее. Нужно переодеться и ступать в особняк, чтобы начать работу, но как заставить себя шевелиться ― ума не приложу. Сижу у дочки в ногах истуканом, боясь отвести от малышки взгляд.

Перепугала она меня до чертиков. Я чуть сердечный приступ не словила. Меня выдернуло из сна тревожное ощущение, что что-то не в порядке. И разыгравшееся подсознательное переживание, как выяснилось, возникло не напрасно. Манька никогда лунатизмом не страдала, а тут…

Даже думать не хочу, что бы стало, не появись рядом с ней господин Каррас. Я, конечно, бесконечно ему благодарна. На радостях за спасение Машки бросилась чужому мужчине на шею, осыпая безостановочным и сумбурным потоком благодарностей. Разобрал ли он что-то из этого словесного безобразия, не знаю… но самого Александра немного потряхивало, что даже ничего колкого в ответ не сказал. Просто развернулся и ушел.

Я нашла их у бассейна, а дальше ― пустота. На меня будто опустился свинцовый вязкий туман и уволок в бессознательность.

Я смаргиваю слезу, берусь занемелыми пальцами за край Машкиного одеяла и лучше укрываю ее. Выхожу из детской комнаты со щемящей болью за грудиной и растущим в геометрической прогрессии чувством вины перед дочкой. Я не должна оставлять ее одну после того, как она едва не утонула.

Не должна… но выбора нет.

Постараюсь чаще заглядывать к ней. Лишь бы пережить этот день.

А он назло тянется, как вечность. Усталость и беспокойство превращают минуты ― в часы. Все валится из рук. На кухне надолго не задерживаюсь. Меня посылают в другую часть особняка после того, как я разбиваю пару тарелок. Их стоимость будет вычтена из будущей зарплаты, но эта неудача не идет ни в какое сравнение с рвением к Машке. Я выдумываю предлоги, чтобы отлучиться и прокрасться к ней во флигель. Даже находя ее в кроватке в обнимку со снеками и любимой игрушкой, читающей детскую книжку, я не успокаиваюсь.

– Мам, ― с деловитым вздохом Машка захлопывает сборник рассказов про животных с красочными иллюстрациями, ― ну я же в порядке! Хватит бегать туда-сюда!

– Прости-прости, ― быстренько целую ее в лоб, заодно проверяя, не повышена ли температура. Все-таки вода в бассейне была холодной. ― Больше не буду.

– В гости заходил дядя, ― делится дочка, хрумкая небольшую мисочку сухариков со вкусом сметаны и лука.

– Дядя? ― подбирая игрушки с пола, я замираю. ― Какой дядя?

– Который меня спас.

Господин Каррас? Разве он не уехал на работу?

– Что дядя хотел?

– Спрашивал, как у меня дела, ― Маша пожимает плечами. ― Он принес тортик. Очень-очень вкусный. Извини, ― смотрит на меня щенячьими глазками, быстро-быстро хлопая ресничками. ― Я тебе не оставила…

И еще на сухарики налегает. Обжорка.

– Не переживай, ― я растерянно улыбаюсь дочке, раздумывая над очередным приступом доброты своего начальника. ― Машуль, помнишь, мы с тобой говорили о том, что нельзя разговаривать с малознакомыми людьми и тем более впускать их домой?

– Но, мамуль, он у себя дома, а мы в гостях.

Туше.

– Я понимаю, малышка.

– И он не заходил. Подарил мне тортик и ушел. Мамочка, он мне нравится. Он добрый и хороший.

– Потому что угостил тортом?

– Ага.

Так дело не пойдет.

– Доченька, пообещай, что в мое отсутствие не будешь никому открывать дверь. Договорились?

Машунины плечи никнут.

– Даже дедуле?

С обезоруживающей надеждой ждет моего решения.

– Дедуле можно.

– Ура!

Закончив экстра уборку игрушек, я забираю у Маши сухари.

– На сегодня свой лимит вредной еды ты исчерпала, ― выдаю я объяснение.

Дочка обиженно выпячивает нижнюю губу и с демонстративным скрещиванием рук резко отворачивается, ругая саму себя:

– Маша-Маша, не надо было говорить про тортик…

***

После долгожданного завершения смены я возвращаюсь домой и прямиком мчусь в душ, чтобы смыть с себя утомленность. Вот бы кто массаж сделал… Остаток дня я драила бильярдную в одиночку и боюсь, что утром не разогну спину.

