Читать книгу Воспитанница института для благородных девиц - - Страница 6

Лето в столице было не просто жарким, а знойным и душным. Или это мне просто казалось, что в родном городке оно было мягче? Не думала, что буду скучать не только по отцу, но и по родным местам.

Почему-то тоска по дому напала на меня только после родительского дня, который состоялся в последнее воскресенье весны. Из классов принесли и расставили по всему большому залу столы и стулья. Уроки в родительский день были упрощены, а форма одежды у всех девочек – парадная. Когда приезжали родственники, за нами, прямо на занятия, прибегали дежурные и провожали в зал. Я про себя малодушно просила Богов, чтобы ко мне приехали во время балета или драконьего языка.

Все девочки каждый раз с замиранием сердца смотрели на открывающиеся двери.

Меня забрали с рисования. Папа приехал один, без мачехи и сестры с братом. Мы, как и другие воспитанницы с проведывающими их родственниками, устроились за одним из столов. По узким проходам неторопливо прохаживались классные дамы или учителя, открыто прислушиваясь к нашим разговорам, а у входа в зал стояла сама директриса и зорко наблюдала за порядком.

Из рассказов старших, мы, первоклассницы, уже знали, что ни в коем случае нельзя плакать перед родителями и проситься домой. В прошлом году те, кто позволил себе такую слабость, были жестоко наказаны.

Из-за посторонних ушей мне было неловко говорить с папой свободно.

Я жадно всматривалась в родное лицо, односложно отвечая на вопросы. Похвасталась, что считаюсь лучшей ученицей и танцую балет. Я говорила о своих успехах не потому, что желала получить похвалу. Нет! Я просто хотела сделать что-то приятное для папы. Он показался мне таким грустным, что захотелось его хоть как-то порадовать!

Классная дама, проходя мимо нашего стола, довольно кивнула.

Потом, отец попытался рассказать мне о домашних. Я сначала спокойно, даже с интересом, слушала о том, что произошло в нашей семье и в родном городе за прошедший год. Другая, теперь недоступная мне жизнь… Внезапно, меня пронзила такая острая болезненная зависть к сестре и брату, которые живут с родителями, дома… Я резко поднялась и захотела уйти. Испугалась, что не сдержусь и заплачу. Папа остановил меня, обняв, и стало ещё хуже. Я вырвалась из его рук, скомкано попрощалась и убежала. Порыдала под лестницей в подвал, зажимая кулаком рот, чтобы никто не услышал, потом умылась и вернулась к урокам.

После родительского дня ещё с неделю, не только я, почти все воспитанницы ходили по институту, как пришибленные. А потом начались экзамены: переходные, между курсами и выпускные.

Случилось невероятное!

По результатам экзаменов за первый класс меня перевели сразу в четвёртый.

Это обсуждал весь институт. Даже выпускницы приходили посмотреть на меня.

Надо сказать, что в институте почти каждый год случалось, что какая-нибудь девочка или даже две, из тех, кого дома хорошо подготовили, по результатам переходных экзаменов после первого класса перепрыгивали сразу в третий, минуя второй.

Но ещё ни разу не было такого, чтобы воспитанницу переводили сразу через два курса.

Я не была этому рада. И тому было много причин.

Во-первых, хотя в четвёртом классе по возрасту было очень много моих настоящих ровесниц, которым, как и мне вскоре исполнится десять, и даже несколько девочек младше на год или два, именно я считалась младше всех – по метрике. К тому же, я казалась маленькой и хрупкой, не отличалась ростом и видимой крепостью сложения, как и все наши балетные. Если в своём прежнем классе я привыкла чувствовать свой авторитет, то отношение новых одноклассниц ко мне было, мягко говоря, высокомерное.

Мне выдали синюю форму вместо коричневой, и я вместо «кофейницы» стала «синей». Кроме того, мне выделили шкафчик в другой рекреации и перевели в спальню для девочек четвёртого, пятого и шестого классов. Так жаль было моего нового синего одеяла, потому, что здесь были старые потёртые серые с розовыми полосами. А ещё, я еле-еле забрала из-под своего прежнего матраса тёплые носки и сунула их за пазуху. Соврала классной даме кофейниц, что пришла к подруге Анжеле, когда меня поймали в их спальне, куда мне теперь был вход воспрещён. Пришлось час простоять в углу в наказание. Но спасённые носки грели душу.

