Читать книгу Нежные объятия оборотня - - Страница 9

Я ясно слышал запах медведя, и он был разъярен. Все мысли разом отошли на другой план. Только агония роста волка внутри, порабощающая ярость и дикое, злое желание растерзать глотку тому, кто нацелился на мое.

Мое!

Мое!

Мое! – колоколом билось в мозгу. Отзывалось в вытягивающихся мышцах. Клацало когтями по дощатому полу дома.

Тело волка ударялось о мебель по ходу движения, но я не чувствовал боли. Вообще ничего не чувствовал, кроме одного – желания защитить, уберечь свою истинную пару от вмешательства извне, от чьего-то пристального внимания.

К ее чарующему запаху сладкого тела и дурманящей души примешивался навязчивый запах шерсти, снега, потревоженной туманной ярости.

Давно никто не приезжал к этому домику, давно никто не ходил по тропинкам, отмеченным волками, потому что оборотни жили или только в деревне, или недолго в городе. Только я слишком много времени проводил в облике человека и не наведывался в лес, чтобы отпустить на волю волка внутри, и теперь понял, что это имело последствия не только для меня. Из-за моего вынужденного отречения от своей второй сути сейчас могла пострадать девушка, ставшая за одно мгновение центром моей вселенной.

Здесь стало слишком спокойно, и медведь выбрал это место для своей берлоги. И, кажется, своим нежданным визитом мы потревожили его.

Всем известно – страшнее потревоженного голодного зверя нет ничего, он даже не видит перед своими затуманенными яростью глазами очертания врага, бросаясь на все, что движется. И теперь он шел вперед, прогибая собой тонкие молодые деревца и кустарник, занесенный снегом. Хрустел настом, проваливаясь огромными лапами, но совсем не чувствуя от этого неудобства.

Его вел голод.

И голод этот вел его к машине, где, словно в консервной банке, томилось его угощение.

Нет!

Не позволю!

Не пущу!

Рык вырвался из глотки, когда я вываливался из входа в дом, задевая боками откосы, ударяясь мохнатой башкой о дверь.

Мое!

Мое!

Мое!

Медведь уже занес лапу над машиной, чтобы ударить по стеклу, и время тут же закрутилось ускоренной перемоткой. Я видел все, но в то же время не видел ничего, ослепленный, разъяренный, подстегнутый желанием уберечь.

Лицо девушки исказилось от страха, она завизжала, глядя в мутные красно-желтые глаза огромного медведя, а он, услышав человеческий голос, в котором плескался и бурлил страх, ускорился.

Огромная когтистая лапа опустилась на стекло, и по нему пошли трещины, другой лапой проскрежетал по жестяной двери, будто бы вскрывая консервы с кормом, и этот отзвук проскользил по моим натянутым нервам, отозвался бешеным биением пульса.

Не мешкая и секунды, я набросился на него сзади, вцепился клыками в холку, грозно рыча от противного вкуса мокрой шерсти и свалявшегося подшерстка, усиливая напор. Через секунду зубы добрались до кожи, и рот наполнила теплая тягучая жидкость с привкусом меди.

Медведь взревел. Рванулся. Дернулся. Упал на спину, чтобы придавить меня своей тушей, но я извернулся и оказался сверху.

Животное разъяренными огромными глазами уставилось на меня, и среди заполошного движения, боли и голода в них промелькнуло удивление – шатун слишком непредсказуем, слишком жесток, слишком грозен и огромен. Но не так, как оборотень в гневе.

Я подпрыгнул на его вздымающейся вверх груди, раз, другой, третий, и тут же опустился на все четыре лапы, подняв хвост, сгруппировавшись. Неповоротливая туша барахталась перевернутой черепашкой на земле, подняв вверх все четыре огромные когтистые лапы, и я понимал, что у меня есть только одна возможность выиграть в этом неравном по весу живого мяса поединке.

Только одна.

И за моей спиной была только девушка, за которую я должен сражаться, чтобы спасти. И это придало мне сил.

В глазах блеснул желтый призрачный огонь волка, придавая сил и ускорения, я разинул пасть как можно шире и вцепился, словно рак клешней, в горло медведя, прорывая его кожу, скользя по жилам, давясь шерстью и кровью, пробираясь к сонной артерии.

Он перевернулся, закрутился, замотал башкой, лапами, заходясь в предсмертном хрипе, восстал на каком-то последнем стремлении избежать гибели, но тут же рухнул наземь, погребая под собой и меня.

Дернулся раз, другой, третий, размахнулся лапой, и я тут же зарычал, сжимая клыки. Последняя артерия поддалась, лопнула, и медведь закатил глаза, в последний раз вглядываясь в темное морозное небо, усыпанное звездами.

Его огромная лапа, занесенная надо мной, потеряв равновесие, с размаха опустилась на мою башку, сгребая под собой, выбивая воздух из легких.