А перед тем, как я покинула особняк, управляющая персоналом ― церемонная высокая женщина под пятьдесят ― вручила мне флешку с обучающим видеокурсом. Сварганив нам с Манькой ужин из яиц и овощей, я сажусь смотреть подробный инструктаж обо всех тонкостях моей должности.

Вводная глава посвящена этике. Не спорить с хозяевами, не пялиться на них, не закатывать глаза во время замечаний и не пререкаться. Не цокать языком, следить за своими ногтями и волосами. Быть неуловимой, продуктивной тенью.

Зевота становится невыносимой, когда я добираюсь до той части курса, в которой рассказывается о моющих средствах. Мораль такова ― нужно внимательно читать, что написано на упаковке. Раздел о высокотехнологичных бытовых приборах оставлю на завтра. Захлопываю крышку ноутбука, допиваю вкусный кофе и потягиваюсь. Иду умываться и обнаруживаю, что Маша еще не легла спать. Успела стащить мой телефон и смотрит мультик.

– Зубки чистила? ― с тихим стуком я захожу в ее комнату.

– Неть.

– Почему?

– Я чистила их вчера.

– Надо делать это каждый день утром и вечером, родная.

– Не хочу.

– Так-так-так, маленькая упрямица, ― я упираю руки в бока. ― В чем дело?

Молчит, партизанка.

– Ма-аш.

Она хихикает над мультиком.

– Машуня.

– А?

– Ты на меня из-за сухариков обиделась?

Вздыхает.

– Да.

– Разве это повод перестать чистить зубки? Ты же хочешь, чтобы они были красивыми, крепкими, здоровыми и не болели? Тогда за ними необходимо регулярно и бережно ухаживать. Пойдем, почистим зубы вместе, ― я протягиваю дочке руку.

– Не-а.

– В таком случае, я вынуждена звать на подмогу Щекотунью.

Щекотунья ― мое альтер-эго… одно из дюжины личностей, появляющихся наверняка у каждой матери, когда нужно развеселить ребенка. Раньше упоминание о Щекотунье будоражило Машку, поднимало в ней игривое настроение, а сейчас она скучающе закатывает глаза. Поглядите-ка, выросла.

От звучания мелодии на звонке в меня закрадывается напряжение. И судя по тому, как широкая улыбка озаряет лицо дочки, пока она смотрит на экран телефона, я нахожу подтверждение предположению об адресанте позднего вызова.

– Папа! ― восклицает Манюня.

Я не успеваю забрать у нее телефон, она отвечает на звонок и ликующе щебечет в трубку:

– Папочка, привет! Я соскучилась! Когда ты приедешь за нами?

Проклятье…

***

― Верка, не страдай ерундой. Возвращайся.

Я усмехаюсь. Цинично. Другой реакции Сережа пусть не ждет.

Он громоздко вздыхает в динамик. Я хожу по флигелю с лейкой и поливаю цветы. Нужно было чем-то себя занять, чтобы не сосредотачиваться на скребущей изнутри обиде в процессе телефонного разговора. До этого момента я была уверена, что во мне не осталось ни физических, ни моральных сил на разборки с бывшим, однако стоило услышать его голос и вялые, ― я бы даже сказала ленивые ― попытки прийти к примирению, злость во мне взыграла по новой.

– Извини меня, ― бубнит кисло. ― Я больше не буду.

Я вновь смеюсь.

Оправдание из разряда «провинившийся первоклассник отчитывается за двойку в дневнике». Я не его, черт возьми, мамочка и больше не нуждаюсь в извинениях. Зареклась обходить пустозвонов за версту. Мы пробовали. Неоднократно. Я прощала. Неоднократно. Наступала на одни и те же грабли столько раз, что если повторю этот трюк снова, меня можно смело назвать умалишенной.

– Мы не вернемся, ― проговариваю я с поразительным спокойствием в голосе.

– Вер…

– М?

– Я тебя люблю. Вас с Машкой. Вы ― два моих сокровища. Не глупи. Не рушь семью.

Я рушу семью? Не ослышалась? Соизволил объявиться спустя неделю молчания и имеет наглость обвинять меня. Наверное, только недавно протрезвел. Я в сотый раз убеждаюсь, что поступила правильно и сбежала, иначе мы с Манюней не выбрались бы из этого замкнутого круга.

– Давай мы с тобой встретимся и поговорим нормально, ― настаивает Сережа. ― Скажи, куда подъехать? Я заберу вас.

– Не нужно.

Он шипит ругательство.