В столовой меня тоже пересадили. Теперь моё место было за средним столом. Это тоже было ужасно, поскольку обожаемая Степанида раздавала пищу кофейницам. Синих обслуживала другая работница кухни. Срочно менять предмет обожания мне было как-то не с руки – слишком заметно отдавало неприкрытой корыстью. Но и обожать Степаниду теперь теряло всякий смысл.

Хорошо, хоть всех девочек бывшего третьего, а ныне четвёртого класса я знала, поэтому не чувствовала себя совсем уж новенькой.

Всё плохое, что касается нового места и окружения я перечислила, но это только «во-первых»!

Во-вторых, у меня появились большие сложности в учёбе, я сразу перестала быть лучшей в классе. У всех бывших кофейниц к прежним добавились новые предметы: история, география и домашнее хозяйство. Ни один из новых предметов не показался мне особо интересным. К тому же, я привыкла, в основном, учиться легко, скорее повторяя пройденное со своим старым учителем, чем действительно постигая новое, а эти предметы мы с ним не проходили. Конечно, на новых уроках было не скучно, но самостоятельные задания спрашивали строго, а я не привыкла опасаться того, что сделаю ошибку, сомневаться в правильности ответа. А ещё, девочки, которые перешли с третьего класса, на два года дольше учили драконий язык, он такой трудный! Я на уроках ничего не понимала, как ни вслушивалась. По драконьему языку я, вообще, стала самой отстающей. Дошло до постоянной головной боли на этих уроках.

То, что я неожиданно, из кофейницы стала синей, пропустив обучение во втором и третьем классе, и превратилась из лучшей ученицы в отстающую ещё не всё. Теперь плавно перехожу к «в-третьих».

В-третьих, начиная с четвёртого класса у воспитанниц появлялись дополнительные обязанности. Мы уже не считались малышками-кофейницами, и полагалось приучать нас к труду.

В институте за хозяйственным двором были устроены грядки, на которые нас стали отправляли работать сразу после переходных экзаменов. Работа в земле всегда поручалась именно синим. Считалось, что девочки десяти-тринадцати лет уже достаточно взрослые, чтобы сделать прополку, но ещё маленькие, чтобы потоптать растения.

Я ненавидела прополку. Возможно потому, что в первый раз, толком не разобравшись, во всём порученном мне ряду выдернула из земли не те травинки и была наказана лишением обеда и стоянием на стуле в столовой, пока все ели.

Когда между нами распределяли дневные задания, почему-то чаще всего на грядки направляли Провинцию, считая, что Столичные хуже справятся с огородничеством. Ну и что, что я из провинции? Я горожанка! Родительский дом располагается в городе, и я никогда не возилась в земле! Мне так трудно разобраться отличить какие листочки сорная трава, а какие овощные культуры!

В следующий раз, после первого наказания я побоялась дёргать любую мохнатую траву, похожую на морковь и в результате мне досталось уже за отвратительную прополку – меня лишили ужина. Так я довыращиваюсь овощей до того, что буду сорную траву есть с голоду.

В общем, хотя мои бывшие одноклассницы поздравляли меня и с завистью говорили, что мой срок пребывания в институте для благородных девиц стал на два года короче, я совершенно не чувствовала себя счастливой, скорее, наоборот.

А я кое-что вспомнила и чувствую, что это… как-то касается младшего принца.

Мне кажется, что это он виноват в моих проблемах!

Зимой, на новогоднем празднике, когда он начал падать на пол возле меня и я перепугано осмотрелась вокруг в поисках помощи, заметила бегущую к нам толпу во главе с самим Правителем.

Уже потом я узнала, что внезапное появление в зале шести кричащих обожжённых воспитанниц вызвало огромный переполох.

