Читать книгу Невинность в расплату - - Страница 18

*   *   *

   Элитные девочки извиваются на шесте.

   Три дня.

   Три дня пришлось потратить на то, чтобы встретиться с семьями.

   Ожидаемо, ни одна из них не приняла на себя ответственность за то, что творится в нашей империи.

   А оно творится.

   Разрастается.

   Перебоев все больше.

   Начинают пропадать люди.

   Надежные. Проверенные. Те, с которыми работали не один год.

   Три дня переговоров. Предложений. Попыток пойти еще каким-то мирным путем.

   Они должны понимать.

   При всей жажде мести, не у каждой из семей есть такая сила, чтобы пойти против нас.

   Не у каждой. Но если все они соберутся вместе….

   Скрежещу зубами, сжимая челюсти.

   Брат. Родной брат, и чтобы так подставить? А все из-за чего? Из-за того, что нету здравого смысла!

   Девчонка! Как бы он на нее ни запал. Женщина. Слабость. Она губит. Губит!

   И не одного! Целую семью! Целый клан! Империю, что выстраивалась десятки лет!

   Одна. Единственная. Слабость.

– Что решаем?

   Арман и Давид уже в сборе.

– Пока ждем ответ. Я сделал много щедрых предложений. Настолько щедрых, что можно переступить через себя и свою гордость. Надеюсь, это поможет. Но готовимся к ударам в ответ. Напрямую. Наповал. Что Санников?

– Пока молчит. Говорил же. Вряд ли он станет с нами работать. Но я сам кое-что нашел. Тут пара файлов с информацией, – Давид протягивает черную флешку.

– Тут реально все объединились против нас, брат. Конечно, исподтишка. Пока прямо никто о себе не заявит и не выступит. Пока все выжидают, бросая против нас ресурс.

   Да.

   Кроме прочего, это шикарная возможность свалить империю Багировых. А после разделить пределы власти. Когда бы еще им выдалась подобная возможность? А так и повод есть.

– Таможни я пока открыл. Пришлось менять руководство на уровне страны, – Арман, как всегда, успел. – Несколько перестрелок, несколько больших корпораций, счета которых заморозили. Пока препятствий в нашей работе быть не должно.

– Хорошо, – киваю, откидываясь в глубокое кресло.

   Нужно расслабиться. Отдохнуть. Перед решающим ударом, если мои доводы не подействуют.

   Щелчок пальцев, и Айя, лучшая из девочек, игриво покачивая обнаженными бедрами, спускается со сцены.

   Привычным жестом опускается на колени, расстегивая молнию брюк.

   Умелая. Привычная. Идеальный способ расслабиться.

   Поднимает на меня глаза, и, облизав ствол по всей длине, заглатывает на максимум. До упора. Сразу.

   Только вспышкой перед передо мной другие глаза.

   Яркие.

   Как два черных алмаза.

   Огромные. Как драгоценность, которой нет на свете.

   Полные слез и чего-то такого, от чего сердце снова дергается.

   Резко. Неистово.

   Так, что в висках колотить начинает.

   Мари…

   Блядь, кажется, я говорю это имя вслух. Оно само вылетает из сжатой челюсти.

   И член дергается неудержимо.

   Обхватываю длинную копну рыжих волос рукой и яростно начинаю вбиваться в глотку Айи.

   Даже она, привычная, дергается, как рыба на песке.

   Задыхается. Захлебывается. Пытается упереться мне в пах руками и отстраниться.

   Но я не останавливаюсь. Долблю. С бешенством. С яростью. До упора. На максимум.

   Так, что влажные шлепки и хрипы перекрывают музыку в клубе.

   Член просто каменный. Как будто сто лет женщину не трахал.

   И где-то в глубине души закипает глухая ярость.

   Другую. Другую хочу.

   Дико хочу. До одури. До помутнения рассудка.

   Другие глаза и имя. Это имя. Мари.

   Хочу, чтобы она на меня смотрела.

   Вбиваться. Вколачиваться. Ласкать.

   Проводить пальцами по распухшим губам. Слышать ее стоны.

   Изучать каждую грань тела.

   Трогать. Ласкать. Распробовать вкус.

   По-настоящему распробовать.

   Как она пахнет. Как дрожит, когда распахнуть ее и прикасаться везде. Изучать все ее потайные точки.

   Раскрывать. Запахом ее напиваться. Блядь. Какой у нее сладкий запах.

   Пригубил, а ведет.

   Ведет так, что три дня на переговорах от этого запаха отмыться не мог.

   На коже. На губах. Внутри себя чувствовал.

   Империя может рухнуть. На щелчок.