– Что за фигня?! Скажи мне, где вы? Где ты шляешься с ребенком? Головой думаешь, нет? Таскаешь за собой Машку по всяким подворотням…

– Подворотням? ― ахаю, задыхаясь от подступившего к горлу возмущения. Стискиваю в пальцах ручку лейки и медленно с шумом выдыхаю. ― Такого ты обо мне мнения?

– А я не прав? ― выплевывает он желчно в ответ. ― Что за привычку дурную взяла ― уходить из дома, когда вздумается? О Машке совсем не думаешь. Какой пример ей подаешь? Чему учишь?

– Как раз о ней и думаю. Не хочу, чтобы росла, видя твою пьяную физиономию.

Сережа фыркает.

– Не преувеличивай… ― а голос под конец у него проседает до полушепота. Неужели, стыд в нем проснулся? ― Выпиваю иногда, ну и что? Я работаю. Имею право расслабиться.

– Так расслабляйся, Сереж. Пожалуйста! ― чересчур резко ставлю лейку на подоконник. ― Только я сыта по горло тем, как именно ты снимаешь стресс. Ты хоть помнишь, что чуть не выломил дверь в ванную, когда напился в последний раз? Ты очень сильно напугал нас, и я не намерена испытывать на себе это состояние снова и тем более заставлять Машку становиться свидетелем этого зрелища.

– Ты слышала, что она говорила? Маша ко мне хочет.

Я и вправду еле вырвала у дочки телефон из рук.

– Ты не ее отец, ― процеживаю я.

– Я воспитывал ее, как родную!.. ― не знаю, намерено ли, но он бросает мне это заявление в упрекающем формате.

– И? ― мне его по голове за это погладить? Я никого насильно не заставляла заботиться о нас с Машей. Он действовал по собственной инициативе. ― У тебя нет на нее никаких прав.

– Кто бы говорил.

Метко бьет в самое больное. По глупости я рассказала ему свою историю, впустила в душу.

– Ты все сказал?

– Все, ― рявкает Сережа.

– Прощай.

– Вот так возьмешь и покончишь со всем, что между нами было?!

А как иначе?

Я плетусь на кухню и завариваю ромашку. Вряд ли она спасет, тем не менее, попробовать не помешает.

– Да, ― приглушенно произношу, держа дрожащими пальцами чайную ложечку. Монотонно размешиваю двойную порцию сахара в коричневатой жидкости и смаргиваю крупную слезу, падающую прямо в кружку.

Как бы холодно с ним не говорила, нутро плавится от досады. Завидую тем, кто легко отпускает людей из своей жизни. Мне же потребуются годы, чтобы исцелиться и вновь открыться кому-то.

Откровенно говоря, Маша ― моя единственная движущая сила; беспокойство за ее будущее является мощной мотивацией обрывать связи во благо. Да, боли избежать не удастся, но со временем станет лучше, легче. Непременно. Я в это верю. Настанет день, когда я едва-едва вспомню, из-за чего конкретно в этот момент больно так, что трудно дышать, а от слез перед глазами все выглядит размытым.

– Малыш, не руби сгоряча, ― на выдохе натужно просит Сережа.

Только так и нужно.

Я ждала его звонка. Убрала в потаенный уголок души надежду на примирение и оберегала ее, понимая, что это идет вразрез со здравомыслием. Сейчас я благодарна дням, проведенным в неизвестности, потому что с большой вероятностью вернулась бы к нему, позвони он мне в тот же вечер, или на следующий день.

– Береги себя, ― выдерживая ровную интонацию, говорю я.

– Нет… Нет-нет-нет. Вер, не делай этого. Скажи мне, где ты. Скажи! Я приеду! Я сейчас же приеду к тебе, и мы…

– Обратись за помощью в клинику. Я не хочу, чтобы ты погубил себя, ― искренне желаю ему, игнорируя негативное восклицание, рвущееся из динамика телефона. Сахар уже полностью растворился, но я продолжаю выводить круги ложечкой, вмешивая слезы.

– У тебя появился другой?

Я закрываю глаза.

– Честно скажи, а? Нашла себе кого-то? Поэтому так резво соскочила? ― нежелание мириться с моим решением сменяется совершенно беспочвенным обвинением. Ни разу за время наших отношений я не давала повода усомниться в своей верности Сереже. Он прекрасно это понимает, однако зачем-то вываливает эту чепуху.

– Нет у меня никого.

– Врешь, ― яростно дышит в трубку.

Ему жизненно важно выбелить себя. Ладно. Пусть так. Я устала спорить.

– Мне пора ложиться спать. Пожалуйста, не звони больше.

– Вера!..

– И… спасибо за все.

Я завершаю звонок и тут же удаляю его номер.