По плану семеро самых маленьких балерин после своего выступления должны были тихонечко убежать в ближайшую классную комнату, там переодеться в форму и незаметно, ещё до окончания спектакля, занять оставленные им сзади места на крайних стульях. Мы танцевали лишь в самом начале, недолго, основное действо показывали девочки постарше. По задумке Майи Рудольфовны, именно они должны были кланяться в конце спектакля и получать заслуженные восторг и овации.

Мария виртуозно крутила фуэте под музыку небольшого оркестра и слаженное пение хористок, когда в самый кульминационный, как говорит Майя Рудольфовна, момент «Небесной девы», распахнулись двери и в зал с воем вбежали перепуганные девочки с тлеющими волосами, перепачканными в саже лицами и в обгорелой одежде. Поднялась невообразимая паника.

Анфиса, которая стояла первой в ряду хористок и всё хорошо видела, рассказывала мне, что всё продолжалось какие-то мгновения. Вбежавшие в зал обгоревшие балерины-кофейницы страшно кричали и выли. Большинство воспитанниц разом вскочили со своих мест и стали взволнованно переговариваться, а некоторые девушки упали в обморок, красиво раскинувшись на освободившихся стульях. Балетные сбились с танца и растерянно встали. Оркестр вразнобой перестал играть и только одна растерянная девочка долго продолжала ритмично бить в бубен. Директриса, срывая голос и перекрывая возникший шум, приказала двоим учителям немедленно отвести маленьких балерин в лазарет. Адам Бенедиктович поспешил следом.

Правящий дракон выглядел гневным и страшным! Он сразу заметил отсутствие младшего принца и, видимо, принял случившееся за его жестокую шалость, потому, что грозно заорал:

– Зорий!

Мгновение подождав младшего принца, он раздражённым широким шагом направился к выходу. За ним двинулась вся его семья, директриса, учителя и воспитанницы. Остались в зале лишь хор, балет и оркестр, которые без разрешения не решились покинуть обозначенные места до конца представления. Так они и стояли, умирая от любопытства, пока не пришла Майя Рудольфовна и не приказала балетным идти переодеваться, а остальным отправляться в свои классы – праздник закончился.

Позже мы с девочками обменялись своими рассказами и восстановили полную картину произошедшего.

Когда Правитель вышел из зала и увидел падающего сына, он кинулся к нему и едва успел подхватить у самого пола. Меня при этом потоком воздуха отшвырнуло к стене, больно ударив плечом. Майя Рудольфовна, оказавшаяся рядом и заметившая мою обгорелую одежду, не разбираясь, затолкала меня в лазарет, который к счастью был недалеко от большого зала. Туда передо мной уже затащили остальных балерин –кофейниц, попавших под огонь принца.

Младший принц на руках у отца не приходил в себя, несмотря на все его действия.

– Лекаря! – заревел Правитель так, что мы с девочками в лазарете чуть не описались.

Адам Бенедиктович, который суетился, спеша помочь нам, бросил на стол банку с мазью от ожогов и на ходу велев самим смазать друг другу раны, подбежал к драконам. Потом он ещё возвращался в лазарет за своим лекарским чемоданчиком, но в нашу сторону даже не взглянул.

Пока девочки осторожно и неумело обрабатывали свои ожоги, я приоткрыла дверь и через щёлочку выглянула в коридор. Правитель лично взял сына на руки и понёс к экипажам. Наш доктор посеменил за ним. Как потом выяснилось, наш Адам Бенедиктович поехал сопровождать бессознательного младшего принца во дворец, чтобы передать пострадавшего с рук на руки дворцовому лекарю.

Я захлопнула дверь. Начала помогать девочкам. Они уже отошли от первого шока, не кричали, но, всё равно, непрерывно плакали. Хорошо, что у доктора мазь чудодейственная оказалась. Быстро помогла снять сильную боль.

Я до слёз жалела, что в тот день нам в лазарет забыли принести ужин. Девочки рассказывали, что он был великолепен! Конечно! Ожидалось, что на нём будет присутствовать семья Правящего дракона! Правда, они говорили, что обстановка была гнетущей из-за того, что учителя и классные дамы выглядели испуганными. Никто толком не понимал, что именно произошло. Воспитанницы только смогли пронюхать, что у младшего дракона был спонтанный выброс огня. Такой бывает у подростков драконов от сильного волнения. Никто не мог понять, что именно в нашем институте настолько сильно взволновало принца.