   Концентрация внимания должны быть на максимум. Один просчет, и можно потерять все.

   А у меня только девчонка перед глазами.

   Нежная.

   С запахом этим ее одуренным.

С той, блядь, улыбкой, которую увидел в первый раз.

   И член дергает до ломоты. Со всех суставах будто ломка. И там, под ребрами, рывком. Жестко. Почти навылет.

   Прикасаться к ней не надо было. На порог нельзя было отребье это пускать.

   Мараться.

   Но нежное тело перед глазами. Так и сияет фарфоровой белизной.

   И под руками бархат ее кожи. Ее губ. Пухлых. Упругих. Мягких.

   И приходится каждый раз сжимать кулаки.

  Всполохами перед глазами, как брал бы ее. Как ласкал. Как доводил бы до одури, до истомы. Снова и снова. Как бы имя мое выкрикивала и касалась руками, изнемогая.

   Женщин так не берут, как я ее взял. Так берут только шлюх.

   И от этого ядом внутри странная, тягучая дрянь разливается.

   Разливается так, что запить ее, выжечь из себя хочется.

   Но разве она не шлюха?

   Она и того не заслужила.

   Никогда бы не принял такую. Никогда. Ни за что бы не простил.

   Любая другая просить бы решилась, вышвырнул на задний двор. К псам. Без тряпок.

   Но я взял.

   Пусть грубо и с яростью. Да! Потому что не шлюхой. Потому что иначе ее хотел.

   С самой первой встречи. С самого начала.

   И удержаться не смог. Не смог не тронуть. Не прикоснуться.

   А хотел убить.

   С того самого момента, как передо мной появилась.

   Как сбросила свой ничего не прикрывающий халатик.

   Одного хотел.

   Вцепиться рукой в эту нежную шейку. И переломить. Посмотреть, как вспыхнут и расширятся огромные глаза, что на крючок меня поймали. В которых я почти утонул. Впервые, на хрен, в жизни, утонул!

   Шлюха. Дешевая же шлюха. Как и ее сестра.

   Пришла телом выторговывать их поганые жизни.

   Под любого бы легла. Любому отдалась бы.

   Руки пачкать о такую противно.

   Но я…

   Блядь, я еще на руки даже поднял.

   Измученную.

   В постель отнес.

   И прижимал.

   С каких-то херов прижимал к себе.

   Смотрел на тихое лицо. Гладил волосы.

   Это надо вытравить. Вытравить из себя. Одним ударом. Навсегда. Навечно.

– Хватит, Айя, – отшвыриваю девчонку, понимая, что совсем сейчас забью своей яростью. И все без толку. Как ни таранюсь, а передо мной другие. Блядские. Ядовитые глаза. Того отродья. – Свободна.

   Она валится на пол, судорожно ловя горлом воздух. Хватается на шею.

   А та? Та тоже хваталась?

– Бадрид, – Арман отпускает ту, что выплясывала у него на коленях.

– По-хорошему тебе скажу. Раньше нам не пришлось бы ждать трех дней. Даже трех часов ждать бы не пришлось после того, как мы кому-то что-то предложили.

– Все знают. Мы приходим с батогом и пряником. Не примешь дар, получишь удар, от которого не оправишься.

– И все говорят. Что Багировы больше не способны на настоящий удар. После того, как ты отпустил семью Булатовых.  Рустам даже бизнес какой-то ведет до сих пор.

– Согласен, – Давид шлепает по голому заду ту, что успела его ублажить. – Из-за этого поступка наш авторитет упал до нуля. Что ты дальше собираешься с ними делать, брат? Это твой удар. Мы вмешиваться не вправе.

   Да.

   Скриплю зубами, наливая себе первый за три дня стакан виски.

   Член стоит просто адски, мешая здраво рассуждать.

   А под руками будто горит ее кожа. Соски. Упругие. Маленькие. Острые, как камушки. Нежно-розовые. Такие упругие, от которых жар разносится по всему телу. Простреливает. Обжигает. Кровь вскипает на раз.

   Выдохи ее рваные.

   И упругость.

   Охренеть, какая упругость внутри, в ее теле.

   Я такого тела, кажется, даже не видел. Хрупкая. Нежная. Бархатная везде. И внутри.

   Внутри она рай. Сладость. Нектар. Пища богов.

   Тысячи женщин у меня было. Тысячи, а, может, и десятки тысяч.

   Но никогда. Никогда такой не видел. Не прикасался к такому телу. Никогда такой к себе не прижимал, не пробовал.

   И никогда. Кровь. Не кипела так при одной мысли, при одном всполохе воспоминания о женщине.

   Вспышка – и кожа ее под руками.

   Как бред. Как наваждение.

   Еще одна, – и ее рваный стон, что пробивает кожу. Насквозь.

   И тело. Все ее тело под моей кожей.

   Упругие бедра. Грудь, – сочная, что в ладонях сжимается. Губы.

   Мягкие. Упругие. Нежные и страстные одновременно.

   Я, блядь, еще с первого прикосновения к этим губам знал, что удержаться невозможно. Как только пальцами провел. Прикоснулся. Невесомо.

   Тут же обожгло. Пронзило всего насквозь. До затылка.

   Уже тогда въелась.

   И глаза.

   Глаза эти невозможные.

   Царапают.

   Нет ее, а будто взгляд на меня поднимает.

   Нежный. Томный. Сверкает черными алмазами.

   И царапает. Прямо под ребрами. Царапает так, что растереть грудь себе хочется. Вырвать это оттуда. Изнутри. Пусть даже ребра превратятся в крошево. Но вырвать!

   Они оба правы.

   Нас просто перестали бояться после этого.

   После того, как я впустил в дом эту девчонку. И не смог. Не смог удержаться. Пеленой накрыло. Впервые в жизни.

   И даже думать не о чем.

   Я не должен был идти на эту сделку.

   Когда тебя оскорбили, плюнули в лицо, а после этого еще и предлагают откуп, это, по сути, еще один плевок. Двойное оскорбление.

   Вытрись и прими оплату, как собака, за то, что тебя унизили.

   А кто берет плату за такое, об того бесконечно можно вытирать ноги. Готов стерпеть любое унижение.  Это ниже дна.

   И я. От этой платы не смог, не смог отказаться!

Сердце разрывало ребра, когда она стояла передо мной!

   Такая нежная. Такая чистая, как мне казалось.

   И пусть я понимал уже, пусть знал, что она из семьи, где не следуют ни чести, ни законам, а, значит, как и ее сестра, способна на самое мерзкое, а все равно мне веяло от этой девочки чистотой.

   Если бы ствол у виска держали и требовали отпустить семью, я плюнул бы в лицо и рассмеялся. Принял бы пулю, но честь бы не попрал. Никакого откупа не то, что бы не принял, даже за один разговор о таком шею бы свернул.

   Бадрид Багиров и плата за унижение? В страшном сне такого не представил бы!

   Хоть сейчас и предлагаю такую же плату другим.

   Но в том-то и вопрос. Они другие.

   А я…

   Я не смог удержаться. Отказаться от нее. От  женщины, что впервые заставила мое сердце дрогнуть.

   Не смог.

   Потому и обрушился на нее со всей яростью.

   Холодно, как настоящую шлюху, брал снова и снова.

   Не ее. Себя раздирал, когда врезался в нежное тело. Когда видел, как искривляется от боли ее чувственный, манящий рот.

   Разве она может чем-то отличаться от той, другой, что залетела от чужака? Без свадьбы, да еще и перед самой свадьбой с другим?

  Не может.

   Один род. Одно воспитание. Одни и те же устои.

   Не удивлюсь, если она даже знала о разгульной жизни своей старшей сестры. Просто та, что поманила меня, опьянила, она моложе. Дать ей время, и пошла бы по рукам, как и первая.

   Все понимал. Все.

   Каждый толчок в нее клеймил мою кожу и нутро ожогами.

   Я сам себя предавал, не в силах отказаться от предложенного откупа. Предавал дважды.

   Сам себя унижал и втаптывал в грязь. Одним лишь тем, что позволил ей переступить порог моего дома.

   Сам себе плевал в лицо и утирался, чувствуя, как семя выстреливает из самого нутра.

   За оскорбление, страшное, кровное, платы не берут. Не берут!

   Стучало в висках.

   А я не мог остановиться. Снова и снова брал ее. Эту плату. Снова и снова вколачивался в нежное тело. В упругие губы, которые почти свели с ума…

   Размазывая не ее. Самого себя. И себя же ненавидя.

      Плевок. Она еще один плевок мне в лицо. Лютый. Страшный. За который убивают.

   И пусть его можно оправдать традицией. Пусть я беру взамен чужих жизней девственность и тело. По сути, всю ее жизнь, до ее последней капли.

   Но суть не меняется. Я, Бадрид Багиров, взял плату за оскорбление. Сам себя этим вывалял в грязи.

   Еще не поздно все переиграть. Еще. Не поздно.

   Избавиться от девчонки или отправить ее шлюхой в один из клубов. Продать с аукциона. И разобраться с остальной семьей.