Как-то, где-то через два месяца после новогодних событий, когда мы с девочками переодевались после вечернего урока балета, старшие сплетничали, что принца снова поймали под нашим забором, когда он пытался перелезть через него. Говорили, что уже не в первый раз он норовит проникнуть на нашу территорию.

– Хорошо, что он ещё летать не может!

– Да! А вдруг он всё же перелезет и сожжёт тут всё?

Старшеклассницы делали испуганные круглые глаза, но настоящего страха я в их словах не чувствовала, скорее обычное недоумение и любопытство.

А совсем ближе к лету, Анна Николаевна послала меня с поручением, отнести наши лучшие вышивки в кабинет директрисы. Приноравливаясь открыть дверь, я неловко пристроила стопку вышивок под мышкой, и уже хотела постучать, как заметила, что она затворена неплотно и услышала имя, произносимое мужским голосом – Александра. Конечно, я не одна Александра в институте, есть и другие, но…

Я притаилась и прильнула ухом к щели.

До меня донеслись обрывки разговора.

– … сразу в третий…

– … по возрасту можно и в четвёртый…

– … такого не бывало…

– … пожелание Правителя… возраст позволяет… восемь лет…

Только после переходных экзаменов я догадалась, что тот подслушанный разговор касался именно меня.

Пожелание Правителя… Иногда я задумывалась, зачем ему это нужно? Строила догадки. Пугалась, что дракон узнал об исправлениях в моей метрике. Предполагала, что Правитель определил меня туда, где я должна быть по возрасту. Потом отбрасывала эти идеи, потому, что вспоминала подслушанные слова «восемь лет». Мне же в первый день осени будет десять.

Кстати, этим летом произошло ещё одно событие, которое произвело на меня незабываемое впечатление – выпускной институток. Как мы их провожали!!!

За нашими девушками, нарядными, с высокими причёсками, прибыли экипажи из дворца Правящего дракона и увезли всех красавиц на самый первый бал в их жизни.

Обратно вернулись не все. Младшие воспитанницы, вообще-то, никак не могли узнать такие новости, а вот, мы, двое несчастных балетных, которых оставили сидеть в растяжке, подслушали разговор Майи Рудольфовны и моей новой классной дамы, Азалии Львовны.

– Уж бедная Машенька и в ноги ему падала, колени обнимала, умоляла не губить её заветную мечту стать балериной.

– Бедняжка… Такая способная…

– После она и Правителю кланялась, про своё огромное желание посвятить жизнь танцу и работать в театре рассказывала.

– И не послушал?

– Нет, конечно. Что им до её желаний и мечтаний! Увели девочку из тронного зала. Почти утащили под руки в её новые покои содержанки Наследного Принца.

– Теперь ей только и остаётся надеяться, что он быстро ею наиграется и отпустит с миром. Тогда, возможно, ещё сможет вернуться к танцам.

– Да… И ещё, молиться, чтобы Боги от беременности уберегли.

– Человеческие женщины от драконов редко беременеют.

– Зато из тех, кто забеременел – ещё ни одна не выжила.

– Да знаю, знаю. Дети тоже, кстати, чаще мёртвыми, или больными рождаются, долго не живут. Говорят, потому, что у отца и матери кровь разная…

– Вряд ли после принца наша Машенька сможет балериной остаться. Замуж девку выдадут и всё. За бывшими содержанками драконов очередь из солидных женихов. Наши институтки покорные жёны и приданное принцы хорошее дают.

– Ладно, не будем грустить, не так уж всё и плохо. Переплачет и успокоится. А жаль, талант у девочки. Не было у меня ученицы лучше неё, – вздохнула Майя Рудольфовна и охнула, прикрыв рот ладонью. Она только сейчас вспомнила, что оставила нас с Ольгой сидеть на шпагате.

А я почему-то вспомнила тот разговор в кабинете директрисы о моём переводе сразу в четвёртый класс и сердце кольнуло нехорошим предчувствием.